Наша любовь к преувеличениям

 

Когда-то давным-давно, точнее в начале 1990-х годов, знаменитый кинорежиссер Стэнли Кубрик часто слышал от ассистента истории о некоем человеке, притворявшемся самим Кубриком. Псевдо-Кубрик (настоящее имя которого было Алан Конвей и который внешне ничем не походил на чернобородого режиссера) бродил по городу и рассказывал множеству людей истории о «себе». Поскольку настоящий Стэнли Кубрик был довольно замкнутым человеком и сторонился папарацци, относительно мало людей представляло себе, как он выглядит на самом деле. Поэтому множество доверчивых людей, счастливых лично «узнать» знаменитого режиссера, с радостью заглотнули наживку Конвея. Представители студии Warner Bros, финансировавшей работы Кубрика и занимавшейся дистрибуцией его фильмов, начали звонить к нему в офис чуть ли не каждый день с новыми жалобами. Масса людей никак не могла понять, почему «Стэнли» не выходит с ними на связь – они же угощали его напитками и приглашали на ужин, а он обещал им участие в своем следующем фильме!

Как-то раз Фрэнк Рич (бывший театральный критик и автор колонки в New York Times) обедал в Лондоне в обществе своей жены и другой семейной пары. В то же время имитатор Кубрика сидел за столом неподалеку с парламентарием и несколькими молодыми людьми, рассказывая им истории о тонкостях кинематографического процесса. Увидев Рича за соседним столом, псевдо-Кубрик подошел к нему и сообщил, что собирается подавать в суд на его газету за то, что она назвала его «пребывающим в состоянии творческой спячки». Рич, приятно удивленный встречей с «Кубриком», попросил того об интервью. Конвей попросил Рича перезвонить ему на днях, вручил ему номер домашнего телефона и… исчез.

Вскоре после этого дела́ Конвея начали идти не столь радужным образом, особенно после того, как Рич и все остальные начали понимать, что пали жертвами мошенника. Со временем правда выплыла на поверхность, но лишь тогда, когда Конвей начал продавать свою историю журналистам. Он заявил, что стал жертвой ментального беспорядка («Это было ужасно. Кубрик завладел мной. Я действительно верил в то, что я – это он!»). В итоге Конвей умер нищим алкоголиком всего за четыре месяца до смерти Кубрика[32].

Хотя эта история представляется просто вопиющей, не исключено, что Конвей действительно верил в то, что он был Кубриком. Это заставляет нас задуматься о том, склонны ли мы верить каким-то своим фантазиям больше, чем остальным. Для исследования такой возможности мы провели эксперимент, напоминавший наш прежний опыт в области самообмана, но на этот раз мы также измеряли склонность участников закрывать глаза на собственные ошибки. Для измерения этой тенденции мы попросили участников согласиться или не согласиться с несколькими заявлениями, такими как «Мои первые впечатления о людях обычно правильны» и «Я никогда не скрываю свои ошибки». Мы хотели увидеть, склонны ли люди, дававшие на эти вопросы ответ «да», к большей степени самообмана в нашем эксперименте.

Как и раньше, мы увидели, что люди, имевшие возможность обратиться к ключам, мошенничали и получали более высокие результаты. Как и прежде, они предсказали, что смогут дать правильные ответы на большее количество вопросов в следующем тесте. И вновь они потеряли из-за этого деньги. Что же произошло с людьми, ответившими «да» на заявления о собственных склонностях? Таких было много, и они чаще всего предсказывали, что смогут добиться более высоких результатов во второй фазе эксперимента.

 

Героические ветераны?

В 1959 году умер «последний выживший ветеран Гражданской войны» Уолтер Уильямс. Похороны были пышными. На сопровождавший их военный парад пришло несколько десятков тысяч человек. Был объявлен недельный траур. Много лет спустя журналист по имени Уильям Марвел обнаружил, что на момент начала войны Уильямсу было всего пять лет. Иными словами, тот никоим образом не мог служить в армии ни в каком качестве. Однако это было лишь началом. Уолтер Уильямс неправомерно унаследовал свой титул у человека по имени Джон Сэллинг, который (как выяснил Марвел) также без каких-либо оснований называл себя ветераном Гражданской войны. По мнению Марвела, из последней дюжины оставшихся в живых «ветеранов» Гражданской войны таковым никто не являлся.

