Означающее как проблема современной философии

Означающее как проблема современной философии

(на примере концепций М. Хайдеггера, Ж. Лакана и Ж. Деррида)

Курсовая работа

 

 

Научный руководитель

к.ф.н., доцент Кузнецов В.Ю.

 

 

Москва

2020

Оглавление

Введение. 3

Глава I. Лингвистика Соссюра. 5

§ 1. Введение понятия означающего. 5

§ 2. Делезовское развитие материализма Соссюра. 12

Глава II. Означающее и бытие. 16

§ 1. Лингвистика и онтология в контексте «грамматологии» Деррида. 16

§ 2. Онтология и лингвистика в контексте «фундаментальной онтологии» Хайдеггера 26

§ 3. Расщепление означающего, рассмотренное Хайдеггером на примере нигилизма 35

Глава III. Механизмы означающего. 39

§ 1. «Синхроническое тождество означающего»: вторжение повторения и речи 39

§ 2. Структура речи. 43

§ 3. Речь, письмо, мета. 46

§ 4. Письмо и онтология: повторение как условие меты, письма и сущего. 49

Глава IV. Означающее и повторение в контексте психоанализа. 57

§ 1. Теория означающего Лакана: различие между актом и содержанием высказывания 57

§ 2. Роль и структура повторения в ситуации смещения различия между актом и содержанием высказывания. 64

Заключение. 70

Литература. 72

 

 

Введение

В действительности существуют только языковые структуры, будь то эзотерический язык или даже невербальный. Структура бессознательного есть лишь той мере, какой бессознательное говорит, является языком. Структура тела – лишь в той мере, в какой тела полагаются говорящими, с языком, являющимся языком симптомов. Даже вещи имеют структуру, поскольку они содержат себе тихий дискурс, который представляет собой язык знаков.

Жиль Делез [2, с. 134]

Делез говорит это от имени так называемого «структуралиста», представителя одного из самых влиятельных направлений в философии и гуманитарных науках XX века. Более того, Делез полагает, что «правильно считают лингвистику источником структурализма» [2, с. 134], упоминая в первую очередь Соссюра. В этом контексте чрезвычайно важно оказывается задаться вопросом о том, что же именно происходило в лингвистике начала XX века, как ей удалось оказать такое влияние как на философию, так и на гуманитарное знание вообще, и какими путями развивался разрабатываемый в лингвистике теоретический аппарат. По этой причине в фокусе нашего исследования будет находиться проблема означающего.

Соссюр, основоположник современной лингвистики, рассматривал противопоставление означающего и означаемого как фундаментальное для любого возможного изучения языка.

Если источником такого влиятельного философского направления, как структурализм, является лингвистика, а ядром лингвистики является противопоставление означающего и означаемого, то именно данное противопоставление должно было бы стать центральным пунктом нашего исследования. Однако такие мыслители, как Деррида и Лакан, продемонстрировали, что противопоставление это является сложным и ассиметричным, вследствие чего особое внимание должно быть уделено именно означающему. Поэтому мы сфокусируемся не на противопоставлении означающего и означаемого, не на означающее и означаемое как таковые, а на означающее.

И в этом смысле «означающее» оказывается не именем некой конкретной субстанции, вещи, объекта рассмотрения, но скорее чем-то таким, что должно отсылать к конкретной историко-теоретической ситуации, относящейся и к определенным лингвистическим проектам – в первую очередь в проекте лингвистики Соссюра, – и к различным направлениям философской и психоаналитической мысли.

Реконструируя, насколько это будет необходимо, ход соссюровской мысли, мы покажем некоторые из наиболее значимых проблем, которые она поднимает, и как эти проблемы взаимосвязаны с современной ей и последующей философией, учитывающей, переосмысляющей и развивающей идеи Соссюра, использующей его достижения и достижения других мыслителей, обращающихся к языку, ради переопределения и реконфигурации философской и онтологической проблематики.

