Тема 3. Психогенні, неврозоподібні порушення мовлення. Приклади (за М. І. Буяновим)

Не буду говорити

 

«Уважаемый Михаил Иванович, прочитав Вашу книгу «Беседы о детской психиатрии», мы решили обратиться к Вам за советом.

В 5-м классе нашей школы учится Марина. Вот уже 3 года она не разговаривает ни с кем из учащихся и учите­лей. Опрос ее по предметам проводим письменно. На все вопросы в лучшем случае отвечает кивком головы. В клас­се дети относятся к ней доброжелательно. Каких-то види­мых конфликтов в школе не было. Но если в 1-м и 2-м клас­сах она разговаривала, хотя и избирательно, то в 3-м клас­се в контакты уже ни с кем не вступала. По словам матери, дома она разговаривает нормально, играет с детьми, млад­шими ее на 3—4 года, любит играть в школу, исполняя роль учительницы.

Девочка постепенно утрачивает способность к дальней­шему обучению, так как словарный запас ее, судя по пи­сьменным ответам, остался на уровне начальной школы. Там, где требуются логические построения и рассуждения, она вообще не справляется с заданием. Это отставание проявляется по всем предметам.

С самого начала заболевания мы пытались помочь Марине: советовали родителям перевести ее в другой дет­ский коллектив; обращались к детскому невропатологу. При первом обращении врач ответила, что учителя не хотят работать с девочкой, что девочка абсолютно здо­рова.

В 5-м классе мы добились того, что родители получили направление в детское отделение психиатрической боль­ницы, где Марина находилась на обследовании в течение месяца. Оттуда было дано заключение, что девочка подле­жит обучению в массовой школе.

Но в нашей школе она осталась в прежнем положении, никаких контактов с детьми и учителями.

Что теперь делать? На наших глазах гибнет ребенок Перевести Марину в 6-й класс мы не можем, она не усво­ила программу. Оставить на второй год? Какой смысл? Что изменится? Пожалуйста, посоветуйте нам, как быть, куда обратиться, чем помочь ребенку?»

 

С 50-х годов в детской психиатрии уделяется большое внимание механизму ситуационно обусловленных рас­стройств поведения и характера. Выделены некоторые ос­новные формы закрепления патологических свойств лич­ности. Речь идет в первую очередь о таких реакциях, как реакции активного и пассивного протеста, подражания, эмансипации и пр. Закрепившись, эти реакции становят­ся формой поведения и определяют социальную адаптацию, изменяя и эмоциональный фон пациента: обычно дети и подростки становятся грустными, депрессивными, раз­дражительными.

Десятилетний пациент стал плохо учиться в связи с пьянством отца и его антисоциальным поведением: отец до­ма избивал свою жену и сына, выгонял их из дому, маль­чику негде было готовить домашние задания. Постепенно мальчик стал пугливый, раздражительный, робкий, боялся не только отца, но и всех пьяных мужчин, часто плакал, стыдился безобразного поведения отца, старался скрыть до­машние конфликты. В школе стремился быть незаметным, не привлекать к себе внимания, чтобы никто не узнал о домашних неприятностях. Если снился пьяный отец, маль­чик кричал, вскакивал во сне. Все эти события развивались на протяжении 2—3 лет, характер пациента постепенно из­менялся: на первый план выступали астенические черты поведения. Когда мальчику исполнилось 13 лет, он стал еще более болезненно, чем прежде, переживать конфликты дома, стремился скрыть их от сверстников, очень стыдился отца. Но одноклассники вскоре узнали обо всем, и не­которые из них стали оскорблять и дразнить его. Да и педагоги тоже были не на высоте. Однажды после беседы о вреде алкоголя, которую провела классный руково­дитель и во время которой она в качестве примера па­губного влияния алкоголизма привела историю жизни отца мальчика, он очень расстроился, много плакал, отка­зался ходить в школу. После длительных уговоров вернул­ся в школу, но стал очень замкнутым, молчаливым, насто­роженным, дерзил учителям или молчал в знак протеста. В связи со всеми этими явлениями его проконсультировали у детского психиатра, который поставил диагноз: патоло­гическое формирование личности с астеническими и псев­дошизоидными чертами. Мальчика госпитализировали в психоневрологический санаторий для детей с неврозами и другими пограничными расстройствами, где лечили пре­имущественно психотерапией. Одновременно проводили соответствующую работу с одноклассниками и педагогами, а также с родителями. За это время отец перестал пить, стал вести себя более благопристойно, устроился на рабо­ту. Все это, вместе взятое, привело к тому, что мальчик выписался здоровым, первое время контакт его с одноклас­сниками был не очень тесным, но постепенно он стал более общительным, занялся общественной работой. В дальнейшем успешно закончил школу и поступил в университет. Одна­ко обидчивость и некоторая настороженность, боязнь на­смешек остались в его характере навсегда.

