Интернациональные военные кампании Кубы через призму латиноамериканских подходов к безопасности

Латиноамериканские подходы к безопасности имеют свою специфику, обусловленную, прежде всего, такими геополитическими факторами, как удаленность региона от внешних агрессоров и наличием "межамериканских гарантий внешней безопасности" (той же доктриной Манро и попытками построения на его основе панамериканской региональной подсистемы международных отношений).

Важную роль в формировании играла цивилизационная общность стран Латинской Америки, уважение к "культу права", принципам суверенитета и территориальной целостности.[66]

Вторая специфическая черта Латинской Америки – сохранение веры в абсолютное начало как источник легитимной светской власти: именно это способствовало формированию антитезы "военные - гражданские" правители: первые воспринимались как выразители идеалов "справедливого правления", тогда как вторые – прежде всего, как коррупционеры, преследовавшие узкопартийные или элитарные интересы. Тем не менее, крайне авторитарные режимы правления и методы, почти синхронно установившиеся в Латинской Америке в прошлом веке, способствовали упадку, а не подъему уровня безопасности на всех уровнях социальной организации – от индивидуального до международного. Впоследствии, в процессе демократизации государственного управления, латиноамериканцы восприняли догматы новой, либеральной, парадигмы "в чистом виде", не принимая во внимание сложности ее адаптации на практике, ввиду чего страны региона повторно оказались на грани экономического коллапса.

Доктором политических наук ИЛА РАН Б. Ф. Мартыновым предлагается формирование новой модели безопасности на основе синтеза концепций, разрабатываемых военными в 60-80 - е годы двадцатого века и дополнены гражданскими властными структурами в 90 - е годы того же столетия: сохранение сильной роли государства, активную внешнюю политику на базе участия в региональных и континентальных интеграционных процессов, значимую роль военных в политической жизни, в особенности, в областях борьбы с международным терроризмом и наркопреступностью, совместная разработка гражданскими и военными стратегических направлений политики безопасности и активное развитие компонентов "мягкой силы" - культурного, национально-этнического, информационно-коммуникационного.[67]

Несмотря на то, что давление США на регион достаточно сильно во многих аспектах, в первой четверти 21 века наблюдается тенденция к развитию странами ЛАКБ межцивилизационного диалога: примерами может служить организация Ибероамериканских встреч, встреч в форматах МЕРКОСУР - ЕС, группы Рио - ЕС.

В контексте регионального тренда предполагается интенсификация связей стран ЛА с Российской Федерацией и странами СНГ.[68] В параграфе 3 данной главы нами будет более подробно рассмотрено сотрудничество Кубы с Российской Федерацией в направлении решения поставленной в работе проблемы.

Следует обратить внимание на то, что латиноамериканские подходы к безопасности в течение второй половины 20 и начала 21 века претерпели ряд трансформаций.

В 80-е годы 20 века централизация защиты интересов государства как первичная потребность, выраженная в доктринах национальной безопасности ведущих государств региона вступает в противоречия с объективными нуждами стран ЛАКБ. Вводится понятие «супербезопасности» - тотального контроля над всеми сферами социальной жизни под предлогом защиты национальной, то есть государственной, безопасности.[69] Также в это понятие включается последовательное установление в странах региона режимов военной диктатуры. В таком случае, безопасность государства выступает как антитеза безопасности личности и общества. В первой главе данного исследования более подробно рассмотрены позиции представителей различных парадигм и школ теории международных отношений по данному аспекту.

