Мятеж в государстве Сяньлэ. Наследный принц возвращается в мир людей

Пострадавшие от засухи и лишившиеся крова беженцы из Юнани против императорской армии Сяньлэ — всё равно что богомол против колесницы, их противостояние походило на попытки разбить камень яйцом¹.

1 Оба фразеологизма означают непосильную задачу, обречённую на поражение.

Но если людям некуда отступать, они обладают именно тем мужеством, которое необходимо, чтобы богомолу выйти против колесницы, чтобы пытаться разбить камень яйцом. После первого столкновения и последовавших за ним беспорядков несколько десятков тысяч жителей Юнани наконец отошли от городских стен, отступили на некоторое расстояние и разбили лагерь уже в другом месте.

Они просто не желали уходить. Ведь в пути их, возможно, ждёт смерть. И бесконечное сидение здесь, скорее всего, сулит то же самое. Так есть ли разница? На воде и пище, которую ранее распорядился раздать государь, на коре растущих вокруг деревьев, диких травах, съедобных корнях, мелкой живности и насекомых, а также на злобе и нежелании подчиняться, которые они подавляли внутри многие дни, эти люди с превосходящим ожидания упрямством и живучестью, через силу, непоколебимо держались на ногах под тяжкой ношей. Спустя несколько дней они в спешке кое-как собрали тысячную армию, вооружённую мотыгами, вилами, камнями и ветками, и вернулись сражаться.

Бой прошёл совершенно беспорядочно, их разбили в пух и прах, из более чем тысячи человек погибли и получили ранения больше половины, но всё же они вернулись с поля боя не с пустыми руками. Лан Ин в одиночку прорвался за городскую стену и вынес несколько мешков продовольствия и пару связок оружия. Он тоже вернулся тяжело раненным, однако это только сильнее подняло боевой дух изгнанников.

На этот раз их поведение намного больше приблизилось к разбою. Это случилось один раз, затем второй и третий. Воины Сяньлэ обнаружили, что «разбойники» очень быстро обучаются.

Люди, чьи атаки вначале походили на беспорядочные набеги, постепенно нащупали технику, и теперь сражались с каждым разом всё яростнее, живыми с поля боя их возвращалось всё больше. Кроме того, услышав о случившемся, к ним постоянно присоединялись новые беженцы, целыми волнами вливаясь и укрепляя их армию. В государстве Сяньлэ всё стояло вверх дном от споров, как разрешить проблему с этими «разбойниками». А после пяти-шести подобных несуразных сражений Се Лянь не смог больше сидеть на стене и спокойно наблюдать.

Он уже много дней не возвращался в чертоги Верхних Небес с докладом, а вернувшись в столицу бессмертных, никому ни слова не сказав, помчался во дворец Шэньу. Когда принц ворвался в главный зал, Цзюнь У сидел на высоком месте, а перед ним, склонив головы и ожидая приказа, стояли другие небожители. Кажется, они обсуждали какое-то важное дело. Прежде в подобной ситуации Се Лянь избрал бы перенести визит на другой день, но сейчас он больше не мог ждать. Принц без обиняков вышел вперёд и заговорил первым:

— Владыка, я намерен спуститься в мир людей.

Присутствующие небожители были поражены, но тут же замолчали, дабы не демонстрировать свои эмоции по данному поводу. Цзюнь У, поразмыслив пару мгновений, поднялся с трона и мягко ответил:

— Сяньлэ, я в общих чертах осведомлён о случившемся, но… для начала, успокойся.

Се Лянь возразил:

— Владыка, я пришёл не для того, чтобы спросить разрешения, а чтобы уведомить вас. Мой народ переживает невыносимые страдания. Простите, но успокоиться я не могу.

Цзюнь У произнёс:

— Судьба мира предопределена. Ты ведь понимаешь, что своим поступком нарушишь запрет.

— Нарушу, так нарушу!

От его слов выражения лиц небожителей резко переменились. Поистине ни один из них не слыхал, чтобы кто-то из небесных чинов позволял себе уверенно и дерзко произнести подобные слова. И какую бы благосклонность ни питал Цзюнь У к этому наследному принцу Сяньлэ, вознесшемуся в юном возрасте, подобный поступок трудно было не назвать излишней дерзостью.

Се Лянь же немедля склонился с опущенной головой и произнёс:

— Прошу вас допустить послабление и дать мне немного времени. Если война уже началась, смертей и ран не избежать. Но если я смогу подавить сражения, сократить количество погибших, остановить развитие событий в самых меньших масштабах, после того, как война прекратится, я непременно добровольно вернусь, чтобы просить о наказании, и тогда подчинюсь любому вашему решению. Пускай даже меня придавит горой на сто лет, тысячу лет, десять тысяч!.. Я ни за что не стану сожалеть о содеянном.