Множество подобных историй связано и с недавними войнами (хотя может показаться, что в данном случае сфальсифицировать факты значительно сложнее). Так, мы знаем пример сержанта Томаса Лареса, который получил множественные огнестрельные ранения во время боев с афганскими талибами (он был ранен, когда помогал добраться до укрытия своему раненому коллеге). Он не только спас жизнь друга, но и уничтожил, несмотря на ранения, семерых бойцов «Талибана». Новости о подвиге Лареса прозвучали по новостному телеканалу Далласа. Чуть позже каналу пришлось опровергать свое сообщение – оказалось, Ларес, хотя и служил морским пехотинцем, никогда не был в Афганистане или даже поблизости от него. Вся его история была ложью от начала и до конца.

Часто разоблачением подобных фальшивых заявлений занимаются журналисты. Однако время от времени на обмане ловят и их самих. В одной передаче журналист-ветеран Дэн Ратнер со слезами на глазах и дрожащим голосом описывал свою карьеру в морской пехоте, хотя потом выяснилось, что он даже не окончил основной курс подготовки. Судя по всему, он искренне верил в то, что его роль в этом процессе была важнее, чем на самом деле[33].

 

Можно найти массу причин, по которым люди хвастаются своими несуществующими подвигами. Однако частота, с которой люди лгут о своей работе, дипломах и личном опыте, заставляет нас задать несколько интересных вопросов. Может ли фиксация нашей публичной лжи действовать в качестве своеобразного маркера достижения, который «напоминает» нам о фальшивом успехе и помогает этой лжи закрепиться в нашей жизни? И если у нас есть какой-то трофей, сертификат или медаль, подтверждающие наши фальшивые достижения, то может ли этот маркер достижения помогать нам держаться за свою фальшивую уверенность в собственных способностях? Способны ли такие сертификаты повышать нашу способность к самообману?

Перед тем как я расскажу вам о наших экспериментах по этой теме, должен отметить, что на стене моего офиса гордо висят два диплома. На одном из них написано «Бакалавр МТИ в области науки очарования», а на втором – «PhD в области очарования». Эти дипломы я получил в так называемой Школе очарования – неформальной организации, деятельность которой разворачивается в МТИ холодным январем. В рамках школы я учился бальным танцам, искусству поэзии, завязыванию галстука и другим изящным наукам. Скажу честно: чем дольше эти дипломы висят на моей стене, тем больше я верю в свою очаровательность.

Мы протестировали влияние сертификатов на наших участников. Сначала мы дали им возможность смошенничать на первом тесте (дав им ключи к ответам). После того как они «накачали» свои результаты, мы вручили им сертификаты, в которых были указаны их достижения – фальшивые – по итогам теста. Более того, мы написали на каждом сертификате имена участников и напечатали их на красивой бумаге официального вида. Другие участники не получили сертификатов. Смогли ли маркеры достижений повысить степень уверенности участников в их завышенных результатах, которые в реальности были отчасти связаны с их обращением к ключам? Заставило ли это их верить в то, что результат совершенно точно отражал их способности?

Как выяснилось, я не единственный, кто поддается влиянию дипломов, висящих на стене. Участники, получившие дипломы, предсказали, что смогут ответить на большее количество вопросов по итогам второго теста. Судя по всему, напоминание о «хорошо проделанной работе» заставляет нас с большей легкостью думать, что наши достижения заслуженны, вне зависимости от того, насколько хорошо эта работа была проделана на самом деле.

