VII. Массовые репрессии в отношении военных кадров

Как отмечалось выше, решения февральско-мартовского Пленума ЦК ВКП(б) 1937 года, требования Сталина и Молотова о «проверке» военного ведомства, выступления Сталина и Ворошилова в июне 1937 года на расширенном заседании Военного Совета при Наркоме обороны были восприняты органами НКВД как прямая директива по массовой чистке кадров армии и флота от имевшихся якобы там вредителей, шпионов и изменников.

Для осуществления этого коварного замысла был активно использован прошедший в июне 1937 года на основе сфабрикованных материалов судебный процесс над руководящими деятелями Красной Армии Тухачевским, Якиром, Уборевичем и другими. Невзирая на заслуги перед партией, государством и народом, арестам в 1937–1938 гг. были подвергнуты видные военачальники, командиры и политработники. Все они обвинялись в принадлежности к военно-фашистскому заговору, правотроцкистским и другим антисоветским организациям.

Арестованные по делу о военно-фашистском заговоре Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Фельдман, Примаков, Эйдеман, Путна, а также некоторые другие военачальники, будучи сломленными пытками, истязаниями, а некоторые уговорами и обещаниями сохранить жизнь, были вынуждены подписать ложные показания, в которых десятки, сотни лиц из числа командного и начальствующего состава Красной Армии перечислялись как заговорщики.

Лица из командно-начальствующего состава Красной Армии, на которых были получены вымышленные показания об их антисоветской деятельности, как правило, сразу же арестовывались. В результате применения к ним тех же незаконных методов от них добивались подписания протоколов допросов, в которых они в свою очередь оговаривали в преступной деятельности еще более широкий круг военнослужащих Красной Армии. Все это и вело к невиданному размаху арестов и репрессий.

Уже через девять дней после суда над Тухачевским были арестованы как участники военного заговора 980 командиров и политработников, в том числе 29 комбригов, 37 комдивов, 21 комкор, 16 полковых комиссаров, 17 бригадных и 7 дивизионных комиссаров.

С ведома и разрешения Сталина органы НКВД по отношению к арестованным широко применяли физические меры воздействия, шантаж, провокации и обман, в результате чего добивались ложных показаний о «преступной деятельности» целого ряда видных военных работников, находившихся на свободе. Показания многих арестованных направлялись Сталину, который единолично, без какого-либо разбирательства, решал вопрос об аресте невинных людей.

Так, например, ознакомившись с протоколом допроса от 5 августа 1937 года арестованного зам. нач. Разведуправления РККА Александровского, Сталин написал Ежову:

«Арестовать: 1) Каширина. 2) Дубового. 3) Якимовича. 4) Дорожного (чекист). 5) и других (см. показания)».

В этом протоколе отметки «арестовать», «взять» были Сталиным сделаны против 30 фамилий.

При ознакомлении с протоколом допроса арестованного командующего войсками Харьковского военного округа командарма II ранга Дубового, который со слов других лиц назвал ряд военачальников, якобы состоявших в заговоре, Сталин единолично дал прямое указание об аресте 18 командиров, в числе которых были: командир корпуса Погребной, командиры авиационных и танковых бригад Бахрушин, Коган, Зима, Евдокимов и Карев, руководящие работники штабов Киевского и Харьковского военных округов.

В 1937 году был необоснованно арестован редактор газеты «Красная Звезда» армейский комиссар 2 ранга Ланда. На допросах в НКВД под воздействием истязаний Ланда вынужден был дать о себе ложные показания и оговорить 90 человек руководящих политработников Красной Армии, которые якобы входили в состав военного заговора. В числе заговорщиков он назвал почти всех руководящих сотрудников редакции газеты «Красная Звезда», ряд членов военных советов округов, начальников политорганов, редакторов окружных газет. Назвал Ланда в числе заговорщиков и заместителя начальника Генштаба РККА Мерецкова.

Сталин, ознакомившись с протоколом допроса Ланды от 11 ноября 1937 года, написал на нем следующее:

«т. Смирнову (ПУР) и Щаденко.

Обратите внимание на показание Ланды. Видимо, все отмеченные (названные) в показании лица, пожалуй, за исключением Мерецкова и некоторых других — являются мерзавцами».

Почти все названные в показаниях Ланды лица были арестованы и осуждены.

Ежов 25 сентября 1937 г. сообщил Сталину о показаниях арестованного Акопова (секретарь ЦК КП Азербайджана), который назвал в числе шпионов многих военных. На письме Ежова Сталин написал:

«Тов. Ежов. Надо немедля арестовать всех названных Акоповым армян-военных (см. в тексте). И. Сталин».