Более того, мы, обращаясь к мысли Деррида, Лакана, Фрейда и Хайдеггера, очертим некоторые наиболее, возможно, загадочные эффекты и характеристики означающего, которые соссюровская лингвистика помогает высветить, но не позволяет объяснить. Речь пойдет о наборе конкретных ситуаций, в которых невозможно однозначно ответить на вопрос, где по отношению к структуре речи и высказывания означающее расположено, какую позицию оно занимает и какую играет роль, является ли оно вообще чем-то целостным и единым, или же раскалывается и претерпевает определенные необъяснимые смещения и расщепления. В этом контексте нашей задачей будет не разрешение подобного затруднения, но его как можно более строгое очерчивание и описание.

 

Структура речи

Во-первых – речь. Здесь необходимо совершить определенный обходной манёвр для более последовательного выстраивания рамки соответствующего анализа. Мы уже упоминали о проблематике, которая в «Курсе общей лингвистики» не получает эксплицитного разрешения и которая относится к вопросу о соотношении означаемого и того, что мы могли бы назвать «вещами». Деррида показал, что представления, которые в этом месте имплицитно управляют ходом «Курса» диктуют представление об означаемом как о чем-то таком, что в качестве своего так называемого «референта» имеет вещи, то есть находится в положении, которое от положения означающего можно отличить, только если имеется для того настойчивая необходимость и известное желание. Ведь на уровне соответствующего терминологического аппарата это отличие невозможно.

В отношении речи «Курс» также следует определенным более широким и древним философским предпосылкам. Люди, мол, общаются, чтобы в первозданном и неизменном виде передать друг другу соответствующие идеи, представления – означаемые. «Отправная точка речевого общения находится в мозгу одного из разговаривающих, скажем A, где явления сознания, называемые нами “понятиями”, ассоциируются с представлениями языковых знаков, или с акустическими образами, служащими для выражения понятий. Предположим, что данное понятие вызывает в мозгу соответствующий акустический образ – это явление чисто психического порядка, за которым следует физиологический процесс: мозг передает органам речи соответствующий образу импульс, затем звуковые волны распространяются из уст A к ушам B – это уже чисто физический процесс. Далее процесс общения продолжается в B, но в обратном порядке; от уха к мозгу – физиологическая передача акустического образа; в мозгу – психическая ассоциация этого образа с соответствующим понятием. Когда B заговорит в свою очередь, во время этого нового акта речи будет проделан в точности тот же самый путь, что и во время первого, – от мозга B к мозгу А пройдет через те же самые фазы» [16, с. 50].

Некоторые из необъяснимых аспектов подобного подхода мы уже затрагивали: что это за связь, что это за ассоциация, чем устанавливается возможность такого обращения. Однако не проанализированной остается ещё сама механика этой передачи. Соссюр буквально говорит нам о том, что вся операция заключается в простой и непроблематичной транспортировке, трансплантации означаемого, передаче означаемого из одной головы в другую.

Это представление может быть сколько угодно очевидным, интуитивным и согласующимся со всеми обыденными представлениями, но оно уж точно не является оригинальным изобретением Соссюра. Представление о том, что люди общаются и производят сообщения ради передачи неких означаемых, «понятий», «представлений» от одного субъекта другому, имеет достаточно долгую историю. Соссюр не является её началом, теория речевых актов не является её концом. До Соссюра был, как минимум, Кондильяк. После Остина был, как минимум, Деррида. В контексте выделения именно Кондильяка и Остина в качестве поворотных узлов мы следуем той траектории, которую вырисовывает Деррида. Для него эти мыслители также являются не некоторыми абсолютными полюсами отсчета, но скорее точками, в которых оказывается возможным вхождение в соответствующую проблематик, потому что интересующие нас и Деррида представления достаточно четко эксплицированы в работах указанных мыслителей.