Писательница XIX века Джейн Остин в своей книге «Разум и чувства» делится фантастическим примером того, как наши эгоистичные интересы, не без участия окружающих, заставляют нас верить в то, что наш эгоизм символизирует на самом деле благородство и щедрость. В книге описана сцена, когда Джон, первый и единственный сын и законный наследник своего отца, размышляет над данным ему обещанием. На смертном одре отца Джон пообещал ему, что позаботится о своей доброй, но бедной мачехе и трех сводных сестрах. По собственной воле он решает выделить женщинам 3000 фунтов (небольшую долю от полученного наследства), чего им вполне хватило бы для достойной жизни. В конечном счете он приходит к гениальному выводу о том, что «столь внушительную сумму он может отдать, не причинив себе сколько-нибудь заметного ущерба».

Несмотря на удовлетворенность Джона этой мыслью и легкостью, с которой может быть вручен этот дар, его умная и эгоис-тичная жена без особых трудов убеждает его, что любая сумма денег, которую он отдаст своей неродной семье, оставит его самого, его жену и сына «обездоленными до ужасной степени». Подобно злой сказочной ведьме, она убеждает мужа, что его отец был не в своем уме – ведь, высказывая просьбу, он был в нескольких минутах от смерти. Затем она начинает говорить об эгоизме мачехи Джона. Как вообще она и его сводные сестры могли подумать, что заслуживают хоть каких-то денег? Неужели ее муж должен растрачивать состояние своего отца на нужды алчной мачехи и ее дочерей? После такой промывки мозгов Джон заключает, что «предложить вдове и дочерям его отца что-нибудь… было бы не только совершенно лишним, но, пожалуй, и в высшей степени неприличным». Сознание прояснилось, алчность нашла свое рациональное объяснение, а состояние осталось нетронутым.

 

Самообман в мире спорта

Все спортсмены знают, что использование стероидов незаконно. Они также знают, что, если попадутся на использовании стероидов, это окажет негативное воздействие на их дальнейшую карьеру и жизнь. Однако желание установить новый («стероидный») рекорд, получить внимание со стороны прессы и любовь болельщиков столь велико, что многие спортсмены предпочитают мошенничать. Эта проблема наблюдается почти всегда и во всех видах спорта. Вспомним хотя бы Флойда Лэндиса, лишенного титула победителя «Тур де Франс» в 2006 году из-за использования стероидов. Канадский университет Ватерлоо на год отстранил свою футбольную команду от участия в чемпионате после того, как у восьми игроков оказались позитивные результаты тестов на анаболические стероиды. Болгарский тренер по футболу был на четыре года отстранен от работы после того, как дал своим игрокам стероиды перед матчем в 2010 году. Остается лишь удивляться, о чем думают спортсмены, использующие стероиды, во время выигрыша и получения медалей. Признают ли они, что восхваление неуместно, либо же искренне верят, что результат стал следствием их умений?

Стоит вспомнить и о бейсболе. Смог бы Марк Магуайер достичь всех своих поразительных результатов, если бы не стероиды? Верил ли он, что его достижения зависели исключительно от его навыков? После признания в использовании стероидов Магуайер заявил: «Я уверен, что многие будут задаваться вопросом, сумел бы я добиться того, чего добился, без стероидов. Мне многое удавалось, когда я принимал стероиды или воздерживался от них. Я принимал их и в плохие, и в хорошие годы. Однако, как бы то ни было, мне не следовало этого делать, и я искренне сожалею»[34].

Об этом можно сожалеть сколько угодно, но проблема в том, что ни сам Магуайер, ни его фанаты теперь не знают, насколько он хорошо играл на самом деле.

 

Как вы можете видеть, люди склонны верить собственным преувеличениям. Возможно ли остановить такое поведение или хотя бы снизить его накал? Поскольку предложение людям денег с целью более аккуратной оценки их результатов не смогло заставить их отказаться от самообмана, мы решили вмешаться чуть раньше, то есть в тот момент, когда у людей появлялось искушение и возможность смошенничать. (Этот подход связан с использованными нами десятью заповедями, о которых я рассказал в главе 2 «Веселые игры с фактором вранья».) Поскольку наши участники очевидным образом игнорировали эффект влияния ключей к ответам на результаты, мы задались вопросом, что́ могло бы произойти, если бы они однозначно понимали, что их результат зависит от частоты обращения к ключам (причем понимали это именно тогда, когда обращаются к ним). Если использование ключей к ответам для «накачки» результата было столь очевидным, то будет ли им сложнее убедить себя в том, что они с самого начала знали правильный ответ?