В декабре 1937 года Ежов направил Сталину сообщение начальника Ростовского УНКВД, в котором приводились показания бывшего командира казачьего корпуса Косогова И.Г. (перед арестом он работал заместителем инспектора кавалерии РККА). На этом письме Сталин написал:

«т. Ежову. Нужно арестовать всех отмеченных Косоговым лиц. И. Ст.».

Значительное число военачальников было арестовано также и с санкции Ворошилова.

Так, 28 мая 1937 года НКВД СССР составил список работников Артуправления РККА, на которых имелись показания арестованных как на участников военно-троцкистского заговора. В этот список были включены помощник начальника Артиллерийского управления РККА комбриг Железняков и многие другие, всего 26 командиров Красной Армии. На списке имеется резолюция Ворошилова:

«Тов. Ежову. Берите всех подлецов. 28.V.1937 года. К. Ворошилов».

В августе 1937 года из Наркомата обороны Союза ССР в НКВД СССР было направлено следующее письмо об аресте ряда видных руководящих военных работников:

«Сообщаю резолюцию Народного Комиссара Обороны СССР на справках Леплевского:

1. О зам. нач. политуправления КВО корпусном комиссаре Хорош М.Л.

“Арестовать. К.В.”.

2. О командире-комиссаре 1-го кав. корпуса комдиве Демичеве

“Арестовать. К.В.”.

3. О начальнике отдела связи КВО комбриге Игнатовиче Ю.И.

“Арестовать. К.В.”.

4. О командире 7-го кав. корпуса комдиве Григорьеве П.П.

“Арестовать. К.В.”.

5. О командире 58-й СД комбриге Капцевиче Г.А.

“Арестовать. К.В.”.

6. О начальнике 2-го отдела штаба КВО полковнике Родионове М.А.

“Арестовать. К.В.”.

В данном случае без какого-либо разбирательства Ворошиловым были приняты решения об аресте 142 руководящих военных работников.

Активное участие в решении вопроса об арестах командиров и видных руководящих военных работников принимали в 1937–1938 годах начальник управления НКО по начсоставу Щаденко, начальник Главного политического управления РККА Мехлис, заведующий ОРПО ЦК ВКП(б) Маленков.

В декабре 1937 и январе 1938 гг. НКВД СССР направил представление на имя Ворошилова об аресте ряда военачальников, в числе которых были член Военного совета Сибирского военного округа Юнг Н.А., член Военного совета Северо-Кавказского военного округа Сидоров, старший инспектор политуправления РККА дивизионный комиссар Индриксон Я.Г., зам. начальника политуправления СКВО корпусной комиссар Битте А.М., член Военного совета Уральского ВО Тарутинский А.В. и другие. На этих документах имеются резолюции Щаденко, Мехлиса и Маленкова об аресте названных выше лиц. Все они были арестованы и затем необоснованно осуждены.

В архивных материалах НКВД СССР и Наркомата обороны СССР нет точных статистических данных о числе арестованных военнослужащих за 1937–[19]38 гг. Однако некоторые документы дают возможность определить размах этих репрессий в отношении военнослужащих.

Так, в справке Управления кадров РККА от 19 сентября 1938 года, направленной заместителю наркома обороны Щаденко, указано, что число уволенных из армии офицеров в 1937–[19]38 годах составило 36 761 человек. В другом документе — «Справке-докладе о накоплении командных кадров РККА» от 21 марта 1940 года — говорится, что «за 1937–1938 годы в связи с чисткой армии было арестовано, исключено из партии и таким образом выбыло из РККА — 35 000, в том числе 5000 политсостава». Среди репрессированных были 3 заместителя наркома обороны, нарком Военно-Морского Флота, 16 командующих войсками военных округов, 25 их заместителей и помощников, 5 командующих флотами, 8 начальников военных академий, 25 начальников штабов округов, флотов и их заместителей, 33 командира корпуса, 76 командиров дивизий, 40 бригадиров бригад, 291 командир полка, 2 заместителя начальника Политуправления РККА, начальник Политуправления ВМФ и ряд других видных политработников.

Из девяти военных работников (Ворошилов, Гамарник, Якир, Блюхер, Булин, Тухачевский, Егоров, Буденный и Уборевич), избранных 17-м съездом ВКП(б) в состав Центрального комитета партии, семь человек в 1937–1938 гг. были объявлены врагами народа, участниками «военного заговора», и только Ворошилов и Буденный сохранили свое положение, хотя на Буденного органы НКВД тоже сфабриковали показания о принадлежности его к «заговору».

