Контекстная вариативность и фузия

Мы переходим к анализу явлений, связанных с контекстной вариа­тивностью морфем. До сих пор мы рассматривали случаи, так сказать, односторонней члени мости (только формальной либо только семанти­ческой), которые создают трудности для линейной сегментации лишь в силу асимметричности плана выражения и плана содержания, свой­ственной всякому естественному языку; однако эти случаи, в общем, не ставят под сомнение принципиальную адекватность аддитивной моде­ли морфологии. На первый взгляд «безобидный», феномен контекстной вариативности может порождать куда более серьезные проблемы.

Под контекстной вариативностью понимается изменение внешнего облика морфемы в зависимости от контекста; а поскольку план содер­жания морфемы при этом не меняется, то конкретные манифестации ее плана выражения признаются контекстными вариантами (или алло­морфами) одной и той же единицы («абстрактной морфемы»; в другой терминологии, только «абстрактная морфема» и называется морфемой, а минимальные двусторонние единицы, образующие тексты на естествен­ном языке, называются морфами — см. также примечание 1 в начале §1).

Так как контекстные условия могут иметь разную природу, то це­лесообразно различать несколько разных типов контекстного (или ал-ломорфического) варьирования морфем. Если разные варианты одной абстрактной морфемы выбираются в зависимости от фонологических характеристик контекста, то это случай фонологически обусловленного варьирования. Если правила выбора алломорфов имеют не фонологиче­скую природу, то это может быть случай грамматически или лексически обусловленного варьирования, при котором внешний вид морфемы за­висит, соответственно, от грамматического или лексического контекста. Приведем вначале простые примеры на эти три случая.

(11) В русском языке сегменты /plot/, /plod/ и /plad/ являются фоно­логически обусловленными алломорфами одной абстрактной морфемы плод. Выбор вариантов зависит от позиции ударения (под ударением вы­бирается гласная фонема /о/, без ударения — /а/), а также от правого

контекста (если им является пауза или глухая согласная, то в качестве конечной согласной выбирается фонема /t/, в прочих случаях — /d/); ср. фонологическую запись словоформ плод /plot/, плоды /pladf/, бес­ плодный /b'isplodnij/, и т. п. (русская орфография, как можно видеть, ориентирована именно на сохранение единого облика морфемы в отвле­чении от фонологического варьирования).

(12) Примером грамматически обусловленного алломорфического ва­рьирования могут служить правила выбора лично-числовых окончаний в разных формах венгерского глагола (приводятся формы глагола jdr- 'ходить'):

2ЕД jdr-sz [ja:rs] jdr-t-dl jdr-nd-l

1ЕД

наст. вр  jdr-ok

прош. ВР jdr-t-am

усл. накл jdr-ne-k

Здесь показатели 1 и 2 лица ед. числа имеют разную форму в зависи­мости уже не от фонологического контекста, а только от того, в контексте какого грамматического показателя они употреблены. В формах настоя­щего времени (его показатель нулевой) используется один набор лично-числовых окончаний, в формах прошедшего времени (его показателем является суффикс -t-) — другой, в формах условного наклонения — третий (частично совпадающий с первым и вторым, но не тождествен­ный ему полностью). С другой стороны, и сам показатель условного наклонения -nd-/-ne- также подвержен грамматически обусловленному варьированию: в контексте показателя 1 ЕД -k он имеет иной вид, чем в контексте показателя 2 ЕД -/. Иначе говоря, для того, чтобы объяснить распределение данных глагольных показателей, исследователь должен в своем описании апеллировать к грамматическим, а не к фонологичес­ким характеристикам венгерских словоформ.