Политика “супербезопасности" имела ряд негативных последствий: во-первых, она отрицательно сказалась на социально-экономическом положении региона, во-вторых, замедлила региональное сотрудничество, основы для которого были заложены еще в 50-е и 60-е годы 20 века. Тем не менее, к концу 70-х годов 20 века доктрины стран Латинской Америки были изменены в сторону большей реалистичности, в большинстве стран региона в 80-е годы 20 века была установлена или восстановлена гражданская форма правления, что способствовало уменьшению противоречий между национальными военно-политическими доктринами и складывающимся в мире реальностями.[70]

Министр обороны Аргентины Оскар Камильон так оценивал сложившуюся ситуацию: ценой проведения политики «супербезопасности» стали колоссальные суммы внешнего долга стран ЛАКБ, усиление бедности и технологической отсталости, падение международного авторитета стран региона.[71]

90-е годы 20 века ознаменовались для стран Латинской Америки переходом от восприятия мира с точки зрения международной безопасности к восприятию через призму рыночных отношений, что было напрямую связано с распадом биполярной системы и социалистического лагеря. Борьба с бедностью стала важным элементом национальных политических доктрин. Латинская Америка ощущала нестабильность в рамках формирующейся многополярной системы и приняла решение об отказе от «милитаризированных подходов» к безопасности, направив усилия на развитие социально-экономической сферы. В качестве главной угрозы национальной и региональной безопасности рассматривалась уже не недостаточность развития военных потенциалов, а возможная маргинализация  стран ЛАКБ в системе мирового хозяйства. Исходя из соображений экономической целесообразности, произошла переориентация стран региона на укрепление сотрудничества с США.[72]

В конце 80-х – начале 90-х гг. к триаде «безопасность-развитие-демократизация» был добавлен термин «интеграция». Произошло подписание договоров, таких как: Асуньсьонский договор о создании МЕРКОСУР,[73] присоединение к Режиму контроля за ракетными технологиями.[74] В эти годы отмечалось снижение расходов на ВВП (с 1985 по 1993 снизились в Латинской Америке с 1,8% от общей доли ВНП до 1,2%, а в Южной Америке – с 2,0% до 1,4%).[75]Создавалась новая система межамериканского сотрудничества вне механизмов Организации американских государств. В это же время происходило формирование политики «открытого регионализма» и понятия «безопасность сотрудничества», вводимого А. Картером, В. Перри, П. Старэсом, Дж. Стейнбрюером, которое подразумевало концепцию упреждающей или превентивной безопасности, направленной на обеспечение стабильности и сочетающей в себе непротиворечивые понятия безопасности индивида и безопасности государства и общества.[76] Безопасность личности рассматривалась в тесной связи с международной в Рамочном договоре о демократической безопасности стран Центральной Америки, подписанном только в 2010 году:[77] страны ЛАКБ не стремились форсировать интеграцию в сфере безопасности ввиду неясности отношений сообщества с другими интеграционными объединениями региона. На рубеже 20 и 21 веков Латинская Америка находилась в поиске баланса и взаимозависимости между личной и общественной безопасностью, государственной и международной. Результатом поиска стало формирование концепции многоуровневой интерактивной безопасности, характерной именно для этого региона и состоящей из трех ранее упомянутых компонентов безопасности: 1) личности, 2) общества, 3) государства. Целью концепции стало преодоление маргинализации региона в условиях формирующегося полицентричного мирового порядка.[78]

Не только подходы к безопасности, но и сами политические конфликты Латинской Америки на рубеже 20-21 веков претерпели изменения. Их фокус был смещен в сферу социально-политических отношений, поскольку демократическая практика перестала отвечать завышенным социальным ожиданиям, и в латиноамериканском обществе наблюдались: недостаток демократических институтов, неэффективность управления, коррупция, недоверие к власти, массовые разочарования, которые и стали базовыми причинами конфликтов между властью и обществом, а также предпосылками конфликтов будущего в регионе.[79] Ранее конфликты в Латинской Америке исследовались, исходя из четырех подходов или набора факторов: праксеологического, то есть исходящего из практики международных и внутригосударственных отношений, этического измерения (гуманно или негуманно ведение конфликта), социальной доктрины католицизма (каким образом тот или иной конфликт соотносится с вопросами религии и веры) и теология освобождения, психоаналитического и психологического подходов и факторов (учитывая так называемый «фактор личности в истории»).[80] В 21 веке ведущими факторами влияния на конфликтологические исследования стал социально-политический и социально-экономический. Рассматриваемый в работе пример Республики Кубы подтверждает взаимовлияние данных факторов и как национальной, так и региональной конфликтогенности.