На примере болезни нашего пациента видно, как из-за неблагоприятных ситуационных воздействий постепенно изменяется характер ребенка: личностные реакции закре­пляются, снижается фон настроения и т. д. Деформацию характера можно приостановить лишь своевременным ле­чением у специалистов.

Примером патологического формирования личности тормозного типа может быть также жизнь подростка, который в раннем детстве был напуган (мальчики устро­или ему «темную»: внезапно набросились на него, закры­ли глаза мешковиной и бросили в подвал). Подросток стал заикаться, у него появилась боязнь темноты и закрытого пространства. Невроз то усиливался,, то ослабевал. По­степенно большая часть нарушений у мальчика прошла, но заикание сохранялось. С 10—12 лет оно стало выраженным и сопровождалось страхом речи. Из-за страха речи боль­ной не мог говорить в общественных местах, особенно с не­знакомыми людьми. Всякое волнение резко усиливало речевой дефект. Мальчик все более стеснялся говорить, опасался, что над ним будут подсмеиваться. На уроках от­вечал письменно, дома же говорил хорошо. С 13—14 лет стал еще более робким, нерешительным, неуверенным в се­бе, пугливым, у него усилились навязчивые сомнения, страхи, все происходящее по многу раз анализировал. Мальчика госпитализировали в психиатрическую больни­цу. Там он стал более спокойным, заикание резко умень­шилось, однако формы поведения астенического типа частично еще сохранились.

 

 

Врожденное отсутствие речи (алалия) встречается ве­сьма редко, чаще всего бывает иное: ребенок растет и раз­вивается нормально, прекрасно говорит, но когда его от­дают в детский сад, он вдруг неожиданно замолкает. Дома он говорит, как и прежде, хорошо, но в детском коллекти­ве молчит либо изъясняется едва слышным шепотом. По­добное нарушение речи возможно и после психических потрясений. Прекращение пользования речью называется мутизмом (от лат. «мутус» — немой, безголосый). Это рас­стройство отмечается преимущественно в дошкольном воз­расте. Речь — в эволюционном отношении наиболее молодая функция человека, поэтому она и легче всего разрушается на заре жизни человека под воздействием неблаґоприят ных факторов. Но не только это способствует нарушению речи в дошкольном возрасте. Здесь играет роль и органическое повреждение центральной нервной системы, обу­словленное патологией беременности, родов, болезнями ребенка в первые годы жизни. Эти факторы ослабляют нервную систему, мешают ей правильно реагировать на внешние воздействия.

Еще одним фактором, способствующим возникновению мутизма, является чрезмерная привязанность ребенка к матери, особенно в семьях с одним ребенком. Единственно­го ребенка родители, как правило, чрезмерно ограждают от трудностей, содержат в «оранжерейных» условиях, не всегда формируют в нем навыки самостоятельности. Как только такого ребенка отдают в детский коллектив, у него начинаются различные нарушения, в происхождении ко­торых большую роль играет насильственный, неприятный ребенку отрыв от дома и в первую очередь от матери.

Таким образом, факторов, способствующих появлению мутизма, много. Часть из них стали выявлять лишь в по­следние десятилетия. Именно этим можно объяснить то, что количество больных мутизмом возрастает.

В 1976 г. нами была предложена классификация му­тизма, помогающая более дифференцированно подходить к лечению больных с этим нарушением. Рассмотрим пси­хогенный и психотический мутизм, так как иные варианты мутизма в детском возрасте встречаются редко.

Психогенные формы мутизма вызываются различными по силе и продолжительности действия психическими травмами, на которые разные дети реагируют по-разному. В связи с этим мы выделяем два основных вида психоген­ного мутизма: невротический и патохарактерологический.