Понятия теории речевых актов: понятие речи, понятия коммуникации, сообщения и контекста – хотя и используются теорией речевых актов, как кажется, в задании вполне оригинальной схематики концептуализации речевых феноменов, тянут за собой шлейф многочисленных и разнообразных метафизических представлений. Причина такого положения дел в том, что теория речевых актов, используя такие понятия, как «сообщение», «контекст», «акт» (собственно, «действие»), не переопределяет и не проблематизирует истоки формирования этих понятий, тем самым позволяя этим истокам задавать рамку концептуализации речи в том же виде, в котором она присутствует уже у Кондильяка, например.

Именно ради очерчивания контуров этой концептуальной рамки Деррида обращается к понятию письма – письма, которое и для Кондильяка, и для мыслителей, сознательно или неосознанно ему следовавших, выступало в качестве некоторого крайнего случая.

Мы прекрасно осознаем, насколько широко можно было бы развернуть проблематику понятия письма – только у Деррида этой теме посвящена в той или иной степени не одна книга[6]. Мы не имеем здесь возможности исчерпывающим образом анализировать эту область. Опишем лишь тот методологический прием, который Деррида применяет, анализируя письмо, его роль, значение и функцию, ограничиваясь контекстом трудов Кондильяка.

 Деррида показывает, что, несмотря на то, что Кондильяк называет письмо крайним случаем языкового общения, случаем вырожденным, менее значимым, более частным, вторичным по отношению к устной речи, те характеристики письма, которые Кондильяк при этом выделяет, экстраполируемы на понятие знака как такового: как в его устной, так и письменной форме.

Речь, письмо, мета

Письмо – некая крайность. Для Кондильяка эта крайность обозначала предел, ограничение, некоторую область, в которой подлинная сущность сообщения стирается, теряет своё подлинное предназначение, область, которую в классификации сообщений следовало бы упоминать в последнюю очередь. Для Деррида эта крайность обозначает край, контур, рамку – позицию и точку зрения, с которой впервые можно рассмотреть понятие сообщения в его более общих – более вездесущих – проявлениях и появлениях, более фундаментальных – ибо более общих – определениях. Почему? Возможно, потому, что в случае письма принимаемые обычно по умолчанию представления о том, что сообщение предполагает не допускающую потерь передачу означаемого от одного субъекта к другому требует отдельной экспликации, доказательств, дополнительных условий.

Как бы то ни было, это внимание Деррида к письму становится более ясным лишь при последовательной реконструкции хода его анализа.

Что же мы видим в этом пограничном случае – случае письма как сообщения? Мы вместе с Кондильяком, которого цитирует Деррида, полагаем, что «если люди пишут, значит, причина в том, что: 1) они должны сообщить что-то друг другу; 2) то, что они должны сообщать, – это их “мысль”, их “Идеи”, их представления. Репрезентирующая мысль предшествует сообщению и управляет им, тогда как оно переносит “идею”, означаемое содержание» [5, с. 353]. Таким образом, с одной стороны, письмо, разумеется, всего лишь входит в класс того, что способно обеспечить сообщение, то есть передачу идеи от одного субъекта другому. В чем же можно было бы выделить, если это возможно, специфику письма как средства сообщения?

Согласно Кондильяку, «будучи в состоянии сообщать друг другу свои мысли посредством звуков, люди почувствовали необходимость придумать новые знаки, пригодные для сохранения их мыслей и ознакомления с ними отсутствующих лиц» [7, с. 253–254].

