Хаген и ганелон как трагические злодеи

Хаген в «Старшей Эдде»
Хаген (Хёгни) в «Старшей Эдде» не является одним из главных героев, а так же не является вассалом конунга, он - один из сыновей конунга Гьюки, брат Гудрун (Кримхильды) и Гуннара (Гунтера). В «Песне о Сигурде» легко читается сюжет, позже развитый, дополненный и сильно измененный в «Песне о Нибелунгах». Гуннар перед тем, как совершить убийство Сигурда (Зигфрида) советуется со своим братом Хёгни.
«В чём пред тобою
Сигурд повинен,
Что хочешь ты смелого
Жизни лишить?» «Старшая Эдда, «Краткая песня о Сигурде»
- спрашивает брата Хёгни и тут же сам отвечает на свой вопрос:
«Брюнхильд тебя,
зло замышляя
и горе готовя,
к гневу понудила!» «Старшая Эдда, «Краткая песня о Сигурде»
В «Старшей Эдде» убийство совершает не Хёгни, а Готторм, не связанный клятвой побратимства с Сигурдом. Гуннар и Хёгни овладевают золотом Фафнира и кольцом Андвари, добытых Сигурдом.
Конунг Атли (Этцель), после смерти Сигурда взявший в жены Гудрун, зовет в гости Гуннара и Хёгни; они не верят в измену и едут к нему. В «Старшей Эдде» у Хёгни есть жена, умеющая читать руны и предвидящая недоброе:
«Плохо придется вам,
если поедете!
Встречи сердечной
Теперь вы не ждите!
Снилось мне, Хёгни, -
Скрывать я не буду, -
Не выгрести вам,
Иль напрасно страшусь я!» «Старшая Эдда, «Гренландские Речи Атли», 14.
Хёгни довольно беспечно реагирует на предсказание жены, находя иные, не предвещающие беды, объяснения её зловещим снам. В «Песне о Нибелунгах» Хаген совершенно иначе реагирует на предсказание вещих дев, хотя так же не следует предостережению безоговорочно. Хёгни, как и Хаген, могучий, сильный, бесстрашный воин:
Потом увидали,
К цели приблизясь:
Двор возвышается -
Будли владенье;
Затрещали ворота, -
Хёгни стучал в них. «Старшая Эдда, «Гренландские Речи Атли», 38
Хёгни ответил -
Не стал отступать он,
Не страшился грядущих
Испытаний суровых:
«Что вздумал пугать нас?
Впустую те речи!
Молчи, или плохо
Придется тебе!» «Старшая Эдда, «Гренландские Речи Атли», 40
С пренебрежительным мужеством Хёгни встречает свой смертный приговор:
«Делай как хочешь!
Готов ко всему я,
Бесстрашным я буду, -
Бывало и хуже!» «Старшая Эдда, «Гренландские Речи Атли», 60
Он проявляет великодушие, высказав просьбу отпустить обреченного на смерть раба и стойко встречает свою собственную казнь:
Был схвачен могучий -
Нельзя было медлить
И воинам замыслы
Откладывать злобные:
Хёгни смеяться
Начал-то слышали, -
Стойко терпел он
Муки тяжелые «Старшая Эдда, «Гренландские Речи Атли», 65
Хёгни и Гуннар погибают, а Гудрун, следуя морали родового общества, где братья ближе мужа, жестоко мстит за них Атли, убив двух своих детей, рожденных ею от второго брака, ибо дети Атли не принадлежат её роду.
Убийство в «старшей Эдде» лишено христианского осуждения, поскольку саги слагались в дохристианские времена.
Характер Хёгни в «Старшей Эдде» не настолько ярок, как в «Песне о Нибелунгах», не является он здесь и злодеем, но, чтобы глубже понять Хагена, нужно попробовать увидеть основное в Хёгни - а основным является то, что Хёгни - явление из глубины веков, он архаичен, в нём много мифического, он не отождествляется ни с каким историческим лицом, как Гуннар или Атли. Возможно, именно поэтому Хаген в «Песне о Нибелунгах» стоит гораздо ближе к миру, он не идеализирован, как другие герои песни.
Хаген в «Песне о Нибелунгах»
В «Песне о Нибелунгах» Хаген - один из тех героев, кто сохранил эддическое начало. Совсем не случайно именно он рассказывает Гунтеру о давних мифических подвигах Зигфрида, которого только он один и узнает в приехавшем к королю витязе. Он знающ и мудр, ему ведомо прошлое. Он - несколько больше, чем просто вассал короля - не раз в «песне» Гунтер причисляет его к своим друзьям, прислушивается к его советам, позволяет себя убедить. В IV авентюре Зигфрид доверяет Хагену командование войсками, отдает ему под охрану пленённого Людегаста; в той же главе появляется сравнение могучего, мудрого, преданного воина Хагена и практически идеального Зигфрида:
Хоть мощный Хаген, Данкварт и прочие бойцы
Себя на поле боя вели, как храбрецы,
Все их труды - забава, пустая трата сил
В сравнении с деяньями, что Зигфрид совершил.

