Преступление и обусловливание

 

Основной темой настоящей работы является мысль о том, что преступному поведению можно научиться. Традиционно психологи описывают три основных типа научения: классическое, или павловское, обусловливание, оперантное, или инструментальное, обусловливание и социальное научение. Важно более внимательно рассмотреть эти процессы, если мы хотим понять, почему некоторые люди связываются с преступлениями.

Читатель, знакомый с основами психологии, вспомнит известные опыты И. П. Павлова с собаками, которых научили выделять слюну при звуке звонка. Павлов открыл, что соединение нейтрального стимула (в данном случае это звонок) со значимым стимулом (например, пища) приводило к тому, что в конце концов собака училась связывать звонок с пищей. Как мы узнаем, что собака научилась этому? Мы узнаем это по тому, что она начинает выделять слюну просто при звонке, тогда как такая реакция бывает у животных на пищу. Научение реагировать на нейтральный стимул (звонок), который ассоциируется с другим стимулом, уже вызывающим реакцию, называется классическим, или павловским, обусловливанием. При классическом обусловливании животные (или люди) не контролируют ситуацию даже тогда, когда что‑то происходит непосредственно с ними самими. Животное «вынуждено» отвечать. Звонок зазвенит, а вскоре появится пища, независимо от того, что делает животное. В предвкушении этого животное начинает выделять слюну без всякого усилия со стороны. Подобное научение происходит не из‑за какой‑либо награды или выгоды, а просто из‑за ассоциации между звонком и пищей.

Оперантное научение (или инструментальное обусловливание) связано с совершенно другим процессом. Обучаемый должен что‑то предпринять, чтобы получить от окружения какую‑либо награду или, в некоторых случаях, избежать наказания. Формирование оперантного обусловливания заключается в научении определенной последовательности поведения: если вы что‑то делаете, то существует некоторая вероятность того, что произойдет какое‑либо поощрительное событие (или, по крайней мере, найдется возможность избежать наказания). Ребенок может научиться, например, тому, что один из родителей может дать ему конфету, чтобы успокоить вспышку гнева, а от второго этого не получишь. Ребенок привыкает капризничать в присутствии отца, но не позволяет себе этого при матери (или наоборот).

 

Таблица 1. Сводная таблица по теории Айзенка

 

Следует подчеркнуть важный аспект оперантного научения: у животного или у человека должна быть цель, побуждающая его действовать по обстановке. Другими словами, у индивида должна быть причина и ожидание своего поведения, и он должен надеяться на вознаграждение за свои реакции. Вознаграждение или поддержка повышают значимость реакции. По сравнению с оперантным научением, классическое обусловливание возникает в результате соединения стимулов и без вознаграждения.

Социальное научение сложнее классического и оперантного научения, так как оно заключается в наблюдении за другими и в фиксировании в сознании социального опыта.

Айзенк (Eysenck, 1977) предложил новую формулировку вопроса о подходе к криминальному поведению. Вместо привычного: «Почему люди становятся преступниками?» он задал вопрос: «Почему большинство людей не связано с преступлениями?» Ответить на этот вопрос поговоркой «За преступления не платят» было бы бессмысленно, так как известно, что для большинства преступников преступление окупается. В конце концов, главным мотивом поведения может быть желание получить вознаграждение и удовольствие (то есть гедонизм). «Может показаться… что человек вполне безопасно для себя может избрать карьеру преступника, не очень беспокоясь о последствиях» (Eysenck, 1964, р. 102). По мысли Айзенка, те преступники, которые были выслежены полицией, осуждены и заключены в тюрьму, часто просто менее умны, хуже образованны, не могут позволить себе известного адвоката или просто невезучи. Итак, если главным фактором является оперантное научение, то преступлений должно быть значительно больше, потому что люди, поступая преступно в окружающей их обстановке, чаще получают вознаграждение, чем не получают его.

И даже тогда, когда наказание действительно следует, его приходится так долго ждать, что считать его средством устрашения попросту нельзя. Айзенк считает, что отложенное во времени, а иногда и неадекватное наказание может даже способствовать преступной деятельности.