Среди членов ЦИК СССР, избранных на VII Всесоюзном съезде Советов, было 36 видных командиров и армейских политработников. Из этого числа 30 человек в 1937 г. были объявлены «врагами народа».

Из 108 членов Военного совета при НКО СССР к ноябрю 1938 года сохранилось от прежнего состава только 10 человек.

О характере и размерах репрессий, постигших командный, политический и другой начальствующий состав Красной Армии, говорил Ворошилов на заседании Военного совета при Народном Комиссариате Обороны Союза ССР 29 ноября 1938 года.

«Когда в прошлом году, — заявил он, — была раскрыта и судом революции уничтожена группа презренных изменников нашей Родины и РККА во главе с Тухачевским, никому из нас и в голову не могло прийти, не приходило, к сожалению, что эта мерзость, эта гниль, это предательство так широко и глубоко засело в рядах нашей армии. Весь 1937 и 1938 годы мы должны были беспощадно чистить свои ряды, безжалостно отсекая зараженные части организма, до живого, здорового мяса, очищались от мерзостной предательской гнили…

Вы знаете, что собою представляла чистка рядов РККА… Чистка была проведена радикальная и всесторонняя… с самых верхов и кончая низами… Поэтому и количество вычищенных оказалось весьма и весьма внушительным. Достаточно сказать, что за все время мы вычистили больше 4 десятков тысяч человек. Эта цифра внушительная. Но именно потому, что мы так безжалостно расправлялись, мы можем теперь с уверенностью сказать, что наши ряды крепки и что РККА сейчас имеет свой до конца преданный и честный командный и политический состав».

Заявление Ворошилова относительно характера чистки армии являлось безответственным. Он клеветал на военнослужащих, называя их изменниками, скрыл от партии подлинную причину массовых репрессий, являясь сам одним из основных виновников этой трагедии.

а) Фабрикация обвинений на Блюхера, Белова, Каширина, Алксниса, Дыбенко, Егорова, Федько и Ковтюха.

Ранее указывалось, что для судебного рассмотрения дела о так называемом военно-фашистском заговоре было создано под председательством Ульриха Специальное судебное присутствие Верховного суда Союза ССР, в состав которого вошли крупнейшие деятели Советских вооруженных сил. Блюхер В.К., Белов И.П., Каширин Н.Д., Дыбенко П.Е., Алкснис Я.И., входившие в состав этого судебного присутствия, после суда над советскими военачальниками во главе с Тухачевским сами разделили их участь — были обвинены в участии в этом же заговоре и по сфальсифицированным материалам осуждены к расстрелу.

Вот некоторые данные об этих лицах и их участи.

БЛЮХЕР Василий Константинович, 1889 года рождения, русский, член КПСС с 1916 года, маршал Советского Союза, командующий Особой Краснознаменной Дальневосточной Армией, арестован 22 ноября 1938 года.

В начале следствия Блюхер в приписываемых ему обвинениях виновным себя не признавал. Тогда против него были использованы ложные показания, полученные 10 сентября 1938 года от арестованного заместителя наркома обороны Федько И.Ф. Между ним и Федько 28 октября 1938 года была проведена очная ставка, на которой Федько заявил:

«Преступные атисоветские связи с Блюхером я установил в ноябре 1935 года, когда работал Военный совет».

Эти и другие вымышленные показания Федько Блюхер на очной ставке отрицал, заявив:

«Как Вам не стыдно, Федько. Все, что сказал Федько, я категорически отрицаю».

В этот же день, 28 октября 1938 года, была проведена очная ставка между Блюхером и арестованным членом Военного совета ОКДВА комкором Хаханьяном Г.Д. На очной ставке Блюхер отрицал утверждения Хаханьяна об антисоветской заговорщической деятельности. Допрос Блюхера и очные ставки с Федько и Хаханьяном проводил Берия, являвшийся в то время заместителем наркома внутренних дел СССР.

После того как проведенные очные ставки желаемых результатов не дали, Блюхер подвергся страшным избиениям, мучительным пыткам. Гр-ка Русаковская И., которая в 1938 году содержалась в тюрьме с женой Блюхера — Кольчугиной-Блюхер, сообщила:

«Из бесед с Кольчугиной-Блюхер выяснилось, что причиной ее подавленного настроения была очная ставка с бывшим маршалом Блюхером, который, по словам Кольчугиной-Блюхер, был до неузнаваемости избит и, находясь почти в невменяемом состоянии, в присутствии ее… наговаривал на себя чудовищные вещи… Я помню, что Кольчугина-Блюхер с ужасом говорила о жутком, растерзанном виде, который имел Блюхер на очной ставке, бросила фразу: “Вы понимаете, он выглядел так, как будто побывал под танком”».