Сейчас нам придется вслед за Деррида отправиться на поиски того, что же значит употребление в этом контексте термина «отсутствующих». Предварительно можно указать, что термин этот важен в первую очередь той функцией, которую он выполняет в ходе развертывания концептуального аппарата Кондильяка, а, следовательно, и во всей последующей теории знака, никак эту концептуализацию не проблематизировавшей. Функция эта заключается в том, что только такому пограничному и дефективному означающему, как означающее письменное, приписывается роль представлять мысли и идеи отсутствующим лицам. Следовательно – как к тому предпосылает буквальное прочтение текста Кондильяка – во всех остальных случаях лицо, якобы, присутствует. Что делает Деррида? Деррида анализирует характеристики, которые приписываются письменному знаку, письму. Он показывает, что эти характеристики на уровне имманентного развертывания соответствующего концептуального аппарата должны быть приписаны знаку как таковому, во всех его элементах и во всех областях, которые он, как знак, затрагивает. Основной такой характеристикой является используемое в том числе Кондильяком понятие отсутствия, возможность письменного знака сохранять «мысли» для отсутствующих субъектов.

Что значит это отсутствие? «Первоначально оно является отсутствием получателя» [5, с. 354]. С другой стороны, как показывает Деррида, это понятие отсутствия есть не что иное, как «понятие присутствия как модификации присутствия». Отсутствие понимается как некоторое ослабление присутствия, гомогенное снижение степени интенсивности присутствия. Восстанавливая ещё более широкий – шире, чем мысль Кондильяка, который в этом смысле не является, опять же, ни начальной, ни конечно точкой – теоретический контекст, Деррида обращает внимание на управляющую проблематикой письма, знака и сообщения «теорию знака как представления идеи, которая сама представляет воспринимаемую вещь» [5, с. 356].

В этих границах письмо должно было бы быть разновидностью этого сообщения как такового. Какую классификацию хотел бы выстроить Кондильяк? Кондильяк хотел бы показать, что устное означающее передает, напрямую переносит означаемое от одного субъекта другому в ситуации присутствия их обоих. В то же время он стремился бы к тому, чтобы описать письмо как некую аберрацию, привативность, как вид сообщения, отличающийся от нормального устного сообщения, основанного на присутствии, неким отсутствием – лишь частичным, устранимым, временным, условным, отсутствием как модификацией присутствия. С одной стороны – живое непосредственное общение, в котором субъекты максимально близки, непроблематично и без задержки передают друг другу свои мысли, ведут, в общем, непринужденный разговор – ситуация совершенно естественная, понятная и нормальная. С другой стороны – письменный знак, который выдвигается в отсутствие получателя. «Как определить это отсутствие? Можно будет сказать, что в тот момент, когда я пишу, получатель может не присутствовать в моем поле актуального восприятия» [5, с. 356]. Такое отсутствие было бы отдалённым, отложенным присутствием.

Такова была бы классификация сообщений – классификация, неразрывным образом связанная с наиболее общими и фундаментальными представлениями о «знаках», «идеях», «вещах».

Заключение

Пирс и ранний Хайдеггер показали нам, что противопоставляемый иногда взаимодействию с означающим феноменологический опыт также устроен по канонам означающего, всегда уже выстроен теми же самыми законами. Деррида продемонстрировал, что условием возможности этих законов – законов означающего – является повторение, «структура итерации», повторяемость.

Именно эта структура – структура повторения – делает возможными любую тождественность и инаковость, то, что означается, и то, что позволяет означающему быть представленным, делает возможным «синтез, в котором “совсем иное” могло бы заявить о себе как таковом без упрощений, тождеств, подобий или непрерывных переходов – через то, что им не является», синтез, который как «презентация другого как такового, т.е. сокрытие этой его “как-таковости” всегда уже налицо и затрагивает все структуры сущего».

Но вместе с тем Деррида и Хайдеггер позволяют обратить внимание на то, что такое повторение, повторение означающего, может принимать весьма странные формы, конкретные примеры которых позволяют поставить под вопрос наиболее фундаментальные представления о языке и речи, в которых это означающее артикулируется.