Невротический мутизм тоже неоднороден: он состоит из истерического и логофобического (боязнь речи). Бывают и промежуточные формы. Если произошла резкая и силь­ная психическая травма, то от потрясения у ребенка мо­жет отключиться речь — он хочет что-то сказать, но не мо­жет: речь парализована, отключены речевые центры. Это отключение обычно длится недолго (несколько минут, ча­сов или суток), потом все нормализуется (иногда через этап маикания). Одновременно с этим у больного нару­шаются сон, аппетит, снижается настроение и возникают иные невротические расстройства. Подобный механизм на­зывается истерическим. В рамках истерического невроза мутизм встречается весьма часто, в таких случаях ребе­нок молчит некоторое время при всех обстоятельствах: и дома, и в детском саду, и на улице. Это тотальный му­тизм. Если ребенка успокоить, отвлечь его внимание от не­приятных переживаний, переключить интересы на что-то иное, то истерический мутизм пройдет без лечения. Однако не следует ожидать обязательного самоизлечения — нуж­но непременно показать ребенка детскому психиатру.

То же следует сделать, если у ребенка имеет место вто­рой вариант невротического мутизма — логофобический. Логофобия возникает, как правило, в результате хрони­ческих психических травм (например, ежедневных заме­чаний родителей и педагогов). Начинается этот вид мутиз­ма исподволь, постепенно, тянется годами, постепенно на­растает страх речи. Он обнаруживается лишь в общении. Поэтому, если ребенку ие нужно ни с кем общаться (особенно с незнакомыми), он говорит как ни в чем не бывало. Но стоит ему прийти в детский коллектив или оказаться с незнакомыми людьми, как у него нарастает страх речи, на высоте которого появляется мутизм. Последний всегда неодинаково выражен, по-разному обнаруживается, он всегда избирателен (в отличие от истерического — всего тотального). Очень часто логофобический мутизм, мало выраженный или почти незаметный в детском саду, резко усиливается, когда ребенок идет в школу: там нагрузка больше, обидчивость и ожидание неприятностей возрас­тают — отсюда увеличение и страха речи, следствием кото­рого является логофобический мутизм.

Механизмы патохарактерологического мутизма иные. Тут речь идет о затянувшейся реакции пассивного про­теста, нередко сочетающейся с отдельными невротическими расстройствами.

Ребенка, сильно привязанного к матери и к дому, пере­несшего в прошлом какое-то органическое поражение го­ловного мозга, с трудом привыкающего ко всему новому, склонного к страхам и панике, помимо его воли отдали в детский сад. Там ребенка встретили сурово, сразу же стали делать замечания, да еще в грубой форме. Ребенок замкнулся в себе, стал малоразговорчивым, играл сам с со­бою, настроение у него понизилось. Он попросил мать за­брать его из сада, та отказалась. Тогда ребенок замолк, перестал говорить в детском саду, дома же он говорил, как и прежде. У него наступила длительная реакция пассивно­го протеста (в более старшем возрасте пассивный протест уступает место активному — школьники убегают из дому, дерутся с обидчиками, поджигают их портфели, режут их одежду, воруют и пр.). Эта реакция может тянуться года­ми. Тут мутизм всегда избирателен: дети молчат лишь в тех местах и в присутствии тех людей, против которых они протестуют.

Что делать в таких случаях? Забрать ребенка из дет­ского сада, перевести в другой детский сад или отправить на время в другой город, к бабушке и т. д. Все это на­зывается психотерапией средой: изъяли ребенка из не­приятной ему обстановки — болезнь прошла без лечения И, конечно, при этом важно, чтобы родители и работники дошкольных учреждений вели себя деликатно, нежно, лас­ково, не унижали ребенка: он-то взрослым ничего не может ответить, он может лишь замолчать в знак протеста. Если не соблюсти этих рекомендаций, то из ребенка, когда он подрастет, может получиться такой «мститель» за свои — в детстве поруганные — права, что многим взрослым не сдобровать. А потом они, взрослые, будут удивляться, отчего это школьник, подросток, так вызывающе ведет себя, дерзит и даже избивает взрослых (в том числе ро­дителей).

