Метис: контуры практического знания

Благодаря исследованиям Марселя Детьена и Жан-Пьера Фернана можно обнаружить в греческом понятии «метис» средства сравнения форм познания, заложенных в местный опыт, с более общим абстрактным знанием, используемым государством и его техническими ведомствами⁴. Перед тем, как уточнить понятие и начать его использовать, обратимся к примеру, чтобы проиллюстрировать практический характер местного знания и заложить основу для дискуссии. Когда первые европейские поселенцы в Северной Америке столкнулись с вопросом, когда высаживать и как растить незнакомые культуры Нового Света, в частности, кукурузу, они обратились за помощью к местному опыту своих соседей-индейцев. По одной легенде индеец по имени Скванто (по другой – индейский вождь по имени Массасоит) подсказал им, что высаживать кукурузу надо, когда молодые листочки дуба станут величиной с беличье ухо⁵. Каким бы фольклорным ни казалось звучание этого совета сегодня, в основе его точно подмеченное знание последовательности естественных событий весной в Новой Англии. Для индейцев это была упорядоченная последовательность событий, примерно такая: появляются всходы дикой капусты, затем распускаются листочки ивы, возвращается краснокрылый черный дрозд и появляется первый выводок подёнки – вот приметы календаря весны. Несмотря на то, что сроки этих событий в каком-то году могли наступать раньше или позже, темп их следования мог быть замедлен или ускорен, очерёдность событий почти никогда не нарушалась. Как грубый практический метод, он давал надёжную, хотя и приближенную защиту от заморозков. Мы почти наверняка искажаем советы Скванто, так как колонисты, возможно, следовали им, сводя их до единственного наблюдения. Всё, что мы знаем относительно местного практического знания, говорит о том, что оно полагалось на отчасти избыточное объединение многих примет. Если другие признаки не подтверждали примету по дубовым листочкам, осторожный сеятель мог отложить посев на более поздние сроки.

Сравните эти рекомендации с другими, основанными на более универсальных единицах измерения. Типичное местное издание Альманах фермера дает нам подходящий пример. Оно предлагает высаживать кукурузу после первого полнолуния в мае или после конкретной даты, например, 20 мая. В Новой Англии, во всяком случае, этот совет потребовал бы значительного уточнения в зависимости от широты и долготы. Дата, которая подходила бы для более южного штата Коннектикут, не подойдет для Вермонта; дата, которая будет верной для долин, окажется неправильной для возвышенностей (особенно для склонов, обращённых на север); дата, которая хорошо работает у побережья, не сработает внутри материка. Наконец, дата, указанная в альманахе, застрахована от неудачи, так как самое плохое, что могло бы случиться с издателем альманаха, это что его рекомендации привели бы к неурожаю.В результате этой коммерческой осторожности,ради определенности сроков может быть упущено важное для развития растений время⁶.

В противоположность этому, подход индейцев был локальным и туземным; он подходил к общим особенностям местной экосистемы; он интересовался листьями дуба именно в этом месте, а не листьями дуба вообще. И независимо от специфических особенностей этот принцип прекрасно применяется везде. Он может быть с успехом использован где-нибудь в умеренных широтах Северной Америки, где есть дубы и белки. Точность, обеспечиваемая соблюдаемой последовательностью, почти всегда даёт временной выигрыш в несколько дней роста, не сильно увеличивая риск посадок перед сильным морозом.

Практическое знание, подобное знанию Скванто, конечно, может быть объяснено на более универсальном научном языке. Ботаник мог бы заметить, что рост первых дубовых листьев обусловлен состоянием почвы и температурой среды, которые дают надежду, что кукуруза взойдёт и что вероятность убийственного мороза незначительна. То же самое могла бы подсказать средняя температура почвы на определённой глубине. Таким же образом математик начала девятнадцатого века Адольф Кьютелет обратил своё научное внимание на обыденную проблему, а именно, когда в Брюсселе зацветает сирень. После долгого и тщательного наблюдения он заключил, что сирень быстро расцветает, «когда сумма квадратов средних ежесуточных температур, начиная с последнего мороза, составит в целом цифру, соответствующую (4264C)⁷. Вот уж это – определенное знание! Учитывая методы организации требуемых наблюдений, вероятно, это был весьма точный вывод. Но он едва ли применим практически. Шутливая формула Кьютелета наводит на размышления о признаках практичного местного знания: оно ровно настолько экономично и точно, насколько нужно, не больше и не меньше.

