Кладет трубку телефона. Встает из-за стола и подходит к входной двери. Открывает ее и кричит в коридор.

ЛАНГЕ:

- Дежурный! Зайходить ко мне!

 

В помещение входит служащий вспомогательной полиции Константин Кобза.

ДЕЖУРНЫЙ:

 - Вызывали, господин гауптштурмфюрер?

 

ЛАНГЕ:

- Ya, Ya! Зайходить, Кобза… Зайходить!... Итак, что Вы мне сказайт по поводу Марии Куделиной? Она начать говорить?

 

ДЕЖУРНЫЙ:

- Никак нет, господин Ланге! Молчит, как всегда…

 

ЛАНГЕ:

- За моя практика это первый случай, когда мой сотрудники не смогли разговорийть пленный. Тем более, что пленный – фрау!

 

ДЕЖУРНЫЙ:

- Господин гауптштурмфюрер, а может быть она и вправду не партизанка?... А что? Председателем колхоза была. Это – правда. Но кто видел ее в отряде Цветкова?... А то, что русские женщины выносливее и крепче любого русского мужика, так это природа такая у нас, у русских...

 

ЛАНГЕ

(ударил кулаком по столу, переходя на крик):

- Хвайтит, Кобза! Я не нуждаюсь в Ваш совет! Ваш дело – выполняйть приказы, а не учить моя, как мне поступайт! Идите вон! И вызвайт ко мне Брусова и Прасковья Сазонова! Срочно!

 

ДЕЖУРНЫЙ:

- Слушаюсь, господин Ланге!

 

Ланге нервно ходит по кабинету, заложив руки за спину, и рассуждает вслух.

ЛАНГЕ:

- Oh, mein Gott! Dieses verdammte Russland! Warum sitze ich hier, fünfunddreißig Kilometer von Rzhev entfernt? Mein Freund Wenzel macht dort in Rzew eine große Geschichte Deutschlands,und ich beschäftige mich hier. Ich kann seit zwei Monaten nicht mit nur einer russischen Frau fertig werden! Hätte Wenzel davon erfahren, hätte er sich über mich lustig gemacht!... Oh, mein Gott! (О, мой Бог! Эта проклятая Россия! Зачем я сижу здесь, в тридцати пяти километрах от Ржева? Мой друг Венцель делает великую историю Германии там, во Ржеве, а я занимаюсь здесь неизвестно чем! Я на протяжении двух месяцев не могу справиться всего лишь с одной русской бабой! Да если бы Венцель узнал об этом, то высмеял бы меня!... О, мой Бог!).

 

Раздается стук в дверь.

ЛАНГЕ:

 

- Вхойдить!

 

В кабинет входит Брусов.

- Разрешите, господин Ланге?

 

ЛАНГЕ:

 

- Да… Так, докладайт мне по этой Куделиной. Какие метод воздействия Вы лично к ней применяйт? Слушаю…

 

БРУСОВ:

- Господин гауптштурмфюрер, да что мы только к ней не применяли. Ее ежедневно, да по несколько раз, как по расписанию, избывают мои ребята. Но она, как камень – молчит. Иногда вымолвит, что она «простая русская женщина» и все. Хоть убей ее – молчит, стерва…

 

ЛАНГЕ:

 

- Меня это не устраивайт. Я понимайт, что Вы и Ваш ребята не совсем жестко ее бить. Любой человек давно бы сломаться под физический воздействие. (Повышает голос). Почти три месяц мы стоять на месте! Я не просить много! Вы понимайт? Мне нужен признание, что она партизанен! Вам это понятно?

 

БРУСОВ:

- Так точно! Понятно! Но тогда я предлагаю поступить более кардинально, господин Ланге…

 

ЛАНГЕ:

- Что Вы предлагайт?

 

БРУСОВ:

 

- Для начала мы отрежем ей пару пальцев, например. Если будет молчать – будем продолжать резать ее на куски. Тут, я думаю, она развяжет свой язык…

 

ЛАНГЕ:

- Так что Вы тогда тут мне играть спектакль? Идти и делайт с ней все, что угодно, но признание быть у меня на столе! Вы меня поняйт?

 

БРУСОВ:

- Так точно! Разрешите приступить?

 

ЛАНГЕ

(махнул рукой, показывая на то, что Брусов свободен, спокойно добавил):

- Разрешайт… И без признаний не появляться на моих глаза!...

 

Брусов быстрым шагом уходит. Ланге ходит по кабинету, заложив руки за спину. Через две минуты вновь раздается стук в дверь. Не получив разрешения войти, дверь открывается и в кабинет входит Прасковья Сазонова.

 

САЗОНОВА:

- Вы меня вызывали, господин Ланге?

 

ЛАНГЕ:

- Да, вызывайт… Проходить... Садиться... Я с Вами будет серьезно разговаривайт.

 

САЗОНОВА:

- Да, конечно. Я готова к любому разговору. Если я не ошибаюсь, то разговор касается Марии Куделиной?

 

ЛАНГЕ:

- Ваш интуиция Вас не подвел. Да, Марии Куделиной… Вначале я хотейт уточнять одна небольшой момент. Сказайт мне правду – она действительно есть партизанка из отряд Цветкова?