В рамках нашего изначального (бумажного) эксперимента было невозможно определить, в какой именно момент глаза наших участников устремлялись к ключам или насколько часто они пользовались ключами для получения правильных ответов. Поэтому в рамках следующего эксперимента мы попросили участников пройти компьютерную версию того же теста. На этот раз ключи к ответам в нижней части страницы были поначалу скрыты из вида. Для того чтобы увидеть ответы, участники должны были передвинуть курсор в нижнюю часть страницы, а когда они отодвигали курсор, ответ вновь прятался из виду. Это заставляло участников вынужденно обращать внимание на каждый случай, когда они используют ключи, и они не могли столь же легко игнорировать ясное и преднамеренное действие.

Хотя почти все участники обращались к ключам (как минимум один раз), оказалось, что в этот раз (в отличие от бумажного теста) они не переоценивали свои результаты в ходе второго теста. Несмотря на то что они все равно мошенничали, сознательно решая использовать ключи к ответам – вместо того чтобы просто смотреть в нижнюю часть страницы, – новые условия эксперимента заставили их отказаться от склонности к самообману. Иными словами, когда мы однозначно понимаем, что занимаемся обманом, нам становится куда сложнее приписывать себе лишние заслуги.

 

Самообман и самопомощь

 

Так что же нам делать с самообманом? Стоит ли нам его поддерживать? Бороться с ним? Я подозреваю, что самообман очень похож на своих близких родственников – самоуверенность и оптимизм. У него есть свои преимущества и недостатки. С позитивной стороны, неоправданно высокая вера в себя может повысить уровень нашего благосостояния, так как помогает лучше справляться со стрессами; мы можем стать более настойчивыми при выполнении сложных или утомительных задач. А кроме всего прочего, мы с большей охотой будем пробовать что-то новое и незнакомое.

Отчасти мы занимаемся самообманом для того, чтобы сохранить положительное мнение о самих себе. Мы закрываем глаза на свои поражения, подчеркиваем успехи (даже когда они не совсем заслуженны) и любим винить других людей и внешние обстоятельства, когда неудачи становятся неотвратимыми. Как и наш друг-краб, мы можем использовать самообман для «накачки» уверенности в себе в случаях, когда ничто больше не помогает. Концентрация на хороших сторонах помогает нам договориться о свидании, завершить крупный проект или закончить работу (разумеется, при этом я не хочу сказать, что имеет смысл фантазировать при написании резюме, однако лучше бы помнить, что уверенность в себе часто может сыграть вам на руку).

Негативная сторона состоит в том, что слишком оптимистичный взгляд на себя заставляет нас ошибочно предположить, что все обернется к лучшему само собой. Вследствие этого мы отказываемся размышлять о самом лучшем решении для той или иной ситуации. Самообман может побудить нас «приукрасить» свою жизнь – например, рассказать о получении научной степени в престижном университете, что заставит нас страдать, когда правда рано или поздно выплывет на поверхность. Кроме всего прочего, у обмана есть и другая, более значительная цена. Когда мы и окружающие нас люди ведем себя нечестно, мы начинаем подозревать в этом и всех остальных, и наша жизнь без доверия становится куда сложнее почти во всех аспектах.

Как и в других сторонах жизни, у нас имеется определенный баланс между счастьем (в особенности вызванным самообманом) и оптимальными решениями для будущего (и более реалистичного видения самих себя). Конечно, приятно идти по жизни с горящими глазами и надеждами на прекрасное будущее – но в случае самообмана преувеличенная вера способна нас разрушить каждый раз, когда в нашу жизнь вторгается реальность.