Некоторые колебания я испытываю перед введением в данное обсуждение ещё одного незнакомого термина, «метис». Однако этот термин, как мне кажется, лучше передает имеющиеся в виду практические навыки, чем это делают такие выражения, как «местное практическое знание», «народная мудрость», «практические навыки», «техне» и так далее⁸.

Понятие «метис» пришло к нам от древних греков. Одиссея часто хвалили за то, что у него имеется в изобилии метис и что он использует его, чтобы перехитрить своих врагов и вернуться домой. Метис обычно переводится как «хитрость», «хитроумие». Хотя перевод и верен, он не дает возможности оценить диапазон знаний и навыков, представляемых этим словом. В широком смысле слова метис представляет огромное множество практических навыков и приобретенных сведений в связи с постоянно изменяющимся природным и человеческим окружением. Метис Одиссея был очевиден не только в том, что он обманул Цирцею, циклопа Полифема и приказал привязать себя к мачте корабля для избежания соблазна Сирен, но также и в сплочении своих людей, в восстановлении судна и в гибкой тактике, применяемой с целью вызволения своих спутников из многочисленных опасных ситуаций. Здесь подчеркивается не только способность Одиссея успешно приспосабливаться к постоянно изменяющейся ситуации, но и его умение понимать, и, следовательно, обманывать своих человеческих и божественных противников.

Все человеческие действия требуют значительного уровня метиса, но для некоторых необходимо формирование еще более высокого. Начиная с навыков, которые требуются для приспособления к капризному физическому окружению, на запасе метиса основывается приобретенное знание того, как управлять судном, запустить бумажного змея, поймать рыбу, постричь овцу, водить автомобиль или ездить на велосипеде. Каждый из этих навыков требует глазомера, который приходит в результате практики и умения «читать» волны, ветер или дорогу и соответствующим образом управлять своим поведением. Одним из важных указаний на то, что все они требуют метиса, является то, что их исключительно трудно преподать, не прибегая к непосредственной практике. Можно было бы попытаться составить чёткие инструкции, как ездить на велосипеде, но вряд ли можно себе представить, что такие инструкции позволили бы новичку поехать на велосипеде с первой попытки. Принцип «практика приводит к совершенству» был изобретен как раз для такой деятельности, поскольку непрерывные, почти незаметные приспособления, необходимые для езды на велосипеде, постигаются в процессе самой езды. Необходимое приспособление станет автоматическим только благодаря приобретенному «чувству» равновесия в движении⁹. Неудивительно, что большинство ремёсел и профессий, требующих контакта с орудиями и материалами, традиционно требовали долгого ученичества для овладения мастерством.

Нет сомнений, что некоторые быстрее приобретают определенные умения, чем большинство других людей. Но, не касаясь этого малопонятного отличия (на которое часто указывают как на различие между компетентностью и гениальностью), езде на велосипеде, плаванию, ловле рыбы, стрижке овец и так далее можно научиться только через практику. Поскольку каждая дорога, ветер, течение и овца различны и постоянно изменяются, хорошему практику, как Oдиссею, придётся набираться опыта во многих различных ситуациях. Если бы ваша жизнь зависела от корабля, прокладывающего путь при скверной погоде, вы, конечно, предпочли бы капитана с большим опытом вместо, скажем, блестящего физика, который умеет анализировать законы плавания, но никогда не управлял судном.