Договорив, он, не выпрямляясь, направился к выходу из дворца. Цзюнь У произнёс:

— Сяньлэ!

Се Лянь остановился. Цзюнь У посмотрел на него и со вздохом сказал:

— Тебе не под силу спасти всех.

Се Лянь медленно выпрямился.

— Под силу это мне или нет, я узнаю, только если попытаюсь. И даже если Небеса скажут, что я непременно должен умереть, пока меч не пронзит моё сердце, пригвоздив к земле так, что нельзя пошевелиться, я всё ещё буду жить и я всё ещё буду, на последнем издыхании, бороться до конца!

В этот раз возвращение в мир смертных отличалось от всех предыдущих. Се Ляню казалось, будто бы он отбросил каку-то ношу. Он ощущал и лёгкость, и в то же время — тяжесть. И первым делом безотлагательно отправился в императорский дворец.

Государь и государыня сидели во внутренней комнате императорского кабинета и тихо разговаривали, их лица были усталыми и сосредоточенными. Се Лянь подошёл к двери, несколько секунд постоял, волнуясь, затем утихомирил эмоции, приподнял занавеску и вошёл.

— Отец.

Государь и государыня одновременно обернулись и застыли в потрясении. Через мгновения всё-таки первой на ноги вскочила государыня с радостным криком:

— Наш сын!

Она протянула руки и подошла поприветствовать его, Се Лянь поддержал матушку. Но улыбка не успела сойти с его лица, когда принц вдруг увидел, как помрачнел государь, восклицая:

— Зачем ты спустился?!

Улыбка на лице принца застыла.

Ранее, подслушав разговор родителей в императорском дворце, Се Лянь решил, что его отец всё-таки по нему скучает, и на самом деле у него не так много претензий к сыну, как кажется на первый взгляд. Он думал, что, вернувшись, увидит хоть немного радости на лице отца. И в таком случае сам будет относиться к нему мягче. К его неожиданности, государь отреагировал вот так — ни капли не приветливо. Поэтому и Се Лянь тут же ощетинился и с крайним почтением, как предписывал протокол, ответил:

— Почему я спустился? Не по вашей ли вине? Народ Юнани поднял восстание. Не потрудитесь ли спросить у своей совести, может быть, определённая ответственность за это ложится и на вас?

Лицо государя мгновенно исказилось, он сурово бросил:

— Моя ответственность? Тебе ли говорить мне подобные слова?!

Он всё же разгневался до такой степени, что позабыл даже о том, чтобы назвать себя в соответствии с регламентом².

² Согласно регламенту, глава государства не мог называть сам себя простым местоимением «я», специально для этой цели существовали другие местоимения, эквиваленты «мы» или «я», употребляемые исключительно правящими особами, государем и его супругой.

Государыня, уронив слезу, произнесла:

— Дело приняло подобный оборот… ну зачем же вы ещё ссоритесь?

Се Лянь ответил:

— Мы не ссоримся, а говорим по существу. Пусть ты — глава государства, мой отец, но если на тебе лежит ответственность за случившееся, почему я не могу сказать об этом? Почему ты не приложил все усилия, чтобы помочь людям, пострадавшим от бедствия? Пускай выделенные на это деньги пошли на корм чиновникам на местах, почему ты не занялся избавлением от взяточников и казнокрадов? Если бы ты, действуя быстро и решительно, расправился с каждым, кто попался на воровстве, кто из этих паразитов посмел бы снова позариться на деньги государства? Неужели ситуация была бы не лучше сложившейся сейчас?

На висках государя вздулись синие вены, он ударил по столу.

— Придержи язык! Ты думаешь, государственная казна — это бездонная яма? Что ею можно заполнить все дыры, какие есть? Да ещё расправляться с каждым, кто попался! Если бы это было так просто, если бы один приказ государя мог дать немедленный результат, исполненный неукоснительно, откуда бы тогда взялись эти взяточники и казнокрады, которых невозможно искоренить из поколения в поколение? Что ты понимаешь, невежественное дитя? А ещё пришёл учить меня управлять государством!

— Хорошо, я действительно не понимаю в этом ничего. Но даже если в столице беженцам не осталось места, если необходимо было их прогнать, почему вы не выделили им больше путевых расходов? Почему бы не проводить их на восток под конвоем, чтобы никто не пострадал в пути?

От гнева государь выпучил глаза, указал на небо и закричал:

— Убирайся. Сейчас же убирайся! Убирайся обратно к себе на небеса! Ты раздражаешь меня одним своим видом! И чтобы больше не появлялся здесь!