В частности, обращаясь к «нигилизму», Хайдеггер, анализируя соответствующие работы Юнгера, замечает, что так называемый нигилизм в виде означающего «нигилизм» присутствует в речи Юнгера в двух местах, в двух структурных позициях одновременно. С одной стороны, оно артикулируется Юнгером для обращения к нигилизму, для того, чтобы его ухватить, зафиксировать, дать определение. С другой стороны, сама речь Юнгера, ее манера, тон и выражения относятся к тому, что Хайдеггер называет «языком нигилизма». В этом смысле сам жест Юнгера и артикуляция означающего «нигилизм» оказываются изнутри расколоты и расщеплены на два разных накладывающихся друг на друга уровня. На одном уровне эта речь и это означающее артикулируется Юнгером в целях формулирования соответствующего определения. На другом уровне это означающее само оказывается тем, что артикулирует и задаёт тон речам Юнгера, делая их тем самым возможными.

 Тем не менее, для Хайдеггера такая ситуация остается лишь частным случаем, относящимся к крайне малому набору означающих и представляющим, в конечном счете, неразрешимый вопрос. В то же время в другой области мысли – в мысли психоаналитической – подобного рода расщепление исследуется более подробно и сополагается с иными теориями языка, означающего и субъекта, позволяющими выявить значение и последствия выявленного расщепления означающего и речи и обозначить необходимость их дальнейшего исследования.

Литература

1.  Делез Ж., Гваттари Ф. Тысяча плато. Капитализм и шизофрения. Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2010.

2.  Делез Ж. По каким критериям узнают структурализм? // Делез Ж. Марсель Пруст и знаки. СПб.: Лаборатория метафизических исследований при философском факультете СПбГУ, издательство «Алетейя», 1999.

3.  Деррида Ж. О грамматологии. М.: Ad Marginem, 2000.

4.  Деррида Ж. Письмо и различие. М.: Академический проект, 2000.

5.  Деррида Ж. Подпись Событие Контекст // Деррида Ж. Поля философии. М.: Академический проект, 2012.

6.  Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка. М.: КомКнига, 2006.

7.  Кондильяк Э. Сочинения в трех томах. Том 1. М.: Мысль, 1980.

8. Лакан Ж. Семинары. Книга 3. Психозы (1955/1956). М.: Издательство “Гнозис”, Издательство “Логос”, 2014.

9.  Лакан Ж. Семинары. Книга 5. Образования бессознательного (1957/1958). М.: Издательство “Гнозис”, Издательство “Логос”, 2002.

10.  Лакан Ж. Семинары. Книга 11. Четыре основные понятия психоанализа (1964). М.: Издательство “Гнозис”, Издательство “Логос”, 2004.

11.  Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе. М.: Издательство «Гнозис», 1995.

12.  Николай Кузанский. Об ученом незнании // Сочинения в двух томах. Том 1. М.: Мысль, 1979.

13.  Остин Дж. Как производить действия при помощи слов // Избранное. М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 1999.

14.  Пирс Ч.С. Избранные философские произведения. М.: Логос, 2000.

15.  Рыбаков А. Кортик. Бронзовая птица. Выстрел. М.: Детская литература, 1987.

16.  Соссюр Ф. Курс общей лингвистики // Соссюр Ф. Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977.

17.  Судьба нигилизма: Эрнст Юнгер. Мартин Хайдеггер. Дитмар Кампер. Гюнтер Фигаль. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006.

18.  Фрейд З. Психоаналитические этюды. М.: АСТ, 2011.

19.  Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad Marginem, 1997.

20.  Derrida J. Donner le temps. P.: Galilée, 1991.

21.  Wodeham A. de Lectura secunda in librum primum sententiarum. N.Y.: St. Bonaventure, 1990.

[1] Соссюр отдельно проговаривает, что будет впредь отходить от обычного понимания «знака», которому в его терминологии соответствует «означающее» и попытается сохранить термин «знак» для обозначения композита означающего и означаемого. Вследствие привлечения более широких контекстов и иных источников, чем соссюровский текст, у нас не будет возможности следовать в этом аспекте терминологии за Соссюром, почему нам и придется всё-таки использовать как синонимичные «знак» и «означающее», за исключением случаев, которые будут оговариваться отдельно, и до момента, когда уже само наше исследование потребует их разведения на собственных основаниях.