(13) Наиболее распространенным случаем лексически обусловленного алломорфического варьирования является различие по так называемым словоизменительным типам (или, в более традиционной терминологии, по типам склонения resp. спряжения; ср. Часть вторая, Гл. 4, §3). В этом случае выбор того или иного набора грамматических показателей зависит от лексического класса слова, т. е. является индивидуальным признаком данной именной или глагольной основы, указываемым в словаре. Так, в латинском языке одна и та же именная основа art- может присоеди­нять три различных набора надежно-числовых окончаний в зависимости от своего лексического значения:

— если это основа прилагательного 'плотный', то она сочетается с окон­чаниями традиционного 1 и 2 склонений (НОМ. ЕД art-us, art-urn, art-a,

ГЕН. ЕД art-t, art-ae, НОМ. мн art-i, art-a, art-ae, ген. мн art-orum, art-drum, и т.п.);

— если это основа существительного 'ремесло, искусство', то она сочетается с окончаниями традиционного 3 склонения (ном. ЕД ar-s [< *art~s], ген. ЕД art-is, ном. мн art-es, ген. мн art-ium, и т. п.);

— если это основа существительного 'сустав, член', то она сочетается с окончаниями традиционного 4 склонения, причем только множе­ственного числа (ном.мн art-us, ген.мн art-uum, и т.п.). Для того, чтобы объяснить различия в выражении одних и тех же падежно-числовых значений, исследователь в этом случае должен апелли­ровать к индивидуальным (т. е. лексическим) свойствам соответствующих именных основ, а не к их фонологическим или грамматическим характе­ристикам.

В примерах (11-13) представлены «чистые» случаи разных типов алло­морфического варьирования; между тем, существуют и смешанные типы, особенно важные для понимания закономерностей исторической эволю­ции контекстной вариативности. Рассмотрим, например, правила выбора алломорфов основы русских глаголов перед показателями инфинитива: (14) полз-у полз-тй /pals-t'(/ плет-у" плес-тп бред-]} брес-тй греб -jt грес-тй

На первый взгляд, правило выбора алломорфа перед показателем инфинитива -яш для представленного в (14) материала можно сформу­лировать в чисто фонологических терминах: перед последующей глухой согласной /t/ конечная согласная основы: а) оглушается, и Ь) диссими-лируется по месту образования, т.е. дентальные и лабиальные смычные заменяются на дентальную фрикативную фонему /s/. Дело в том, однако, что в отличие, например, от фонологически обусловленного правила, сформулированного в примере (11), наше правило, верное по отноше­нию к (14), не будет верным по отношению к русскому языку в целом. Действительно, используемые в (11) правила редукции безударных глас­ных и оглушения звонких согласных будут действовать по отношению к любой морфеме русского языка независимо от ее лексических и/или грамматических свойств. Что же касается преобразований в (14), то из них только первое, т.е. оглушение конечной звонкой перед глухой /t/, имеет столь же всеобщий характер; диссимиляция смычных вовсе не является обязательным фонологическим правилом русского языка — в том смы­сле, что в русском языке, вообще говоря, допускаются сочетания двух смычных фонем друг с другом внутри словоформы (ср. подтянуть /-t't'-/, коптить /-pt'-/ и мн. другие). Тем самым, чтобы наше правило было верным, мы должны указать, что оно действует только по отношению к определенной морфеме или морфемам (в нашем случае — что изменение

происходит не просто перед фонемой /t/, а перед начальной фонемой показателя инфинитива). Итоговая формулировка приобрела смешанный характер: с одной стороны, это правило, которое по прежнему апел­лирует к фонологическому контексту и к фонологическим процессам (оглушение, диссимиляция); с другой стороны, это правило, которое ограничивает действие данных фонологических процессов определенным морфологическим контекстом, т. е. разрешает им применяться только по отношению к определенным морфемам.

Перед нами очень важное различие двух типов фонологически обу­словленного варьирования: собственно фонологическая вариативность и фонологическая вариативность с морфологическими ограничениями на применимость. Правила первого типа в морфологии обычно называют автоматическими (или, несколько менее удачно, «живыми»), правила второго типа — неавтоматическими, лексикализованными, историческими или традиционными (два последних термина опираются на представление о том, что область применения таких правил определяется «традицией», а не синхронными правилами фонологической сочетаемости; подроб­нее см. прежде всего [Маслов 1979]; ср. также [Маслов 1987: 62-661). Может быть, более корректно было бы говорить о противопоставлении чисто фонологического варьирования и фонологически обусловленного варьирования, ограниченного грамматическим и/или лексическим кон­текстом; но поскольку такая формулировка несколько громоздка, мы будем в основном пользоваться более компактными обозначениями «ав­томатическое» и «неавтоматическое» варьирование.