Се Лянь, полный воодушевления, спустился вниз, увидел родителей впервые за долгое время, но услышал от отца приказ убираться прочь на небеса. Принц не ответил ни звуком, лишь отвесил поясной поклон и вышел прочь. Государыня выбежала задержать его:

— Мой сын!

Се Лянь мягко ответил:

— Матушка, вам не стоит беспокоиться, я просто пройдусь по столице, посмотрю, как обстоят дела.

Государыня покачала головой.

— Мой сын, я ничего не знаю о великих государственных делах, но я прекрасно знаю твоего отца. И все эти годы я видела, каким правителем он был. Тебе может казаться, что он поступил нехорошо, иногда мне самой так казалось, я просто не высказывала, только и всего. Но тебе не стоило заявлять это ему в лицо, ведь он же твой отец. Если ты говоришь такое прямо ему в глаза, для него это звучит жестоким упрёком.

Се Лянь открыл рот, но всё же промолчал. Государыня продолжила:

— Пускай ты — наследный принц, но ты никогда не был правителем государства. А управлять страной — это совсем не то, что твой путь самосовершенствования. Когда ты только вошёл в число учеников монастыря Хуанцзи, советник сказал: чтобы идти по пути самосовершенствования, необходимо запастись лишь истинным намерением, он ведь так сказал, верно?

Се Лянь мягко кивнул. Государыня, сжав его руку, произнесла:

— Но в мире очень много других проблем, которые не решаются одним лишь усердием, ты должен иметь необходимые для этого возможности; и не только ты, но и те, кто тебе служит; и не только возможности, эти люди также должны действовать в полном единодушии с тобой.

Се Лянь замолчал, ничего не говоря в ответ. Спустя долгое время он произнёс:

— Государственная казна сильно обеднела? Мне не нужны храмы, скажи ему, чтобы не возводил их для меня так много. И все те золотые статуи, пусть все снимут с постаментов.

Государыня беспомощно ответила:

— Ну что ты за дитя… Постройка храмов — это, разумеется, личное пожелание твоего отца, он желал тебе блага, хотел, чтобы ты на небесах затмил всех сиянием своей славы. Но знаешь ли ты, сколько в действительности храмов и монастырей среди восьми тысяч по-настоящему построил твой отец? Тебе, должно быть, это не известно.

Се Лянь действительно не знал. Подумав, он предположил:

— Половину?..

Государыня ответила:

— Если бы твой отец на самом деле взял из государственной казны деньги на постройку более четырёх тысяч храмов наследного принца, не пришлось бы дожидаться возмущения народа Юнани, жители столицы взбунтовались бы первыми. Казна и так пустует, откуда взяться деньгам на строительство такого количества храмов? Твой отец построил всего чуть больше двадцати, а остальные храмы, подражая ему, взбудораженная толпа принялась строить следом, чтобы угодить ему, угодить тебе. Это ты тоже хочешь приписать к его деяниям?

— Я…

Государыня понизила голос:

— Твой отец сделал недостаточно, чтобы добиться наилучшего исхода, но он… сделал всё, что мог. Но в этом мире… только лишь приложить все усилия — не достаточно.

Помолчав, она добавила:

— Ты сейчас жалеешь этих людей из Юнани, поэтому обвиняешь отца. Но все они — его народ, неужели ты думаешь, что это мы всё время их обижали? На самом деле…

Она не договорила, из кабинета государя раздался его гневный голос:

— Зачем ты тратишь на него слова, пусть поскорее убирается обратно на небеса!　

Государыня обернулась и со вздохом сказала:

— Мой сын, тебе… не нужно к нам спускаться. Всё-таки, лучше возвращайся.

Когда Се Лянь, покинув дворец, шёл по маленькому переулку, что примыкал к улице Шэньу, к нему как раз подоспели Фэн Синь и Му Цин. Последний тут же спросил, не в силах в это поверить:

— Ваше Высочество! Ты сам подал прошение о том, чтобы спуститься в мир смертных? Ты был во дворце Шэньу и говорил с Владыкой???

Се Лянь кивнул:

— Гм.

Му Цин:

— Почему ты прежде не сообщил мне?

Фэн Синь тут же с недоумением вмешался:

— Что ты хочешь этим сказать? С какой стати Его Высочеству нужно в столь важных делах советоваться с кем-то ещё?

Му Цин же немного потерял самообладание:

— А почему бы и нет? Мы — его подручные, и сейчас мы с ним в одной связке, каждое его действие непременно влияет и на наше положение. Так что плохого в том, что я хочу быть осведомлённым о его решениях?

