Капиталисты в гостях у коммуниста

 

Узнав о переговорах Коржакова с коммунистами, Березовский загорается новой идеей. Вскоре он вновь, как и после Давоса, вызывает к себе в офис ЛогоВАЗа крупных предпринимателей. Потанин рассказывает, что в этот раз все едут крайне неохотно, потому что Березовский назначил собрание на восемь утра.

Помимо Бориса Березовского, перед банкирами выступает Сергей Кургинян, публицист с сомнительной репутацией, известный как советник Коржакова и Сосковца, а еще постоянный автор прокоммунистической газеты «Завтра». Оба выступления посвящены тому, что общество расколото и что бизнес должен приложить усилия, чтобы этот раскол преодолеть, – например, надо написать коллективное письмо кандидатам в президенты. Чего именно хочет Березовский, никто не понимает.

«Часам к десяти утра я проснулся и говорю, – вспоминает Потанин, – "Мужики, а вы мне объясните вообще, что мы тут пишем? Вот тут у вас такие слова: «Если вы не сделаете все нормально, то у нас найдется воля и ресурс что‑то такое с вами сделать». Ну воли, предположим, у нас хоть отбавляй, а ресурс‑то какой? Мы что, людей поведем на демонстрации или устроим военный переворот? Мы чем пугаем‑то?"»

Березовский не признается, что его истинная цель – встретиться с Зюгановым и начать переговоры с ним, а остальные банкиры нужны ему, как обычно, лишь для массовки. Он с трудом, но убеждает коллег все же подписать письмо Кургиняна. 27 апреля текст письма публикуется сразу в шести газетах под заголовком «Выйти из тупика!». Письмо говорит о том, что главные капиталисты России готовы к переговорам и компромиссу с коммунистами. «Мы понимаем коммунистов и признаем их политическую роль как выразителей интересов социальных групп, пострадавших в ходе непростых, а часто и ошибочных реформ», – говорится в нем. Дальше в письме перечислены пункты из программы коммунистов, с которыми бизнесмены согласны: «"Демократия" превратилась для многих наших сограждан чуть ли не в синоним антигосударственности. Оплевывание исторического пути России и ее святынь, растаптывание советского периода истории России должны быть отвергнуты и прекращены».

Никаких конкретных предложений письмо не содержит, кроме очевидной заявки на начало переговоров с Зюгановым: «Российских политиков необходимо побудить к весьма серьезным взаимным уступкам, к стратегическим политическим договоренностям и их правовому закреплению» – ради того, чтобы предотвратить гражданскую войну.

Под письмом 13 подписей – на самом деле это шесть основных предпринимателей, поддерживающих кампанию Ельцина, плюс их младшие партнеры. Вместе с Березовским за переговоры с Зюгановым ратуют Гусинский, Потанин, Смоленский, Фридман и Ходорковский.

Про отмену выборов в письме ничего не говорится, но Березовский не скрывает, что основной замысел послания именно в этом. «Вопрос нашей системы не решить голосованием. Добиться его решения можно или путем гражданской войны, или путем компромисса политических соперников», – объясняет он.

Выступление капиталистов становится главной темой для обсуждения в стране в последнюю неделю апреля. В аналитической группе затеянные Березовским переговоры с Зюгановым оценивают по‑разному. Чубайс и Малашенко выступают резко против. Они считают, что самодеятельность Березовского вредна и ни к чему не приведет. По‑настоящему договориться ни о чем нельзя, только победа на выборах является реалистичным сценарием, а все остальное – лишь игра на нервах и попытка обмануть соперника: коммунисты никогда не пойдут ни на какие реальные уступки. Наконец, вся кампания строится на максимальной демонизации коммунистов. Значит, переговоры с ними невозможны – они обрушат идеологическую основу президентского штаба.

Жестче всех выступает Александр Яковлев, бывший член Политбюро и бывший начальник Геннадия Зюганова. Он пишет огромную статью, которую публикуют в «Известиях». «Большевики имеют богатую историю "компромиссов". И с патриархом Тихоном, и с национальными гениями Есениным, Булгаковым, Солженицыным, Сахаровым», – напоминает он. Еще он смеется над теми претензиями, которые предъявляют коммунистам предприниматели. В их послании написано, что руководство Коммунистической партии «проспало две научно‑технические революции в 1960‑е и 1970‑е годы» и оно же виновно в распаде СССР. Яковлев настаивает, что вообще‑то на совести коммунистов куда больше: «Три революции, Гражданская, Вторая мировая войны, индустриализация и коллективизация, массовый террор. Насильственно уничтожено более шестидесяти миллионов человек, в основном молодых и здоровых».