Неавтоматическое фонологическое варьирование по своей природе является промежуточным между автоматическим фонологическим и не­фонологическим варьированием. Действительно, подобно нефонологи­ческому варьированию, оно апеллирует к грамматическим или лекси­ческим характеристикам контекста; но эти характеристики выступают не в качестве «пускового механизма» самого правила, а лишь в каче­стве ограничителя для применения чисто фонологических правил, что сближает их с правилами типа (11).

Диахронически, правила алломорфического варьирования обнаружи­вают тенденцию к постепенной эволюции от автоматических к нефо­нологическим — через промежуточную ступень неавтоматических фо­нологических правил (этот процесс называется «лексикализацией» или «морфологизацией» звуковых изменений). Рассмотрим эту эволюцию подробнее. Для этого нам понадобится несколько подробнее охарак­теризовать, в свою очередь, процесс автоматического фонологически обусловленного варьирования.

Алломорфы А и В одной морфемы, являющиеся автоматическими вариантами друг друга, могут отличаться друг от друга одним из трех возможных способов:

i) цепочка фонем а в составе алломорфа А заменяется на некоторую другую цепочку фонем Ь в составе алломорфа В (например, глухая соглас­ная — на звонкую, нелабиализованная гласная — на лабиализованную, гласная — на дифтонг или наоборот, и т. п.);

ii) цепочка фонем а в составе алломорфа А заменяется на пустую цепочку в составе алломорфа В (иначе говоря, происходит удаление одной или нескольких фонем из состава второго алломорфа);

Hi) в составе алломорфа В появляется некоторая цепочка фонем Ь, отсутствовавшая в составе алломорфа А (иначе говоря, происходит добав­ление одной или нескольких фонем в состав второго алломорфа).

Изменения типа (i) называются чередованиями (или альтернациями) фонем, изменения типа (ii) называются усечениями фонем, и, наконец, изменения типа (iii) называются наращениями фонем"'. (Иногда все три изменения обобщенно тоже называются чередованиями.)

Может возникнуть вопрос, зачем вводить два разных термина усечение и на­ращение, если всякое наращение можно представить как усечение (или наоборот). Иначе говоря, стоит ли, например, описывать чередование основ клад- (в клад-у) и кла- (в кла-л) как усечение конечной согласной перед -л, если его же можно описать как наращение конечной согласной перед -у? Стоит ли во французском языке описывать появление конечного -/- у глагольной словоформы а 'имеет' в таких конструкциях, как a-t-il 'имеет ли он' (в отличие от И а 'он имеет') как наращение согласной, если тот же процесс можно описать и как усечение? Все эти проблемы имеют отношение к тому, что принято определять как направление чередований: для всякой пары алломорфов один из них выбирается в качестве исходного, а второй описывается как полученный из первого путем некоторых преобразований (но не наоборот). Вопрос о том, какими критериями следует руководствоваться при определении направления чередований, достаточно сло­жен и к тому же не имеет прямого отношения к теме данного раздела; поэтому мы не будем его рассматривать подробно. Укажем лишь, что основных таких критериев существует два: а) если распределение алломорфов описывается таким образом, что алломорф X выступает в определенных контекстах К],Кг,...,К„, а алломорф Y выступает во всех остальных контекстах, то исходным признается алломорф Y (так называемое «elsewhere condition» — термин, введенный американ­ским фонологом П. Кипарским и широко используемый в формальных моделях языка, часто в не вполне тождественных значениях); Ь) направление чередований определяется по принципу «от большего разнообразия к меньшему» (иначе гово­ря, если правило требует замены в составе алломорфов фонем х, у и z на одну фонему и>, то алломорф, содержащий и>, не может быть признан исходным). На­пример, для чередований, представленных в парах типа ходить ~ хожу и возить ~ вожу, исходным является тот элемент, который приведен первым.

"^J Иногда (как, например, в системе И. А. Мельчука) вводится и четвертый тип пре­образования аломорфов — так называемая метатеза, т. е. перестановка некоторых двух фонем в составе морфемы. С нашей точки зрения, метатезу целесообразнее рассматри­вать как частный случай альтернации; кроме того, примеры использования метатезы при синхронном алломорфическом варьировании крайне редки (если не вовсе отсутствуют).