Те специалисты, которые имеют дело с чрезвычайными ситуациями, также представляют показательные примеры людей, обладающих метисом. Пожарники, отряды быстрого реагирования, медики скорой помощи, спасательные группы, работающие на бедствиях в шахтах, врачи в больничных отделениях экстренной помощи, команды, восстанавливающие повреждённые электролинии, отряды, гасящие пожары на нефтяных месторождениях, и, как мы увидим далее, фермеры и пастухи в непредвиденной окружающей обстановке должны быстро и решительно реагировать, чтобы свести к минимуму материальный ущерб или спасти людские жизни. Хотя и существует житейский опыт, которому можно обучить и который передаётся, каждый пожар или несчастный случай уникален, и половина занятых в битве людей знает, какие практические правила применить и в какой последовательности, а когда и отбросить эти правила и действовать на свой страх и риск.

Команда Реда Адаира, которая была собрана со всего мира для тушения пожаров на нефтяных скважинах, была ярким и показательным примером. Перед войной 1990 года в Персидском заливе его команда была единственной, имевшей какой-либо «клинический» опыт, и поэтому Адаир мог сам устанавливать цену своей работе. Каждый пожар преподносил новые проблемы и требовал искусного сочетания опыта и импровизации. Представим себе находящихся почти на противоположных полюсах, с одной стороны, Адаира, а с другой какого-нибудь младшего клерка, выполняющего одни только повторяющиеся операции. Работа Адаира, безусловно, не может быть сведена к рутинной практике. Он должен начинать с непредсказуемого – несчастного случая, пожара – и затем придумывать методы и оборудование (в зависимости от существующих возможностей, конечно, и изобретаемых в основном им), предназначенные для тушения пожара в этой конкретной скважине¹⁰. А клерк имеет дело с предсказуемым, упорядоченным окружением, которое можно предусмотреть заранее до мельчайших подробностей. Что касается Адаира, он не может упростить окружающую среду, чтобы применить шаблонное решение.

Примеры, представленные до сих пор, были главным образом связаны с отношениями между людьми и их физической окружающей средой. Но метис равно применим и к человеческому взаимодействию. Представьте себе сложные физические действия, которые требуют постоянного приспособления к действиям, ценностям, желаниям или жестам других. Например, бокс, борьба и фехтование требуют мгновенной автоматической реакции на выпады противника и могут быть освоены только в результате долгой практики самих движений. Здесь также имеет место хитрость. Успешный боксер научится маневрировать движением, чтобы спровоцировать ответный удар, который он может использовать в своих целях. Если исходить из физического содержания таких совместных действий, как танец, исполнение музыкального произведения или совершение акта любви, то и здесь важно подобное же, выработанное практикой, живое рождение опыта. Многие спортивные состязания сочетают как кооперативные, так и состязательные аспекты метиса. Футболист должен знать не только действия своих товарищей по команде, но также и то, какие командные действия и уловки введут в заблуждение противников. Важно заметить, что такие навыки имеют как родовое сходство, так и специфическое различие: в то время как каждый игрок может быть более или менее квалифицирован в различных аспектах игры, каждая команда имеет свою специфическую комбинацию приёмов, свой «стиль», и каждое соревнование с командой соперников предоставляет уникальную возможность проверки его действенности¹¹.

Такие сложные и рискованные деятельности, как военная дипломатия и политика, вообще представляются навыками, исполненными метиса. Успешный практик в каждом случае пытается влиять на поведение партнеров и противников применительно к собственным интересам. В отличие от моряка, который должен приспосабливаться к ветру и волнам, не влияя на них непосредственно, генерал и политический деятель находятся в постоянном взаимодействии со своими коллегами, каждый из которых пытается надуть другого. Быстрое и толковое приспособление к непредсказуемым событиям – как естественным, вроде погоды, событий в близком окружении или передвижений противника, так и извлечение наилучшего результата из ограниченных ресурсов – виды навыков, которые невозможно преподать в виде сухой трафаретной дисциплины.