В Кремле на сближение капиталистов с Зюгановым реагируют вполне терпимо. Один из главных противников Коржакова, помощник президента Георгий Сатаров, объявляет журналистам, что и Ельцин планирует провести серию политических консультаций, в том числе и с представителями КПРФ.

Уже через три дня после публикации письма Зюганов принимает сборную капиталистов. Эта встреча, по сути, превращается во второй акт переговоров между Коржаковым и Зоркальцевым: бизнесмены повторяют Зюганову все те доводы, которые двумя неделями раньше перечислял Зоркальцеву президентский охранник.

 

Геннадий Зюганов (слева), Борис Немцов и Евгений Киселев

Личный архив Евгения Киселева

 

Главная идея: коммунисты должны сами выступить с идеей переноса выборов. Шансы победить у них, конечно, высоки, но ничего хорошего из этого не выйдет, объясняет Березовский, «общество расколото», а значит, вместо уютных кабинетов в Думе они получат окопы гражданской войны.

«Легитимный перенос президентских выборов» – так Березовский формулирует свое ключевое предложение. Звучит любопытно, потому что совсем недавно, в середине марта, окружение Ельцина уверяло, что легитимно перенести выборы невозможно – в любом случае это будет неконституционно. Но, как и Коржаков, Березовский уверен: если инициатива переноса будет принадлежать самим коммунистам, то никто не возразит.

«Надо отдать ему должное, Березовский был большой комбинатор, – говорит Зюганов. – Если бы он в советское время этим занимался, то занял бы серьезную должность».

Участвовавший во встрече Михаил Ходорковский вспоминает, что Зюганову описывался конкретный сценарий: он соглашается на перенос выборов и становится премьер‑министром с расширенными полномочиями при президенте Ельцине: в Конституцию 1993 года будут внесены поправки, которые поменяют расклад сил: Россия перестанет быть суперпрезидентской страной. Зюганов соглашается с бизнесменами, говорит, что надо изменить Конституцию, «ограничить полномочия президента и наделить Госдуму правом формировать правительство». Наконец, Зюганов предлагает провести в прямом эфире дебаты с Ельциным.

 

«В политику не лезь»

 

Содержание встречи бизнесменов с Зюгановым производит на Коржакова сильное впечатление. Он считает, что почти добился своего – убедил всех в необходимости перенести выборы. Они кажутся Коржакову абсолютным злом: «Я вижу две опасности, – сетует глава президентской охраны в конце апреля. – Сатаров, Илюшин, Малашенко, Чубайс хотят столкнуть Ельцина с Зюгановым. А пока они будут друг с другом препираться, Явлинский наберет больше всех голосов. Есть и другая опасность – они так ухандокают шефа, что он заболеет и попадет в больницу».

Все, что происходит, кажется Коржакову чудовищно непрофессиональным, неэффективным. Он никогда не доверял Чубайсу и уверен, что его команда разворовывает деньги. Также Коржакову никогда не нравился телеканал НТВ, и он убежден, что Малашенко не улучшает имидж президента, а, наоборот, разрушает его. Наконец, он страшно ревнует: раньше Ельцин по всем вопросам советовался с ним, а теперь он слушается дочь Таню. Но она непрофессионал, уверен Коржаков, – в своем собственном профессионализме он не сомневается.

1 мая Коржаков вместе с президентом приезжает на открытие новой церкви на Поклонной горе. После церемонии Ельцин отправляется домой, а Коржаков остается в задумчивости бродить по площадке, и тут его настигает корреспондентка британской газеты The Observer Виктория Кларк. Коржаков и до этого не особенно прятался, а теперь считает себя вправе поговорить с англичанкой, понимая, что наконец его точка зрения победила.

«Многие влиятельные люди предпочли бы, чтобы выборы отложили, и я тоже – потому что нам нужна стабильность», – говорит он. Британская журналистка не верит собственному счастью, а Коржаков повторяет свои любимые аргументы, которые проговаривал не раз за последний месяц: «Если произойдут выборы, то драки не избежать. Если победит Ельцин, то радикальная оппозиция заявит, что результаты фальсифицировали, и начнутся беспорядки. Если победит Зюганов, то, даже если он захочет придерживаться центристских позиций, те же самые люди своими воплями не дадут ему этого сделать».

Когда журналистка спрашивает, как же можно избежать выборов, Коржаков загадочно улыбается и отвечает: «Все будет зависеть от источника этой инициативы», фактически повторяя вчерашнее предложение Березовского Зюганову.