На территории Кубы военные действия были завершены с победой социалистической революции в 1959 году. После этого страна принимала участие в ряде военных и гуманитарных миссий за рубежом.

В начале 1960-х годов Куба сотрудничала с режимами стран, попавших под санкции, наложенные Организацией американских государств, выступая в роли противовеса капиталистической системе США – Доминиканской Республикой, Чили, Колумбии, Венесуэлы, также имела первый опыт интернациональной помощи Боливии. На первом этапе сторонники кубинского интернационализма делал акцент на сотрудничество с повстанческими движениями в целях распространения социалистических идей в регионе. К середине 1970-х внешняя политика Кубы была переориентирована на взаимодействие с «прогрессивными режимами» стран «третьего мира», то есть наименее развитыми, расположенными в регионе ЛАКБ. Осуществлялось техническое и медицинское сотрудничество, помощь оказывалась на правительственном уровне, наличие двусторонних дипломатических отношений не было обязательным. Подобная политика способствовала выходу Кубы из региональной изоляции, навязанной США.[81]

В Конституции интернационализм Кубы был закреплен в 1976 году: «Республика Куба руководствуется принципами пролетарского интернационализма и боевой солидарности народов».

Самый значительный вклад в освободительный процесс за пределами Латинской Америки Куба внесла в Африке.[82] Как раз к началу 1970-х годов большинство колоний в Африке обрели независимость, что подтолкнуло Кубу к активизации межправительственного взаимодействия в регионе.[83] Кубинский лидер Фидель Кастро вел переговоры с представителями Народного движения за освобождение Анголы (далее - МПЛА), Фронта освобождения Мозамбика (ФРЕЛИМО). Оба объединения были официально признаны Организацией Африканского Единства (далее – ОАЕ). Прямые контакты с правительствами африканских стран способствовали осведомленности Кубы о происходящем на континенте. Наиболее богатой и стратегически важной для Кубы африканской страной представлялась Ангола. Политический курс Анголы противоречил интересам транснациональных компаний западных стран, ввиду чего была спровоцирована гражданская война внутри страны: она велась с 1975 года после окончания борьбы за независимость Анголы между тремя группировками – Народным движением за освобождение Анголы (далее – МПЛА), Национальным фронтом освобождения Анголы (далее – ФНЛА) и Национальным союзом за полную независимость Анголы (далее – УНИТА) после провала Алворских соглашений о создании коалиционного правительства.[84] Не сумев договориться, группировки обратились за помощью в своим внешним союзникам: по просьбе представителей ФНЛА была осуществлена военная интервенция в Анголу Заира, поскольку МПЛА сотрудничала с Народной организацией Юго-Западной Африки левого толка, чьи отряды воевали против войск Южно-Африканской республики на территории Намибии, на территорию Анголы вторглась и ЮАР, оказывая поддержку УНИТА. Против МПЛА воевали такие силы, как Португальская армия освобождения (ЭЛП) и Демократическая армия за освобождение Португалии (МДЛП). Представители МПЛА, осознавая, что не выстоят без поддержки против такого количества противников и их совокупной мощи, обратились за помощью к кубинскому лидеру Фиделю Кастро. Тот среагировал незамедлительно, направив добровольческие кубинские отряды в Анголу.[85] В октябре 1975 480 кубинских советников разместились в Делатнду, Бенгеле, Сауриму, Кабинде, сформировалось 16 пехотных батальонов, 25 минометных и зенитных батарей.[86] В ноябре кубинский лидер Фидель Кастро после согласования с правительством Анголы отдал приказ об отправлении батальона регулярных войск с противотанковыми средствами и проведении операции «Карлотта».[87] После переброски в Кифандонго кубинские войска нанесли поражение заирским 10 ноября. С помощью кубинцев ангольские войска совершили коренной перелом во Второй освободительной войне 1975-76: в январе 1976 войска стран-интервентов были изгнаны из центра страны, затем происходило последовательное освобождение стратегически важных пунктов, таких как Уамбо, Бенгела, Лобиту, Шикалы, Силва-Порто.