Чтобы объяснить, почему большинство людей не становятся преступниками, Айзенк утверждал, что на большинство людей классическое обусловливание действует сильнее, чем оперантное научение, то есть большинство людей ведут себя так, а не иначе, потому что у них с детства сформированы рефлексы на правила общества. По мнению Айзенка, тот путеводный свет, супер‑эго, сознательность и так далее, который заставляет нас чувствовать себя неспокойно перед, во время и после действий, подвергающихся моральному и социальному осуждению, – это условный рефлекс. В атмосфере традиционной семьи ребенка могут отчитать или наказать физически за поведение, несовместимое с общественными нормами. Сразу после совершения аморального поступка, например после драки с приятелем, ребенок обнаруживает, что за этим быстро следует наказание.

Давайте ненадолго вернемся к экспериментам Павлова с собакой и заменим пищу болевым шоком. Сразу после звонка собака получает сильный электрический удар (наказание) через решетку пола клетки. После нескольких сеансов (за звонком следует удар) собака не только не выделяет слюну на звонок, а начинает дрожать от страха. У животного формируется классический рефлекс бояться звонка даже тогда, когда после звонка не следует удар. Теперь животное скорее связывает звонок с ударом, чем с пищей.

Айзенк утверждает, что подобная последовательность проявляется в детстве. К примеру, ребенок бьет другого ребенка, а мать его наказывает. После нескольких повторений такой последовательности мысль о драке вызывает боязнь последствий. По существу, «неоднократно наказывая ребенка за антисоциальное поведение, родители, учителя и все, кто ответственен за его воспитание, включая сверстников, играют роль участников эксперимента Павлова». Драка ассоциируется у ребенка с наказанием, и эта связь между поведением и неприятными последствиями должна отпугнуть его от проступка. Чем ближе индивид подступает к совершению действия, тем сильнее становится ассоциация (страх).

Айзенк считает, что большинство людей не занимаются преступной деятельностью (он предпочитает термин «антисоциальное поведение»), потому что после нескольких судов у них прочно укрепляется ассоциативная связь между девиантным поведением и неприятными последствиями. Люди, у которых не сложились соответствующие ассоциации из‑за слабого обусловливания (например, экстраверты) или из‑за того, что не представилось возможности для подобных наблюдений (социальные условия), чаще проявляют девиантное или преступное поведение. Айзенк считает, что эти люди не представляют себе неприятные последствия настолько, чтобы испугаться, так как ассоциативный ряд развит недостаточно.

Павлов наблюдал, что рефлекторные реакции на звонок сильно различались, и заключил, что эти различия зависят от особенностей нервной системы собак. Айзенк также провел аналогичное наблюдение и сделал вывод: «Немецкие овчарки очень послушны: они легко дрессируются и именно за эти качества высоко ценятся любителями собак и пастухами. Собаки породы африканский терьер настоящие психопаты: их трудно или почти невозможно ничему научить, они непослушны и антисоциальны» (Eysenck, 1983, р. 61). Айзенк перевел это наблюдение на людей: экстраверты обучаются с меньшей готовностью, чем интроверты, из‑за биологических особенностей их нервной системы. Интроверты лучше обусловливаются и поэтому реже ведут себя вразрез с законами и нравами общества.

Принципы обусловливания прочно установлены в области психологии как веское объяснение многих форм поведения. Процесс обусловливания оказывает значительное влияние на формирование жизненного опыта у детей, особенно если надо подавить нежелательное поведение. Есть основание считать, что процесс обусловливания может оказаться решающим при определении того, кто демонстрирует девиантное или преступное поведение. Однако существуют свидетельства того, что обусловливание может и провоцировать подобное поведение. Как мы узнаем из последующих глав, связь доставляющих удовольствие событий с определенным поведением является чрезвычайно мощным двигателем преступной деятельности.