Фэн Синь:

— Что бы ни сделал Его Высочество, разве мы не последуем за ним в любом случае? Что ты собрался делать? Что на Небесах, что на земле — у него на всё есть своё мнение, чего ты боишься?

— Ты! — воскликнул Му Цин. — Я вовсе не боюсь! Я только…

Се Лянь махнул рукой:

— Довольно. Прекратили ссориться!

Фэн Синь и Му Цин немедленно замолчали. Как раз в тот же миг по главной улице проходила процессия из нескольких тысяч простых жителей столицы, которые скандировали:

— Покуда не истребим Юнань, спокойных дней в стране не будет!

— С опухолью, что ввергла в смуту государство, примириться никак нельзя!

Люди Сяньлэ раньше никогда и ни к чему не проявляли такой агрессии, да ещё чтобы устроить подобный грандиозный марш. Се Ляня невольно постигло ощущение неправильности происходящего. Фэн Синь же нахмурился и спросил:

— Откуда среди них ещё и женщина?

И действительно — среди участников процессии в первые ряды вырвалась молодая девушка. Очаровательная тонкая фигурка, белоснежная кожа, яркий взор чёрных глаз, румяные щёки… Только вот румянец этот заливал лицо не смущением, но гневом, и потому ещё сильнее притягивал взгляд. Му Цин, который уже успел прийти в себя, холодно заметил:

— Ваше Высочество её не знает?

Се Лянь ответил:

— Не знаю.

Фэн Синь, однако, нахмурился:

— Она кажется мне немного знакомой.

Му Цин:

— Это одна из первопричин.

Се Лянь спросил:

— Каких первопричин?

— Первопричин непримиримой вражды. Ранее, когда людей Юнань в императорской столице становилось всё больше, многие не желали жить мирно, повсюду зачинали скандалы и после скрывались. Тогда при дворе уже начались обсуждения указа об изгнании, и слухи об этом утекли в народ. Один из беженцев хотел остаться здесь, не желал уходить, поэтому однажды ночью проник в дом богача и похитил его дочь.

Услышав такое, Се Лянь даже не сразу понял, о чём речь:

— Если он не желал уходить, почему же похитил дочь богача?

Му Цин посмотрел на него.

— Хотел жениться на ней. Но, если не применить силу, никто из жителей столицы не согласился бы выдать свою дочь за человека из Юнани.

Он не сказал прямо, но Се Лянь всё понял и так.

Он никогда даже не думал, что такое вообще возможно, что на свете могут существовать такие люди, что может случиться что-то подобное. Принц вдруг испытал приступ тошноты. Фэн Синь же на месте выругался:

— Омерзительно!

Как вдруг набежали тётки и бабки, которые, согнув спины, хотели увести девушку из толпы. Судя по всему, она воспользовалась тем, что домашние не уследили, и выбежала из дому. Но девушка воспротивилась:

— Чего вы боитесь?! Чего мне стыдиться? Это ведь не моя вина!

Фэн Синь с удивлением заметил:

— А характер у девчонки довольно буйный.

Му Цин согласился:

— Да. Вопреки ожиданиям, её семья оказалась не какой-то обычной, отец — важный чиновник при дворе, мать — из семьи богатых купцов столицы. Проглотить такую обиду она не пожелала, и тем более, ни за что не согласилась бы на замужество ради того, чтобы сохранить лицо. Вначале она убила того мужчину из Юнани, а вскоре богатые торговцы и именитые жители со всей столицы подали коллективную грамоту, где перечислили все преступления людей из Юнани с тех самых пор, как те переступили порог столицы. Они убедительно требовали от Его Величества государя заточить всех этих людей в темницу и строго наказать. На чью сторону встали чины высшего ранга, и говорить не стоит.

Сделав паузу, он мимоходом добавил:

— Я слышал, отец той девушки когда-то отправлял её во дворец, добиться места жены наследного принца. Ваше Высочество, должно быть, очень давно виделся с ней, и не раз, но теперь всё-таки не узнал.

Се Лянь наконец осознал, что на самом деле всё оказалось намного запутаннее, чем он ожидал.

Между жителями столицы и людьми за городскими стенами давно разгорелась непримиримая вражда. Негодование чиновников и простого люда достигло таких высот, что народ в столице только и мечтал, как бы арестовать смутьянов всех разом и истребить всех до одного. И если бы государь не направил решительные меры против беженцев из Юнани, разве не вышло бы, что он ударил по лицу своего же народа? В конце концов, он ещё и повелел выделить из истощённой казны сумму денег на путевые для изгнанников. Выглядело это, конечно, жестом достаточно неблаговидным, но наверняка и это вызвало недовольство большого количества людей.

