С внучками в Израиле. 2002 год.

– Существует такое мнение, что с наступлением новых времен, которых мы сами так ждали, российская наука потерпела катастрофу. Так ли это и как она все же выживает?

– Да, с моей точки зрения, российская наука потерпела катастрофу: она благодаря бездарным и неумелым действиям наших правительств после перестройки обречена на вымирание. К сожалению, ученых никто не слушает и не слышит, когда они говорят о своих проблемах или даже выходят на демонстрации. Все озабочены набиванием карманов, переделом наследия ЮКОСа и немедленными дивидендами… А о науке никто не думает. Да, президент делает много правильных заявлений (я готов подписаться под тем, что говорит Путин: на словах всё замечательно), но когда речь идет о реализации… От слов до дела получается не знаю сколько лет или десятилетий.

Фундаментальная наука в России – в трагическом состоянии. Мы потеряли целый ряд научных направлений и школ. Мы молодежь потеряли. А значит, мы потеряли будущее. По существу, мы теряем интеллигенцию. Талантливые физики, программисты – они все уже т а м. Молодежь тут не может физически выжить на те жалкие копейки, что ей платят… Я, профессор и заведующий лабораторией академического элитарного института, получаю 110 долларов в месяц, а кандидаты мои получают в полтора раза меньше. Может так существовать сегодняшний человек? Не может. Вот они тут и не существуют. И одни уезжают за рубеж, а другие уходят в бизнес… Наука постарела. У нас ученый совет – средний возраст за 65 лет. Физическая гибель науки – это гибель русской интеллигенции со всеми вытекающими последствиями: с созданием социологической основы для фашизма, с зарождением поколения жлобов и лавочников… Я на это дело смотрю серьезно. Я считаю себя русским поэтом и русским ученым. И когда мне говорят, что наука развивается поступательно и какая, мол, разница, где будет сделано открытие – у нас или в Соединенных Штатах, то мне не все равно. Мне очень хотелось бы, чтобы это было в моей родной России, которой я отдал всё.

 

– В чем ты видишь главную задачу для нашей интеллигенции сегодня?

– Прежде всего давай определим, что такое интеллигенция. Я не согласен со многими точками зрения Александра Исаевича Солженицына: горестные размышления с полной переоценкой этой личности у меня вызвала его книга «Двести лет вместе», хотя осилил я ее с трудом: вязко написано… Но он правильно сказал еще давно, что надо отделять интеллигенцию от образованщины. Настоящие интеллигенты никогда не шли в революцию и на «мокрые дела». Вообще никогда. Только неудачники и сдвинутые люди – это хорошо Достоевский показал. Интеллигент – человек, который духовные ценности ставит выше, чем все другие и для которого существует нравственная система оценок. Самая главная беда нынешней русской интеллигенции, как мне кажется, – трансформация в интеллектуалы или в образованцы. Сумма знаний, которой обладает компьютер, гораздо больше, чем то, что известно мне, но он не интеллигент, он – робот. А вторая опасность – это опасность растаскивания по национальным и партийным принадлежностям. Что, национал-патриоты – тоже интеллигенты, да? Нет. Есть вещи, несовместимые с понятием «интеллигент». Это прежде всего нацизм, это – человеконенавистнические идеи, это – антигуманизм.

 

– А не претит ли тебе, что наша либеральная интеллигенция так быстро перешла на сторону богатых «новых русских» при полном пренебрежении и несочувствии к обнищавшим старикам и вообще слабым социально людям? Разве такое входит в традиции русской интеллигенции?

– Не входит. Но были Третьяковы и Саввы Морозовы. Я считаю, что чем больше будет богатых людей в России, тем лучше. И у меня есть очень спорное стихотворение «Новые русские» (1997) на эту тему, которое подверглось чудовищной критике (даже звонили и угрожали по телефону): дескать, я продался богатым…

 

– Стихотворение это я знаю: оно написано вдохновенно и искренне, но меня не убеждает. Не может пролезть верблюд в игольное ушко, и все тут!

– Не будем спорить. Моя точка зрения на «новых русских» такова. Главная угроза – не в них. Их сейчас тоже «строят». Главная опасность – в полицейской системе, которая хочет всё подавить… Был я, Таня, в Австралии. В любом респектабельном доме вам обязательно покажут кандалы дедушки-каторжанина, которого депортировали сюда в XVIII веке. И так далее. Я знаю, что нынешние «новые русские» (даже те, которые дружат с киллерами) хотят, чтобы их дети были воспитаны в интеллигентном духе. Звериная пора накопления первичного капитала всюду была такой, тем более в России, с ее мрачной историей и порядками, неизбежно должна миновать. И на смену этому поколению первичного и разбойного накопления капитала (папа Прохора Громова рыскал с кистенем по лесам, а Прохор Громов уже строил фабрики) придет лучшее время. Иного варианта история не знает. К сожалению, мы должны с этим считаться. Не дай Б­г, если все вернется обратно.

Сам я зависеть от новых богатых не хочу, никогда не зависел и не буду, – но так я вижу положительный ход истории. А русская интеллигенция должна сохранить свои традиции, которые определяются одним словом: н е п о д к у п н о с т ь. И еще – презрение к торгашеству, с одной стороны, и к любой форме нацизма – с другой.

 

– Согласна. И еще вопрос (я его почти всем собеседникам задаю, и все отвечают очень по-разному): если бы нам было дано перекраивать жизнь заново, от каких бы троп ты отказался, а какие протоптал бы основательнее?

– С 57-го по 62-й – жизнь в экспедициях, в глуши. Потерянное время? Нет. Мне так дороги эти годы, мне так дороги эти люди, которых уже нет! И мне кажется: ничего бы я в своей жизни не стал менять, кроме нескольких трусливых поступков, которые я совершил, будучи человеком, воспитанным под сталинский барабан. Но я никогда никого не закладывал, никто меня никогда не покупал, попытка завербовать меня в «органы» была бесплодной. Испытываю угрызения совести перед некоторыми женщинами, что, с точки зрения Вронского, не так и страшно… Но в принципе, я не могу себя поймать на каком-то подлом поступке.

 

– Алик, а ничего бы добавить к состоявшемуся не хотел? Еще одно образование… Еще одну профессию…

– Нет. Я бы и в другой институт не пошел. И не уехал бы. А еще я считаю, что в случайностях, которые определяют нашу жизнь, есть очень много вещей, которых мы не понимаем. Будучи человеком, изучавшим историю Земли, я и в физике чем дальше, тем больше убеждаюсь, что не всё укладывается в наш здравый смысл, в те немногие системы познания, которыми мы сегодня располагаем. «Есть многое на свете, друг Горацио…»

 

– Мы говорим – остановиться не можем! – уже почти четыре часа. Оба устали. И все же еще, напоследок, – твой творческий девиз на оставшиеся годы?

– В детстве мы все читали тех писателей, которых было читать надо. И я когда-то зачитывался Роменом Ролланом. В «Очарованной душе» есть такая фраза, которую говорит мальчик: «Лучше жалеть о том, что пошел, чем о том, что не пошел». Эта фраза до сих пор толкает меня на всякие авантюры.

И второе, Таня. Моим любимым героем был и остается норвежский путешественник Амундсен, открывший два полюса. Он сказал: «Человек не может и не должен привыкать к холоду». А ведь он два полюса открыл!

Такая вот штука.

Август 2004.