Зигфрид - воин из сказки, победитель дракона, некий «абсолютный идеал», напоминающий окружающим его героям об их собственном несовершенстве. Даже в авентюрах, рассказывающих о сватовстве Гунтера проскальзывает сравнение Зигфрида со сверхъестественным, поскольку именно он победил Брюнхильду в состязаниях.
Безмерной силой дева была наделена.
Внести метальный камень велела в круг она,
А этот тяжкий камень размером был таков,
Что подняли его с трудом двенадцать смельчаков.
Вслед за копьем метала она его всегда.
Почуяли бургунды, что им грозит беда.
«Вот горе! - молвил Хаген. - Король влюбился зря:
В мужья ей нужно дьявола, а не богатыря».

Хаген, как один из самых мудрых людей королевства сознает совершенство Зигфрида, и не в состоянии простить ему столь явного превосходства. Именно эта причина явилась основной для совершения Хагеном убийства, ссора королев - не повод, а лишь внешняя маска. Инициатива убийства исходит непосредственно от Хагена, именно он уговаривает Гунтера совершить предательство, пойти на подлость. Кроме того, Хаген - герой, воплощающий в себе два начала - мифическое и феодальное, для мифического героя убийство - не преступление, а для вассала, живущего по законам феодального мира лучше служить и быть от начала до конца преданным самому великому из королей. Даже убийство Зигфрида Хаген организовывает таким образом, чтобы одержать победу над вчерашним победителем - он имитирует повторное нападение датчан на бургундов. И не случайно Хаген оказывается ранен щитом умирающего Зигфрида: победа не должна достаться слишком легко! Он же оказывается единственным, кто не скорбит о гибели Зигфрида, объясняя это:
Сказал жестокий Хаген: «Скорбеть и впрямь не след -
Ведь мы теперь свободны от всех забот и бед.
Отныне не опасен нам ни один боец.
Я рад, что вас от гордеца избавил наконец» «Песня о Нибелунгах»