 

Положительные стороны лжи

 

Когда мы лжем во благо другого человека, это называется «ложь во спасение». Используя такую невинную ложь, мы повышаем роль фактора вранья, но делаем это не по эгоистичным причинам. Представьте себе, к примеру, неискренние комплименты. Мы все знаем об этом золотом стандарте «лжи во спасение», когда женщина с излишком веса надевает новое платье в обтяжку и спрашивает мужа: «Оно меня не сильно полнит?» Мужчина быстро производит анализ рисков и результатов. Перед его глазами проносится вся жизнь, как у человека, находящегося на грани смерти. И он отвечает: «Дорогая, ты выглядишь прекрасно». Еще один тихий вечер, еще один спасенный брак.

Иногда такая «благородная ложь» представляет собой лишь дань социальным условностям, но порой творит настоящие чудеса, помогая людям преодолеть сложные жизненные обстоятельства – как понял я сам, став в восемнадцать лет жертвой несчастного случая. После того как взрыв чуть не лишил меня жизни, я оказался в больнице с ожогами третьей степени, покрывавшими свыше 70 процентов моего тела. С самого начала врачи и медсестры говорили мне: «Все будет хорошо». И я хотел им верить. Для моих молодых ушей фраза «Все будет хорошо» значила, что шрамы и следы от пересадки кожи со временем исчезнут (подобно тому как исчезают ожоги после приготовления попкорна).

Как-то раз во время моего первого года пребывания в больнице один доктор предложил мне познакомиться с бывшим пациентом, который столкнулся с той же проблемой десятью годами раньше. Врач хотел показать мне, что я тоже смогу жить в обычном мире и делать все то, к чему я привык, – то есть что все, в сущности, будет хорошо. Однако когда посетитель вошел в мою палату, я пришел в ужас. У этого человека были ужасные шрамы. Он мог пользоваться руками, но они явно не могли функционировать как обычно. Я представлял себе свое выздоровление и собственную будущую внешность совсем не такими. После этой встречи я впал в глубокую депрессию, поняв, что мои шрамы так и останутся заметными, а функциональность тела будет совсем не той, что прежде.

Доктора и медсестры рассказывали мне и другие истории о том, какую боль мне предстоит перенести. Во время одной невероятно долгой операции врач воткнул мне в пальцы длинные иглы (прямо через суставы), чтобы мои пальцы оставались ровными и кожа могла нарастать ровным слоем. На конце каждой иглы был кусочек пробки, чтобы я случайно не поцарапался или не попал себе в глаз. После пары месяцев жизни в столь неудобных условиях я узнал, что удалять иглы надо будет в клинике, причем без анестезии. Это очень меня обеспокоило. Я боялся, что боль станет нестерпимой. Однако медсестры сказали мне: «Не беспокойся. Это делается довольно просто, и тебе совсем не будет больно». И следующие несколько недель я совершенно не беспокоился об этой неминуемой процедуре.

Когда пришло время вытаскивать иглы, одна медсестра держала меня за локоть, а вторая понемногу вытаскивала иглы с помощью плоскогубцев. Разумеется, боль была ужасной и длилась несколько дней – и это было совершенно не похоже на то, как медсестры описывали процедуру. Однако в ретроспективе я был рад, что они мне солгали. Если бы они сказали мне правду о том, чего стоит ожидать, то я провел бы несколько дней в мучительном ожидании и страхе, а это негативно повлияло на мою и без того расшатанную иммунную систему. Поэтому в итоге я пришел к убеждению, что существуют определенные обстоятельства, при которых «ложь во спасение» будет оправданной.

 

 

Глава 7

Креативность и нечестность

Мы все рассказчики

 

Факты нужны только тем, кому недостает воображения для создания своей правды.