В 1977 г. английское телевидение поставило шестисерийный фильм о жизни Шекспира. Летом следующего года его показали по московскому телевидению, и несколько знакомых обратились ко мне с вопросом, что же за болезнь была у сына великого драматурга — Хемнета. Прежде всего, следует сказать, что, наверное, не было и нет на све­те исторического лица, о котором ходило бы столько легенд, как о Шекспире. Всякая версия о нем достаточно обоснована, а версий много: от той, общеизвестной, кото­рой придерживается большинство историков, до той, что реально существовавший когда-то актер Шекспир, полу­грамотный и невежественный человек, умерший в 52-лет­нем-возрасте, не был и не мог быть автором колоссального числа первоклассных произведений, требовавших громад­ной эрудиции, трудоспособности, моцартианской легкости и просто очень большого времени. Известно, что у Шекспи­ра был сын, который умер в раннем возрасте. И все. Но ав­торы упомянутого фильма не были бы художниками, если бы не включили в показ реальных событий выдуманные сюжеты (они и составляют не менее 90 % содержания всего фильма), в том числе и историю Хемнета. А приду­манные сюжеты в исторических фильмах отражают всегда то, что занимает авторов этих выдумок, то есть наших современников.

Образом сына Шекспира авторы фильма показали одну из проблем нашего времени, а именно: переживания ре-бспка по поводу оставившего его отца.

Шекспир жил в Лондоне и редко посещал дом в Страт -форде, где находилась его семья. В Лондоне он вел беза­лаберный образ жизни, пьянствовал, распутничал, о чем его семья была вдоволь наслышана. И Хемнет якобы дал себе слово (в телевизионной интерпретации: еще раз по­вторяю, что об этом мальчике неизвестно ничего, кроме факта его существования и ранней смерти), что пока отец не вернется домой, он, Хемнет, будет молчать. И действи­тельно молчал. Будто в рот воды набрал. Как рыба. За многие годы он не вымолвил ни одного словечка. Помимо этого был нервный, раздражительный, очень впечатли­тельный, робкий.

Так выглядят и многие современные дети, страдающие патохарактерологическим мутизмом.

Если мутизм затянулся, если он «обрастает» другими нарушениями, нужно обязательно показать ребенка дет­скому психиатру — тот даст исчерпывающие лечебные со­веты, и расстройство будет ликвидировано. Тем более это необходимо, если у ребенка психотический мутизм, то есть вызванный бредом, галлюцинациями и другими признака­ми душевного заболевания. Правда, у таких детей и без то­го обычно много странностей и чудачеств, их поведение так разлажено, что сами родители немедля ведут детей к спе­циалисту.

Обратимся вновь к самой частой форме мутизма у школьников — патохарактерологическому мутизму, по­скольку излечение этой формы болезни почти всегда за­висит от вас, читатели.

Родители двенадцатилетнего мальчика пьянствовали и часто скандалили. Особенно плохо относился к мальчику его отец, многократно судимый за антиобщественное по­ведение. Он избивал сына, выгонял его из дому, в присут­ствии ребенка бил жену. Постепенно у ребенка начали раз виваться реакции протеста, психологически понятные и осознанные, но несколько необычные. Например, в при­сутствии отца мальчик молчал, даже если отец был трез­вый и не дрался. Сын ненавидел отца и в знак протеста против его поведения не хотел с ним говорить. С матерью и со сверстниками он разговаривал нормально. Эта реак­ция протеста отмечалась в течение 5—6 мес и исчезла по­сле того, как мать по совету врача отправила мальчика в деревню подальше от почти всегда пьяного отца. Впрочем, и в деревне в присутствии пьяных мальчик умолкал и ста­новился, как немой,— «слова от него не добьешься»

Другой мальчик подолгу мог молчать в присутствии учительницы, которая его несправедливо наказала; пона­добились объединенные усилия педагогов и врачей, чтобы вначале притупить, а затем и ликвидировать эту зафикси­ровавшуюся реакцию.

Реакции протеста требуют не столько лечения у меди­ков, сколько положительного воздействия на ребенка семьи и педагогов. Патохарактерологические реакции про­теста являются следствием неприятия личностью обид, по­давления достоинства. Иногда эти реакции закрепляются, превращаются в постоянную форму реагирования: на любое неприятное известие или требование ребенок замы­кается, становится молчаливым, хмурым. В таких случаях речь идет о патохарактерологическом формировании личности с чертами отгороженности, замкнутости, повы­шенной чувствительности и ранимости.

Встречаются дети, с ранних лет повышенно молчаливые и замкнутые. Они так объясняют свою «малоразговорчивость»: «Отец такой, все в роду такие, я с детства такой же» У этих детей и подростков иногда возникает мутизм: под влиянием неблагоприятных социальных воздействий их молча­ливость усиливается настолько, что в течение нескольких дней от них не услышишь ни слова. У них бывают также невротические, и патохарактерологические формы мутизма

Во всех случаях психогенного мутизма у детей и под­ростков самолечение противопоказано. Необходимо сразу же обратиться к психиатру. Только специалист может пра­вильно расценить суть расстройства и назначить правиль­ное лечение.