С точки зрения обоих этих критериев, и усечение, и наращение равно необходимы при описании алломорфического варьирования (читатель может сам убедиться в этом, внимательно проанализировав два приведенных выше примера).

Подробнее проблематика, связанная с формальным описанием чередова­ний, рассматривается в особом разделе морфологии, называемом морфонологией (см. также библиографический комментарий в конце главы). О типологии чере­дований, помимо указанных выше работ, см. также [Alien 1972; Касевич 1986; Алпатов 1991].

Итак, автоматические фонологические изменения являются чередо­ваниями, описываемыми в терминах определенных фонологических про­цессов (т. е. в терминах замены одних различительных признаков фонем на другие; такая замена происходит под влиянием контекста и является результатом контекстной ассимиляции или диссимиляции фонологиче­ских признаков). Для того, чтобы чередование могло быть признано фонологическим, существенны, таким образом, два аспекта: во-пер­вых, оно должно описываться в терминах естественных фонологических процессов приобретения/утраты некоторого различительного признака (таких, как «палатализация», «оглушение» и т. п.) и, во вторых, должен иметься такой элемент фонологического контекста («фонологический катализатор»), который вызывает ассимиляцию/диссимиляцию по ука­занному признаку (т. е. сам является естественным «палатализатором», «оглушителен» и т. п.).

Фонологический процесс может действовать для любой последова­тельности фонем данного языка (и тогда перед нами автоматическое чередование), а может действовать только внутри определенных морфем (и тогда перед нами неавтоматическое чередование). Всякое неавтома­тическое чередование возникает из автоматического в тот момент, когда некоторое фонологическое правило перестает действовать в языке, так что «вновь поступающие» в язык морфемы уже не подчиняются ему, но мор­фемы из «старого фонда» по-прежнему (так сказать, «по традиции») подвергаются данному варьированию (отсюда и термин «традиционное чередование»). Именно так обстояло дело, в частности, с диссимиляцией смычных перед русским показателем инфинитива (пример 14): в неко­торый период истории русского языка это чередование было автомати­ческим (т.е. сочетаний двух смычных фонем вообще не существовало), затем данное фонологическое правило перестало действовать, и когда в результате падения редуцированных гласных в русском языке образо­вались новые консонантные сочетания (типа отдать или топтать), то диссимиляции смычных в них уже не происходило.

Грань, разделяющая автоматическое и неавтоматическое чередование, может быть очень тонкой. Так, в современном русском языке оглушение звонких соглас­ных (перед глухой и перед паузой) казалось бы, носит бесспорно автоматический характер (и выше мы так его и трактовали). Между тем, в современном русском

языке существуют случаи, когда согласный оглушается и в отсутствии последую­щей паузы (или глухой согласной), а также случаи, когда перед паузой звонкий согласный все же не оглушается. К первой группе случаев относятся оглушения, происходящие на конце словоформы существительных (а это уже морфологичес­кий контекст!) независимо от наличия последующей паузы. Так, сочетания типа сто годин и стог один (или за долины и зад Алины) могут произносится в совершен­но одинаковом темпе (т. е. без паузы между словоформами), но будут различаться тем, что во втором случае все равно произойдет оглушение конечного звонко­го—по морфологическим (конец словоформы), а не по фонологическим (конец фонетической группы) причинам; ср. также противопоставление межморфемной границы внутри слова границе между словоформой и клитикой в парах типа (они) мёрзли /пГоггП/ ~ мёрз ли (он)? /m'6rsPi/. Напомним, что знаний о границах словоформ (как и вообще о морфемном членении) на фонологическом уров­не представления высказываний не требуется. (Подробнее о морфологических проблемах, связанных с позиционным оглушением согласных в русском языке, см., в частности, [Чурганова 1973: 31-32 и Булыгина 1977: 219-220].)

Ко второй группе случаев относятся формы так называемого «нового зва­тельного падежа» типа пап! Серёж! Словоформа со звонкой согласной на конце (Серёж! Лиз!) может эту звонкость (факультативно) сохранять не только перед последующей паузой, но даже и перед последующей глухой (как в сочетаниях типа дядь Петь!); см. также [Мельчук 1998: 340, 370].