Как считает Айзенк, обусловленная совесть двояко влияет на поведение: она может уберечь нас от запретных действий или заставить чувствовать вину после их свершения. Обусловленная совесть удерживает нас от участия в антисоциальной деятельности посредством ассоциации с неблагоприятными последствиями подобной деятельности, которые мы наблюдали в прошлом. Однажды совершив проступок, мы склонны чувствовать себя неловко, думая о своем правонарушении. Айзенк (1983) предполагал, что различия связаны со временем неблагоприятных последствий. Выговор ребенку до совершения проступка или во время его будет иметь иное воздействие, чем выговор после проступка. В первом случае возникнет чувство неловкости перед совершением проступка (или во время его проведения), тогда как во втором случае после проступка возникнет чувство вины.

Какую роль играют в этом нейротизм и эмоциональность? Как отмечалось выше, Айзенк предсказал, что нейротизм действует как стимул, поощряя то поведение, которое усвоено в детстве, то есть усиливает в реакциях индивида существующие навыки. Если невротический экстраверт должным образом не научился тому, чтобы не воровать, и в прошлом совершал частые и успешные кражи, то в этом случае нейротизм будет мощной силой или стимулом, толкающим человека к старому навыку – к воровству. Другими словами: поведение (несоответствующее или соответствующее) = предшествующее обусловливание или привитые навыки Ч эмоциональность.

По словам Айзенка (Eysenck, 1983, р. 65), «общее расширение пределов дозволенного в семье, школе, суде привело к значительному снижению числа обусловливающих обстоятельств, с которыми сталкиваются дети. Как прямое следствие этого, дети могут вырасти менее совестливыми, что впоследствии может привести многих детей к участию в преступной и антисоциальной деятельности». По существу, Айзенк утверждает, что рост преступности может быть прямо связан с условиями дома или в школе, не способствующими формированию обусловленной совести, которая могла бы помочь воздержаться от антисоциального поведения.

 

Иллюстрация теории Айзенка

 

После подробного рассмотрения теории преступности Айзенка возникает вопрос о том, существует ли исследование, подтверждающее эту теорию. Теория преступности Айзенка предполагает, что преступники в массе своей демонстрируют низкий уровень возбуждения коры головного мозга (экстраверсия), высокие уровни вегетативного (симпатического) возбуждения (нейротизм), большую жестокость (психотизм). Айзенк выдвигает мысль о том, что преступники получают самые высокие оценки по шкалам Е, N и Р в «Личностном опроснике Айзенка», и эти оценки не просто соотносятся с преступлением – они прямо с ним связаны.

Некоторые исследователи поддерживают гипотезу Айзенка, но многие работы опровергают ее. Хотя может показаться, что некоторые исследования опровергают теорию, на самом деле их результаты вовсе не обязательно говорят о том, что Айзенк не прав. Авторы работ, результаты которых не способны подтвердить некоторые разделы теории, считают, что теорию следует модифицировать, учитывая новые данные, которые дают тщательно проведенные эксперименты. Теория в целом может оставаться многообещающей и полезной.

Пассингам (Passingham, 1972) проанализировал всю литературу о теории Айзенка, опубликованную до 1972 года, и обнаружил изъяны в постановке большинства экспериментов. Он отмечал, что лишь в немногих работах использовался должный контроль для сравнения преступников и невиновных. Контрольная группа, конечно, должна быть подобрана как можно более адекватно экспериментальной по всем релевантным параметрам (т. е. социальная принадлежность, экономические и культурные данные, умственное развитие). Без адекватной контрольной группы невозможно сделать многозначительные сравнения и обоснованные заключения. Предположим, к примеру, что мы планируем провести эксперимент с целью определить, действительно ли личности преступников разительно отличаются от личностей законопослушных граждан: предположим также, что контрольная группа состоит из студентов колледжа. Если мы выявим значительные различия, то сможем сделать вывод, что преступники отличаются от студентов. Но тип студента с большой вероятностью изначально отличается от типа преступника по многим важным параметрам, например по классовой принадлежности. Так как студенты колледжа, как правило, принадлежат к среднему или высшему классу, а изучаемые преступники обычно не из этих классов, результаты могут отражать различия между социальными классами, а вовсе не обязательно различия между личностью преступника и законопослушного гражданина. Поэтому группа, состоящая из студентов, не может считаться адекватной контрольной группой.

