Согласовательные классы и классификаторы

В заключение данного раздела остановимся на одном явлении, кото­рое прямо не связано с категорией согласовательного класса, но в неко­тором отношении к ней близко и иногда смешивается с этой категорией в лингвистических работах. Речь идет о так называемых именных клас­ сификаторах (англ, classifiers). Классификаторами (также «нумеративами» или «счетными словами») называются специальные синтаксические лек­семы (реже морфемы), употребление которых обязательно при существи­тельном в составе количественной конструкции (т. е. такой, в которой существительное определяется количественным числительным или сло­вами типа сколько, много и т. п.). В русском языке в функции, очень близкой к функции настоящих классификаторов, выступают, например, лексемы штука, пара и голова в конструкциях типа пять штук груш, пять пар ножниц, пять голов скота.

Свойства типичных классификаторов следующие:

1) в нумеративных конструкциях они обязательны: без их помощи нельзя «сосчитать» соответствующие объекты (так, говорящий по-русски в нормальной ситуации должен считать ножницы, очки, брюки и другие предметы «парного» рода только парами: сочетания типа 'восемь брюк являются ненормативными);

2) они не имеют собственной лексической семантики и выполняют чисто грамматическую функцию, передавая значение типа 'счетный эле­мент множества X в количестве N' (где N — соответствующее числитель­ное, а X — соответствующее существительное); тем самым, в сочетаниях

> В данном типе прилагательных совпадающая с формой мн. числа женского рода.

типа пять корзин лука слово корзина выступает не как «чистый» клас­сификатор, поскольку оно привносит собственное весьма определенное лексическое значение (ср. пять связок лука, пять горстей лука, пять грядок лука и т. п.);

3) в языках с классификаторами эти единицы образуют систему, такую что разные существительные должны употребляться с разными классификаторами (так, парные предметы не считают головами, а живые существа — штуками); число классификаторов может достигать несколь­ких десятков, их выбор зависит от одушевленности, личности, формы, размеров, функции объекта и т. п.;

4) хотя свойства, изложенные в пункте (3), очень напоминают свой­ства граммем согласовательного класса, классификаторы отличаются от них в очень существенном отношении: с одним и тем же существи­тельным как правило могут (иногда даже должны) употребляться разные классификаторы — в зависимости от ситуации, в которой участвует соответствующий объект; так, слово 'олень' может сочетаться с класси­фикатором для движущихся и неподвижных животных (или для живых и убитых животных), слово 'река' — с классификатором для жидкостей, дорог (если по реке плывут), преград (если через реку переправляются) и т. д., и т. п.; согласовательные системы могут позволить себе лишь кон­версию, и то в результате конверсии мы получаем другую лексему (разные классификаторы же сочетаются безусловно с одной и той же лексемой).

Таким образом, классификаторы принадлежат все же лексике, а не грамматике (это не граммемы какой-то грамматической категории, а особая группа служебных слов); они отличаются от согласовательных классов прежде всего более гибкой (и более семантичной) сочетаемо­стью, хотя правила выбора классификаторов во многих случаях и явля­ются индивидуальными свойствами субстантивной лексемы и должны записываться при ней в словаре.

Классификаторы особенно распространены в китайско-тибетских и австроазиатских языках, в языках группы майя и др. В основном, как ясно из предыдущего, они свойственны тем языкам, в которых отсутствует как грамматическая категория числа, так и грамматическая категория класса существительных, но, вообще говоря, согласовательные классы и именные классификаторы не исключают друг друга и в неко­торых сравнительно редких случаях сосуществуют. Имеются гипотезы, связывающие возникновение согласовательных классов в языках мира с грамматикализацией классификаторов.