Внутреннее беспокойство, чувство напряженности, ощущение своей заброшенности — все это имеет место у подобных больных. Они особенно нуждаются в бережном, доброжелательном отношении. Этих детей и подростков нельзя «фиксировать» на волнениях, на их речевом дефек­те, необходимо отвлекать от тягостных переживаний, вну­шать им уверенность в своих силах и возможности речево­го общения. Чувство своей неполноценности сопровождает многих таких пациентов, оно усиливается насмешками ок­ружающих, чрезмерной требовательностью педагогов и ро­дителей. Известны случаи, когда детей с мутизмом сурово наказывали, оскорбляли, в первые минуты урока вызывали к доске и не отпускали до конца урока («пока не загово­рят»),— все это приносит только вред. Зная все это, роди­тели и педагоги должны быть союзниками врача — только такой союз может избавить больного от мутизма.

Большую пользу приносит также соблюдение рацио­нального режима дня. Надеясь на всесилие медикаментов или психотерапии, родители иногда забывают, что строгое выполнение некоторых простых режимных рекомендаций может принести пациенту несравненно большую пользу, чем все премудрые лекарства, вместе взятые. Эти требо­вания очень простые (быть может, поэтому ими пренебре­гают некоторые родители): больше спать, меньше возбуж­даться, питаться преимущественно молочно-растительной пищей, больше двигаться, заниматься плаванием, по утрам делать зарядку и холодное обтирание.

У многих больных с невротическими формами мутиз ма нарушается сон: наступает медленно, поверхностный, не приносит утром бодрости. Необходимо сон нормали­зовать: помимо соответствующих препаратов помогают вечерние прогулки, исключение из питания возбужда­ющих, острых, мочегонных продуктов. Нельзя перегружать ребенка перед сном обилием информации. Все эти приемы одновременно являются мерой профилактики невроти­ческих и других пограничных отклонений и способствуют уменьшению этих расстройств, если они уже появились.

 

Тики

 

Одним из самых распространенных нарушений в дет­ском возрасте являются Тики — непроизвольные подерги­вания мышц лица. Такие пациенты моргают, хмыкают, у них дергаются мышцы щек, лба, подбородка. Нередко тики сочетаются с заиканием.

Недавно меня попросили проконсультировать одного мальчика: он постоянно «умывает» лицо, протирает глаза, очень сильно заикается. Однако главное не это: его речь очень быстрая, совершенно непонятная, сопровождается множеством судорожных подергиваний мышц лица. Пора­жало и то, что ребенок вел себя, будто ничего с ним не про­исходит, он не считал себя больным, не замечал дефектов своей речи, а если его внимание обращали на это, он как ни в чем не бывало говорил: «Все у меня нормально, не приписывайте мне то, чего нет» Он даже не говорил, а писал это, так как его речь была столь невнятна и не­понятна, что ни один человек не мог даже догадаться, что же хотел сказать мальчик.

Находясь в больнице, он продолжал заниматься по про­грамме обычной школы, учился хорошо, но для того, чтобы педагог мог понять, что он намерен сказать или спросить, писал на доске или в тетрадке свои вопросы и ответы. Так и общались.

Он пролежал 4 мес в больнице, но улучшение не насту пало, да и сам больной не становился «понятнее» своим врачам. Ему ставили самые разнообразные диагнозы, в ко­торых не были убеждены, а значит, и не были уверены и правильности назначаемого лечения: все лекарства так «действовали» на больного, словно он их и не принимал

Когда меня попросили проконсультировать этого боль­ного, то предупредили, что к мужчинам он относится насторо­женно, боится их, что с ним трудно будет установить контакт

Это был тихий, болезненного вида двенадцатилетний мальчик, ничем внешне не выделявшийся. Речь его была действительно тороплива и совершенно непонятна. Кроме этого, он каждые 2—3 мин делал какие-то странные движе­ния руками: будто умывался, стряхивал что-то с кончиков пальцев, сплевывал, протирал глаза, морщился, пери­одически его лицо становилось страдальческим, глаза зажмуривались, он морщил лоб и крутил головой в разные стороны. О том, что у мальчика есть такие расстройства, меня предупредили. Говорили и о том, что он как-то не­обычно к ним относится: не воспринимает как чуждые ему, как лишние, от которых нужно избавиться (обычно невро­тики переживают по поводу таких явлений, а у этого боль­ного ничего похожего не было), и, главное, всячески отри­цает их. «Так ведут себя лишь глубокие идиоты или симу­лянты: отрицают самые очевидные факты, будто ничего не случилось»,— говорил мне лечащий врач.