Аноним

 

Как-то раз два исследователя, Ричард Нисбетт (преподаватель Мичиганского университета) и Тим Уилсон (преподаватель Университета штата Вирджиния), поставили в местном супермаркете стол и положили на него четыре пары нейлоновых чулок. Затем они попросили проходивших мимо покупательниц оценить, какая пара чулок нравится им больше других. Подавляющее большинство покупательниц выбирали крайнюю правую пару. Почему? Кому-то больше нравился ее материал или цвет. Другие считали, что именно у этого товара высокое качество. Это было особенно интересно с учетом того, что все четыре пары чулок были идентичными (впоследствии Нисбетт и Уилсон повторили с таким же результатом тот же эксперимент с ночными рубашками).

Когда Нисбетт и Уилсон поинтересовались тем, какое рациональное объяснение своему выбору могли бы дать участницы эксперимента, ни одна из них не упомянула расположение чулок на столе. Даже когда исследователи сообщили женщинам, что все чулки были одинаковыми и что они просто предпочитали пару, лежавшую справа, женщины «отвергали это предположение, недоуменно косились на исследователей и либо говорили, что неправильно поняли его вопрос, либо думали, что имеют дело с безумцем».

В чем заключается мораль истории? Мы далеко не всегда в точности знаем, почему делаем то, что делаем, выбираем то, что выбираем, или чувствуем то, что чувствуем. Однако неясность нашей истинной мотивации не останавливает нас от формулирования идеальной и, на первый взгляд, логичной причины для наших действий, решений и чувств.

Вы можете благодарить (или, возможно, проклинать) левое полушарие своего мозга за фантастическую способность придумывать истории. По словам когнитивного невролога Майкла Гаццаниги (преподавателя Университета штата Калифорния в Санта-Барбаре), это полушарие представляет собой «интерпретатора», создающего повествование на основании переживаемого нами опыта.

Гаццанига пришел к этому заключению после многих лет исследований редкой группы пациентов с расщепленным мозгом, точнее пациентов, у которых было произведено рассечение мозолистого тела – скопления нервных клеток, соединяющего два полушария мозга (обычно это делается для того, чтобы снизить силу эпилептических припадков). Интересно отметить, что при такой аномалии люди могут получать стимул для одной половины мозга, а другая не будет иметь об этом ни малейшего представления.

Работая с пациенткой с рассеченным мозолистым телом, Гаццанига хотел выяснить, что происходит, если попросить правую половину мозга что-то сделать, а затем – левую сторону (не имеющую ни малейшего представления о том, что творится в правой) обеспечить рациональное объяснение для этого действия. С помощью устройства, демонстрировавшего написанные инструкции правому полушарию мозга, Гаццанига приказывал правому полушарию пациентки засмеяться в ответ на демонстрацию мигающего слова «смех». Как только женщина это сделала, он спросил ее, почему она засмеялась. Женщина не имела об этом никакого представления, но, вместо того чтобы сказать «Не знаю», она придумала целую историю. «Вы приходите сюда и тестируете нас каждый месяц. Это такой смешной способ зарабатывать себе на жизнь!» – сказала она, видимо, посчитав когнитивных неврологов по-настоящему забавными.

Эта история иллюстрирует явный пример тенденции, присущей всем нам. Мы хотим объяснений тому, почему ведем себя определенным образом и как работает окружающий нас мир (даже когда наши слабые объяснения имеют мало общего с реальностью). Мы по своей природе склонны рассказывать истории и делаем это до тех пор, пока у нас не появляется объяснение, которое нам нравится и которое звучит достаточно правдоподобно, чтобы ему поверить. А если эта история к тому же показывает нас с позитивной стороны, это еще лучше.

 

Как мы обманываем себя

 

В своей речи, обращенной к выпускникам Калифорнийского технологического института в 1974 году, физик Ричард Фейнман сказал: «Первый принцип состоит в том, что вы не должны себя дурачить, а одурачить себя проще всего». Как уже было отмечено выше, мы как человеческие существа разрываемся пополам фундаментальным конфликтом – между нашей глубоко укоренившейся склонностью лгать себе и другим и желанием думать о себе как о хороших и честных людях. Поэтому мы оправдываем свою нечестность, рассказывая другим истории о том, почему наши действия приемлемы, а иногда и желательны. На самом деле мы настоящие мастера закрывать глаза на собственные поступки.