Здесь важно, что чисто эмпирическая природа метиса с необходимостью делает навыки ускользающими от исследования. Простой эксперимент, проведённый философом Чарльзом Пирсом, может помочь передать понять, что имеется в виду. Пирс просил людей поднимать два тела и принимать решение, которое из них было более тяжелым. Поначалу их оценка была довольно грубой. Но поскольку люди занимались этим в течение длительного периода, они в конце концов научились различать весьма незначительные отличия в весе. Они не могли точно описать свои ощущения, свои чувства при этом, но их фактическая способность к оценке веса чрезвычайно росла. Пирс рассматривал эти результаты как свидетельство некоторой подсознательной связи между людьми через «слабые взаимодействия». Однако для нас это свидетельство иллюстрирует рудиментарный вид знания, которое может быть приобретено только практикой, и тот факт, что оно почти не поддаётся передаче в письменной или устной форме без прямой практики¹².

Оценивая ряд примеров, которых мы коснулись, мы можем отважиться на некоторые предварительные обобщения относительно природы метиса и того, где подобное знание является уместным. Метис наиболее применим к приблизительно схожим, но никогда не бывающим в точности идентичными ситуациям, требующим быстрой и отработанной реакции, которая становится второй натурой практика. Навыки метиса могут использовать и общепринятые правила, но приобретаются через практику (часто в обычном ученичестве) и развитое чувство стратегии. Метис сопротивляется упрощению его в дедуктивные принципы, которые могут успешно быть переданы с помощью изучения по книгам, потому что контексты, в которых он применяется, настолько сложны и неповторимы, что формальные процедуры принятия рационального решения становятся невозможными. В некотором смысле метис лежит в том значительном пространстве между областью гениальности, к которой не может быть применена никакая формула, и областью кодифицируемого знания, которое может быть выучено наизусть.

Местное знание

Почему же методы, связанные с любым квалифицированным ремеслом, так плохо подходят для изложения? Художники или повара, заметил Майкл Оукшот, могут пытаться описать своё искусство и свести его до чисто технической информации, но то, что таким образом получается, представляет очень немногое из того, что им известно, к изложению может быть сведена очень небольшая часть их знаний. Познание правил ремесла стенографии не позволяет еще изучить его в совершенстве: «Эти правила и принципы представляют собой упрощения самой деятельности; они не имеют смысла вне её, они, лучше сказать, не могут управлять ею и не могут обеспечить её познание. Овладение в совершенстве правилами и принципами может сосуществовать с совершенной неспособностью к выполнению той деятельности, к которой они относятся, так как выполнение деятельности вовсе не состоит в применении этих принципов; а даже если бы и состояло, знание того, как применять их (знание фактического выполнения деятельности) не даётся в их содержании»¹³.

Знание того, как и когда применять практические правила в конкретной ситуации составляет сущность метиса. Очень существенны тонкости применения этих правил, потому что метис наиболее ценен в контекстах, которые изменчивы, не определены (неизвестен ряд фактов) и имеют частный характер¹⁴. Хотя мы ещё вернемся к вопросу о неопределённости и изменчивости, я хочу остановиться на дальнейшем исследовании местного характера и специфичности метиса.

Поучительно различие между более общей навигационной наукой и частным знанием правил навигации в судовождении. Когда большое грузовое судно или пассажирский лайнер приближаются к большому порту, капитан обычно передаёт управление своим судном местному лоцману, который проведёт судно в гавань до причала. И то же самое происходит, когда судно покидает причал – его ведет лоцман, пока оно благополучно не выйдет на морской простор. Эта разумная практика позволяет избежать многих несчастных случаев и отражает тот факт, что навигация в открытом море (в более «абстрактном» пространстве) представляет собой более общую специализацию, а умение провести судно среди других в некотором определенном порту есть сугубо контекстуальный навык. Мы могли бы назвать искусство навигации, которым обладает лоцман, «местным и специфическим знанием». Лоцману известны особенности местных приливов и отливов, течений вдоль побережья и морских рукавов, уникальные свойства местных ветров и характер волн, мели, неотмеченные рифы, сезонные изменения в течениях, условия движения морского транспорта в местных водах, ежедневные капризы ветров, дующих с мысов и вдоль проливов, и то, как провести судно в этих водах ночью, не говоря уже о том, как благополучно довести множество различных судов до причала в условиях, когда все это сразу меняется¹⁵. Такое знание по определению специфично, оно может быть приобретено только через практику и местный опыт. Подобно птице или насекомому, которое блестяще приспособилось к своей узкой экологической нише, лоцман знает только одну гавань. Если бы его вдруг перевели в другой порт, большая часть его знаний оказалась бы неприменимой¹⁶. Хотя информация об условиях определённого порта имеет довольно узкое содержание, именно эта информация должна преобладать в знаниях лоцмана, и с этим согласны командиры кораблей, капитаны портов и, не в последнюю очередь, те, кто страхует морскую торговлю от потерь. Практический опыт лоцмана в местном масштабе важнее общих правил навигации.