Как и следовало ожидать, наша беседа ни к чему не привела: больной ни на один вопрос не мог внятно что-то ответить, а когда я попросил его писать мне ответы, он от­рицал все свои расстройства: дескать, нет у меня ничего, зачем вы ко мне привязались?

Но почему же тебя положили в больницу, да еще в психиатрическую? — спросил я его.

Не знаю. Наверное, чтобы лучше учился и меньше ссорился с мамой,— ответил он письменно.

Но ведь ты находишься в самом беспокойном, са­мом тяжелом отделении, вокруг тебя много больных со сла­боумием, припадками, бредом. Неужели это тебя не раз­дражает, неужели не хочется выписаться?

— Домой хочу, но этот вопрос решат врачи и без моего желания.

«Что же у него такое? — думал я после этой беседы с больным.— Он болен, это ясно, но в основе болезни ле­жит какое-то странное стремление скрыть свое заболева­ние, пусть вопреки логике, вопреки здравому смыслу, но скрыть».

Почему больной хочет что-то скрыть? Ведь всегда скрывают только что-то предосудительное, что-то амораль­ное или унизительное. Был у меня больной, с которым случилась следующая история. Его мать разошлась с от­цом, жили вдвоем, через несколько лет мать привела в дом мужчину и сказала, что это ее новый муж. Вскоре между новобрачными начались скандалы, драки, частые ссоры и такие же бурные примирения. Обращало на себя внимание то, что как бы отчим ни ссорился с женой, к ее сыну он относился с величайшей любовью, предупредитель­ностью, лаской. По этому поводу мать ребенка даже иро­низировала: «Ты на ком женился — на мне или на моем сыне?»

Однажды мать уехала к больной родственнице, и в тот же вечер отчим стал предъявлять мальчику сексуальные претензии. Оказалось, что он был гомосексуалистом. Маль­чик испугался, выбежал из дома, полночи блуждал по городу, пока наконец-то не добрался до родственницы, к которой ушла мать. Там он все рассказал. Отчим был изгнан из дома, а у мальчика еще долгое время появлялись ночные страхи: снился отчим, его голос, во сне отчим гнал­ся за ребенком, тот убегал, падал, отовсюду на него смот­рели глаза отчима и т. д. Вот в связи с этим мать тогда и привела ко мне сына. Мальчик тоже ничего не хотел рас­сказывать, тоже вел себя так, будто ничего не случилось. На языке психиатров такое поведение именуется невроти­ческим вытеснением.

Вспомнив эту историю, я подумал, что и в данном слу­чае имеет место нечто похожее.

И я принялся собирать максимально объективные и разнообразные сведения о больном. Много раз говорил с матерью: она ничего определенного сказать не могла. Поговорил и с родственниками мальчика: те кое-что знали. Потом я ввел больного в гипнотическое состояние и стал внушать ему, что его память обострилась, что он не будет меня бояться, что мне все расскажет. И больной расска­зал. Мать больного — женщина интеллигентная. По ха­рактеру всегда была мнительной, впечатлительной и нере­шительной. С сыном у нее отношения были хорошие, вмес­те проводили время, мать за него очень тревожилась, а он был к ней слишком привязан.

Мать летом отдала сына в пионерский лагерь. Она со­биралась выйти замуж и не хотела, чтобы сын «маячил перед носом» нового мужа и раздражал его. Мальчик был тих, послушен, робок, пуглив. С детства у него были какие-то дефекты речи и тики, по поводу них он лежал в психиат­рической больнице, потом эти дефекты исчезли. Сына сво­его эта женщина очень любила, даже не столько любила, сколько жалела, беспокоилась, как он жить дальше будет. Уж очень нерешительный и впечатлительный.

В пионерском лагере мальчику пришлось туго. В пер­вую же ночь ему устроили «темную» и пригрозили: «У нас закон джунглей, право на стороне сильного, подчинись

нам или убьем. И тем более не вздумай никому ничего рас­сказывать о нас».