Пассингам обнаружил также, что большинство исследователей, разъясняющих теорию Айзенка, не выделяло подгруппы преступников. Они просто отбирали заключенных разного типа, составляли опросники, проводили сравнения и делали выводы на основе ответов контрольной группы, зачастую плохо подобранной. Заключенные являются заключенными по целому ряду причин и из‑за целого ряда нарушений. Айзенк признавал это, когда отмечал (1971, р. 289), что «похоже, не все преступления в одинаково высокой степени соотносятся с экстраверсией» и что «некоторые преступники, например рецидивисты типа старый каторжник, в полной мере не обладают социальными навыками, необходимыми для устройства жизни вне тюрьмы, и могут проявлять черты характера, свойственные интровертам». Действительно, многие убийцы и сексуальные насильники в значительной степени проявляют черты интровертов. Поэтому недостаточно того, что исследователи изучают категории преступников, чтобы определить, действительно ли определенные личности соотносятся с определенными преступлениями. В своем обзоре Фаррингтон, Байрон и Ле Блан (Farrington, Biron and LeBlanc, 1982) указывают, что с некоторыми из вышеупомянутых сложностей удается справиться, но многие еще остаются.

В целом уверенность Айзенка в том, что лица преступного и антисоциального поведения должны занять по шкале экстраверсии более высокое место, четко не подтверждается (Passingham, 1972; Allsopp, 1976; Feldman, 1977; Farrington, Biron and LeBlanc, 1982). Результаты особенно противоречивы для взрослых преступников‑мужчин и для несовершеннолетних правонарушителей обоих полов. Тогда как в некоторых работах (например: Price, 1968; Buikhuisen and Hemmel, 1972) сообщается о высоких показателях шкалы экстраверсии для этих двух групп, в других исследованиях представляются свидетельства того, что их показатели даже ниже, чем у обычного населения (см., например: Hoghughi and Forrest, 1970; Cochrane, 1974). Некоторые авторы не обнаружили разницы между заключенными и правонарушителями по сравнению с контрольными группами (например, Little, 1963; Burgess, 1972). В других исследованиях было выявлено, что показатели шкалы Е у насильников по сравнению с преступниками другого профиля очень высоки (Gossop and Kristjansson, 1974). При исследованиях, в которых разделялись характерные черты экстраверсии, отражающие импульсивность, от тех, которые отражают общительность, выявилось, что показатели взрослых заключенных мужского пола по импульсивности были выше, чем у невиновных мужчин, но аналогичные показатели по общительности оказались ниже, чем у невиновных. Это может отражать ошибочную постановку вопроса об общительности применительно к заключенным: пребывание в исправительном заведении не способствует общительности.

Берман и Пейсли (Berman and Paisey, 1984) изучали соотношение антисоциального поведения и личности у осужденных американских подростков мужского пола. Испытуемые были разделены на 2 группы: 30 подростков, обвиненных в изнасиловании или в разбойном нападении, были названы насильственной группой, а другие 30 подростков, обвиненные в имущественных преступлениях без нападения на жертву, – ненасильственной группой. Эти подростки содержались в Центре предварительного заключения для несовершеннолетних преступников округа Дейд (Майами, штат Флорида) в ожидании приговора. Все они были англоязычными белыми. Насильственная группа при сравнении с ненасильственной показала значительно более высокие результаты по всем трем разделам шкалы личности Айзенка – Р, Е и N, особенно по разделу Р.

В работе испанских исследователей Сильвы, Марторелла и Клементе (Silva, Martorell and Clemente, 1986) сравнивались показатели по «Личностному опроснику Айзенка для юношей» у 42 несовершеннолетних преступников мужского пола, содержавшихся в исправительном заведении, и соответствующие показатели 102 законопослушных мальчиков‑подростков. Авторы обнаружили, что показатели по шкалам Р и N были значительно выше в группе обвиненных. Однако вопреки тому, что предполагал Айзенк, показатели шкалы Е были значительно выше у невиновных. В Лондоне Лейн (Lane, 1987) сравнивал «60 учеников, которым были предъявлены обвинения», с «60‑ю учениками, которым не было предъявлено обвинение». У преступной группы были выше показатели по шкале Р, тогда как у законопослушных школьников показатели были выше по шкале N. В обеих группах были одинаковые показатели по шкале Е. Лейн несколько неохотно признает: «Экстраверсия…, которая долго являлась главной темой в теории о расстройствах поведения и преступности, к настоящему времени не способна сохранять главенствующее положение» (р. 805). Более того, показатели по нейротизму были прямо противоположны тому, что предсказывал Айзенк: они оказались выше в группе законопослушных, чем в группе преступников. Лейн заключает: «Решить проблему разногласий можно путем перенесения обсуждения из узкой обусловленной модели в более широкую многофакторную и интерактивную область, которая связывает индивидуальные различия с поведенческим и социологическим анализом».