Несмотря на распространенное мнение о значимости влияния СССР на кубинское вмешательство в ангольский конфликт, реакция Москвы была неоднозначной: по словам К. Б. Брутенца, одного из руководителей международного отдела ЦК КПСС, оно не только не планировалось советской стороной, но и не было с последней согласовано.[88] Тем не менее, переброску крупных сил Кастро начал уже после одобрения операции со стороны СССР, также легитимности операции способствовало признание МПЛА со стороны ООН и ОАЕ.[89] Техническую помощь Гаване действительно оказывала Москва на основании двустороннего соглашения об экономическом и техническом сотрудничестве от 1972[90] и советско-кубинской декларации 1974 гг.[91] В объединенном заявлении компартий Кубы и СССР было заявлено о твердом намерении полностью ликвидировать колониальную систему, предоставить все гарантии независимости бывшим колониальным странам, признать право народов и внутриполитических сил Анголы и Мозамбика на солидарность в борьбе за свободу и независимость, все сторонники «прогресса и демократии» были призваны оказать поддержку народам Намибии, ЮАР и Зимбабве в борьбе против расистских режимов, апартеида.[92]

ЮАР и поддерживавшие УНИТА (в противовес Кубе и СССР) США, нацеленные на максимальное обескровливание кубинской военной группировки в Анголе[93] не позволили осуществить вывод кубинских войск на основе двусторонних соглашений между Луандой и Гаваной на 1977: военный контингент, напротив, стал наращиваться. После отражения агрессии ЮАР в 1976 г. кубинские войска отошли на 250 км к северу от границы с Намибией и здесь создали оборонительную линию, растянувшуюся от атлантического побережья на восток на 700 км, южнее этой линии действовали правительственные войска Анголы (МПЛА), а вторая группировка кубинских войск располагалась на севере страны и обороняла нефтеносный район Кабинда.[94]

Несмотря на то, что внутренний конфликт был интернационализирован в значительной степени, именно ЮАР рассматривалась в качестве основного агрессора: государство позиционировалось как агрессор и угроза суверенитету соседних государств, Анголе, в частности. С 30 июля 1976 по 31 декабря 1980 против Анголы было совершено 1274 крупные провокации, 290 бомбардировок мирных населенных пунктов, 50 десантных операций, 70 нарушений границы механизированными соединениями ЮАР, 4416 ангольских граждан убито и ранено, совокупный ущерб составляет 7,2 млрд долларов.[95] Вооруженные силы ЮАР первыми вторглись на территорию ЮАР, систематически нападали на вооруженные силы ангольской армии, офицерский состав армии ЮАР обучал и засылал наемников на территорию Анголы, что является нарушением резолюции Генеральной ассамблеи ООН № 3103 от 12 декабря 1973. Перечисленные действия, исходя из п.4 ст.2 Устава ООН, ст. ст. 1, 2, 3, 5 резолюции ГА ООН «Определение агрессии», ст. 6 Международного трибунала в Нюрнберге, международная комиссия классифицировала действия режима ЮАР как «преднамеренную агрессию». [96] В Совет Безопасности ООН регулярно поступали жалобы от правительства Анголы на агрессию со стороны ЮАР: с 1978 по 1988 годы.[97] Тем не менее, стоит отметить такую важную деталь, как отсутствие упоминания Кубы при обвинении стран, осуществивших вооруженное вмешательство во внутренний интернационализированный конфликт в Анголе в военных преступлениях и преступлениях против человечности, одним из примеров которых является гендерное насилие.