[2] Можно было бы поспорить с этим, указав на то, что в этом фрагменте Соссюр говорит о знаке как совокупности означающего и означаемого, а не только об означающем, однако примеры, которые он приводит, показывают, что рассуждения выстраиваются одинаково в обоих этих случаях, что показывает, например, сравнение с экономикой: «Так, для того, чтобы определить, какова ценность [значимость, valeur] монеты в 5 франков, нужно знать: 1) что ее можно обменять на определенное количество чего-то другого, например хлеба, и 2) что ее можно сравнить с подобной ей монетой той же системы, например с монетой в один франк»[16, с. 148]. Таким образом, последующие рассуждения, рассматривающие отдельно три типа взаимосвязи – означающего и означающего, означаемого и означаемого, означающего и означаемого – лишь по видимости могли бы противоречить ходу соссюровского рассуждения, оперирующего, казалось бы, исключительно знаком как целокупностью, композитом означающего и означаемого.

[3] Предрассудку этому поддавались даже греки, которые имели уместный термин для «вещей»: πραγματα, но, несмотря на это, «специфично “прагматический” характер этих πραγματα они оставляли в темноте, определяя их “ближайшим образом” как “просто вещи”»[19, с. 68].

[4] Заглавие работы «Über die Linie», как на то указывает Хайдеггер, может означать и «через» линию, и «о» линии.

[5] Можно представить себе некоего субъекта, который призывал бы бороться, используя меры наиболее решительные, резкие и жесткие, с радикализмом, доводящим всё до угрожающих крайностей и пределов. Совершенно очевидно, что то, что он пытается определить и побороть, захватило его на уровне его собственной деятельности – но что его захватило? Радикализм? Но что бы тогда такой радикализм собой представлял? Тот же самый радикализм? Тогда почему он не борется сам с собой (что он мог бы делать, например, теми же самыми методами и ситуация воспроизвелась бы вновь на новом уровне, не устраняя самого расщепления)? Другой? Тогда почему речь идет – не может не идти – об одном и том же означающем? Вопросов здесь возникает намного больше, чем ответов.

[6] Можно было бы привести в пример ту же самую «О грамматологии» [3], и особенно «Письмо и различие» [4].

[7] См. например: 11 том лакановского семинара «Четыре основные понятия психоанализа» [10, с. 146], особенно глава XI, а также «Функция и поле речи и языка в психоанализе» [11].

[8] Число в этом смысле могло бы служить весьма обильной пищей для размышления: если, например, взять двоицу дважды, то и повторений будет больше – одно, сопрягающее первую и вторую итерации двоицы, и второе, связывающее двоицу как повторяемое с двойкой как количеством ее итераций, будут ли эти повторения располагаться на одном уровне? И как вообще в таком случае будут взаимно расположены уровни и повторения?

[9] Данное смещение не становится от этого, скажем так, более диахроничным, более темпоральным – очевидно, что смещение уровней имело место с самого начала, иначе и говорить потом было бы не о чем.

[10] Речь не идет о невозможности определить, – определить-то его как раз можно, Фрейд не раз это делает – но о невозможности локализовать.

Означающее как проблема современной философии

(на примере концепций М. Хайдеггера, Ж. Лакана и Ж. Деррида)

Курсовая работа

 

 

Научный руководитель

к.ф.н., доцент Кузнецов В.Ю.