Бывший начальник санчасти Лефортовской тюрьмы НКВД СССР Розенблюм в 1956 году сообщила в КГБ при Совете Министров СССР, что в конце 1938 года она оказывала медицинскую помощь находившемуся под стражей Блюхеру. На лице Блюхера имелись кровоподтеки, около глаза был огромный синяк. По заявлению Розенблюм, удар по лицу был настолько сильным, что в результате этого образовалось кровоизлияние в склеру глаза, и склера глаза была переполнена кровью.

В целях получения показаний о «преступной» деятельности Блюхер подвергался обработке во время нахождения в камере внутренней тюрьмы НКВД СССР. Вместе с ним в камеру был помещен арестованный начальник Управления НКВД по Свердловской области Дмитриев, имевший до ареста большой опыт по фальсификации дел. По заданию Берия он применял различного рода провокации с единственной целью — склонить Блюхера к самооговору. Дмитриев действовал уговорами, угрозами и шантажом, что видно из их беседы, записанной с помощью оперативной техники. Из этой записи также видно, что Блюхер подвергался избиениям и провокационной обработке со стороны Берия.

Вот, например, какой разговор между Блюхером и Дмитриевым, выступавшим в роли внутрикамерного агента, происходил 26 октября 1938 года:

Блюхер: Физическое воздействие… Как будто ничего не болит, а фактически все болит. Вчера я разговаривал с Берия, очевидно, дальше будет разговор с Народным комиссаром.

Агент: С Ежовым?

Блюхер: Да, ой не могу двигаться, чувство разбитости.

Агент: Вы еще одну ночь покричите, и будет все замечательно.

Когда Блюхер возвратился с очередного допроса, дежурный из надзорсостава предупредил его, что он подлежит отправке в Лефортово.

Деж.: Приготовьтесь к отъезду, через час вы поедете в Лефортово.

Блюхер: С чего начинать?

Деж.: …Вам тов. Берия сказал, что от вас требуется, или поедете в Лефортово через час. Вам объявлено? Да?

Блюхер: Объявлено… Ну вот я сижу и думаю. Что же выдумать? Не находишь даже.

Агент: Вопрос решен раньше. Решение было тогда, когда вас арестовали. Что было для того, чтобы вас арестовать? Большое количество показаний. Раз это было — нечего отрицать. Сейчас надо найти смягчающую обстановку. А вы ее утяжеляете тем, что идете в Лефортово.

Блюхер: Я же не шпионил.

Агент: Раз люди говорят, значит, есть основания…

Блюхер: Я же не шпион.

Агент: Вы не стройте из себя невиновного. Можно прийти и сказать, что я подтверждаю и заявляю, что это верно. Разрешите мне завтра утром все рассказать. И все. Если вы решили, то надо теперь все это сделать…

Блюхер: Меня никто не вербовал.

Агент: Как вас вербовали, вам скажут, когда завербовали, на какой почве завербовали. Вот это и есть прямая установка…

Блюхер: Я могу сейчас сказать, что я был виноват.

Агент: Не виноват, а состоял в организации…

Блюхер: Не входил я в состав организации. Нет, я не могу сказать…

Агент: Вы лучше подумайте, что вы скажете Берия, чтобы это не было пустозвоном… Кто с вами на эту тему говорил? Кто вам сказал и кому вы дали согласие?

Блюхер: Вот это письмо — предложение, я на него не ответил. Копию письма я передал Дерибасу.

Агент: Дерибас донес… Вы должны сказать.

Блюхер: Что я буду говорить?

Агент: Какой вы чудак, ей-богу. Вы знаете (называет непонятную фамилию). Три месяца сидел в Бутырках, ничего не говорил. Когда ему дали в Лефортово — сразу сказал…

Блюхер: Что я скажу?

Агент: …Вы меня послушайте, я вас считаю японским шпионом, тем более что у вас такой провал. Я вам скажу больше, факт, доказано, что вы шпион. Что, вам нужно обязательно пройти камеру Лефортовской тюрьмы? Вы хоть думайте.

Из дальнейшей записи видно, что Блюхер ввиду нежелания дать ложные показания был направлен в Лефортовскую тюрьму.