5 мая в газете The Observer выходит текст, который называется «Ельцинский телохранитель заглушает голос своего хозяина». Коржакова в нем называют «главным собутыльником» президента и «крышей» Бориса Березовского, а также автором идеи отменить выборы. Но, по мнению автора текста, Запад, в лице МВФ пообещавшего России 10 миллиардов долларов, никогда не согласится с таким нарушением демократических норм.

Появление текста в The Observer провоцирует огромный скандал в России. Очевидно, что Коржаков страшно поторопился – и поэтому фактически сорвал любые переговоры, вне зависимости от того, были ли они реальными или только притворными. Первыми от них открещиваться в один голос начинают коммунисты: Геннадий Зюганов говорит, что перенос выборов будет грубым нарушением Конституции. Его соратник Виктор Анпилов вторит, что такое решение «приведет к гражданской войне». Спикер Госдумы Геннадий Селезнев высказывает мнение, что «нестабильность в России идет не от компартии, не от ее лидера Геннадия Зюганова. Сегодня не он, а Борис Ельцин раскачивает лодку». Осуждают слова Коржакова и лидер ЛДПР Владимир Жириновский, и представители других думских фракций: и «Яблока», и даже НДР.

Наконец, интервью начальника своей охраны комментирует Ельцин: «Не один Коржаков думает, что победа Зюганова стала бы началом гражданской войны. И все же я верю в мудрость российских избирателей, поэтому выборы состоятся в конституционные сроки», – говорит он. И затем в своей манере Ельцин сообщает журналистам, что уже «сказал Коржакову, чтобы тот в политику не лез и таких заявлений больше не делал».

Коржаков тяжело переживает публичную выволочку от шефа, хотя и знает, что это ему свойственно. Он вспоминает, как ровно год назад Ельцин сначала поручил Коржакову последить за Юрием Лужковым, а потом во время большого застолья принялся рассказывать мэру Москвы, что на него «клевещут, всякие доносы пишут, грязь льют».

«Не знаю, как у меня за столом инсульт не случился. Сначала я стал багровым, потом серым. Это было страшное унижение. Если моя служба и собирала какие‑нибудь "доносы", то только по приказанию Ельцина… Мне было очень горько. Ни у кого никогда я не брал никаких подарков. Мне предлагали кредиты, я отказывался. Мне предлагали готовую дачу, я отказывался… И тут я впервые подумал: завтра он меня вот так же, как сейчас, предаст, и останусь я не только поруганным, но и нищим…» (По словам Юмашева, Коржаков сам инициировал прослушку – Ельцин не мог давать ему подобных указаний.)

В довершение всего от Коржакова открещивается Березовский. В «Независимой газете» публикуется второе письмо 13 предпринимателей – тех самых, которые недавно встречались с Зюгановым. В нем говорится, что «крайние силы, окружающие основных участников процесса, вновь отчетливо обозначили себя. Это проявилось как в призывах бороться "до последней капли крови", так и в требованиях неконституционного переноса выборов». Крайними силами, очевидно, названы самые одиозные сторонники Зюганова вроде Анпилова – и Коржаков. На это письмо глава службы безопасности очень сильно обижается – с его точки зрения, Березовский его подставил и потом предал.

Продолжающаяся кампания вызывает у Коржакова невероятное раздражение. Березовский пытается как‑то восстановить с ним отношения – и даже жалуется Ельцину, что начальник его охраны обиделся и ведет себя неконструктивно. После этого Березовский вновь идет к Коржакову, но тот его не принимает. Подождав в приемной, Березовский уезжает: раньше он был готов бесконечно сидеть на подоконнике, но прежняя любовь прошла – у него теперь есть более надежный канал связи с президентом. При случае Березовский везде рассказывает, что ходил к Ельцину, а потом не попал к Коржакову. «Теперь я знаю, кто у нас в стране президент», – с возмущением констатирует он. В том числе и в присутствии Тани.

 

Чума и холера

 

В апреле Александр Минкин пишет для газеты «Московский комсомолец» огромную статью. Она называется «Выбери президента для себя». Он приносит ее главному редактору, но тот говорит, что текст слишком большой – целиком опубликовать его в одном номере не получится. Статья действительно длинная инаписана в очень странном публицистическом жанре. В нулевые годы этот жанр будут называть «колонка», в десятые так будут выглядеть фейсбучные посты – это целый газетный разворот, состоящий из размышлений автора с цитатами из «Мастера и Маргариты», выдержками из воспоминаний декабриста Поджио и письма Кургиняна «Выйти из тупика!», а заканчивается материал и вовсе анекдотом про грузина, которому не дала девушка.