Глава Республики Куба Фидель Кастро неоднократно и твердо заявлял о невозможности решения вопроса в одностороннем порядке: Гавана следовала просьбе правительства Анголы, признанного ОАЕ и ООН несмотря на предложения пойти на нормализацию отношений с Кубой в обмен на вывод войск последней из Анголы. Новый виток ужесточения антикубинской политики и поддержки режима апартеида ЮАР и Намибии со стороны США пришелся на 1980-е годы: Куба в «дорожной карте» латиноамериканского направления политического курса была названа главным врагом в Западном полушарии, был принят курс на ужесточение антикубинской политики: предусматривались самые решительные меры, если Куба не откажется от прежнего курса, допускалась возможность проведения «освободительной войны» против правительства Кастро.[98] США не могли смириться с ролью Кубы как государства, подконтрольного СССР.[99]

В это же десятилетие была разработана стратегия многопрофильной дипломатии США, которая заключалась в следующем: Южная Африка выполняет резолюции 435 Организации Объединенных Наций, то есть[100] уходит из Намибии, признавая полную независимость последней, а Куба идет на компромисс выводит войска из Анголы в качестве встречной уступки.[101] 9 марта 1984 г. в Гаване была вновь подтверждена позиция о том, что присутствие кубинских войск в Анголе обусловлено двусторонним соглашением между суверенными государствами, а поэтапный вывод возможен исключительно после выполнения следующих условий: предоставления подлинной независимости Намибии на основании резолюции 435 ООН, вывода оттуда южноафриканских войск, прекращения агрессивных акций Южно-Африканской республики, Соединенных Штатов, их сателлитов против Анголы.[102]

Пока за столом переговоров решаются судьбы государств, война забирает мужчин, и им на смену приходят женщины – сначала в тылу, затем и на театре боевых действий. Карина Мукосеева, журналист-международник, пишет о беженках из районов военных действий, выполнявших мужскую работу и подвергавшихся насилию, о городах и деревнях, сожженных противниками анголан, о сожженных заживо детях, о матерях, пострадавших от гендерного насилия в безуспешной попытке спасти детей, о женской вооруженной Организации Матерей Анголы (далее – ОМА) и ее бесстрашных солдатках.[103]

Новый виток эскалации конфликта приходится на 1987 год: войска ЮАР совместно с финансируемым США УНИТА разворачивают массированное наступление против правительственных ангольских войск на юго-востоке Анголы в сентябре 1987 г., в ноябре окружив значительную группировку ангольских войск в районе стратегически важного населенного пункта Куито Куанавале. Куба реагирует незамедлительно: глава Республики разрабатывает план противодействия: необходимо сначала разгромить войска противника под Куито Куанавале, а затем перейти в решительное наступление на юго-западе Анголы с выходом на границу Намибии - без предварительных консультаций с Москвой.[104] Последняя попытка войск ЮАР атаковать была встречена сокрушительной контратакой со стороны объединенных перегруппировавшихся и перевооруженных ангольских правительственных войск и элитных частей кубинской армии, южноафриканцы были вынуждены отступить. Благодаря господству в воздухе кубинской авиации, оснащенной техникой советского производства, и захвату сухопутными вооруженными формированиями Анголы и Кубы стратегической инициативы неудача армии ЮАР была признана самими США.[105]

Де-факто, кубинской стороне было необходимо взаимовыгодное решение по ряду причин: 1) война продолжалась дольше трех лет, планируемых при отправке добровольцев в 1975, 2) Москва как основной поставщик вооружений кубинским добровольцам не была заинтересована в ведении региональных конфликтов, без поддержки СССР Куба ни технически, ни экономически, ни финансово не справлялась, 3) главной целью ввода кубинских войск являлось обеспечение национальной безопасности Анголы, залогом чего становилась независимость Намибии и отвод южноафриканских войск от границ.[106] Провокационный артиллерийский обстрел южноафриканскими войсками в июне 1988 года кубинских позиций у границы Намибии был неудачным, после чего кубинцы совершили массированный авиационный налет и разбомбили одну из главных баз ЮАР, располагавшуюся в 10 км к югу от ангольской границы. Южноафриканскому руководству пришлось смириться с кубинским превосходством и отсутствием альтернативы политическому урегулированию проблем юга Африки. В течение 9 месяцев дипломаты трех стран провели 12 встреч с американскими посредниками и постепенно выработали план – «дорожную карту» для параллельного решения проблем Намибии и Анголы.[107]

Отношение к кубинским интернационалистам было неоднозначным. С одной стороны, в них видели освободителей и опору в борьбе против колониализма, с другой – опасались трансформации освободителей в завоевателей. Бразильский писатель, журналист, очевидец событий и общественно-политический деятель Жоржи Амаду рассказывает следующее:

«- Ну а кубинцы? — спрашивал меня в Лиссабоне писатель Фернандо Намора. — К ним относятся с симпатией?