Предложение Хагена перевезти клад Нибелунгов в Вормс тоже происходит не из-за того, чтобы завладеть сокровищами, тем более что клад практически сразу погружают в воды Рейна: это стремление Хагена истребить память о Зигфриде.
Трагическую окраску образ Хагена приобретает во второй части «песни», когда Хаген - единственный, отчетливо понимающий цель приглашения вормских королей к Этцелю, поняв бесцельность уговоров отклонить приглашение, прекращает споры после упрека в трусости, но заставляет снарядиться бургундов, как на битву. Именно Хагену вещие жены открывают будущее:
Вернись, пока не поздно, иль ждет тебя конец.
Не с доброй целью к гуннам ты зазван, удалец.
Вы едете на гибель, а не на торжество.
Убьют вассалы Этцеля вас всех до одного».
«Не лгите, - молвил Хаген, - вам это ни к чему.
Не может быть, чтоб пали мы все лишь потому,
Что нам одна особа мечтает навредить».
Тут попытались сестры вновь пришельца убедить.
Одна из них сказала: «Назначено судьбою
Тебе лишиться жизни и всем друзьям с тобою.
Нам ведомо, что только дворцовый капеллан
Вернется в землю Гунтера из чужедальних стран».
Не сразу Хаген верит вещим женам, он пытается утопить плохо плавающего капеллана в водах Дуная, чтобы проверить и, возможно, изменить пророчество. Он не желает слепо подчиняться судьбе, пытаясь сломать её. Но капеллан достиг берега, и это заставило Хагена поверить в предсказание:
Стал выжимать он платье, благодаря Творца.
Увидел это Хаген и помрачнел с лица,
А про себя подумал: «Нам всем конец сужден.
Не ложь, а правду слышал я от этих вещих жен».
Но, поверив вещим женам, Хаген никому не рассказывает о своем знании, более того, он уничтожает лодку, на которой перевозил бургундов. В нем жива старинная вера в Судьбу, которую надлежит принять такой, какая она есть. Хаген стремится навстречу Судьбе, он не уклоняется от столкновения с Кримхильдой, даже провоцирует его, отказавшись встать перед королевой. Хаген в «песне» наделяется не только универсальным знанием и прошлого, и будущего, но и выступает одновременно как творец грядущего.
Убийство сына Кримхильды, являющееся местью за погибших бургундов, тоже совершает Хаген. Зная судьбу, он стремится как можно дороже заплатить за смерть друзей, за свое знание, и за то, что вынужден молчать.
Тем не менее, автор «песни» не выносит Хагену приговора. Вероятно, это происходит потому, что Хаген всё-таки больше мифический персонаж, в нем очень много от старогерманского героя, он совершенно лишен какой бы то ни было куртуазности, он - уходящее героическое прошлое. Именно поэтому в описании битв Хаген всегда на первом плане, война - его стихия, а в мирное время он, хотя и присутствует в «песне», но не столь выразителен и часто находится в тени. Наибольшее подтверждение архаичности Хагена проявляется в сцене, когда он предлагает бургундам «испить крови врага», что, по языческим понятиям, должно возвратить воинам силы. Этот эпизод, связанный с карающимися в средние века ритуалами, предрекает скорую гибель Хагена.
Ганело́н — персонаж французского эпоса, приёмный отец Роланда, женатый на сестре Карла Великого. Предатель, обрёкший на гибель в Ронсевальском ущелье французский арьергард во главе с Роландом. Впервые появляется в «Песни о Роланде».
По-видимому, за образом Ганелона стоял Венилон, служивший священником в часовне Карла Лысого; в 837 году он стал архиепископом Сансским, а в 843-м короновал Карла в орлеанской церкви Святого Креста. В 859 году король осудил его как предателя на соборе в городе Савоньер. Ванилон отказался явиться туда и ответить на обвинения, но вскоре был помилован.

 

Сид — тема реконкисты

Главным героем эпоса выступает доблестный Сид, борец против мавров и защитник народных интересов. Основная цель его жизни — освобождение родной земли от арабов. Историческим прототипом Сида послужил кастильский военачальник, дворянин, герой Реконкисты Родриго (Руй) Диас де Бивар (1040—1099), прозванный за храбрость Кампеадором («бойцом»; «ратоборцем»). Побеждённые же им арабы прозвали его Сидом (от араб. «сеид» — господин). Вопреки исторической правде Сид изображён рыцарем, имеющим вассалов и не принадлежащим к высшей знати. Образ его идеализирован в народном духе. Он превращён в настоящего народного героя, который терпит обиды от несправедливого короля, вступает в конфликты с родовой знатью. По ложному обвинению Сид был изгнан из Кастилии королём Альфонсом VI. Но тем не менее, находясь в неблагоприятных условиях, он собирает отряд воинов, одерживает ряд побед над маврами, захватывает добычу, часть из которой отправляет в подарок изгнавшему его королю, честно выполняя свой вассальный долг. Тронутый дарами и доблестью Сида, король прощает изгнанника и даже сватает за его дочерей своих приближённых — знатных инфантов де Каррион. Но зятья Сида оказываются коварными и трусливыми, жестокими обидчиками дочерей Сида, вступаясь за честь которых, он требует наказать виновных. В судебном поединке Сид одерживает победу над инфантами. К его дочерям сватаются теперь достойные женихи — инфанты Наварры и Арагона. Звучит хвала Сиду, который не только защитил свою честь, но и породнился с испанскими королями.