В вышеупомянутой работе были использованы официальные данные, сравнивающие показатели «Личностного опросника Айзенка» по осужденным правонарушителям с данными по законопослушным гражданам, или показатели одной группы осужденных с показателями другой группы. В некоторых работах не использовали данные о преступниках, официально признанных таковыми, а выводили сведения о преступлениях среди населения в целом по данным, представленным информантами в опросниках. Наиболее известным среди подобных опросников в Великобритании является «Шкала антисоциального поведения» (Antisocial Behavior Scale), разработанная Гибсоном (Gibson, 1967) и переработанная впоследствии Оллсоппом и Фельдманом (Allsopp and Feldman, 1976). Однако те работы, в которых использовалась «Шкала антисоциального поведения», также не подтверждали теории преступности Айзенка. Джеймисон (Jameson, 1980), изучая 1282 учеников средней школы (13–16 лет) из Лондона и его окрестностей, выявил явную корреляцию между лично заявленным антисоциальным поведением и показателями шкалы Р, но корреляция с показателями шкалы N и Е оказалась незначительной или слабой соответственно. Пауэлл и Стюарт (Powell and Stewart, 1983) также изучали английских учеников средней и начальной школы и тоже обнаружили, что лично объявленное антисоциальное поведение сильно связано с показателями по шкале Р, слабо – по шкале Е и незначительно – по шкале N. Подобные результаты сообщаются в работе Rushton and Chrisjohn (1981), в которой изучались канадские студенты.

Результаты исследований, изучающих связь нейротизма и преступного или антисоциального поведения, ясны: связь не подтверждается. Более того, связь между экстраверсией и антисоциальным поведением подтверждается слабо, однако умеренная связь между психотизмом и склонностью к преступлениям все же есть. То, что данные шкалы Е не смогли веско подтвердить гипотезу Айзенка, может отражать слабость его аргумента о том, что большинство преступников являются недостаточно обусловленными. Несмотря на то, что у многих может быть «нечистая совесть», точка зрения слабого обусловливания кажется стишком ограниченной. Точнее было бы предположить, что одни преступники совершали проступки из‑за слабой обусловленности, другие потому, что считали антисоциальное поведение одним из немногих возможных путей чего‑то добиться, а у третьих это было вызвано сочетанием обеих названных или каких‑то еще причин. Многие оказываются за решеткой не из‑за того, что не могут соотносить факт правонарушения с чувством вины или тревожности. Скорее, они попадают в тюрьму за различные преступления, совершенные по разным причинам в разных социальных ситуациях. Так как шкала Е, которая отражает обусловленность, не способна отвечать за все вышеперечисленное, то требуются дополнительные исследования подгрупп заключенных.

В работе Bartol and Holanchock (1979) «Личностный опросник Айзенка» применялся при обследовании 398 заключенных в тюрьме особого режима в штате Нью‑Йорк. 62 % изучаемых были афроамериканцы, 30 % американцы испанского происхождения и 7 % – белые. Исследуемые преступники были разделены на шесть групп в соответствии с приговором: убийство, тяжкие преступления с попыткой убийства, изнасилование и сексуальное домогательство, воровство, кражи со взломом, преступления, связанные с наркотиками. Если заключенный совершал преступления различных категорий, его причисляли к группе наиболее серьезных преступников. Контрольная группа включала посетителей в приемных бюро по найму преимущественно в негритянских и испанских кварталах Нью‑Йорка. Авторы отобрали 187 мужчин, которые согласились ответить на вопросы «Личностного опросника Айзенка». Контрольная группа соответствовала группе преступников по всем показателям: по возрасту, расе, социально‑экономическому положению и профессиональным занятиям.