Перед тем как мы детально поговорим о том, что заставляет нас выдумывать подобное, позвольте мне рассказать вам небольшую историю о том, как однажды я одурачил самого себя (причем с немалой пользой). Несколько лет назад (когда мне стукнуло тридцать) я решил, что мне нужно продать мотоцикл и купить автомобиль. Я решил разобраться, какая именно модель машины будет для меня идеальной. В то время в Интернете только начали появляться сайты, которые я вежливо называю «помощниками в принятии решений». К немалой радости, я обнаружил сайт, дававший советы по покупке автомобиля. Сайт был выстроен по принципу интервью – мне задавались вопросы по широкому кругу тем, начиная от ценовых предпочтений или требований к безопасности и заканчивая желательным типом фар и тормозных колодок.

Для ответа на все вопросы потребовалось около двадцати минут. Каждый раз, когда я заполнял страницу, я мог видеть индикатор, который показывал мне, насколько ближе я стал к обретению машины своей мечты. Закончив отвечать на вопросы на последней странице, я нажал кнопку «отослать» и через несколько секунд получил ответ. Какая же машина считалась для меня идеальной? Согласно данным этого идеально настроенного сайта, идеальной машиной для меня был… барабанная дробь… «Форд Таурус»!

Должен признаться, что не так уж много знаю об автомобилях. Точнее, я знаю о них крайне мало. Однако в тот момент я точно знал, что не хочу «Форд Таурус»[35].

Я не знаю, что бы в такой ситуации сделали вы, но лично я сделал то же, что и любой другой творческий человек. Я отправился обратно в программу и «исправил» свои предыдущие ответы. Время от времени я проверял результаты, чтобы понять, каким образом различные ответы влияли на рекомендации в отношении той или иной машины. Это продолжалось до тех пор, пока программа не сжалилась и не порекомендовала мне небольшую машину со складной крышей (как раз то, что я хотел). Я последовал этому мудрому совету и стал гордым владельцем кабриолета (который, кстати, служил мне верой и правдой многие годы).

Этот опыт научил меня, что иногда (возможно, что и довольно часто) мы не делаем выбора, основываясь на собственных явно выраженных предпочтениях. Вместо этого мы используем свое внутреннее чувство относительно того, что мы хотим, и проходим через процесс умственной гимнастики, применяя все виды оправданий для манипулирования критериями. Таким образом, мы можем получить то, чего на самом деле хотим, но в то же время нам кажется (перед самими собой и другими), что мы действуем в соответствии с нашими рациональными и аргументированными предпочтениями.

 

Логика монетки

 

Если мы призна́ем, что часто принимаем решения подобным образом, то, возможно, нам удастся сделать процесс рационализации более эффективным и менее затратным с точки зрения времени. Представьте себе, что вам нужно выбрать между двумя цифровыми камерами. У камеры A хороший зум и мощная батарея, а камера B легче и привлекательнее по дизайну. Вы не знаете, какую из них выбрать. Вы думаете, что у камеры A лучше качество, однако камера B выглядит приятнее. Что же вам делать? Позвольте дать совет. Вытащите из кармана монету и скажите себе: камера A – это орел, а камера B – решка. Затем бросьте монету. Если вам выпадает орел и вы понимаете, что хотите купить камеру А, то вперед, к кассе. Однако если вы недовольны исходом, начните этот процесс заново и скажите себе: «Я приму решение после следующего броска». Делайте это до тех пор, пока монетка не упадет на решку. Вы не только получите камеру B, которую на самом деле и хотели купить с самого начала, но и можете оправдать свое решение тем, что следовали «подсказке» монеты. (Вместо монетки вы можете пользоваться своими друзьями и мучить их до тех пор, пока они не дадут вам именно тот совет, который вы хотите услышать.)