Классическое произведение Марка Твена «Жизнь на Mиссиссипи» подробно описывает знания и навыки, приобретаемые речными лоцманами. Важная часть этих знаний состоит из сугубо практических сведений относительно внешних примет, которые могут предупреждать о мелях, подводных течениях или других опасностях. Многое в них, однако, состоит из их весьма специфических познаний в связи с плаванием именно по Mиссиссипи в различные времена года и при разных уровнях воды – знания, которое могло быть получено в определенном месте только через опыт. Хотя имеется нечто, что собственно могло бы называться общей наукой о реках, это знание оказывается весьма ненадёжным и неудовлетворительным, когда дело доходит до конкретного путешествия по конкретной реке. Местный лоцман не менее необходим на данной реке, чем местный проводник где-нибудь в джунглях или местный гид в бельгийском городе Брюгге или в медине древнего арабского города.

Практика и опыт, отраженные в метисе, всегда носят местный характер. Так, инструктор по скалолазанию может быть лучшей в Зермате, если она часто совершала там восхождения, пилот – лучшим на Боинге 747, на котором он обучался, а хирург-ортопед может лучше всего разбираться в коленных суставах, потому что именно в этом она специализировалась. Не вполне ясно, какая часть их метиса может быть перенесена этими специалистами своего дела, если каждый из них был бы внезапно брошен соответственно на Монблан, на борт маленького самолетика и на лечение кистей рук.

В каждом случае применение конкретного умения связано с некоторым приспособлением к местным условиям. Для ткача любая пряжа или новая нить различаются наощупь. Для гончара новая глина «работает» по-другому. Длительный опыт работы с различными материалами в итоге создает эффект почти автоматического выполнения таких приспособлений. Специфичность знания идет даже глубже – каждый ткацкий станок или гончарное колесо имеет свои отличительные качества, которые ремесленник должен знать и оценивать (или уметь к ним применяться). Стало быть, общее знание, которое применяется на деле, требует некоторого образного перевода. Совершенное знание ткацких станков не переводится само собой в успешное овладение некоторым конкретным ткацким станком с особенностями его конструкции, использования, составных частей и ремонта. Разговоры о мастерстве овладения определенным ткацким станком, искусством плавания по такой-то реке, умении в совершенстве управлять конкретным трактором или автомобилем не являются нелепыми; они указывают на величину и значимость разрыва между общим и частным знаниями.

Местное знание можно считать заинтересованным в противоположность общему знанию. То есть носитель такого знания обычно имеет сильную заинтересованность в определённом результате. Компания, страхующая коммерческие грузовые перевозки крупной морской фирмы с высокими капиталовложениями, может позволить себе допустить вероятность непредвиденного несчастного случая. Но для моряка или капитана, рассчитываюшего на безопасный рейс, авария есть исход единичного случая, конкретного плавания. Метис есть способность и опыт, необходимые, чтобы повлиять на результат – усилить перевес в положительную сторону – именно в конкретном случае.

