Глава пятнадцатая. Три пленника

 

На мексиканском берегу в темноте ночи мы на некоторое время оставим ошеломленного штурмана и расскажем о судьбе трех остальных моряков из экипажа «Звезды Советов». Для этого нам придется вернуться назад и вспомнить утро пятого декабря – то утро, когда с капитанского мостика «Президента» штурман Ирвинг заметил в океане фигуру безжизненного человека.

Приступая к описанию приключений Бакуты, Нины и Андрея, мы тем самым подтвердим существование подводного крейсера «Крепость синего солнца», с которого с помощью Накамуры на рассвете пятого декабря спасся Головин. Трое друзей штурмана остались на дне океана, и в то время как Головин, выбросившись на поверхность океана, лишившись чувств, плыл к огням парохода, они еще крепко спали в душной железной каюте.

Боцман Бакута в это утро проснулся от какого‑то странного предчувствия. Он вскочил с койки и в эту же секунду в каюте вспыхнул свет электрического фонаря. В дверях стоял Накамура. Но еще до этого боцман обнаружил, что койка Головина пуста.

– Где Александр Павлович? – подскочив к Накамуре, встревоженно спросил он.

Японец с печальной улыбкой приложил палец к губам, и смутившийся боцман растерянно оглянулся. Не ошибка ли?

Штурман отсутствовал.

– Где Александр Павлович? – повторил он свой вопрос. – Куда его увели? О да! Я забыл – ты ведь не понимаешь русского языка. «Штурман, – знаками объяснил он, – вот его койка. Где мой штурман?»

Накамура утвердительно кивнул головой в знак того, что он понимает Бакуту.

– Русский, – промолвил он и указал рукой на потолок. – Русский... – И Накамура сделал руками несколько выразительных движений, изображая плывущего человека.

– Плывет!.. – вскричал догадавшийся боцман. – Наш штурман бежал!

Сирена. Японец вздрогнул. Потушив фонарь, он торопливо вложил в руку Бакуты листок бумаги и выскользнул из каюты. Бакута двинулся за ним, как вдруг раздался выстрел, и кто‑то тяжело упал за дверями. В коридоре поднялась беготня, заунывная сирена внезапно оборвалась, и Бакута, застыв на месте, инстинктивно скатал записку и засунул ее в шов своей тельняшки.

Сирена и шум разбудили Нину и Андрея.

– Штурмана нет, – поразился молодой матрос. – Боцман, куда он девался?

Бакута не успел ответить: распахнулась дверь, и в каюту влетел обезумевший от ярости Алендорф.

– Он бежал! – крикнул немец. – Вы ответите за него! Вы... вы... его сообщники!

В просвете распахнутой двери промелькнули фигуры угрюмых солдат. Осторожно пятясь, они несли труп Накамуры.

С диким, злобным криком Алендорф выбежал в коридор. Загромыхал засов, и все стихло. Бакута молчал, раздумывая над тем, что произошло. Он уже хотел рассказать товарищам об удивительном посещении Накамуры и о загадочной записке, как вдруг Андрей заговорил.

– Он бросил нас, – горестно и холодно произнес молодой моряк. – Он... убежал, спасая свою шкуру.

Нина испуганно кинулась к Андрею, но тот порывисто отстранил ее и подошел к боцману.

– Отчего вы молчите? Штурман бежал?

К ужасу Нины, привыкшей к дружбе матроса и боцмана, Андрей еще раз возмущенно и четко повторил:

– И вы прикрываете его! Он трус, ничтожный трус!

Боцман невозмутимо молчал. Но вот наконец он тихо, как будто вместо него говорил кто‑то посторонний, неузнаваемым, безразличным голосом, словно не понимая Андрея, переспросил:

– О ком идет речь? Не понимаю: кто это – он?

– Кто он? Да штурман! Ваш штурман Головин!

– Почему мой? – еще тише проговорил Бакута. – Александр Павлович – наш штурман.

– Кто бы он ни был, но я не хочу его называть своим. Он не товарищ нам. Он бежал!..

– Полундра! На место! – гаркнул боцман, ударив кулаком по стене. – Нина, пока не поздно, спрячь под койку этого пескаря. За одно слово о нашем Александре Павловиче я у любого оторву ноги и выкину за борт!

Нина в отчаянии обхватила боцмана и усадила его на койку. Страх девушки повлиял на старого моряка, и, успокоившись, он презрительно бросил:

– Трусы те, кто хнычет и боится за свою шкуру. Если Александр Павлович ушел, так я, Иван Бакута, верю и говорю: так надо.

– Да, так надо, – решительно повторила за боцманом Нина, – Я тоже верю.

– Молодец, – одобрительно посмотрел на нее Бакута. – Как я вижу, некоторые из моряков напрасно носят штаны.