Во всех шести группах преступников показатели шкалы Е были ниже, чем в контрольной группе, но между подгруппами преступников различия в показателях были весьма значительны. Сексуальные преступники оказались наиболее интровертными, за ними следовали грабители‑взломщики. У воров наиболее сильно проявлялась экстраверсия.

Хотя приведенная выше работа продемонстрировала действенность «Личностного опросника Айзенка» для того, чтобы провести различия в данной конкретной группе преступников, предположение Айзенка об экстраверсии она не подтвердила. Причин для этого было много, но основной оказался культурологический фактор. Заключенные в данном исследовании в основном были из негритянских и испанских кварталов Нью‑Йорка, и многие из них были осуждены за насилие. Айзенк же в основном изучал заключенных белых европейцев, осужденных в большинстве случаев за имущественные преступления. Это наблюдение подчеркивает необходимость учитывать культурные факторы при изучении разнородных представителей преступного мира.

Фаррингтон, Байрон и Ле Блан (1982) нашли некоторое подтверждение теории Айзенка о преступности в своем обзоре литературы, который включал и их собственное исследование антисоциальных личностей Лондона и Монреаля. «Мы пришли к заключению, что кажется маловероятным, чтобы в настоящее время теория Айзенка, разработанные им шкалы для оценки личности или его статьи часто использовались для объяснения правонарушений» (р. 196).

Мы не должны, однако, легко отказываться от теории Айзенка. Авторы достаточно многих работ обращаются к этой теории, чтобы подтвердить свои предположения или выяснить, почему те или иные результаты сомнительны. Связаны ли подобные результаты с разными культурными факторами, разницей в подборе групп для исследования – как групп преступников, так и контрольных групп, – или же причина в выборе вопросов для личностных опросников? Шкала Р также некоторым образом помогает при исследовании как правонарушителей, которым предъявлены обвинения, так и тех, кто лично сообщал о своем преступлении. Эти данные дают основания предполагать, что те люди, которые связаны с антисоциальными или преступными действиями, обычно лишены чувствительности, они агрессивны, импульсивны, жестокосердны, эгоцентричны. Понятно, что этому свойству личности следует посвятить еще много исследований.

Хотя теория Айзенка сейчас почти забыта, в этой работе мы посвятили ей значительное внимание по трем причинам. Во‑первых, потому, что эта теория дает исчерпывающую информацию о роли генетики в антисоциальном поведении. Нам предстоит еще многое узнать из этого опыта, и, возможно, некоторые видоизменения укрепят объяснительные возможности теории. Во‑вторых, теория Айзенка признает взаимодействие окружения – особенно через классическое обусловливание – с особыми свойствами нервной системы. Особенно важно то, что Айзенк обращает внимание на индивидуальные особенности в нервной системе и рассматривает их как биологическую основу личности в целом (Nebylitsyn and Gray, 1972). В криминологии нельзя не учитывать наличия биологических факторов в антисоциальном поведении, даже если эти факторы являются причиной такого поведения лишь у небольшого процента людей. Однако если рассматривать теорию с такой точки зрения, то получается, что избирательное внимание Айзенка к классическому обусловливанию как главному объяснению преступности и его нежелание учитывать другие формы когнитивного процесса и процесса научения может оказаться слабым звеном его теории. Гордон Траслер (Gordon Trader, 1987) отмечает, что и сама концепция обусловленности чревата трудностями и вызывает много споров у современных психологов. Существует даже значительная полемика о значении самого термина, а экспериментальные данные, имеющие целью подтвердить концепцию, сомнительны и противоречивы. И все‑таки теория Айзенка уникальна, так как она представляет одну из немногих попыток со стороны психологов сформировать общую, универсальную теорию криминального поведения.