- Да не сказал бы.

- Так называемых освободителей не любят, — с глубокой убежденностью говорит Намора. — От освободителя до завоевателя — один шаг, один шаг солдатских сапог».[108]

Нелли Гурьева, жена лейтенанта, военного переводчика Пидоренко Игоря Викторовича напротив, очень тепло отзывается, как о «братский народе». Гурьева пересказывает случай, когда кубинцы пришли в гости после потери авиаэкипажа, состоявшего из ангольских солдат. Семьи советских военных выражали соболезнование и всесторонне участвовали в разделении горечи потерь и поражений и радости побед кубинских союзников.[109]

Тем не менее, успехи военных действий кубинцев на театре военных действий были очевидны и обусловили последующие дипломатические победы: Организацией Африканского Единства Куба рассматривалась как надежный посредник в процессе постконфликтного урегулирования, ангольское правительство доверяло только Кубе, США под нажимом СССР были вынуждены пойти на уступки, также немаловажным фактором, повлиявшим на готовность к выработке многостороннего взаимовыгодного компромиссного соглашения повлияло фактически единогласное выступление мирового сообщества против режима апартеида.[110] Кубинская сторона была включена во все переговоры, начиная с 1988 года, и периодически даже угрожала применением военной силы в случае попыток военного вмешательства в конфликт Штатов.[111] Кубинские дипломаты инициировали договоренность о полном выводе кубинских войск взамен частичного в обмен на выполнение таких встречных условий, как полный вывод южноафриканских войск с юга Анголы, приверженности в резолюции 435 ООН и отказа США от военной и финансовой поддержки. 22 декабря 1988 г. представители Анголы, Кубы, Намибии, ЮАР собрались в штаб-квартире ООН в Нью-Йорке, чтобы подписать официальное трехстороннее соглашение между Анголой, Кубой и ЮАР. Одновременно было подписано отдельное соглашение между Кубой и Анголой, в котором были прописаны детали вывода кубинских войск.

С конца весны – начала лета 1988 войска ЮАР начинают выводиться из Анголы. За выводом следовала серия соглашений - 1 мая 1991 между правительством Анголы и организацией УНИТА заключены Биссекские соглашения, при посредничестве Португалии, США и СССР, 31 июня 1991 года МПЛА и УНИТА заключили Лиссабонские мирные соглашения между МПЛА и УНИТА о проведении свободных выборов. К лету 1991 Анголу покидают кубинские добровольческие формирования, убедившись, что их стратегическим партнерам более ничего не угрожает.[112] Во исполнение достигнутых договоренностей в Намибии проводятся демократические выборы, 21 марта 1990 г. лидер Организации народов Юго-Западной Африки (СВАПО) Сэм Нуйома стал первым президентом независимой Намибии. В Анголе боевые действия будут возобновлены к 1994 до заключения Лусакских соглашений и продлятся до 2002, до подписания меморандума о взаимопонимании – политическом урегулировании между правительством МПЛА и движением УНИТА и прекращении гражданской войны, тем не менее, всё это будет происходить уже без участия Кубы.[113]

Военные и дипломатические победы Кубы способствовали:

1) обретению независимости двумя странами – Анголой и Намибией, 2) краху режима апартеида в ЮАР, 3) усилению боевого потенциала и укреплению международного положения самой Кубы, 4) разрушению мифа о «непобедимости белых угнетателей», а также о значительном преимуществе капиталистического лагеря над социалистическим.[114]