 

САЗОНОВА:

- Так Вы же уже спрашивали.

 

ЛАНГЕ:

- Я спрашивайт Вас еще раз – она точно есть партизанка?

 

САЗОНОВА:

- Да! Клянусь Вам, господин Ланге! Почему Вы мне не верите?

 

ЛАНГЕ:

 

- Это не Ваш дело, Сазонова! Отвейть мне на другой вопрос – какой доказательств Вы можете представить, что бы я быть уверен в том, что она партизанка?

 

САЗОНОВА:

- Когда вы пришли к нам в деревню, она пропала вместе с Томкой. Они обе были моими лучшими подругами. Никто из деревенских тогда не знал – куда они исчезли. Но спустя недели две, как-то ночью я услышала слабый стук в окно. Когда я открыла дверь, то увидела на пороге Томку. Я впустила ее в избу. Ну, она и рассказала мне, где они сейчас с Марькой. Я постаралась разузнать у подруги побольше – что, да как? Поэтому, как только я получила подробную информацию, как о девчонках, так и об отряде, то сразу же пришла к Вам. Вы же помните?

ЛАНГЕ:

- Я помнийт все и всегда… Это хорошо, что Вы тогда все рассказайт мне по горячий след… Но Вы сказайт о том, что вы были подруги? Я не знайт этого. Здесь можно подробно?

 

 

САЗОНОВА:

- А что именно Вас интересует в этом вопросе? Подруги – и подруги. Что тут особенного?

 

ЛАНГЕ:

- Да здесь все особенно. (С хитрым не доверительным взглядом немец смотрит на Прасковью). Я не могу поняйт – если вы подруги, тогда зачем доносить на подруга?... А?...

 

САЗОНОВА:

- Это личное, господин Ланге. Можно я не буду рассказывать про это? Тем более, что эта давняя история никакого отношения к партизанам не имеет…

 

ЛАНГЕ:

- Нет уж, давайт выкладывайт все!…

 

САЗОНОВА:

- Хорошо. Вижу, что выбора Вы мне не оставляете…Эта история давняя, как я уже сказала. Мы дружили втроем – я, Марька и Томка. Я в это время любила одного парня из нашей деревни. Но получилось так, что он женился не на мне, а на Марьке. Потом он в 39-ом ушел на «финскую» и почти сразу же погиб. Марька осталась с их общим ребенком вдвоем. Вот и получилось, что эта тварь увела парня у меня – ее лучшей подруги и то, что он погиб на фронте – тоже ее вина. Как у нас говорят: «Сам не «ам!» и другому не дам!»…

 

ЛАНГЕ

(засмеялся):

 

- Ага! Вот оно что!... Значит, это есть губительный женская ревность? Теперь я поняйт, что происходить – почему Вы доносить на эта фрау. Да Вы порядочный дрянь, Сазонова…

 

САЗОНОВА:

- Возможно я в Ваших глазах и дрянь, господин Ланге, но я та дрянь, у которой украли счастье. А тот, кто мне переходит дорогу – я не прощаю никогда…

ЛАНГЕ:

 

- О! Похвально! Похвально! Да мы с Вами есть много общего, Сазонова… Ладно. Я хотеть спросить вот что. Сказайт мне, Сазонова, а почему Мария молчайт? Ее бить каждый день. А она – молчайт! Почему?

 

САЗОНОВА:

- Она принципиальная, господин Ланге. Если чего в голову втемяшит – ничем не выбить! Вот поэтому и стала председателем колхоза… В двадцать-то, с небольшим, лет…

 

ЛАНГЕ

(смотрит ехидным взглядом на Прасковью):

 

- А Вы не хотеть ее видеть? Я могу Вам устроить такой тет-а-тет двух подруга… Ну? Что сказайт? Привести ее? От встреча Вы получайт незабываемый удовольствие! Это уж я обещайт!...

 

САЗОНОВА

(спокойно, держит себя в руках):

 

- Вы знаете, я никогда не испытывала удовольствия от вида крови. Да и Марьку я видеть не хочу. Я вообще хочу вычеркнуть ее из своей памяти и забыть.

 

ЛАНГЕ:

 

- Хорошо. А если мой солдат ее казнить? Что сказайт Вы? Может быть, в таком случай Вам стоит похлопотайт за нее?

 

САЗОНОВА

(смотрит в глаза Ланге со злобой и ненавистью относительно Марии):

 

- Меня вообще не интересует ее дальнейшая судьба. Если она умрет прямо сейчас или через неделю – это сути дела не меняет, господин Ланге. Я уверена, что она от вас уже никуда не денется. И жить ей осталось ровно столько, насколько хватит Вашего терпения. А его у Вас уже почти не осталось…

 

 

ЛАНГЕ

(с удивлением):

 

- А Вы я видеть, очень умны. С другим контингент деревни не сравнить… Браво!... Браво!... Удивительно то, что Вы не достичь в жизни большие высоты. Жаль, что среди мой сотрудник очень мало такой, как Вы, Сазонова… Ну, да как сложилось, так сложилось… Вы можете уходить… Теперь весь мозаик собрался…