Минкин предлагает текст в другие редакции. Главный редактор «Общей газеты» Егор Яковлев согласен на компромисс: опубликовать первую часть сейчас, а вторую – позже. Но Минкин идет на принцип, он требует, чтобы текст вышел целиком, потому что первая часть называется «Чума», и она про Зюганова, а вторая – «Холера», и она про Ельцина. «Заметьте, никто не спорит с тем, что и Ельцин, и Зюганов – зло. Спорят только – кто меньшее», – пишет в этой статье Минкин.

Текст Минкина очень нетипичен для весны 1996 года, потому что он яростно критикует обоих кандидатов. Сначала автор вопрошает, как у Зюганова может быть рейтинг 27 %: «Откуда в России 30 миллионов коммунистов? Их в СССР было всегда 18 миллионов. Откуда же эти 22 %, которые на выборах в Думу так окрылили Зюганова и так напугали Кремль? А это вовсе не коммунисты. Это протестанты. Это те самые миллионы, которые в 1991‑м голосовали за Ельцина против Горбачева, в 1993‑м – за Жириновского против Гайдара, в 1996‑м – за Зюганова против Ельцина. Это не коммунисты, это недовольные».

«Ни один человек не верит в Зюганова, – продолжает Минкин. – Кто он? Чем прославился? Серая партийно‑номенклатурная пешка без единой собственной мысли. Да, сейчас эту муху раздули в слона». И напоминает, что еще недавно лидерами компартии были «маразматик» Брежнев и «полумертвый Черненко, почти растение». «Какой же безответственностью, каким беспамятством, какой беспощадностью к собственным детям надо обладать, чтобы желать России второй раз (через щель избирательной урны) провалиться в выгребную яму истории», – так заканчивает Минкин часть про Зюганова. И тут же берется столь же яростно уничтожать Ельцина.

Он начинает с того, что «у дедушки на совести чеченская война, производство разорено, наука разорена, преступность беспредельна, коррупция фантастическая». Потом он напоминает, что Ельцин, выдвигаясь кандидатом в президенты, пообещал выплатить все долги по зарплатам и пенсиям: «Откуда ж свалились эти десятки триллионов? Значит, опять или золото продали, или бумажек фальшивых напечатали, или в долг взяли. Это типичное поведение пропойцы, который или тащит из дому на продажу что попало, или стреляет "трешку до среды", потому что "сейчас нужно". Это судороги. Кремлю "сейчас нужно" – вот он и дергается».

Ельцина Минкин тоже сравнивает с советскими застойными руководителями: «Какой же безответственностью, каким цинизмом надо обладать, чтобы в нашей тяжелейшей ситуации навязывать стране старого, тяжелобольного, часто совершенно неадекватного человека, который в последнее время оживляется лишь по торжественным дням при виде молодух в кокошниках. Ведь это точная копия брежневского застоя, когда сама мысль о смене генсека – будь он хоть в параличе – казалась преступной».

Далее Минкин пишет, что российское общество потеряло стыд, и приводит слова декабриста Александра Поджио про русский народ и императора Николая I: «Вы приняли скромного бригадного командира в свои объятья, возвели его на престол и своим низкопоклонством, потворствуя закравшимся уже дурным наклонностям, дали им развиться, упрочиться и дали возможность сделать из него того созданного вами Николая, который так долго тяготел над Россией, над вами самими. Николай был, повторяю, вашим творением». В статье 1996 года Минкин предлагает заменить Николая Борисом, а «бригадного командира» – «секретарем обкома». Спустя 25 лет он скажет, что имя Владимир и «полковник КГБ» в этом контексте подошли бы еще больше.

 

Изобретение традиции

 

Минкин ждет, пока кто‑нибудь согласится опубликовать текст, – и тут у него звонит телефон. Это Юмашев, он просит Минкина написать текст для избирательной кампании Ельцина. Минкин отвечает, что готов это обсуждать только лично с дочерью президента Таней.

Спустя несколько дней Таня встречается с журналистом на улице перед спорткомплексом «Олимпийский» – около офиса Сергея Лисовского. Дочь президента говорит, что есть важная задача, с которой ни один из сотрудников штаба или журналистов, поддерживающих Ельцина, справиться не смог. Надо написать от имени президента письмо ветеранам – его положат каждому участнику войны в почтовый ящик к 9 Мая.