Все государственные упрощения и утопические схемы, рассмотренные нами в предыдущих главах, касались деятельности, которая давала в пространственном и временном отношении уникальный результат. Знание о лесоводстве, революции, городском планировании, сельском хозяйстве и поселении вообще будет вести нас в понимании этого леса, этой революции и этой фермы только до определённой степени. Всё сельское хозяйство существует в определённом месте (поле, почва, культуры), в определённом времени (погодные условия, время года, смена популяций вредителей) и в определённых целевых объектах (потребности и вкусы семьи). Механическое применение общих правил, которое игнорирует эти особенности, приводит к практическим неудачам и социальному разочарованию. Общая формула не даёт и не может давать местного знания, которое только и делает возможной успешное преобразование с необходимостью недостаточно подробных общих представлений в успешное и детальное приложение в местном контексте. Чем более общими являются правила, тем более подробного перевода на язык местных обстоятельств они требуют. И дело не просто в том, что капитан и штурман осознают, что их практические навыки уступают совершенному местному знанию лоцмана. Скорее это вопрос признания того, что сами практические правила в значительной степени являются кодификацией, выведенной из реальной практики мореплавания и навигации.

Последняя аналогия может помочь объяснить отношение между общими практическими правилами и метисом. Метис не является простой спецификацией местных значений (таких, как средняя температура и количество осадков), которая позволяет успешно применять общую формулу к данному случаю. Если сравнивать с разговорным языком, то практические правила родственны формальной грамматике, тогда как метис скорее похож на реальную речь. Метис нельзя вывести из общих правил, как речь не выводится из грамматики. Речь развивается с младенчества при помощи подражания, попыток применения на практике, через пробы и ошибки. Изучение родного языка – стохастический процесс, процесс последовательных самокорректирующихся приближений. Мы не изучаем сначала алфавит, состав слова, части речи, правила грамматики, и не пытаемся потом использовать это знание, чтобы построить грамматически правильное предложение. Более того, как указывает Майкл Оукшот, знание правил речи совместимо с полной неспособностью говорить связными предложениями. Скорее уж грамматические правила являются производными от практики реальной речи. Современное преподавание языков, которое стремится научить свободно вести разговор, признает это и начинает с простой речи и механического копирования с целью закрепления речевых образцов и акцента, оставляя грамматические правила нетронутыми, их вводят позже для систематизации и подведения итогов практического овладения языком.

Подобно языку, метис или местное знание, необходимые для успешного ведения сельского хозяйства или животноводческих пастбищ, по всей вероятности, лучше всего познаются через ежедневную практику и опыт. Подобно долгому ученичеству, воспитание в домашнем хозяйстве, где постоянно практикуется какое-то ремесло, часто представляет наиболее удовлетворительную подготовку к овладению этим ремеслом. Этот вид приобщения к профессии может больше способствовать закреплению навыков, чем смелые инновационные предложения. Любая методическая формула, которая исключает или подавляет опыт, знание и адаптивность метиса, рискует быть непоследовательной и неудачной; обучение говорить связными предложениями привлекает гораздо больше материала метиса, чем простое изучение правил грамматики.

Cвязь метиса с эпистеме и техне

Для греческих философов и особенно для Платона, эпистеме и техне представляли собой знание совершенно другого порядка, нежели метис¹⁷. Прагматично-техническое знание, или техне, могло быть выражено точно и исчерпывающе в форме строгих и неукоснительных правил (не эмпирические правила), принципов и заключений. В наиболее строгом отношении знание техне основано на логическом выводе из самоочевидных начальных постулатов. Как идеальный тип, техне радикально отличается от метиса по тому, как оно получено, кодифицировано и преподносится, как модифицируется и какую аналитическую точность оно даёт.

Где метис контекстуален и специфичен, техне универсален. В логике математики десять, помноженное на десять, всюду и всегда равняется сотне; в геометрии Евклида прямой угол – это угол в девяносто градусов; в физике точка замерзания воды принимается за нуль шкалы Цельсия¹⁸. Tехне – твёрдое знание; Аристотель писал, что техне «возникает, когда многие представления, полученные из опыта, позволяют вывести универсальные заключения относительно группы сходных явлений»¹⁹. Универсальность техне является результатом того факта, что аналитически оно организовано при помощи простых, ясных и логических переходов и поддаётся анализу и проверке. Эта универсальность означает, что знание в форме техне можно преподавать, как формальную дисциплину. Законы техне дают теоретическое знание, которое может иметь, а может и не иметь практическое приложение. Наконец, техне характеризуется безличной, часто количественной точностью и требует объяснения и проверки, а метис связан с личным навыком, возможностью «потрогать» и практическими результатами.