Пока еще такие случаи можно считать маргинальными, но, вполне веро­ятно, перед нами начало процесса морфологизации чередования по глухости-звонкости в русском языке.

В самом явлении неавтоматического чередования заложено некое противоречие. Оно не поддерживается действующими фонологическими правилами языка и, следовательно, не является обязательным для говоря­щих на этом языке; вместе с тем, оно создает ненужную вариативность, нарушая аддитивную модель морфологии с ее принципом «одна фор­ма «--» одно значение». У чередования, перешедшего от автоматического к неавтоматическому распределению (а это в языке происходит посто­янно в силу неизбежности диахронических фонологических изменений) есть два пути дальнейшего развития. Либо это чередование перестанет действовать (произойдет так называемое аналогическое выравнивание, т. е. язык воспользуется появившимся у него правом не производить фоно­логическое изменение в данном контексте'⁴), либо же это чередование полностью утратит свой фонологический характер, продолжив движе­ние в сторону «морфологизации». В качестве примера вновь рассмотрим варьирование основ русского глагола:

'Так, после исчезновения фонологических условий, вызвавших во всех славянских языках (кроме, по-видимому, северных русских диалектов) так называемую свистящую палатализацию, в истории русского языка в дальнейшем произошло устранение алломор­фического варьирования у именных и глагольных основ на велярный согласный — т. е., например, вместо форм типа на иоз* или помози стали употребляться «выровненные» формы типа на ноге и помоги. В большинстве других славянских языков (в том числе в украинском и белорусском) это чередование, как известно, в том или ином объеме действует до сих пор.

1 ЕД.ПРЕЗ сиж-у верн-у прош-у

(15)

3 ЕД.ПРЕЗ сид-ит верт-ит прос-ит

М.ЕД.ПРОШ

сиде-л

верте-л

проси-л

У глаголов того типа, который представлен в (15), в формах прошед­шего времени основа оканчивается на гласную (~е или -и), а в формах настоящего времени — на согласную, поскольку конечная гласная осно­вы усекается перед вокалическими показателями презенса (l ЕД -у, 3 ЕД -ит и т. п.). Одновременно в форме 1 ЕД происходит дополнительное чередование конечной согласной этой усеченной основы: /d/ —* /г/, /s/ —» /$/ и т. п. Является ли это чередование фонологическим? (То, что оно не автоматическое, очевидно: последовательности типа /du/, /d'u/ или /su/ русской фонотактикой никак не запрещены.) На первый взгляд, на этот вопрос можно дать утвердительный ответ: перед нами чередование «палатализации», при котором дентальные фонемы заменяются на фоне­мы более палатальной артикуляции (если не вдаваться в фонетические детали). Этот ответ, однако, был бы верен только в том случае, если бы мы могли указать в фонологическом контексте чередующихся алломор­фов «катализатор» или естественный источник ассимиляции по данному признаку, т. е. какую-нибудь палатальную согласную или гласную фо­нему. Такого катализатора в приведенных в (15) словоформах нет — гласная /и/ на эту роль претендовать не может, поскольку правило па­латализации согласной перед фонемой /и/ никоим образом не относится к фонологически естественным. Следовательно, мы должны отказаться от мысли описывать это чередование как фонологически обусловленное (пусть и неавтоматическое) и должны перевести его в другой класс, т.е. считать его грамматически обусловленным: данное изменение основы происходит просто перед показателем 1 ЕД презенса.

Тем, кто знаком с историей русского языка, известно, что данное чередование в определенный период все-таки было фонологическим: тогда показателем 1 ЕД в данном типе спряжения была не фонема /и/, а сочетание фонем /ju/, первый элемент которого является идеальным «катализатором» палатализации; вызвав палатализацию, этот элемент, однако, исчез (что связано с проявлением фузии, см. ниже).

Наконец, варьирование глагольных суффиксов в венгерском языке в примере (12) не является фонологическим уже в том смысле, что оно вообще не является чередованием: так, показатель -ok не может быть получен из показателя -am (и наоборот) с помощью какого-либо фоно­логически естественного процесса; эти показатели — просто сегменты с одинаковым значением, находящиеся в дополнительном распределении (что не мешает считать их алломорфами одной морфемы¹³').