Минкин согласен, но у него два условия: «Никакого вознаграждения. Никакого коллективного творчества. Вы мне сейчас на месте поклянитесь, что если вы берете мой текст, то его никто не будет править. Если не понравится – выкинете. Но переписывать не будете».

Таня соглашается. Минкин пишет очень личное письмо – без призыва голосовать, а, наоборот, с извинениями. «Если на крутом историческом переломе от прошлого к будущему тяжелую ношу испытаний пришлось нести прежде всего пожилым людям – простите меня за это, – пишет Минкин. – Я, президент России, обещаю исправить ошибки прошлого. Забота о ветеранах для меня – долг чести мужчины, человека, гражданина». Его читают всем штабом. Таня говорит, что прослезилась. Ельцин вычеркивает одну фразу – «Я старик, как и вы».

Таня звонит Минкину и говорит, что президенту понравилось.

Текст «Выбери президента для себя» ни в «Московском комсомольце», ни еще где‑либо пока так и не напечатан.

Приближается 9 Мая – важнейший момент предвыборного реалити‑шоу. Журналист Александр Любимов едет в штаб, чтобы представить свою концепцию. Она заключается в том, что Ельцин должен провести военный парад на Красной площади и даже подняться на трибуну Мавзолея – как это делали советские руководители. Так можно перехватить у Зюганова патриотическую повестку.

Удивительно, но в советские годы традиции военных парадов 9 мая не существовало. Главным советским праздником был 7 ноября, день Октябрьской революции. Именно 7 ноября по Красной площади проезжали танки и провозили ракеты. До 1968 года парад проводили также 1 мая, но потом его заменили праздничной демонстрацией – на Красную площадь выходили собранные по Москве бюджетники (тогда их называли трудящиеся), им раздавали портреты высших чиновников страны (членов Политбюро) и плакаты «Мир! Труд! Май!», и они под музыку шли мимо Мавзолея, откуда им махали рукой те же самые члены Политбюро.

Став президентом, Борис Ельцин отменил и 1 Мая, и 7 ноября. В 1995 году, в год 50‑летия Победы, было решено устроить шествие ветеранов по Красной площади и парад военной техники на Поклонной горе. Но в честь выборов в 1996 году Любимов придумывает новую традицию – синтез всех старых – военные проходят маршем по Красной площади. Спустя несколько лет она будет казаться незыблемой.

По плану, после парада Ельцин едет в Волгоград встречаться с ветеранами на Мамаевом кургане – там должна получиться красивая картинка. И еще Любимов настоятельно просит вписать в текст речи Ельцина, чтобы он назвал местных ветеранов «сталинградцами», – это им точно понравится.

Интересно, что возвращение советской стилистики – это инициатива именно молодых телевизионщиков и пиарщиков, а не людей старшего поколения. 1996 год можно считать началом моды на ностальгию по советской эстетике. 1 января 1996 года на ОРТ выходит телевизионный мюзикл «Старые песни о главном», придуманный Константином Эрнстом и Леонидом Парфеновым, – поп‑звезды поют советские песни в модной аранжировке. Рейтинги у шоу огромные, оно крайне популярно.

«Мы просто кристаллизовали желание аудитории, – объясняет Эрнст. – Она хотела вспомнить прошлое, но не ностальгически, а в новой обертке. К этому времени, пройдя через первую половину 1990‑х, многие люди совковые ужасы забыли, а совковские ништяки еще помнили. Это было в значительной степени воспоминание о чем‑то теплом. Собственно, это тогда началось и в определенной степени не закончилось».

«Старые песни о главном» – своего рода водораздел в культуре 1990‑х. До сих пора в тренде было полное отрицание совка, советский стиль считался неприличным и старомодным. В кино начала 1990‑х СССР показывали бесчеловечным тоталитарным государством. Но «Старые песни о главном» задают новый вектор – советское прошлое предстает не таким уж страшным, советские песни и образы снова в моде. С этим приходится считаться даже главному ниспровергателю совка Борису Ельцину – и все из‑за креатива работающей на него молодой команды.

Наина Ельцина, которая ездит с мужем, но ходит по своей программе, отправляется гулять по Мамаеву кургану в сопровождении нескольких журналистов. По дороге ей встречается небольшая группа местных коммунистов, знающих, что где‑то неподалеку Ельцин. Узнав первую леди, они начинают кричать: мол, ее муж опозорил страну, он пьяница, такой‑сякой. Наина Ельцина некоторое время слушает, а потом, расстроившись, резко прерывает их: «Так, ну и чего вы хотите?»