Падеж

Основные функции падежа

Если категория согласовательного класса связана с синтаксическим понятием согласования, то категория падежа связана с синтаксическим понятием управления. Эти два типа синтаксической связи определяются на разных основаниях и, как показано, в частности, в [(Кибрик 1977 а], не исключают друг друга. Согласование, как помнит читатель, есть, в са­мом общем виде, появление одной граммемы в зависимости от другой граммемы; описание согласования не требует прямого обращения к поня­тию синтаксического подчинения, дерева зависимостей и т. п. Напротив, управление как раз и является прямым морфологическим выражением синтаксического подчинения: управление есть грамматическое маркиро­вание синтаксически зависимого статуса словоформы в синтагме. Говорят, что лексема X управляет словоформой у (= граммемой в словоформы у) в том случае, если появление граммемы в отражает факт синтаксической зависимости усяХ. Несколько упрощая, можно также сказать, что упра­вление ориентировано не на зависимость граммемы от граммемы (как согласование), а на зависимость граммемы от лексемы: выбор конкретной граммемы^ определяется лексическими (или семантическими) свойства­ми управляющей лексемы, но не ее грамматическими характеристиками.

Примеры морфологических типов управления весьма разнообразны; например, в русском языке глагол, прилагательное, наречие или предлог могут управлять падежом существительного (изучать синтаксис-0, обу­ чаться синтаксис-у; увлеченный синтаксис-ом- лучше синтаксис-а; ради синтаксис-а); одно существительное также может управлять падежом другого (разделы синтаксис-а)⁹*. Глагол или существительное могут упра­влять инфинитивом глагола (стремиться/стремление уеха-ть); наконец, в языках возможны случаи, когда глагол или подчинительный союз управляют граммемами глагольного наклонения: ср. франц. quoique vous repond-iez 'хотя вы и отвечаете', где союз quoique 'хотя, пусть даже' требу­ет обязательной постановки зависимого глагола в форму сослагательного наклонения (ср. независимую конструкцию vous repond-ez 'вы отвечаете', где употребляется форма презенса изъявительного наклонения).

Несколько забегая вперед, заметим, что с семантико-синтаксической точки зрения практически все случаи управления являются оформле-

' Важное отличие управления от согласования состоит в том, что падежная грамме­ма управляемого существительного навязывается именно управляющей лексемой в целом, а не ее отдельной словоформой; ср. изучал/изучает/изучили бы... синтаксисте, но при пере­ходе от одной лексеме к другой управление может меняться, ср. изучение синтаксис-а. Если оказывается, что разные словоформы лексемы-контролера требуют разных падежей зави­симой лексемы, то перед нами ситуация согласования (ср. пример согласования падежных граммем грузинских существительных с временем глагола, разбиравшийся в /./; см. также ниже замечание о согласуемых падежах, Z5).

fi law. 40

нием предикатно-аргументной зависимости (предикат управляет неко­торой граммемой своего аргумента); хотя подробное рассмотрение этой проблематики выходит за рамки морфологии, ниже нам еще придется возвращаться к ней.

Как видно уже из приведенных примеров, основным грамматическим средством выражения управления является категория падежа: падежные граммемы (отдельную граммему этой категории, как и категорию в це­лом, также называют «падежом») оформляют управляемое существитель­ное и являются показателями его синтаксически зависимого статуса; тем самым, падеж принадлежит к числу грамматических категорий, оформля­ющих синтаксически зависимый элемент (см. [Мельчук 1998:313-371])^|0). Однако функция падежа не сводится только к выражению самого факта синтаксической зависимости имени. Если бы это было так, то в языках мира были бы представлены всего две падежных граммемы, маркирующие соответственно «зависимую» и «независимую» синтаксическую позицию имени. Такие падежные системы, вообще говоря, встречаются, но они являются редкими и справедливо квалифицируются лингвистами как «вырожденные»: наличие в языке двухпадежной системы — последний этап перед полной утратой им категории падежа.

Один из наиболее известных примеров двухпадежной системы — та, которая была засвидетельствована в старофранцузском (IX-XIII вв.) и старопровансаль­ском языках, с морфологическим противопоставлением номинатива (или «пря­мого падежа») и обликвуса (или «косвенного падежа»). Так например, парадигма склонения существительного roys 'король* в старофранцузском языке выглядела следующим образом:

(О

НОМ ОБЛ

ВД.Ч МН.Ч

roy-s гоу-0

ГОу-0 ГОу-5

(Обратите внимание на изящную экономию языковых средств, при которой четыре различных комбинации граммем выражаются всего двумя различными показателями, один из которых к тому же нулевой. Это оказывается осуществи­мым за счет того, что каждый показатель получает возможность выражать как значение а некоторой грамматической категории, так и противопоставленное ему значение Ь; такое явление называется хиазмом (греч. 'перекрещивание'). Семи­отически необычным является и нулевое маркирование множественного числа в номинативе — при ненулевом маркировании единственного, что противоречит известному принципу иконичности языковых знаков: этот принцип требует, чтобы словоформа множественного числа была по крайней мере не короче словоформы

¹⁰) Другой категорией, имеющей такую функцию, является, как можно видеть, наклонение глагола; тем самым, падеж противопоставляется наклонению, как именная синтаксическая категория — глагольной. Однако синтаксическая функция является у категории наклоне­ ния не единственной (и, по-видимому, не главной), поэтому более подробно оно будет рассмотрено в разделе о глагольной модальности (Гл. 7, §2).

единственного; ср. [Якобсон 1966]; подробнее см. также [Plank 1979; Haiman 1980; Dressier et al. 1987].)

Старофранцузский обликвус маркирует все случаи синтаксической зависи­мости имени (в позиции косвенного дополнения; в припредложной позиции, ср. alroy 'королю'; в позиции приименного определения, cp.fitzroy 'сын короля', и т.п.), не различая их между собой.

Очень своеобразная двухпадежная система сформировалась в берберских язы­ках, где имена в косвенном падеже (его традиционное название -«аннексионное», или «присоединительное состояние») употребляются после предлогов, в качестве определений к именам и в некоторых других более специфических синтаксичес­ких контекстах; в остальных случаях употребляется прямой падеж (традиционно называемый «свободным состоянием»). Граммемы падежа у большинства имен выражаются префиксами w-/y- и/или чередованием начальной гласной, ср. та-мазихт tugaz 'человек, ПРЯМ* ~ wergaz 'человек, КОСВ', irgazen 'люди, ПРЯМ' ~ yergazen 'люди, КОСВ', qfia 'рука, ПРЯМ¹ ~ ufia 'рука, КОСВ* и т.п.

К расширенному варианту падежной системы, практически не различающей виды синтаксической зависимости, можно отнести и трехпадежную систему того типа, которая имеется в классическом арабском языке, где, в первом прибли­жении, аккузатив (суффикс -а-) выражает любую синтаксическую зависимость имени от глагола, а генитив (суффикс -/-) выражает любую синтаксическую зависимость имени от имени или от предлога.

Утверждение о том, что срок жизни таких «редуцированных» падежных си­стем в языках обычно недолог, справедливо в большей степени по отношению к существительным; падежные системы (личных) местоимений (которые во мно­гих языках мира имеют особый набор падежных граммем или вообще оказываются единственным классом склоняемых слов) могут существовать в «редуцированном» виде и достаточно длительное время. Так, в английском, в болгарском и в со­временных романских языках местоимения продолжают устойчиво различать два или три падежа после утраты существительными этой категории; в языке волоф (Западная Африка) личные местоимения имеют двухпадежную парадигму, тогда как существительные не изменяются по падежам (и не обнаруживают никаких следов существования категории падежа в прошлом) ">.

Другие падежные функции связаны с тем фактом, что падеж в боль­шинстве языков оказывается главной (и практически единственной) сло­воизменительной синтаксической категорией имени; собственно, сло­воизменение имени (= «склонение») и его изменение по падежам в традиционной грамматической терминологии фактически являются синонимами^п). Поскольку в нормальном случае число падежных грам­мем колеблется от четырех-пяти до восьми-десяти (о системах с боль-

"*Но существуют и языки, в которых, напротив, местоимения имеют редуцированную падежную парадигму по сравнению с существительными; таковы, в частности, самодийские языки.

^|2) Сами термины падеж (калька с греч. ptdsis; ср. лат. сопи, букв, 'падение') и склонение (ср. лат. declinalio, букв, 'отклонение') концептуально связаны с античной парадигматиче­ской моделью морфологии, в рамках которой словоформа номинатива («прямого падежа») считалась исходной, а все остальные словоформы воспринимались как «отклонение» («от­падение») от нее.