Во время пребывания в Лефортовской тюрьме Блюхер подвергся жестоким истязаниям, которые к нему применялись при личном участии Берия. Так, бывший замначальника Лефортовской тюрьмы, член КПСС Харьковец в 1957 году сообщил:

«Применение физических методов воздействия при допросах заключенных началось при Ежове, который лично подавал пример следователям. Узаконилось это и широко стало применяться при Берия. Я однажды лично был свидетелем, как он с Кобуловым в своем кабинете избивали резиновой дубинкой заключенного Блюхера».

О творившемся беззаконии написал в 1957 году бывший начальник Лефортовской тюрьмы член КПСС Зимин:

«Часто на допросы приезжали и наркомы НКВД, как Ежов, так и Берия, причем и тот, и другой также применяли избиение арестованных. Я лично видел — Ежов избивал арестованную Каплан, как Берия избивал Блюхера, причем он не только избивал его руками, но с ним приехали какие-то специальные люди с резиновыми дубинками, и они, подбадриваемые Берия, истязали Блюхера, причем он сильно кричал: “Сталин, слышишь ли ты, как меня истязают?”. Берия же в свою очередь кричал: “Говори, как ты продал Восток”».

В результате издевательств и насилия, применяемых Берия и его сподручными к Блюхеру, он вынужден был оговорить себя и заявить о связях с правотроцкистской организацией.

Во время нахождения под стражей 9 ноября 1938 года Блюхер умер.

Как указано в акте судебно-медицинского исследования трупа, причиной смерти явилась закупорка легочной артерии тромбом, образовавшимся в венах таза.

О смерти Блюхера было сообщено Сталину, однако он не принял мер к выяснению обстоятельств расследования его дела и действительных причин смерти Блюхера, а дал указание подвергнуть тело кремации. Бывший сотрудник НКВД СССР Головлев в 1963 году сообщил:

«В нашем присутствии Берия позвонил Сталину, который предложил ему приехать в Кремль. По возвращении от Сталина Берия пригласил к себе Меркулова, Миронова, Иванова и меня, где он нам сказал, что Сталин предложил отвезти Блюхера в Бутырскую тюрьму для медосвидетельствования и сжечь в крематории».

Блюхер с 1917 года находился на командных постах Советской Армии, известен как легендарный полководец Гражданской войны, награжден четырьмя орденами боевого Красного Знамени, которые имеют № 1, 10, 11 и 45, орденом Красной Звезды № 1, двумя орденами Ленина. На XVII съезде партии Блюхер был избран кандидатом в члены ЦК КПСС. Реабилитирован Блюхер в 1956 году.

БЕЛОВ Иван Панфилович — командующий войсками Белорусского военного округа, командарм 1-го ранга, был арестован 7 января 1938 года.

Как видно из объяснений бывшей стенографистки НКВД СССР Тимофеевой, Белов в ее присутствии допрашивался лично Сталиным в здании ЦК ВКП(б), но тогда он виновным себя ни в чем не признал. После этого Белову 7 января 1938 года в присутствии Сталина, Молотова, Ворошилова и Ежова была дана очная ставка с арестованным заместителем начальника Политуправления РККА Булиным и начальником Разведупра РККА Урицким, которые «изобличали» его в антисоветской деятельности. Белов вновь отрицал вину, однако на следующий же день под воздействием истязаний, угроз, шантажа и обещаний он вынужден был написать следующее заявление:

«Я вчера во время очной ставки совершил новое тяжелое преступление, обманув руководителей Советского правительства. Мне особо тяжело писать об этом после того, как я имел полную возможность в присутствии Сталина, Молотова, Ворошилова и Ежова честно раскаяться и рассказать всю правду, как бы тяжела она ни были, о моей преступной деятельности против Родины и советского народа».

Имеющиеся материалы показывают, что это заявление Белова является самооговором, а очные ставки в присутствии членов правительства — один из способов использования заключенного для ложного самооговора и необоснованных обвинений других лиц. Говоря об этих очных ставках, заместитель наркома внутренних дел Фриновский, будучи в 1939 году арестованным, писал:

«Как подготовлялись арестованные к очным ставкам и особенно к очным ставкам, которые проводились в присутствии членов правительства?

Арестованных готовили специально… По существу происходил сговор и репетиция предстоящей очной ставки. После этого арестованного вызывал к себе Ежов или делал вид, что он случайно заходил в комнату следователя, где сидел арестованный, и говорил с ним о предстоящей ставке, спрашивал — твердо ли он себя чувствует, подтвердит ли, и между прочим вставлял, что на очной ставке будут присутствовать члены правительства… Как пример можно привести подготовку очной ставки Урицкого (начальник Разведупра) с Беловым (командующий Белорусским военным округом). Урицкий отказался от показаний на Белова при допросе его Ежовым. Не став с ним ни о чем разговаривать, Ежов ушел, а спустя несколько минут Урицкий через Николаева извинился перед Ежовым и говорил, что он “смалодушничал”».