Если описание техне как идеальной или общепринятой системы знаний напоминает образ современной науки, это никакая не случайность. Однако актуальная практика науки представляет собой нечто совсем другое²⁰. Правила техне учат кодифицировать, выражать и проверять знания, как только они обнаружены. Никакие правила техне или эпистеме не могут объяснить научное изобретение и его суть. Открытие математического закона требует гениальности и, возможно, метиса; однако же доказательство его должно следовать принципам техне²¹. Таким образом, методичные и объективные правила техне способствуют получению знания, которое может быть без особого труда организовано, полностью подтверждено и которое допускает формальное преподавание, но оно не может непосредственно само добавить что-либо к себе или объяснить, как оно появилось²².

Кроме того, техне является характеристикой отдельных систем рассуждения, в которых выводы могут быть логически получены из начальных предположений. Степень, до которой форма знания удовлетворяет этим условиям, есть уровень её объективности, универсальности и совершенной невосприимчивости к контексту. Но контекстом метиса, как подчеркивают Детьен и Вернан, всегда являются «ситуации, которые временны, изменчивы, неоднозначны и сбивают с толку; ситуации, которые не поддаются точной оценке, строгому анализу и твёрдой логике»²³. Нусбаум убедительно показывает, как Платон попытался (главным образом в своём произведении Республика) преобразовать царство любви – сферу, которая по определению полностью является сферой случайности, желания и импульса – в царство техне или эпистемы²⁴. Платон расценивал мирскую любовь, как чувство, подвластное более низким желаниям, и надеялся очистить её от этого основного инстинкта так, чтобы она могла более походить на философский поиск истины. Превосходство чистого рассуждения, особенно научной и математической логики, заключается в том, что оно «сосредоточено на предмете, в высшей степени непоколебимо и стремится к истине». Цели такого рассуждения «извечны и независимы от того, что люди делают и говорят»²⁵. То, что человек любит или должен любить, утверждал Платон, не есть сам объект любви, а, скорее, идеализированные формы совершенной красоты, отраженные в любимом человеке²⁶. Только на этом пути любовь могла бы оставаться прямой и разумной, свободной от желаний.

Сферы человеческой деятельности, которые наиболее свободны от случайности, неоднозначности, контекста, желания и личного опыта – и, таким образом, свободные от метиса, – в итоге оказались самыми высокими человеческими устремлениями. Таковы философские исследования. Можно понять, почему на основании таких критериев Евклидова геометрия, математика, некоторые содержательные формы аналитической философии и, возможно, музыка рассматриваются, как самые совершенные занятия²⁷. В отличие от естествознания и конкретных экспериментальных наук эти дисциплины существуют как царства абсолютной мысли, нетронутые случайными обстоятельствами материального мира. Они рождаются в голове или на чистом листе бумаги. Теорема Пифагора, a² + b² = c², истинна для всех прямоугольных треугольников везде и всегда.

В западной философии и науке (включая социологию) периодически повторялись усилия переработать системы знания так, чтобы исключить неопределённость и обеспечить логическую дедуктивную строгость, которой обладала Евклидова геометрия²⁸. В естествознании результаты попыток оказались впечатляющими. Что касается философии и гуманитарных наук, усилия были столь же настойчивыми, но результаты гораздо более неоднозначными. Известная Декартовская эпистема «я мыслю, следовательно, существую» изображала первый шаг математического доказательства и была «ответом на беспорядок, который угрожал уничтожением общества»²⁹. Иеремия Бентам и утилитаристы пытались при помощи вычисления удовольствия и боли (гедонизм) свести изучение этики к чистой естественной науке, к исследованию «каждого обстоятельства, могущего повлиять на индивидуума, которое отмечается и регистрируется; ничто не... оставлено случайности, прихоти или неуправляемой свободе действий, всё обследуется и заносится в размере, числе, весе и мере»³⁰.

