Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской. Середина апреля 19801

Середина апреля 19801

 

Дорогая Лидия Корнеевна!

В один день получил я два сообщения о вечере памяти М.С. — от Вас и от Ники. Это и радостно, и горько за нее, за обычную судьбу русского поэта.

Недавно я подбивал Толю Гелескула написать о М.С. для тартуских ученых записок. Наверное, его выступление — готовая статья.

Но если он не напишет, напишу я. Ведь о М.С. ничего не написано. И нельзя отдавать это дело только будущим историкам литературы. Они, может, и толковее напишут, но отдаленней, и в какой-нибудь ряд будут ее вставлять. Наверное, рядом с Ахматовой.

Нет поэта более чистого, чем М.С., высокогорного. Даже А.А. и та «замутненнее».

А Т. Я[кобсон] — да! — ему бы о ней и сказать.

Как Ваша аритмия? Как Люша? Окончились ли «авралы»? Как прошел день Корнея Ивановича?

Книгу о рифме я сдал. Теперь она год будет валяться в редакции. Еще отправил небольшую рукопись в Таллин: местное издательство собирается выпустить небольшую книжку моих эстонских стихов и переводов с эстонского.

С переводами я решил сделать перерыв — так они обрыдли. Рифмы уже в голову не лезут.

Пытаюсь читать, но глаза быстро начинает резать.

Все же прочитал прекрасные «Заметки о русском» Лихачева в «Новом мире». А сейчас перечитываю «Мастера и Маргариту». Читаю медленно, испытывая физическое удовольствие от того, как написано.

У нас весна. Было солнечно и морозно. Теперь хмуро. И все же свежо, хорошо. Птицы уже поют весенние.

Вообще же для меня весна всегда пора томительная. И редко что-нибудь получается.

Будьте здоровы. Всего Вам доброго.

Не сердитесь на машинку.

Ваш Д.С.

1 Пометка Л.К.: получено 18.4.80.

 

Л.К. Чуковская — Д.С. Самойлову

Апреля 1980

 

23/IV 80

Дорогой Давид Самойлович.

Теперь уже состоялся и в Ленинграде вечер Марии Сергеевны. А сегодня — сейчас — поминают ее (судя по билету, присланному мне Левоном1) — поминают ее в Еревани. Надеюсь, читают там не только переводы.

О вечере ленинградском (16/IV) я с пристрастием допрашивала Нику и Нину Мих[айлов]ну2 и одного моего ленингр[адского] приятеля. По-видимому, он был гораздо лучше, чем в Москве в ЦДЛ, но беднее, чем в Москве в Университете. Без Гелескула. И стихов читали мало — воспоминаний и рассуждений было больше, чем стихов.

Конечно, напишите Вы о ней непременно. Гелескул своим чередом, а Вы — своим. Сами же говорите, что о ней ничего не написано. Вот и напишите. Это верно, что она самая высокогорная. А на Ахматову, мне кажется, она просто ничем не похожа. Ну, обе женщины и обе «классики». Только и всего.

Я получила Ваши стихи Т[арковско]му, спасибо. Они сильные. «…вырастили стих» — великолепно. А вот последние 4 строки мне не кажутся удачей. 1) «стихия» слишком близко стоит к «стиху»; 2) в последней строке «я» проглатывается, а ведь «я» — persona grata — не должно проглатываться… Быть может, я пишу вздор — проверьте. Кроме того, в этом случае мне не по душе неточность рифмы: «стихии — Марию». Тут хочется полноты звука. А вообще стихотворение прекрасное, я сразу его запомнила наизусть, как молитву3.

 

Спит, как младенец, в колыбели…

Благослови ее Господь!

 

Да, как было бы хорошо жить, если бы верить, что на том свете каждый получит отраду — каждый, кто заслужил. Тогда верилось бы, что ей сейчас отрадно.

Вы спрашиваете, как прошел день К.И. «Объективно говоря» — хорошо. Т. е. в смысле «программы». Была интересная выставка — книги с надписями Корнею Ивановичу — Розанов, Ахматова, Блок, Гумилев, Ходасевич и др.; Л[юша] читала отрывки из его записей о Чехове, а Кл[ара] Изр[айлевна] — из писем. Был и голос К.И. — он в детском саду… «Субъективно же» невыносимы мне и Л[юше] эти дни. В комнату, вмещающую 20 человек, можно искусно всадить 45, но не 60, кот[ор]ые, к тому же, являются когда кому хочется. Хозяева все время в судорогах, п[отому] ч[то] 80-летнему Каверину негде сесть и он стоит, а кому-то дали торт, но не дали ложки — и т. д. Потом, ночью, все это снова и снова наезжает на меня, и я терзаюсь всеми содеянными неприличиями. Кому-то я не успела слова сказать, с кем-то не простилась, кого-то не устроила в машину (которой у меня нет)… Но потом вспоминаю, что хорошо читали стихи Инна Львовна и Семен Израйлевич4, что их прекрасно слушали и что, может быть, кому-то это надо, раз 2 раза в год непременно приходят 60 человек.

А стоит это очень много сил — Люше, Фине, Кларе — и почему-то мне, хотя я не делаю ровно ничего, а только сижу, заткнутая в угол, и не понимаю, кто вошел, кто вышел. (Вижу я только тех 4-х человек, кот[орые] сидят возле.)

В 1982 г. — столетие со дня рождения К.И. Ни одно изд[атель]ство не готовит ни одной взрослой книги; Литфонд не собирается чинить дачу; Союз не собирается устанавливать доски ни в Л[енингра]де (прожил 20 лет), ни в Москве (30).

Наверное, в этом виновата я.

Л. Ч.

1 Левон Мкртчян (1933–2000), критик, переводчик, ученик М.С. Петровых.

2 Нина Михайловна Коптелова, знакомая А.А. Якобсона.

3 Речь идет о стихотворении Д. Самойлова «Арсению Тарковскому» («Мария Петровых да ты…»). Последняя, 4-я строфа «И я теперь, когда живу / По воле внутренней стихии, / Тебя, Арсений, и Марию / К себе на помощь я зову», о которой пишет Л. К., при публикации автором снята (см.: Давид Самойлов. Избранные произведения: В 2 т. Т. 2. М.: Худож. лит., 1989, с. 398).

4 Упомянуты поэты Инна Львовна Лиснянская и ее муж Семен Израилевич Липкин (1911–2003).