Страшнее недовольства врагов может быть только недовольство народа, подвластного тебе самому. И несмотря на то, что изначально обе стороны считались единым народом Сяньлэ, теперь… вероятно, больше практически никто так не считал.

Принц находился высоко наверху и долго не касался мирских дел, а его отец оставался в мире смертных. И то, как он, будучи главой государства, распоряжался средствами и людьми, каково было его положение, какое давление он испытывал и каковы были вещи и личности, с которыми ему следовало вести себя осмотрительно и примирительно — разве всё это могло совпасть с картиной, которая в подобной же ситуации получилась бы у принца? Простой пример: когда пришедшие извне люди Юнани заняли территорию столицы, шумели здесь, занимались воровством и тому подобным, для живущего в храме Бога Войны всё это, должно быть, воспринималось лишь пустяком, который не стоит его гнева, просто потерпеть — и всё пройдёт. Но для простых людей, жителей столицы, это стало мучением, самым настоящим, изо дня в день, которое трудно вытерпеть, которое в любой момент могло вылиться в настоящее бедствие. Кому-то это казалось простым и не стоящим упоминания лишь потому, что на месте государя оказался не он, вот и всё.

Се Лянь невольно вспомнил, что седин на висках государя стало ещё больше, чем в прошлый его визит. Он тогда сказал, что закрасит их, но теперь у него наверняка не оставалось на это сил.

Когда принц был мал, он твёрдо верил, что отец — величайший правитель под небесами, но чем старше становился, тем чаще замечал, что это не так. Что его отец, хоть и занимает пост государя, не является несравненным мудрецом, иногда его поступки немного отстают от времени, он часто допускает ошибки. И если отбросить его несравнимо почётный статус, он окажется всего лишь простым смертным.

Чем больше Се Лянь это понимал, тем сильнее становилось постигшее его разочарование. И государь это чувствовал, поэтому всё чаще не мог выносить от сына неодобрительные взгляды и слова, полные неприятия. А более всего отец не мог стерпеть, когда сын становился свидетелем его неудач.

Ни один отец под небесами не желает, чтобы сын видел его с подобной стороны. Каждый отец надеется навсегда остаться самым великим человеком в глазах сына. А Се Лянь своим появлением как бы упрекнул своего отца: всё, что ты сделал, — ужасная ошибка! До такой степени, что мне пришлось спуститься, чтобы спасти положение… Как главе государства и как отцу, разве ему приятно было слышать такие слова?

Прислуга из дома той девушки всё-таки в несколько рук вытянула её из толпы, а остальной народ продолжил шествие с криками и флагами, каждый выкрикивал ничто иное кроме как: «Убить!», «Начать войну!», «Показать этим людям из Юнани за стеной!».

Спустя некоторое время Му Цин произнёс:

— Ваше Высочество, лучше тебе извиниться перед Владыкой и вернуться на Небеса. Дело приняло такой оборот, что нет ни благоприятных условий, посланных Небом, ни выгод, предоставляемых местностью, ни человеческого согласия³ — всё это утрачено, не вернёшь.

³ Обыгрывается цитата Мэн-цзы, из трактата «Китайская военная стратегия»: Благоприятные условия, посылаемые Небом, не стоят выгод, предоставляемых местностью; а эти последние не стоят человеческого согласия. Небольшой городок может быть осаждён, но не взят. Чтобы окружить его, требуется благоприятный момент. Однако то, что городок не взят, указывает, что благоприятный момент, даруемый Небом, не стоит выгод, представляемых землею. Но вот город с высокими стенами и глубокими рвами, сильным вооружением и большим запасом провианта оставлен людьми. Это указывает нам, что выгоды, предоставляемые местностью, не стоят человеческого согласия.

Точно как Цзюнь У сказал Се Ляню во дворце Шэньу: судьба мира предопределена. Эта фраза для принца означала ничто иное как: дни твоего государства Сяньлэ сочтены, пусть всё идёт своим чередом.

Даже государыня, его матушка, которая денно и нощно желала лишь одного — увидеться с сыном, когда эта встреча по-настоящему осуществилась, со слезами на глазах попросила его вернуться, не вмешиваться. Се Лянь прекрасно понимал, что они лишь не хотят, чтобы он сталкивался с этим тяжким рубежом, что они предпочли бы, чтобы он остался в стороне, чтобы подумал лишь о своём благе.

Но… разве это возможно?

— …

Се Лянь с тяжестью в голосе заявил:

— Не бывать тому!

А после широким шагом направился вперёд.