Ее противники смущаются от тона первой леди и, немного помедлив, отвечают: «Да мы за него вообще не будем голосовать!» «Господи, да я вас умоляю, – почти смеется в ответ Наина Ельцина, – да не голосуйте вы за него, прошу вас!» Журналисты хохочут.

Также эксперты Любимова по итогам исследовательской поездки по региону перед визитом Ельцина доложили, что одно из военных предприятий неподалеку от Волгограда недавно перепрофилировали – и теперь оно производит фаллоимитаторы. На эту тему президенту стоит пошутить, чтобы зацепить молодежную аудиторию. В начале 1990‑х предприятия военно‑промышленного комплекса массово пытаются встроиться в новую мирную жизнь и начать производить продукцию, которая может быть востребована на рынке – это называют конверсией. Конверсия затрагивает десятки миллионов людей, работающих на больше не нужных оборонных предприятиях. По словам Любимова, успешных примеров мало, поэтому важно, чтобы кандидат в президенты продемонстрировал свое понимание провала конверсии. На встрече с рабочими Ельцин должен сказать: «Знаю, что вместо денег вам дают зарплату фаллоимитаторами, но вы еще такие крепкие мужики, вам эти искусственные мужские достоинства ни к чему». (Семья Ельцина уверяет, что аналитическая группа фаллоимитаторы не обсуждала.)

 

«Согласна ли графиня?»

 

Один из самых опасных конкурентов Ельцина на выборах – это молодой демократ Григорий Явлинский. Если Лебедь отбирает голоса у Зюганова, тем самым помогая Ельцину, то Явлинский отбирает голоса у Ельцина, тем самым помогая Зюганову.

У самого Ельцина долгая история отношений с Явлинским. В последние годы Советского Союза Явлинский – один из самых известных экономистов в стране, он написал программу перехода к рыночной экономике «500 дней». В 1990 году программа становится главной причиной конфликта между Горбачевым и Ельциным.

Горбачев не может решиться на реформы. И оказывается в тисках: с одной стороны на него давит собственное консервативное окружение – боссы Коммунистической партии, которые противятся переходу к рынку «по Явлинскому», а с другой – Ельцин, возглавляющий Верховный совет России и настаивающий, чтобы Горбачев следовал программе и не медлил с реформами. В итоге Горбачев выбирает срединный путь: поручает реформирование экономики не Явлинскому и не его противникам, а некоей комиссии, которая должна совместить оба подхода. А Явлинского Верховный совет РФ утверждает вице‑премьером правительства Российской Федерации, отвечающим за реформы.

Но вскоре Явлинский отказывается работать с Ельциным. По словам Явлинского, он подозревает, что Ельцин лишь на словах поддерживает его программу «500 дней» – а на деле опасается, что болезненные реформы могут подорвать его популярность на ближайших президентских выборах. В итоге молодой вице‑премьер подает в отставку.

На этом отношения не заканчиваются. В 1991 году будущий член аналитической группы Сергей Зверев работает помощником Явлинского. По его словам, когда Ельцин собирается в 1991 году избираться президентом, должность «вице‑президент» вписывают в Конституцию специально для Явлинского – именно его Ельцин планирует видеть своим напарником. Но экономист отказывается – он рассчитывает, что СССР сохранится и не планирует работать в российских органах власти. (Геннадий Бурбулис, тогда правая рука Ельцина, спустя 25 лет уверяет, что кандидатура Явлинского даже не рассматривалась.)

 

Григорий Явлинский

Личный архив Сергея Зверева

 

Следующее непонимание возникает уже после выборов и августовского путча. Сентябрь 1991 года, Ельцин – победитель, он начинает формировать новые органы власти, обсуждается вопрос о назначении Явлинского премьером. Но, по словам Явлинского, его предупреждают, что программа будущих реформ уже определена и придется следовать ей – он принципиально не согласен и отказывается. (Некоторые знакомые Явлинского считают его версию неубедительной и полагают, что он просто испугался ответственности.) В итоге Борис Ельцин предлагает сформировать первый в истории демократической России кабинет Егору Гайдару.

И вот теперь, весной 1996‑го, Ельцин и Явлинский снова сталкиваются лбами. Аналитическая группа обсуждает, как уговорить этого кандидата перейти в лагерь Ельцина. Убеждать Явлинского отправляют Зверева – его бывшего помощника.