 

Выводы

 

Понимая, что преступление, как любое другое поведение человека, происходит в результате взаимодействия наследственности, нейрофизиологии и факторов окружения, в данной главе мы рассмотрели изучение темы генетических и биологических свойств личностей, ставших преступниками. Чезаре Ломброзо, пионер в области генетико‑биологической криминологии, утверждал, что существуют «прирожденные преступники», физически отличающиеся от обычных людей и имеющие склонность к антисоциальным поступкам. Теория Ломброзо неоднократно пересматривалась, но в ее основной версии сохранилась идея о врожденных криминальных наклонностях, по крайней мере у некоторых преступников. Вскоре теорию Ломброзо забыли, но она породила другие теории, в которых утверждалось, что факторов для проявления преступления может быть больше, чем только социальные факторы или факторы окружения.

Позднее теоретики изучали отношение телосложения (Кречмер) или типов телосложения (Шелдон) к преступлению. Их исследования и другие работы подтвердили связь этих факторов с преступлением, но сомнительная методология часто мешала определить, является ли эта связь причинной. Остается неизвестным, до какой степени могут влиять на преступное поведение физические свойства, определяемые генетически.

Изучение генетического фактора проводилось также в работах о близнецах и приемных детях. В целом экспериментальные работы выявили высокий процент конкордантности у идентичных близнецов, замешанных в преступлениях, что в некоторой степени подтверждает генетическую предрасположенность.

Однояйцевые близнецы, даже разлученные при рождении, одинаково проявляют себя в преступных действиях. На тему об усыновлении написано мало работ, прежде всего из‑за недоступности фактов. Исследователи в этой области, которые говорят, что их работы поддерживают генетическую точку зрения, напоминают о том, что окружение может стимулировать или подавлять любую врожденную наклонность.

Айзенк предложил теорию о преступлении в виде взаимодействующих сил, рассматривая его как результат воздействия условий окружения (прежде всего через классическое обусловливание) на врожденные свойства нервной системы Суть теории Айзенка заключается в том, что у индивидов с определенным типом нервной системы (интроверты) быстрее вырабатывается обусловленность, то есть они с большей готовностью осваиваются с общественной моралью, чем люди с другими типами нервной системы (экстраверты и амбиверты). Иными словами, интроверты связывают проступок с осуждением гораздо быстрее, чем это делают другие. Некоторые могли бы сказать, что интроверты более совестливы, больше тревожатся перед совершением проступков и сильнее чувствуют себя виновными после их свершения. Однако, эта быстрая ассоциативная и рефлекторная способность может также означать, что интроверты скорее способны проявлять отклоняющееся сексуальное поведение.

Айзенк предполагал, что нейротизм и эмоциональность усиливают привычки, которые в некоторых случаях могут быть антисоциальными. У индивидов с высокой эмоциональностью быстрее вырабатываются антисоциальные привычки, чем у тех, у кого низкая эмоциональность. Психотизм, свойство, которое не удостоилось достаточного внимания исследователей, возможно, связан с некоторыми чертами психопатов и преступников‑рецидивистов.

Ясно, что положения Айзенка нуждаются в значительном пересмотре и усовершенствовании. В современном виде теория имеет недостатки, которые могут оказаться для нее фатальными. Самым явным слабым звеном теории является то, что она опирается на классическое обусловливание, исключая при этом когнитивные факторы и социальное научение. Несмотря на названные проблемы, работа Айзенка представляет собой обширную теорию преступности, которая поддается проверке и продолжает стимулировать исследования в разных странах.

В заключении к главе следует обратить внимание на один момент. Приписывание основной роли в возникновении криминального поведения различным неврологическим нарушениям и функционированию нервной системы очень упрощено. В то время как биопсихологические и нейрофизиологические факторы действительно могут играть некоторую роль в формировании преступного поведения, очень вероятно, что преступное – особенно связанное с насилием – поведение развивается в результате сложного взаимодействия этих факторов с другими, не менее значительными факторами, относящимися к социальному окружению. Тем не менее во многих современных исследованиях затрагивается вопрос о соотношении «насилие и мозг».

 

 

Об агрессии

 

Количество свидетельств долгой истории человеческой агрессии и насилия просто огромно. Последние пять тысяч шестьсот лет письменной истории человечества включают 14 600 войн, т. е. средняя цифра составит более 2,6 войн каждый год (Baron, 1983; Montagu, 1976). Некоторые авторы доказывают, что агрессия, будучи по своей функции инструментальной, помогает выживанию человека. Из многовекового опыта люди научились тому, что агрессивное поведение позволяет получить материальные блага, землю, богатство; защитить собственность и семью, завоевать престиж, статус и власть. На самом деле мы могли бы задуматься о том, что, может быть, человечество смогло выжить благодаря агрессии.