«Песнь о моём Сиде» близка к исторической правде в большей степени, чем другие памятники героического эпоса, она даёт правдивую картину Испании и в дни мира, и в дни войны. Её отличает высокий патриотизм.

Сид был крупнейшим деятелем реконкисты. Это сделало его величайшим национальным героем Испании, любимым народным героем, «моим Сидом». Он проявлял большую заботливость и щедрость по отношению к свои людям, чрезвычайную простоту и демократизм; все это привлекало к нему сердца воинов и создавало ему популярность среди широких масс населения.

Еще при жизни Сида начали слагаться песни и сказания о его подвигах.

«Песнь о Сиде» (около 1140). Содержит 3735 стихов, распадается на 3 части.

Первая часть («Песнь об изгнании»). Изображаются первые подвиги Сида на чужбине.

Вторая часть («Песнь о свадьбе»). Изображается завоевание Сидом Валенсии. Происходит свидание Сида с самим королем. Сид дарит зятьям два своих боевых меча и дает за дочерьми богатое приданое. Следует описание пышных свадебных торжеств.

Третья часть («Песнь о Корпес»). Рассказывается о торжестве Сида над своими зятьями. К дочерям Сида сватаются новые женихи – принцы Наварры и Арагона. Поэма кончается славословием Сиду.

Отклонения от истории в «Песни о Сиде» в ней крайне незначительны. Этой точности соответствует и общий правдивый тон повествования, обычный для испанских поэм. Лица, предметы, события изображаются просто, конкретно.

Почти совсем нет поэтических сравнений, метафор. Отсутствует христианская фантастика и исключительность рыцарских чувств. Певец откровенно подчеркивает важность для бойца добычи, наживы, денежной базы всякого военного предприятия.

 

18. Семейная проблематика в «Песне о Сиде»

Видную роль играет семейная тематика. Семейные, родственные чувства постепенно выступают в поэме на первый план. Находится ярко выраженная антиаристократическая тенденция поэмы. Сид едко высмеивает разнообразные пороки высокородных инфантов. Герой представлен только «инфансоном», т.е. рыцарем, имеющим вассалов, но не принадлежащим к высшей знати. Он изображен исполненным самосознания и достоинства, но вместе с тем добродушия и простоты в обращении со всеми, чужд всякой аристократической спеси. Выступает в поэме как подлинно народный герой. Такими же являются и ближайшие помощники Сида – Альвар Фаньес, Фелес Муньос, Перо Бермудес и др.

В соответствии с бытовыми мотивами подобного рода видную роль играет семейная тематика. Дело не только в том огромном месте, которое занимают в поэме история первого замужества дочерей Сида и как яркая концовка картина второго, счастливого брака их, но и в том, что семейные, родственные чувства со всей их задушевной интимностью постоянно выступают в поэме на первый план. Замечательна по своей сердечности картина прощания Сида перед выездом с детьми и женой, с доньей Хименой, которой отпустить его «горше, чем сдернуть ноготь с перста». Первая забота Сида после того как он стал самостоятельным властителем, — это соединиться со своей семьей. Когда под стенами Валенсии появляются полчища мавров, Сид просит жену и дочерей смотреть с городских стен, как он будет сражаться, закрепляя для них завоеванные владения.

В тесной связи с этим опрощением изображаемых событий и чувств находится ярко выраженная антиаристократическая тенденция поэмы. В ней резко обличаются представители наиболее спесивой и консервативной испанской знати того времени — барселонской в лице графа Берешьера и леонской в лице инфантов де Каррион. Поэт подчеркивает спесивость Каррионов и нежелание Сида выдать за них дочерей. Он едко высмеивает разнообразные пороки высокородных инфантов: их трусость, хвастливость, жадность, неблагодарность, коварство, жестокость. В противовес им Сид представлен вопреки истории только «инфансоном», т. е. рыцарем, имеющим вассалов, но не принадлежащим к высшей знати. Он изображен исполненным самосознания и достоинства, но вместе с тем добродушия и простоты в обращении со всеми, чужд всякой аристократической спеси. Нормы рыцарской практики неизбежным образом определяют основные линии деятельности Сида, но не его личный характер: сам он, максимально свободный от специфически рыцарских замашек.