Солнечный апрельский день. Крыша дома на набережной – печально известного здания на берегу Москвы‑реки, где в 1930‑е обитала советская элита. Почти все жильцы были репрессированы. Именно на этой крыше снимает свой предвыборный рекламный ролик кандидат Григорий Явлинский – отсюда лучший вид на Кремль. Зверев и Шахновский забираются на крышу, чтобы пообщаться с Явлинским и склонить его к переговорам.

Явлинский соглашается. К нему приходит Чубайс с указом о его назначении на свою бывшую позицию – первым вице‑премьером по экономике. Указ еще не подписан Ельциным, но уже завизирован Черномырдиным. «Хотя Степаныч Гришу терпеть не может», – вспоминает Чубайс. «Осталось только выяснить, согласна ли графиня», – смеется Зверев, глядя на бланк указа.

«Если уж я вам так нужен, то назначайте меня премьером», – так Чубайс вспоминает финальную реплику Явлинского в конце их «долгого нудного разговора». В ответ, по его словам, он взрывается: «Гриша, ты, сука, про себя или про страну? Ты все‑таки определись, у нас через месяц выборы, мы не знаем, то ли Зюганов, то ли Ельцин, мы не понимаем, кто страну поведет дальше. Ты понимаешь, что у тебя нет шансов пройти во второй тур? Ты понимаешь, что сбиваешь ельцинский электорат? Ты можешь ему прибавить ну хоть там 2–3 %, которые историю России развернут, а ты, сука, все про себя». Заканчивается, по словам Чубайса, все как обычно: «Мы, конечно, разругались на хер, но это типичное для Гриши поведение».

Явлинский этого разговора не помнит, он помнит только беседу с Ельциным. Они встречаются 5 мая 1996 года, и Явлинский говорит президенту: «Я не вижу смысла в должности вице‑премьера, я уже был вице‑премьером. Я хочу изменить политику, ради этого я участвую в выборах». Ельцин в ответ настаивает на том, чтобы Явлинский снял свою кандидатуру.

По словам Явлинского, в тот момент у него нет сомнений, что Ельцин победит: «Победа Ельцина для меня была бесспорной. Зюганов не мог победить, потому что люди не хотели возврата к коммунизму. Я понимал: одно дело – персональное отношение к Ельцину, а другое – когда граждане определяют, куда двигаться вообще. Было очевидно, что точно не в коммунизм. Ельцин – это было движение вперед, а коммунисты – назад». Однако даже считая, что разговаривает с будущим победителем, Явлинский не соглашается играть на его стороне. «Ну что такое вице‑премьерство? Вице‑премьерство – это просто трудоустройство. Какое имеет значение в нашей системе вице‑премьер? Да никакого! Я уже был вице‑премьером, я же понимаю. Если бы мне была предложена роль премьера, это был бы сразу содержательный разговор. Премьерство – это шанс на смену политики».

Встреча 5 мая заканчивается безрезультатно. Кремлевская пресс‑служба сообщает журналистам о встрече кандидатов – чтобы продемонстрировать, что президент пошел на сближение, и таким образом получить голоса поклонников Явлинского. Но в ответ пресс‑служба Явлинского выступает с официальным заявлением: информация о том, что он собирается поддержать Ельцина на выборах, не соответствует действительности.

«Моей целью было прийти третьим и затем поддержать Ельцина во втором туре в обмен на смену политики, ну и в частности, возможно, назначение премьером, – объясняет Явлинский. – Вот в этом, собственно, и был весь смысл моего участия. А на такое Ельцин готов не был, ну поэтому надо было бороться».

Явлинский рассказывает, что в течение всей избирательной кампании на него оказывается очень мощное давление – в том числе со стороны американского посольства: «Они мне говорят: "Снимите свою кандидатуру. Если вы этого не сделаете – you'll be a footnote of history. Your family never ever will get a visa"[10]. Я им на хорошем русском языке: "Нет, это невозможно". Или молчу. Один раз даже выгнал из кабинета». Посол США в России Томас Пикеринг спустя 25 лет утверждает, что он лично не оказывал давления на Явлинского, однако не берется комментировать действия своих коллег.

15 мая Явлинского снова приглашают в Кремль. Утром, когда он собирается к президенту, ему звонит легендарный правозащитник Сергей Ковалев, первый уполномоченный по правам человека в России и первый председатель комиссии по правам человека при президенте. В январе 1996‑го он подал в отставку в знак протеста против политики Ельцина. «Я не могу больше работать с президентом, которого не считаю сторонником демократии», – заявил он. Ковалев рассказывает Явлинскому, что на днях в Минске состоялась акция протеста против президента Александра Лукашенко. Задержали многих, среди них несколько ученых, совсем пожилые люди, им нужны лекарства. Ковалев просит передать Ельцину, чтобы тот позвонил Лукашенко и обсудил возможность изменить меру пресечения задержанным старикам – пусть дожидаются суда дома. Явлинский обещает все сделать.