шим количеством падежей мы поговорим отдельно), то напрашивается естественный вывод: помимо самого факта синтаксической зависимости имени разные падежные граммемы различают типы этой зависимости. Тем самым, мы опять (как и в случае с согласовательным классом) сталкиваемся с проникновением семантической информации в правила употребления граммем синтаксической категории; эта «семантическая подкладка» у падежа является даже более отчетливой, чем у согласова­тельного класса. В сущности, падеж является смешанной семантико-син-таксической категорией, семантические аспекты употребления которой могут быть то более, то менее отчетливы — в зависимости от конкретной падежной граммемы и от организации падежной системы в целом.

Каковы же семантические функции падежей? В современной лингви­стике принято связывать их с тем, что называется семантической и син­таксической «ролью» имени в составе определенной ситуации; в рамках такой терминологии падеж можно определить как грамматическую кате­горию, выражающую различные синтаксические (и/или семантические) роли имени.

Напомним, что синтаксическая роль (в общих чертах соответствую­щая традиционному понятия члена предложения) является обобщением класса семантических ролей, которые в данном языке кодируются одина­ковыми синтаксическими средствами; инвентарь основных синтаксичес­ких ролей включает подлежащее, прямое дополнение (взял топор, срубил дерево, построил дом — в русском языке обычно винительный падеж без предлога), непрямое дополнение (послал письмо брату, показал страннику дорогу — в русском языке дательный падеж без предлога) и косвенное дополнение, или обликвус (все остальные случаи: работал рубанком, жил в лесу, боялся грозы); подробнее см., например, [Cote/Sadock (eds.) 1977 и Blake 1990].

Семантическая роль имени при данном предикате, в свою очередь, является частью семантики этого предиката и отражает общие свойства участников определенных групп ситуаций (в данных рассуждениях мы ис­ходим из общепринятого, хотя и несколько упрощенного представления, согласно которому глагольные — точнее, предикатные — лексемы опи­сывают «ситуации», а именные лексемы — «участников» этих ситуаций, которые называются аргументами предикатов; см. также Гл. 3). Состав и количество семантических ролей, выделяемых при том или ином опи­сании, зависят от конкретной задачи и могут существенно различаться; так, в приведенных выше трех объектных синтагмах (взял топор, срубил дерево и построил дом) роли аргумента, вообще говоря, разные: в пер­вой ситуации мы имеем дело с физическим объектом, который просто меняет свое местоположение, во втором случае — с физическим объ­ектом, претерпевающим заметные изменения в результате воздействия на него, в третьем случае — с создаваемым объектом, который вообще не существовал до начала ситуации и начинает существовать после ее

завершения. Все эти три роли различаются по многим признакам (и это различие может быть лингвистически существенным), но с точки зрения русского языка в них усматривается больше общего, чем различий: все эти три роли соответствуют «объекту» (или «пациенсу»), который является конечной точкой приложения энергии со стороны сознательного деяте­ля («агенса») и с которым в результате этого происходят наблюдаемые физические изменения.

Задачи описания падежной семантики ориентированы на не слиш­ком дробную классификацию ролей, оперирующую уже в значительной степени обобщенными классами; в большинстве случаев достаточно срав­нительно небольшого набора из двух - трех десятков ролей. Важнейшие из них следующие:

Агенс: активный, обычно наделенный волей и сознанием, участник ситуации, расходующий собственную энергию в процессе деятельности (солдат бежит; старак разжег костер; сестра рассказала сказку);

Пациенс: пассивный участник ситуации, претерпевающий изменения в ходе не контролируемых им внешних воздействий (мальчик спит; старик срубил дерево; стена рухнула)',

Экспериенцер: участник ситуации, воспринимающий зрительную, слу­ховую и т. п. информацию (солдат увидел костер; лев чует добычу; сестра тебя не узнает; мальчик боится грозы);

Стимул: источник информации для экспериенцера (соответственно,

второй аргумент в четырех предыдущих примерах);

Адресат: участник, которому агенс направляет информацию, желая, чтобы он ее воспринял (сестра рассказала мне сказку; покажите гостю его комнату);

Реципиент: участник, который становится обладателем пациенса в ре­зультате целенаправленной деятельности агенса (дай счастливому денег; солдат получил письмо);