Возможно, в этом и заключалась истинная задача программы, которую я использовал для поиска марки машины. Не исключено, что она была спроектирована так, чтобы не только помогать мне в принятии хороших решений, но и создать процесс, который позволил бы мне оправдать выбор того, чего я на самом деле желал. И если это так, то думаю, что нам не помешало бы создать множество аналогичных программ для других областей нашей жизни.

 

Мозг лжеца

 

Большинство из нас полагает, что некоторые люди особенно хороши (или, напротив, плохи) в обмане. Если это действительно так, то какие характеристики их отличают? Команда исследователей под руководством Ялинг Ян (постдок в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе) попыталась найти ответ на этот вопрос, изучая патологических лгунов, то есть людей, которые лгут навязчиво и без разбора.

Для поиска участников исследования Ян и ее коллеги отправились в лос-анджелесское агентство по временной занятости. Они посчитали, что по крайней мере несколько лиц без постоянной занятости испытывают проблемы из-за того, что они патологические лгуны (само собой, это справедливо не для всех людей, не имеющих постоянной работы).

Затем исследователи попросили группу из 108 безработных пройти комплекс психологических тестов, а также провели индивидуальные интервью с ними, их собратьями и членами семьи, для того чтобы выяснить основные расхождения, позволяющие выявлять патологических лгунов. В этой группе было найдено 12 человек, у которых наблюдались заметные расхождения в рассказах о работе, обучении, совершенных преступлениях и семейной истории. Эти же люди чаще всего занимались симуляцией или притворялись больными для того, чтобы извлечь из этого какие-то преимущества.

Затем команда поместила каждого из патологических лжецов – а также еще 21 человека из числа клиентов центра временной занятости (контрольную группу) – в сканер мозговой деятельности, чтобы изучить структуру мозга каждого из них. Исследователи сконцентрировались на префронтальной коре – части нашего мозга, находящейся за лобной костью и отвечающей за мышление высокого порядка, например за планирование ежедневного расписания или ответную реакцию на окружающие нас соблазны. Эта часть мозга также отвечает за наши моральные суждения и принятие решений. Короче говоря, это контрольный центр для мышления, рациональности и морали.

В целом наш мозг сформирован двумя типами материи: серым и белым веществом. Серое вещество – это еще одно название для группы нейронов, составляющих основу нашего мозга, субстанции, позволяющей нам мыслить. Белое же вещество – это то, что соединяет эти клетки мозга. Белое и серое вещество есть у каждого из нас, однако Ян и ее коллеги были особенно заинтересованы в сравнительном объеме того и другого в мозге участников. Они обнаружили, что у патологических лжецов было на 14 процентов меньше серого вещества, чем у контрольной группы (что обычно присуще людям с психологическими проблемами). О чем это говорило? Предположение номер один: у патологических лгунов меньше клеток мозга (серого вещества) в префронтальной коре (зоне, определяющей, что правильно, а что нет), им сложнее принять во внимание вопросы морали, то есть они лгут с большей легкостью.

Но это еще не все. Возможно, вам интересно, чем же заполнено свободное пространство мозга патологических лгунов (ведь у них меньше серого вещества). Ян и ее коллеги обнаружили, что у патологических лгунов на 22–26 процентов больше белого вещества в префронтальной коре, чем у другой группы. Вследствие большего объема белого вещества (соединительной ткани для серого вещества) патологические лгуны способны провести больше связей между различными воспоминаниями и идеями. Подобная высокая степень «подключения» вкупе с доступом к обширному миру ассоциаций в их серой материи может и быть пресловутым секретным ингредиентом, превращающим их в прирожденных лжецов.

Подводя итог, можно сказать, что более высокая степень внутренних связей в мозге позволяет нам лгать с большей легкостью и при этом относиться к себе как к заслуживающим уважение людям. В итоге чем лучше развиты связи в мозге, тем больше у нас появляется путей для интерпретации и объяснения непонятных событий – и, возможно, это важнейший элемент в рационализации наших нечестных действий.