– Простите его, боцман, – опасливо шепнула Нина и громко сказала: – Не надо ссориться, товарищи. Нас было четверо. Судите сами: если бы появилась возможность бежать одному, конечно, мы бы послали штурмана или боцмана.

– Так думаю и я, – подхватил Бакута, – и я бы в первую очередь послал штурмана.

– К чему же нам троим, близким людям, заводить ссоры? – продолжала Нина. – Вместе спасались в море, и здесь живем и надеемся на свободу только потому, что мы вместе. Как можно нам враждовать?

– Нина, – растроганно сказал боцман, – бери мою руку. Золотая у тебя голова. Клянусь душой, я хотел бы иметь такую дочку.

Разговор оборвался. За пленниками явился конвой из четырех солдат и одного офицера. В просторном, ярко освещенном круглом салоне, куда привели предварительно закованных в стальные наручники моряков, за черным лакированным, ничем не покрытым столом сидели трое японцев в полной парадной форме, с золотым шитьем и с орденами на груди. В центре, положив руки на стол, восседал тучный человек, вместе с Алендорфом встретивший наших друзей в первый день прибытия их на остров. С левого края, вытянувшись во весь рост, стоял Алендорф.

– Перед вами командование крейсера, – сказал морякам начальник конвоя, показывая на свисавшие с потолка флаги. – Вам предлагается подробнейшим образом осветить обстоятельства побега штурмана Головина.

Пленники молчали.

– Советские моряки, – жестко проговорил Алендорф, – я уполномочен предупредить вас: по военным законам, которые должны быть для вас священны, в случае отказа отвечать вы подвергаетесь смертной казни. Отвечайте, боцман Бакута! Отвечайте, матрос Мурашев!

– Не знаю, – пожал плечами Андрей. – Нам ничего не известно.

Алендорф перевел его слова судьям, и тучный японец, видимо командир крейсера, глазами указал на Нину.

– Фрейлейн Нина, что вам известно? – спросил Алендорф.

– Ничего...

– Когда вашу каюту стал посещать Накамура?

– Намерены ли вы, боцман Бакута, что‑либо разъяснить суду?

– Поговорить можно, – согласился боцман. – Если хотите, могу высказаться.

– Говорите. Старайтесь изъясняться короче.

– Хорошо, что предупредили, – заметил боцман, – иначе я могу говорить трое суток без еды. Так вот что вам скажет Бакута. Плаваю я с пятнадцати лет. Подсчитайте: выходит – плаваю без двух годов сорок лет. За свою жизнь я знал Романовых, князей, баронов, пароходчиков, адмиралов и генералов...

– Подсудимый Бакута, вы уклоняетесь от прямого ответа.

– Вовсе нет. Я только хочу узнать от вас, как вы думаете: если я не боялся самодержавия, стану ли я бояться этих...

– Остерегайтесь, подсудимый. Перед вами командир крейсера и высшие чины командного состава...

– Так я же и говорю, – удивился боцман, – я и вспоминаю про могущественных адмиралов, генералов, перед которыми я никогда не трусил.

– Как старому моряку, – прервал Алендорф, – вам бы следовало помнить, что именно ваших адмиралов и генералов разбили японцы.

– Нет, не японцы, – спокойно возразил Бакута, – а мы всем народом нашим разбили своих адмиралов, генералов и офицеров, потом мы разгромили на Дальнем Востоке японцев, на Западе...

– В последний раз предупреждаю: говорите о сути дела.

– Только о сути и говорю. Мало ли кого мы разгромили! А сейчас мы, советские моряки, бессовестно захвачены в неволю и закованы в цепи. Но мы не одиноки. На родине у нас – великая армия, авиация, артиллерия, танки, броневики. Попробуйте сунуться туда – наломают шею, вы это знаете лучше меня. А тут нас трое, и мы в цепях. Если вы не трусы, снимите наручники, и я без авиации покажу вам...

– Замолчите! Суд немедленно прекратит разбор дела, если вы все трое не заявите о своей готовности признаться.

– Кончайте! – неожиданно выступив вперед, запальчиво воскликнул Андрей. – Вы ничего не добьетесь. Знайте, мы помогли бежать штурману...

– Молодец, Андрей! – восторженно сказал боцман. – Трави на полный ход...

– Последнее слово, – поднял руку Алендорф. – Фрейлейн Нина, к вам, как к женщине, командование отнесется со справедливой благосклонностью. Советую вам...

– Нечего мне советовать, – спокойно заявила Нина. – Товарищи высказались. Я так не умею, как боцман, но я... не побоюсь и умру, как и мои товарищи. Не тратьте время!

Помрачневший Алендорф отошел к столу и через минуту, не глядя на пленников, объявил:

– Всех расстрелять!