В конце концов, благодаря статистике и теории вероятностей, даже сама случайность (tuche), которой техне стремилась овладеть, была представлена отдельным фактом, способным входить в формулы техне. Возможность риска, сопутствующего ей, могла быть определена с известной долей вероятности, и становилась фактом, подобно всем другим, а неопределённость (где неизвестна упомянутая вероятность) всё ещё лежит вне досягаемости техне³¹. Интеллектуальная «карьера» риска и неопределённости характерна для многих областей исследования, в которых зона влияния анализа была переформулирована и сужена, чтобы исключить элементы, которые не могли быть количественно определены и измерены, а могли быть только оценены. Лучше сказать, методы были направлены на изолирование и приручение тех аспектов ключевых переменных, которые могли бы быть выражены количественно (общественное богатство – объёмом национального продукта, общественное мнение – количеством голосов, ценности – психологическими опросами). Преобразованию по этим направлениям подверглась, например, неоклассическая экономика. Потребительские предпочтения считаются заранее известными, а затем они учитываются, чтобы вынести за скобки вкус потребителя как главный источник неопределённости. С изобретательством и предпринимательской деятельностью обращаются, как с чем-то внесистемным, и выбрасывают из границ дисциплины, как слишком неподатливых, чтобы подчиняться оценке и прогнозу³². Дисциплина вобрала в себя вычисляемый риск и изгнала те темы, где преобладала сущностная неопределённость (экологическая угроза, изменения потребительского вкуса)³³. Стивен Марглин указывает, что «акцентирование личного интереса, вычисление и максимизация в экономике» являются классическими примерами «очевидных постулатов» и отражают «скорее идеологическое принятие превосходства эпистеме, чем серьёзную попытку распутать сложности и тайны человеческой мотивации и поведения»³⁴.

Логика таких переформулирований аналогична экспериментальной практике и установлению границ современного научного сельского хозяйства. Сузив область своего изучения, оно чрезвычайно выиграло в чёткости и научной силе, убрав возможные неуместные и неприятные сюрпризы за пределы своих искусственных границ³⁵. Техне наиболее подходит тем видам деятельности, «которые имеют единственную цель, и цель эта может быть конкретно указана отдельно от самой деятельности и может быть измерена количественно»³⁶. Так, задача, с которой с наибольшим успехом справилось научное сельское хозяйство, – как собрать наибольшее количество бушелей урожая при наименьших затратах на акр земли, и это было продемонстрировано на испытаниях одной культуры в течение одного сезона на опытных участках. Вопросы общественной и хозяйственной жизни, семейные нужды, длительное сохранение почвенной структуры, экологическое разнообразие и его поддержание трудно и вобрать, и целиком исключить. Формулы эффективности, производственных функций и разумной деятельности могут быть выделены только тогда, когда желанные перспективы просты, ясно определены и, следовательно, измеримы.

Проблема, как признавал Аристотель, состоит в том, что некоторые реальные возможности «даже в принципе не могут быть как надо и полностью отражены системой универсальных правил»³⁷. Он выделил навигацию и медицину как два вида деятельности, в которых практическая мудрость, связанная с большим опытом, является обязательной для наилучшего выполнения работы. Таковы практики, полные метиса, в которых требуется быстрая реакция, импровизация и умелые последовательные приближения к ситуации. В отличие от Платона, Сократ преднамеренно воздерживался от записей своих обучающих бесед, потому что он верил, что область философии принадлежала больше метису, чем эпистеме или техне. Письменный текст, даже если он и принимает форму философского диалога, является выхолощенным набором кодифицированных правил. Устный диалог, напротив, является живым и зависящим от взаимопонимания участников, достигая таких результатов, которые не могли быть определены заранее. Сократ, несомненно, полагал, что взаимодействие между учителем и учениками, которое теперь называется сократическим, а не итоговый текст, и есть философия³⁸.