³'Заметим, что в некоторых морфологических теориях такие сегменты все же счита­ются представителями разных (хотя и синонимичных) морфем. Такая точка зрения имеет

Все эти случаи являются примерами постепенного отдаления алло-морфического варьирования от фонологической зоны; чем меньше роль фонологического контекста в правилах выбора алломорфов, тем суще­ственнее данное правило для морфологического компонента описания языка.

Какие последствия, однако, все сказанное может иметь для про­блемы морфологической члени мости? До сих пор мы рассматривали такие случаи вариативности, которые лишь нарушали принцип взаимно­однозначного соответствия значения и формы (одному значению соот­ветствовало более одного показателя), но не препятствовали линейному членению текста. Между тем, из фонологически обусловленной вариа­тивности могут возникать и такие случаи, когда проведение морфемной границы оказывается весьма нетривиальной задачей. Именно эти случаи и следует рассмотреть в заключение настоящего раздела.

Как уже было сказано, фонологическая вариативность морфем есть в общем случае изменение их внешнего облика под влиянием контекста. Среди всех таких изменений особую роль играют контактные изменения, или изменения на стыках морфем. Для их обозначения часто использует­ся термин сандхи, заимствованный из древнеиндийской грамматической традиции (представителями которой важность этой проблематики для описания языка была осознана более 2,5 тысяч лет назад). Преоблада­ние контактных изменений над прочими контекстными изменениями совершенно естественно: ведь ассимиляция чаще всего происходит меж­ду соседними, а не между дистантно расположенными фонемами. (Так, в русском языке редукция безударных гласных не относится к кон­тактным явлениям, а оглушение звонких согласных или диссимиляция смычных — безусловно, относятся.) Обычным результатом контактных изменений является чередование фонем, примыкающих к морфемной границе — затрагивающих либо только одну из контактирующих мор­фем (как в уже приводившемся примере (14); ср. также (16)), либо обе морфемы (17):

основа глагола (г-        'писать* hoz- 'нести' mas- 'мыть*

(16) венгерский язык, образование форм императива (безобъектное спряжение):

императив 2 мн

fr-jatok

hoz-zatok

mos-satok /mo§S3tok/

основания, но, поскольку различие здесь строится на часто весьма зыбком критерии «фо­нологической естественности», мы предпочитаем в данной книге от него отказаться. Тем самым, трактовка алломорфического варьирования у лексических и грамматических единиц несколько различается. Ср. обсуждение этой проблемы в [Мельчук 1998 а).

(17) латинский язык, образование форм причастий прошедшего вре­мени (суффикс -/-):

основа глагола    причастие (ном. ЕД. м)

can-t-us ges-t-us pres-s-us ces-s-us

сап-  'петь'

ger-   'нести'

ргет- 'давить'

ced-  'уступать*

В венгерском примере (16) чередованию подвергается, в отличие от русского примера (14), не корневая, а, напротив, суффиксальная морфема — показатель императива -jatok, начальная согласная которого ассимилируется некоторыми конечными согласными основы. Что касает­ся латинского примера (17), то здесь мы наблюдаем как случаи отсутствия чередования (cantos), так и случаи контактного чередования, затрагива­ющего только корень (gesftis), корень и суффикс одновременно (pressus, cessus) и даже дополнительного дистантного чередования (сокращение долготы в случае cessus не относится непосредственно к явлениям санд-хи) Как нетрудно убедиться, все случаи алломорфического варьирования, представленные в (17), являются неавтоматическими фонологическими

чередованиями.

Если чередования-сандхи, рассматривавшиеся до сих пор, еще не пре­пятствовали проведению морфемной границы, то в примерах (18) и (19) дело обстоит иначе, хотя грамматические формы в них участвуют те же, что и в примерах (14) и (17) соответственно.