Венефактив: участник, интересы которого непосредственно затраги­вает ситуация (или участник, который должен воспользоваться конечным результатом ситуации), но ни агенсом, ни пациенсом этой ситуации не является (солдату сшили мундир; у ослика украли хвост; у царя заболела

дочь)^п>;

Инструмент: участник (обычно неодушевленный), которого агенс использует для осуществления своей деятельности (что написано пером, того не вырубишь топором; такие детали изготавливают на токарном станке; все слова аккуратно подчеркни по линейке);

^|3) Строго говоря, следовало бы различать собственно бенефактив («положительно затро­нутый участник», ср. поцеловать графшке руку) и малефактив («отрицательно затронутый участник», ср. наступать графине та ногу), но термин «бенефактив» обычно используется как обобщающий для этого класса ролей.

Причина: участник (обычно неодушевленный или действовавший бес­сознательно), который является причиной ситуации (дождь затопил по­ севы; царь обрадовался известию; страх гнал его в путь; от работы кони дохнут; из-за тебя мы опять опоздаем);

Источник: исходный пункт движения (из дома вышел человек; бежим отсюда);

Целы конечный пункт движения (к нам едет гость; опусти письмо в ящик),

Траектория: место, по которому проходит движущийся объект (ехал солдат лесом/по мосту; грабитель проник в дом через окно);

Место: участок пространства или объект, в котором локализована ситуация в целом (в детстве я жил в Сенегале; стол стоит на веранде; лифт вмещает 14 человек).

Разумеется, наши формулировки приблизительны и преследуют су­губо иллюстративные цели; более подробные сведения о семантических ролях и их использовании в разных разделах лингвистики можно най­ти в классической работе [Филлмор 1968], а также в [Филлмор 1977; Чейф 1971; Апресян 1995: 24-28 и 119-133; Wierzbicka 1988: 391-461; Van Valin/LaPolla 1997: 139-195] и др. Инвентарь приведенных ролей также далеко не полон — существуют еще, например, участники с ролью средства (покрасил охрой), времени (шел всю ночь), основания для сравне­ния (хуже обезьян и носорогов) и многие другие; возможны более тонкие разбиения внутри уже выделенных классов и, наоборот, более крупные объединения, и т. п.

Понятие семантической роли в современную лингвистику было введено Чар­лзом Фнллмором, использовавшим первоначально термин «глубинный падеж» (примечательна верность термину «падеж», хотя и употребленному в нестандарт­ном значении, т.е. применительно к неморфологическим сущностям). Инвентарь «глубинных падежей» многократно пересматривался (в том числе и самим Филл-мором) и у разных авторов и в разных теориях сильно различается. В наибольшей степени аппарат ролей используется в функционально-ориентированных синтак­сических теориях, но в современной версии порождающей грамматики Н.Хом-ского понятие семантических ролей тоже присутствует (под именем «тета-ролей»).

Несмотря на то, что понятие роли является одной из важнейших со­ставляющих семантического и синтаксического (а не морфологического) теоретического аппарата, к рассмотрению актантно-ролевой проблема­тики мы будем еще неоднократно обращаться — при анализе категорий залога и актантной деривации, проблемы частей речи, аспектуальных категорий.

Даже приведенных иллюстраций достаточно, чтобы убедиться, что между семантическими и синтаксическими ролями есть зависимость, но нет прямого соответствия; разные падежные системы (и даже разные

падежные граммемы) в разной степени ориентированы на семантическую и синтаксическую составляющую ролевых характеристик имени.

Подчеркнем еще раз, что в любой не редуцированной до крайности падежной системе падеж с точки зрения функции является в первую очередь показателем роли имени и лишь вследствие этого — маркером синтаксической зависимости имени. «Ролевая» функция падежа нагляд­нее всего проявляется в безглагольных предложениях, когда предикат отсутствует и «восстановить» роль аргументов можно только по па­дежным граммемам, ср. русск. кто кого, огнем и мечом, каждому свое и многие другие; именно в таких употреблениях видна очень существен­ная семантическая нагрузка падежа, никоим образом не сводимая к так называемому «сильному» (т.е. к чисто синтаксическому) управлению.