 

 

Москва

2020

Оглавление

Введение. 3

Глава I. Лингвистика Соссюра. 5

§ 1. Введение понятия означающего. 5

§ 2. Делезовское развитие материализма Соссюра. 12

Глава II. Означающее и бытие. 16

§ 1. Лингвистика и онтология в контексте «грамматологии» Деррида. 16

§ 2. Онтология и лингвистика в контексте «фундаментальной онтологии» Хайдеггера 26

§ 3. Расщепление означающего, рассмотренное Хайдеггером на примере нигилизма 35

Глава III. Механизмы означающего. 39

§ 1. «Синхроническое тождество означающего»: вторжение повторения и речи 39

§ 2. Структура речи. 43

§ 3. Речь, письмо, мета. 46

§ 4. Письмо и онтология: повторение как условие меты, письма и сущего. 49

Глава IV. Означающее и повторение в контексте психоанализа. 57

§ 1. Теория означающего Лакана: различие между актом и содержанием высказывания 57

§ 2. Роль и структура повторения в ситуации смещения различия между актом и содержанием высказывания. 64

Заключение. 70

Литература. 72

 

 

Введение

В действительности существуют только языковые структуры, будь то эзотерический язык или даже невербальный. Структура бессознательного есть лишь той мере, какой бессознательное говорит, является языком. Структура тела – лишь в той мере, в какой тела полагаются говорящими, с языком, являющимся языком симптомов. Даже вещи имеют структуру, поскольку они содержат себе тихий дискурс, который представляет собой язык знаков.

Жиль Делез [2, с. 134]

Делез говорит это от имени так называемого «структуралиста», представителя одного из самых влиятельных направлений в философии и гуманитарных науках XX века. Более того, Делез полагает, что «правильно считают лингвистику источником структурализма» [2, с. 134], упоминая в первую очередь Соссюра. В этом контексте чрезвычайно важно оказывается задаться вопросом о том, что же именно происходило в лингвистике начала XX века, как ей удалось оказать такое влияние как на философию, так и на гуманитарное знание вообще, и какими путями развивался разрабатываемый в лингвистике теоретический аппарат. По этой причине в фокусе нашего исследования будет находиться проблема означающего.

Соссюр, основоположник современной лингвистики, рассматривал противопоставление означающего и означаемого как фундаментальное для любого возможного изучения языка.

Если источником такого влиятельного философского направления, как структурализм, является лингвистика, а ядром лингвистики является противопоставление означающего и означаемого, то именно данное противопоставление должно было бы стать центральным пунктом нашего исследования. Однако такие мыслители, как Деррида и Лакан, продемонстрировали, что противопоставление это является сложным и ассиметричным, вследствие чего особое внимание должно быть уделено именно означающему. Поэтому мы сфокусируемся не на противопоставлении означающего и означаемого, не на означающее и означаемое как таковые, а на означающее.

И в этом смысле «означающее» оказывается не именем некой конкретной субстанции, вещи, объекта рассмотрения, но скорее чем-то таким, что должно отсылать к конкретной историко-теоретической ситуации, относящейся и к определенным лингвистическим проектам – в первую очередь в проекте лингвистики Соссюра, – и к различным направлениям философской и психоаналитической мысли.

Реконструируя, насколько это будет необходимо, ход соссюровской мысли, мы покажем некоторые из наиболее значимых проблем, которые она поднимает, и как эти проблемы взаимосвязаны с современной ей и последующей философией, учитывающей, переосмысляющей и развивающей идеи Соссюра, использующей его достижения и достижения других мыслителей, обращающихся к языку, ради переопределения и реконфигурации философской и онтологической проблематики.

Более того, мы, обращаясь к мысли Деррида, Лакана, Фрейда и Хайдеггера, очертим некоторые наиболее, возможно, загадочные эффекты и характеристики означающего, которые соссюровская лингвистика помогает высветить, но не позволяет объяснить. Речь пойдет о наборе конкретных ситуаций, в которых невозможно однозначно ответить на вопрос, где по отношению к структуре речи и высказывания означающее расположено, какую позицию оно занимает и какую играет роль, является ли оно вообще чем-то целостным и единым, или же раскалывается и претерпевает определенные необъяснимые смещения и расщепления. В этом контексте нашей задачей будет не разрешение подобного затруднения, но его как можно более строгое очерчивание и описание.