Плакал, но подчинился: отдавал старшим свои компо­ты, чистил им сандалии, отдавал им все лучшее из того, что привозила мать. Но чем послушнее был мальчик, тем боль­ше возрастали требования его мучителей: сделай то, сде­лай это, не то убьем или кастрируем. Однажды ночью они разжали мальчику рот и стали по очереди вставлять свои половые органы, приговаривая: «Сожмешь рот— убьем». Одному из них — подростку с извращенными влечениями и садистическими наклонностями — этого показалось ма­ло, он приказал: «Ну-ка, соси мой член». Мальчик подчи­нился. Но когда в горло потекла сперма, его стало тошнить, вырвало, часть спермы вылилась на нос и в глаза. Выйти же в туалет, чтобы помыться, ему запретили: он должен был делать вид, что ничего не случилось. Так и пролежал до утра, не сомкнув глаз и давясь от слез. Утром ему, как всегда, заявили: «Только пикни — убьем». И он молчал.

Никаких психических расстройств у мальчика не было, только плохо засыпал, вечером боялся, как бы хулиганы вновь не заставили его удовлетворять их требования.

Закончился срок пребывания в лагере, мальчик уехал домой. Немного успокоился, но однажды стал свидетелем интимных отношений родителей и сорвался, будто прорва­ло плотину его эмоций: резко нарушился сон, аппетит, появились тики и заикание. Стыдился рассказать о причине болезни. Психическая травма, случившаяся с ним летом, дала себя знать осенью. Все, что было вытеснено из сознания в подсознание, все, что душа тщательно скрывала, все это вылилось в тяжелое реактивное состояние, и механизмах которого большую роль играли описанные Зигмундом Фрейдом (1856—1939 гг.) механизмы вытеснения.

Путей образования неврозов много. Сколько путей, сто­лько и видов неврозов, столько и способов лечения.

История, которую я сейчас рассказал, нетипичная, ред­кая, мы встречали лишь несколько похожих случаев, все они в общем одинаковы: психическая травма, унижающая человеческое достоинство будущего мужчины, падает на особую личностную почву (это обычно дети с чертами повышенной тормозимости), и возникает психогенное психическое заболевание, именуемое неврозом, который может длиться много лет.

Я рассказал вам, взрослые, эту чудовищную историю, чтобы вы были внимательны к своим детям, строже сле­дили за ними: ведь это ваши дети становятся невротиками, ведь это ваши дети делают других больными людьми, ведь это ваши и не ваши дети превращают вас самих в невроти­ков. Ведь с вас берут дети пример и против вас протесту­ют— иногда в уродливой форме.

Может ли оставаться спокойным врач, когда видит людские несчастья? Простить человеческую злобу и жесто­кость? Олигофрен, родившийся от пьяного зачатия,— жертва своих родителей, но он не отдает себе отчета в этом. А пограничные больные? Ведь они все знают, все пони­мают, во всем отдают себе отчет, ведь им жить да жить — и все с травмированной в. детстве душой.

Невротические тики — составная часть невроза. Испу­гавшись чего-то, ребенок теряет сон, становится раздра­жительным, плаксивым, нетерпеливым, капризным. Очень часто все это сопровождается непроизвольными подерги­ваниями мышц лица. Переволновавшись, расстроившись, вспомнив о психической травме, ребенок начинает нервни­чать, переживать, у него усиливаются все невротические симптомы, в том числе и тики. Такому больному нельзя напоминать о психической травме и о вызванных ею по­следствиях, нельзя обращать внимание пациента на его тики: чем меньше он о них думает и чем меньше знает о них, тем меньше они проявляются. Подобных пациентов лечат психотерапией успокаивающего характера, назначают им препараты седативного действия (транквилизаторы). Все это в сочетании с отвлечением, удлиненным сном, спокой­ной обстановкой дома и в школе приводит к быстрому исчезновению невротических тиков. Иногда бывает, что признаки невроза уже ликвидированы, а тики на какое-то время еще сохраняются. В этих случаях рекомендуется продолжить лечение до полного изчезновения тиков. В част­ности, используется аутогенная тренировка и ее компо­нент «лицо релаксанта»: больной принимает удобную позу, опускает нижнюю челюсть, словно пытается произнести звук «ы», закрывает глаза, расслабляет мышцы лица и мысленно говорит себе, что он совершенно спокоен. В та­кой позе следует побыть 2—3 мин 5—6 раз в день. Всем таким больным рекомендуются занятия плаваньем, им необходимо больше находиться на свежем воздухе.