В личной записной книжке Ежова, хранящейся в архиве ЦК КПСС, имеется пометка о необходимости избиения арестованного Урицкого. Это было основной причиной того, почему Урицкий дал ложные показания в отношении Белова. Ложными являются и показания Булина об антисоветской деятельности Белова, которые он дал 3 января 1938 года, а затем их подтвердил на очной ставке с Беловым 7 января 1938 года в присутствии Сталина и других членов Политбюро ЦК ВКП(б). Об этом 24 июня 1938 года Булин прямо заявил на допросе:

«В контрреволюционной организации и в антисоветском военном заговоре я не состоял. Мои показания от 3 января 1938 года вымышленные… Меня мучает совесть, что я оклеветал себя и честных, преданных партии людей».

28 июня 1938 года была повторно произведена очная ставка между Булиным и Беловым, причем Булин на очной ставке заявил о том, что он оклеветал себя и Белова. Белов же, доведенный к тому времени истязаниями до отчаяния, признал, что он и Булин занимались совместной преступной деятельностью. Булин, отвергая это, заявил:

«В своих показаниях я оклеветал себя и Белова… Никогда никаких антисоветских разговоров с Беловым не было… Он говорит неправду, так же как я сам себя оговорил и других, о чем я уже сделал заявление Правительству».

На судебном заседании Белов заявил, что хочет сделать важное сообщение Сталину, однако он был лишен этой возможности. Бывший начальник Особого отдела НКВД СССР Федоров, арестованный в 1939 году, по этому поводу писал:

«Белов на Военной коллегии вручил прокурору записку о том, что он имеет заявление И.В. Сталину государственной важности… При расстреле Белова, Ткалуна и других присутствовал лично нарком Ежов, он каждого спрашивал, нет ли чего сказать. Белов ответил, что нет, теперь уже здесь нечего».

Арестованный в 1938 году сотрудник НКВД СССР Шапиро об этом показал:

«После заседания Военной коллегии Белов (быв. команд. Белорусск. воен. округом) подал через председателя суда Ульриха заявление на имя тов. Сталина, в котором он просил уделить ему несколько минут для передачи чрезвычайно важного сообщения государственного значения».

Как сообщил далее Шапиро, Ежов срочно потребовал из Военной коллегии это заявление Белова и оставил его у себя, не доложив о нем Сталину. Белов же в день вынесения приговора был расстрелян. Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 26 ноября 1955 года Белов И.П. посмертно реабилитирован.

КАШИРИН Николай Дмитриевич — командарм 2-го ранга, член КПСС с 1918 года, был арестован 19 августа 1937 года. До ареста Каширин был начальником Управления боевой подготовки РККА. Как уже отмечалось, указание об аресте Каширина было дано лично Сталиным.

23 августа 1937 года Каширин под принуждением написал заявление на имя Ежова, в котором признавал свое участие в антисоветском правотроцкистском заговоре. В феврале 1938 года от него было получено заявление о том, что маршал Советского Союза Егоров возглавлял военную группировку правых, проводившую подрывную работу в контакте с «военным заговором» Тухачевского. В числе участников группировки правых Каширин, со слов Егорова, назвал Буденного, Белова, Дыбенко, Халепского и других.

В целях изобличения Егорова в принадлежности к антисоветской организации 26 февраля 1938 года Каширину в присутствии Молотова и Ворошилова была дана очная ставка с Егоровым, который еще не был арестован.

На этой очной ставке, вопреки ожиданиям получения изобличающих Егорова показаний, Каширин сделал заявление о том, что сам он не был участником какой-либо антисоветской организации, что в застенках НКВД содержится много невинных командиров, которые под воздействием репрессий дают ложные показания, и что его показания в отношении Егорова ложны. Тогда же Каширин заявил Ворошилову:

«Не верьте ничему, что бы я ни писал в своих дальнейших показаниях».

Следствие по делу Каширина вел сотрудник Особого отдела НКВД СССР Ушаков, известный как грубый фальсификатор, применявший зверские приемы при расследовании ряда дел (21 января 1940 года осужден к расстрелу). Будучи в 1939 году арестованным, Ушаков на очной ставке с арестованным Фриновским подтвердил тот факт, что Каширин в присутствии Молотова и Ворошилова заявил об избиениях невинно арестованных советских командиров:

«Каширин заявил, что никакого военного заговора нет, арестовывают зря командиров. Я вам говорю это, как заявил Каширин, не только от своего имени, но по камерам ходят слухи от других арестованных, что вообще заговора нет. На вопрос Ворошилова Каширину, почему же вы дали такие показания, Каширин ответил, указывая на меня, что он меня припирает показаниями таких людей, которые больше, чем я. При этом он добавил, что на двух допросах его били».