(18) русский язык, образование форм инфинитива:

пек-у      печь

стриг-у                                          стричь

мог-у                                             мочь

ПРИЧ.НОМ.ЦЦ.М claus-us laes-us cas-us US-US

(19) латинский язык, образование форм причастия прошедшего вре­мени:

основа глагола

cloud- 'закрывать¹

laed- 'ранить'

cad-  'падать'

Ш-    'использовать'

В примерах (18)-(19) мы впервые сталкиваемся с невозможностью од­нозначно провести морфемную 1раницу или, что то же самое, выделить

сегментный показатель инфинитива resp. причастия. Непосредственно наблюдаемый эффект состоит в том, что алломорфическое варьирова­ние имеет место как бы «само по себе», в отсутствие возмущающего контекстного фактора, т. е. чередование оказывается единственным пока­зателем некоторого грамматического значения (так, в форме печь, вообще говоря, «нет» показателя инфинитива, но последняя фонема этой глаголь­ной основы подверглась палатализации, в форме laesus «нет» суффикса причастия, но вместо последней смычной фонемы корня выступает фри­кативная, и т. п.).

Можно, конечно, предложить для указанных форм иное морфемное члене­ние, например, пе-чь или lae-s-us. Такое членение, однако, будет фонологически менее естественным: мы постулируем фонологически обусловленное чередование суффикса в отсутствие какого-либо фонологического «катализатора» (так, форма пе-чь должна была бы образовываться по следующему правилу: «суффикс -ть заменяется на -нь после конечной велярной согласной основы, причем сама эта согласная выпадает»; интуитивно очевидно, однако, что фонема ч в русском языке связана с к, а не с т). Более подробное обсуждение указанных проблем и спе­циально критику «сегментного» подхода к описанию фузионных чередований см. в работе [Булыгина 1977: 130-140].

Данный эффект будет выглядеть несколько менее загадочно, если мы опишем его в диахронических терминах (как это обычно и делают): сегментный показатель определенного морфологического значения, вы­звав контекстные эффекты, подвергся вследствие этого утрате; он как бы «растворился» в поглотившей его соседней морфеме, оставив, прав­да, на память о себе изменение ее фонемного облика¹⁴*. Такое явление (т. е. замена существующего в языке сегментного показателя А морфо­логического значения 'А' при некоторой морфеме В на фонологическое чередование, затрагивающее В и выражающее то же значение 'А') при­нято называть фузией (лат. 'слияние, сплавление'), или, точнее, полной фузией^. Подчеркнем еще раз: если диахронически фузия предстает как побочный результат некоторого фонологического процесса, сводящийся к передаче морфологической функции от сегментного средства к несег-

' Последнее, кстати, далеко не всегда обязательно: если в паре контактирующих мор­фем одна морфема оказывается намного более устойчива к контекстному воздействию, чем другая, то эта последняя может просто исчезнуть, не оставив никаких следов (т. е. образовать нулевой алломорф). Ср. пары типа русск. каад-у ~ клад-и {сегментный пока­затель императива) vs. встат-у ~ встань (замена сегментного показателя чередованием, как в примерах 18-19) vs. ляг-у — ляг-0 (нулевой показатель без чередования в основе); аналогично каад-у ~ кла-л vs. nac-y ~ пас-0 (в последнем случае — с нулевым алломорфом прошедшего времени) и т. п.

' О частичной фузии говорят тогда, когда исчезает граница между двумя морфемами (проходя как бы «поверх» некоторой фонемы), но не сами эти морфемы целиком, как при полной фузии. Ср. русск. казан-ск-ий с четкой межморфемной границей vs. казащк-ий с частичной фузией на стыке основы казак- и суффикса -ск-; здесь фонема /ц/, так сказать, принадлежит корню и суффиксу одновременно.

ментному, то синхронно фузия есть просто отсутствие морфемных границ в плане выражения при явной неэлементарности плана содержания, т.е. разновидность кумуляции, подробно рассмотренной в разделе 3.2 (не слу­чайно как отсутствие фузии, так и отсутствие кумуляции обозначают одним и тем же термином — агглютинация).

Сходство фузии и кумуляции принципиально важно: в действитель­ности это два разных исторических этапа одного и того же процесса усиления контекстной вариативности морфем. Отличие фузии от куму­ляции состоит только в том, что кумулятивное выражение граммемы не может быть описано как фонологически обусловленная модификация сегментного алломорфа этой граммемы: либо потому, что эта модифика­ция нефонологическая (как в случае англ, was, никак не сводимого к be + -fejd), либо потому, что в языке вообще не существует никаких отдельных сегментных показателей для выражения этой граммемы (как обстоит дело с показателями числа и падежа в языках типа русского, литовского или латинского)¹⁶*. Отличие фузионной системы от кумулятивной хорошо показывает пример финского языка (20).