В этой книге агрессии посвящена целая глава, поскольку она – основная составляющая насильственного поведения. Более того, исследуя агрессию, психологи внесли существенный вклад в понимание насилия и преступности. Является ли человеческая агрессия инстинктивной, биологически обусловленной или усваиваемой в процессе научения, или же она является неким комбинированным вариантом этих характеристик? Если агрессия порождается врожденными, биологическими механизмами, то методы контроля, редуцирования или устранения агрессивного поведения будут значительно отличаться от методов, которые могут быть использованы в том случае, если она является продуктом научения.

Различные взгляды на человеческую природу четко представлены в работах теоретиков и специалистов‑исследователей. Некоторые из них полагают, что агрессивное поведение в основном имеет физиологическое и генетически обусловленное происхождение, представляя собой наследие нашего эволюционного прошлого. Эта физиологическая, генетическая концепция подкрепляется внушительной массой данных о том, что объяснения человеческой агрессии можно найти в животном мире. С другой стороны, сторонники теории научения утверждают, что хотя некоторые виды животных могут быть генетически запрограммированы на агрессивное поведение, люди научаются быть агрессивными у своего социального окружения. Сторонники данного подхода тоже предлагают убедительные свидетельства в пользу своей теории. Есть и исследователи, которые занимают двойственную позицию, принимая и отвергая некоторые аспекты двух других подходов.

Если агрессия и насилие являются встроенным генетически запрограммированным аспектом человеческой природы, мы, по мнению Бэрона (Baron, 1983), вынуждены прийти к исключению. Мы должны организовывать среду и общество таким образом, чтобы противодействовать насилию, например незамедлительно применяя аверсивные воздействия (наказания) при каждом по проявлении. А в лучшем случае, оставляя пока в стороне этические и правовые соображения, мы могли рассчитывать на психохирургию, имплантацию в мозг электродов и фармакологический контроль – все эффективные методы редуцирования, если не полного устранения насилия.

Если, с другой стороны, мы считаем, что агрессия представляет собой результат научения и зависит от широкого ряда ситуационных, социальных, средовых переменных, то можно быть более оптимистичными. Агрессия не является неизбежным аспектом человеческой жизни. Определив факторы, решающие главную роль в ее формировании и сохранении, мы будем в состоянии изменять человеческое поведение, манипулируя этими факторами. Существуют, разумеется, как позитивные, так и негативные аспекты человеческой агрессии. Многим людям, которые занимаются соревновательными видами спорта, спортивной охотой, находятся на военной службе, работают в правоохранительных органах и т. д., приходится проявлять агрессию в социально приемлемых формах, и это способствует повышению их качества жизни. В этой главе мы концентрируемся на негативных аспектах агрессии.

Согласно наиболее распространенной трактовке, агрессия у животных отражает биологически запрограммированные в генах механизмы, предназначенные для сохранения вида. У людей с их чрезвычайно развитой и усложненной корой головного мозга важнейшее значение имеют мышление, ассоциации, убеждения и научения, которые становятся основными детерминантами поведения. Теоретики расходятся в оценках того, в какой степени генетическое программирование обусловливает человеческое поведение. Люди агрессивны и склонны к насилию постольку, поскольку животные инстинкты продолжают определять их агрессивное поведение? И если у нас аверсивные побуждения, как считают некоторые ученые, продуцируются подкорковыми структурами мозга (расположенными в «старом» мозге), возможно ли их каким‑то образом изменять? Если нет, то каким образом предотвратить нападение людей друг на друга или убийства? С другой стороны, внутривидовые различия в степени агрессивности свидетельствуют о том, что влияние генетической предрасположенности или биологическая запрограммированность агрессии на человеческое поведение, в лучшем случае, минимальны. После определения агрессии мы вернемся к рассмотрению этих точек зрения.

 

Определение агрессии