Об этом же факте рассказал на допросе и Фриновский:

«Было решено, — говорил он, — устроить очные ставки ряду арестованных, которые давали показания на Егорова, в частности и Каширину с Егоровым, который еще не был арестован.

Эта очная ставка должна была проводиться Ежовым в присутствии Молотова и Ворошилова в кабинете у Ежова. Первым был вызван Каширин. Егоров уже сидел в кабинете. Когда Каширин вошел и увидел Егорова, он попросил, чтобы его выслушали предварительно без Егорова. Егорова попросили выйти, и Каширин заявил, что показания на Егорова им были даны под физическим воздействием следствия, в частности находящегося здесь Ушакова».

Сообщение Каширина об истязаниях, которым подвергаются военные, было оставлено без внимания, а сам Каширин был вновь подвергнут избиениям. В результате 3 апреля 1938 года он написал письмо Ежову, в котором свое заявление на очной ставке с Егоровым осудил как провокационное. Он вновь подтвердил свои показания о своей принадлежности к военному заговору. В этом заявлении Каширин вынужден был написать следующее:

«Прошло уже больше месяца с того момента, когда я 26 февраля с.г. сделал Вам и находящемуся у вас в кабинете Народному комиссару Обороны Советского Союза маршалу Ворошилову К.Е. провокационное заявление, направленное на дискредитацию органов НКВД… Мое провокационное заявление о том, что я не являюсь участником заговора, а в НКВД существует застенок, в котором содержится много невинных командиров, не было случайным и неожиданным. Наоборот, оно сложилось у меня уже давно и вытекало из моего непримиримого враждебного отношения к Советской власти…

Но вот когда 26 февраля с.г. Вы и Нарком обороны вызвали меня на очную ставку с Егоровым, я решил осуществить свой провокационный план и продумал его с возможной полнотой и деталями с тем, чтобы придать моему провокационному заявлению возможно более убедительный характер.

И тогда я пришел к следующим основным решениям:

а) Сказать о себе, что не был участником контрреволюционного заговора, и отказаться от всех своих прошлых показаний и тем самым опорочить их.

б) Сказать, что НКВД арестовано много невинных командиров, которые якобы под влиянием репрессий дают друг на друга ложные показания.

В этом направлении я примерно и сделал свое гнусное провокационное заявление Вам и Народному комиссару обороны Ворошилову».

14 июня 1938 года Военной коллегией Верховного суда СССР Каширин Н.Д. осужден к расстрелу. Реабилитирован Каширин определением Военной коллегии Верховного суда СССР от I.IX.1956 года.

АЛКСНИС Яков Иванович, латыш, член КПСС с 1916 года, командарм 2-го ранга, начальник ВВС Красной Армии, был арестован в ноябре 1937 года, а 28 июля 1938 года Военной коллегией Верховного суда СССР осужден к расстрелу.

Гибель Алксниса — прямое следствие провокаций, осуществленных в период культа личности Сталина в отношении граждан некоторых национальностей, проживавших в СССР. Представляют интерес в этом отношении показания бывшего начальника УНКВД Московской области Радзивиловского, который в 1939 году писал:

«… Я спросил Ежова, как практически реализовать его директиву о раскрытии антисоветского подполья среди латышей. Он мне ответил, что стесняться отсутствием конкретных материалов нечего, а следует наметить несколько латышей из числа членов ВКП(б) и выбить из них необходимые показания. С этой публикой не церемоньтесь, их дела будут рассматриваться альбомным порядком. Надо доказать, что латыши, поляки и др., состоящие в ВКП(б), — шпионы и диверсанты…

Выполняя это указание Ежова, я и все другие начальники УНКВД сделали одно из самых черных дел — огульно уничтожая каждого из числа латышей, поляков и других национальностей, входивших в ВКП(б). Все показания об их якобы антисоветской деятельности получались, как правило, в результате истязаний арестованных, широко применявшихся как в центральном, так и в периферийных аппаратах НКВД».

Находясь под следствием и будучи подвергнут истязаниям, Алкснис дал ложные показания о шпионской связи с начальником штаба латвийской армии Гартманисом и о своей принадлежности к антисоветской организации. Этого самооговора оказалось достаточно для физического уничтожения Алксниса — одного из видных деятелей Красной Армии.