«Я прихожу, в очередной раз опять началась эта байда: "Снимите свою кандидатуру"… – рассказывает Явлинский. – А я резко меняю тему и говорю: "Борис Николаевич, вы бы не могли позвонить Лукашенко?"» Ельцин с готовностью соглашается и тут же просит секретаря соединить его с Белоруссией.

«Александр Григорьевич, вы там взяли каких‑то пленных, отпустите их, – так передает слова Ельцина Явлинский. – Я ничего не хочу слышать. Александр Григорьевич, мы уже в Европе, здесь этого не любят. Не надо никого убивать. Отпустите пленных. Ну что вы, не понимаете?»

Явлинский стоит рядом и подсказывает: «Пусть изменит меру пресечения». Ельцин подхватывает: «Измените им меру пресечения, ну что вы, не понимаете? Если дали 12 лет, дайте 10, если 10 – дайте 8».

Лукашенко задает Ельцину вопрос, и тот переадресовывает его Явлинскому: «Кто просит?» – «Ковалев просит». – «А, ясно. Кто просит, кто просит. Диссиденты. У меня их тут развелось… В общем, слушайте, Россия просит вас. Вас просит Россия! Все, разговор окончен». И бросает трубку.

Потом Ельцин просит соединить его с российским министром обороны Грачевым. «Ну все, – смеется Явлинский, – думаю, сейчас объявит войну». А президент спрашивает министра: «Павел Сергеевич, сколько у нас ракет в Белоруссии?» Тот отвечает: «Шесть». «Две заберите, – подумав, говорит Ельцин. – Они не умеют себя вести».

Через день, выступая в Красноярске во время предвыборной поездки, Ельцин будет рассказывать, что вчера освобождал пленных в Белоруссии. Кстати, вмешательство Ельцина оказывается удачным: Лукашенко и правда отпускает всех задержанных, даже суд отменяет.

Но разговор Ельцина и Явлинского 15 мая после окончания белорусской темы возвращается к выборам. И Ельцину кажется (или он делает вид), что они вместе спасли пленных и разногласий больше нет: «Ну раз мы с вами договорились, то давайте за наши договоренности выпьем!» – предлагает президент и просит, чтобы им принесли шампанского.

«Извините, Борис Николаевич, вы все‑таки, по‑моему, меня не поняли, – отвечает Явлинский. – Я не откажусь от участия в выборах и не сниму свою кандидатуру. Даже если я не прохожу во второй, участвовать в первом туре я все равно буду. Сотрудничать с вами я готов, но после выборов».

«Вы пожалеете», – говорит Ельцин. «В каком смысле?» – уточняет Явлинский. «В самом прямом». – «Борис Николаевич, вы извините, но так я не хочу разговаривать вообще». Но Ельцин настаивает: «Вы пожалеете». «Что значит "пожалеете"?» – допытывается Явлинский. – Вы что сделаете? Убьете меня? Или что, распустите Государственную думу? Меня опять выберут». – «Семья ваша пожалеет, и дети ваши пожалеют. Снимите свою кандидатуру».

«Спасибо, Борис Николаевич, я пошел. Дальше нам разговаривать не о чем», – заканчивает разговор Явлинский. И направляется к двери. Он уже доходит до выхода, но тут Ельцин его окликает: «Вернитесь».

Явлинский возвращается. «Снимете свою кандидатуру?» – «Нет».

Ельцин подманивает Явлинского пальцем. Тот подходит ближе и наклоняется к сидящему президенту.

«Снимете свою кандидатуру?» – «Нет».

Ельцин снова делает движение пальцем, и Явлинский наклоняется еще ближе. «И я бы на вашем месте не снял», – вполголоса говорит Ельцин.

 

Три программы коммунистов

 

Вскоре после майских праздников социолог Александр Ослон приносит на заседание аналитической группы обновленные данные последних опросов и торжественно сообщает: «Мы переломили ситуацию». Так называемый крест победы, которого давно ждали социологи, достигнут: количество избирателей, верящих в то, что победит Ельцин, превысило число тех, кто ставит на победу Зюганова. Все радуются и повторяют, что идея переговоров с Зюгановым была ошибкой, о встрече Ельцина с коммунистами нечего и думать.