(20) финский язык, фрагмент склонения существительного talo 'дом':

ЕД.Ч

мн.ч

НОМИНАТИВ	tah-0-0	talo-t
ПАРТИТИВ	talo-0-a	talo-j~a
ГЕНИТИВ	talo-0-n	talo-j-en
ЭЛАТИВ	talo-0-sta	talo-i-sta

В падежной системе финского языка показатель ном. мн. -/ является фузионным (выражая граммемы числа и падежа одновременно), но в це­лом финское склонение некумулятивно, поскольку в остальных случаях число и падеж выражаются морфологически самостоятельными (и при этом практически не подверженными вариативности) показателями. (Ко­нечно, теоретически возможна трактовка финского -/ как некумулятивно­го алломорфа показателя множественного числа -j-, возникающего перед нулевым показателем именительного падежа, но по многим причинам такая интерпретация морфологически неестественна.)

Вместе с тем, очевидно, что в очень многих случаях кумуляция — это, в конечном счете, «вчерашняя фузия», т.е. фузия, распространившаяся на все без исключения сегментные алломорфы. В свою очередь, про­исхождение фузионных систем из агглютинативных в результате разви-

В терминологической системе И. А. Мельчука фузионные комплексы типа русск. стричь (случаи полной фузии) называются «слабыми мегаморфами», а кумулятивные комплексы типа англ, was — «сильными мегаморфами».

тия контекстного варьирования также подтверждается многочисленными фактами.

Языки мира значительно отличаются друг от друга по степени представленно-сти в них фузионной техники соединения морфем в словоформе; заметное преоб­ладание фузии над агглютинацией является яркой чертой классических индоевро­пейских языков (санскрита, древнеиранского, древнегреческого, латинского, древнеисландского) и ряда современных представителей этой семьи (прежде всего балтийских, славянских и кельтских языков). Этот факт был отмечен еще в конце XVIII в. и лег в основу первых морфологических классификаций языков мира (Ф. фон Шлегель, В. фон Гумбольдт, А. Шлейхер), придававших наибольшее значение именно способу организации внешней стороны словоформ. При этом с фузией и кумуляцией (традиционной «флективностью») долгое время ассоциировались представления о наиболее «совершенном» этапе развития языка (вероятно, в связи с большой культурной значимостью многих известных тогда фузионных языков).

Не следует думать, однако, что фузия является исключительной особенно­стью языков индоевропейской семьи. Не менее сложная и разветвленная система фузионных чередований алломорфов засвидетельствована во многих языках Тро­пической Африки (например, пулар-фульфульде) или Северной Америки. Ниже в качестве иллюстрации приводятся три глагольные формы из американского индейского языка кашайя (Калифорния; см. [Oswalt 1986: 36-37]; явления, пред­ставленные в них, характерны для морфологической структуры языков этого ареала в целом):

(21) язык кашайя, формы¹⁷' глагола gowag- 'складывать вещи, упаковы­ваться':

значение показателя: 'наблюдаемое действие в настоящем' 'наблюдаемое действие в прошлом' 'наблюдаемый резуль­тат действия'

сегментный                            итоговая
алломорф:            словоформа:

-vta            qowd.-g* 'он (я вижу) пакует­
ся'

-0                qowal 'он (я видел) упаковал­
ся'

~уа     gowah" 'он, как видно,
паковался'

Как можно видеть, ни одна из трех граммем не выражается при данной основе qoviaq- с помощью сегментного показателя: присоединение -wa вызывает удлине­ние предшествующей гласной и аспирацию согласной, присоединение нулевого показателя — чередование последней согласной с гортанной смычкой и, наконец, присоединение -уа — палатализацию конечной согласной (и одновременно ее фрикативизацию). Именно эти эффекты и остаются единственными средствами выражения грамматических значений, поскольку ни один из конечных суффиксов не сохраняет в кашайя своего «фонетического материала» (в неконечной позиции ситуация иная). Данная система типологически весьма близка к индоевропейской (и, возможно, даже превосходит ее по сложности чередований).

17)

спо-

соба получения 3 j,,,