20 декабря 1940 года после восстановления советской власти в Латвии Гартманис был арестован. Органы НКВД пытались получить от Гартманиса показания о якобы имевшей место шпионской связи между ним и Алкснисом, однако он это категорически отрицал. В судебном заседании 7 июня 1941 года Гартманис, например, заявил:

«Я занимал ряд ответственных должностей в латвийской армии, но никогда не вел враждебной политики против СССР… Показания Берзина, Алксниса мне непонятны, так как я с ними никакой связи не имел, и в то время, на которое они ссылаются в своих показаниях, я не имел никакого отношения к разведке».

Об избиениях Алксниса в процессе следствия сообщил в 1954 году бывший сотрудник НКВД Эдлин:

«… Когда я проходил по коридору тюрьмы, то из одной из комнат слышал душераздирающий крик Алксниса, которого там избивали несколько человек…»

Как теперь установлено, Алкснис был расстрелян по списку, утвержденному Сталиным и Молотовым. В 1956 году Алкснис реабилитирован.

ДЫБЕНКО Павел Ефимович, командарм 2-го ранга, член КПСС с 1912 года, 28 февраля 1938 года был арестован. Дыбенко являлся активным участником Октябрьской революции и Гражданской войны, за заслуги перед государством награжден тремя орденами Красного Знамени. Перед арестом он был командующим войсками Ленинградского военного округа.

Аресту Дыбенко предшествовало снятие его с поста командующего военным округом на основании постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 25 января 1938 года. В этом постановлении, подписанном Сталиным и Молотовым, сказано:

«… СНК СССР и ЦК ВКП(б) считают установленным, что:

а) т. Дыбенко имел подозрительные связи с некоторыми американцами, которые оказались разведчиками, и недопустимо для честного советского гражданина использовал эти связи для получения пособия живущей в Америке своей сестре.

б) СНК СССР и ЦК ВКП(б) считают также заслуживающим серьезного внимания опубликованное в заграничной прессе сообщение о том, что т. Дыбенко является немецким агентом. Хотя это сообщение опубликовано во враждебной белогвардейской прессе, тем не менее нельзя пройти мимо этого, так как одно такого же рода сообщение о бывшей провокаторской работе Шеболдаева при проверке оказалось правильным.

в) т. Дыбенко вместо добросовестного выполнения своих обязанностей по руководству округом систематически пьянствовал, разложился в морально-бытовом отношении, чем давал очень плохой пример подчиненным.

Ввиду всего этого СНК СССР и ЦК ВКП(б) постановляют:

1. Считать невозможным дальнейшее оставление т. Дыбенко на работе в Красной Армии.

2. Снять т. Дыбенко с поста командующего Ленинградским военным округом и отозвать его в распоряжение ЦК ВКП(б).

3. Предложить т. Маленкову внести свои предложения о работе т. Дыбенко вне военного ведомства.

4. Настоящее постановление разослать всем членам ВКП(б) и командующим военными округами».

В ответ на это постановление Дыбенко 30 января 1938 года обратился к Сталину с письмом, в котором отвергал выдвинутые против него измышления. Отрицая преступную связь с американцами, Дыбенко изложил обстоятельства его встреч с официальными американскими представителями, с которыми он, являясь командующим округом, имел общение в присутствии сотрудников госбезопасности и МИД СССР. Дыбенко также опровергал как провокацию со стороны белогвардейской эмиграции сообщение иностранной прессы, поместившей заявление Керенского о связи Дыбенко с германской разведкой.

Далее Дыбенко писал:

«Я понимаю, что я не буду возвращен в армию, но я прошу, и я на это имею право, дать мне возможность остаток моей жизни отдать целиком и полностью делу строительства социализма в нашей стране, быть до конца преданным солдатом ленинско-сталинской партии и нашей Родины».

Однако все эти доводы Дыбенко остались без рассмотрения, и он оказался в списке лиц, которые по прямому указанию Сталина и Молотова должны были быть приговорены к расстрелу. Дело на Дыбенко было формально рассмотрено Военной коллегией Верховного суда СССР в течение 20 минут, и его расстрел был оформлен 29 июля 1938 г. соответствующим приговором. Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 16 мая 1956 года Дыбенко П.Е. реабилитирован.

Таким образом, в 1938 году из восьми членов Специального судебного присутствия Верховного суда СССР, которое рассматривало дело Тухачевского, Якира, Уборевича и других, были физически уничтожены пять человек, а на остальных трех членов суда были получены показания, что и они являлись «врагами народа».