Действия Черноморского флота до Синопского сражения

«П

о всем известиям, — писал граф Адлерберг князю Меншикову в конце сентября 1853 года¹, — разрыв с Турцией неизбежен, и можно даже ожидать скорого открытия военных действий. Посему необходимо ныне же решить вопрос: как в таком случае употребить Черноморский флот в нынешнюю осень и наступающую зиму?» Далее граф Адлерберг уведомлял князя о том, что государю угодно заблаговременно знать мнение по этому поводу начальника Главного морского штаба, причем присовокуплял, что «со своей стороны государь император полагает, что более всего пользы можно извлечь из нашего флота учреждением крейсерства перед устьем Босфора и вдоль тех берегов Черного моря, где преимущественно турки могли бы пользоваться выгодами морского сообщения во вред нам». Как цель действий для выполнения такой задачи указывалось прекращение подвоза запасов, оружия и даже войск из Константинополя в Варну, Батум и другие приморские пункты европейского и азиатского берегов и усиление крейсерства вдоль нашей береговой линии. Однако такой способ действий допускался государем «лишь в том предположении, что флоты других морских держав ограничатся наблюдением входа в Босфор около Константинополя и не войдут сами в Черное море».

Письмо графа Адлерберга заканчивалось уведомлением, что «Его Величество не дозволяет себе положительного мнения в деле морском, недостаточно ему знакомом», и что поэтому государь желает, чтобы князь Меншиков представил «свое мнение с полной откровенностью, нисколько не стесняясь изложенными здесь высочайшими указаниями».

По всей вероятности, следствием этого письма явилась записка Корнилова, поданная им 1 октября князю Меншикову².

Автор этой записки признавал осеннее и зимнее крейсерство в Черном море затруднительным, около Босфора даже опасным и вообще мало действительным, так как парусные суда не могли держаться возле берегов, близ которых смело проходят пароходы. Корнилов предполагал выбрать другое средство мешать плаванию турок и в этом отношении остановился на необходимости занятия на европейском и азиатском берегах гаваней, у которых отряды военных судов могли бы безопасно учредить при содействии сильных пароходов свои наблюдательные посты. Адмирал указывал на Сизополь и Синоп³ как наиболее подходящие для этой

221

цели. Оба эти пункта находились на пути движения турецкого флота к театрам военных действий, были удобны к удержанию их малыми силами от покушений с сухого пути и могли вместить на зиму значительные флоты.

Мысль Корнилова о неудобстве зимнего крейсерства разделял и князь Меншиков, который находил его «бесполезным и разорительным для судов»⁴; неизвестно только, как отнесся он к предложению занять Сизополь и Синоп.

Во всяком случае предложение это не было исполнено и, вернее всего, по причинам политического характера, так как такие действия нашего флота уничтожили бы последнюю надежду императора Николая на сохранение мирных отношений с Англией и Францией.

9 октября государь в собственноручном письме к князю Меншикову⁵ вновь затронул вопрос о роли Черноморского флота.

Император Николай, упомянув о том, что объявление Турцией войны не заставит его изменить оборонительного плана на Дунае, который он решил не переходить даже в случае победы над турками на левом берегу реки, выражал намерение действовать на Кавказе наступательно и в случае нападения турок на наши пределы разбить их, а потом овладеть Карсом, Ардаганом, а может быть, и Баязетом.

Далее государь вновь спрашивал князя Меншикова о тех предприятиях, которые можно было бы возложить на Черноморский флот, и со своей стороны обрисовывал положение, в котором этот флот находился.

«Хотя нам здесь еще неизвестно, — писал он, — часть ли только или весь флот английский и французский вошли в Босфор, но в Лондоне были уже угрозы войти в Черное море и прикрывать турецкие гавани, на что Бруннов очень хорошо возразил, что это все равно, что объявление нам войны». Этим Бруннов «напугал», как он сам писал, англичан, которые объявили, что «доколь мы не атакуем турецких портов, то их флот не войдет в Черное море».

Император Николай приказал сообщить великобританскому кабинету, что со своей стороны он примет всякое появление военных судов западных держав в Черном море за открыто враждебный поступок против России и ответит таковым же.

Обращаясь к возможным действиям нашего флота, государь предъявлял князю Меншикову следующие свои желания.

После начала турками действий флоту наносить им возможный вред, забирая отдельные суда, пересекая сообщения вдоль берега и даже бомбардируя Кюстенджи, Варну или какой-либо другой пункт. Ежели же турки выйдут со своим флотом и захотят зимовать где-либо вне Босфора, то позволить им исполнить «эту глупость, а потом задать им Чесму».

222

 

Что касается флотов западных держав, то в случае встречи с ними «не на своем месте вместе с турками» действовать против тех и других, как против врагов.

В заключение государь приказывал не отваживаться без нужды на неверное предприятие, но не упускать ни одного случая наносить врагам всевозможный вред.

«Аминь и к делу, — заканчивал свое письмо император Николай. — С нами Бог, а исполнители правого дела князь Меншиков и Черноморский флот и потому — честь и слава!»

Князь М. Д. Горчаков также волновался в Бухаресте относительно той роли, которая будет возложена на наш флот.

«Что меня более всего интересует, — писал он военному министру⁶, — это узнать, какие повеления даст Его Величество нашему флоту; было бы очень желательно, чтобы он крейсировал у устья Дуная и мешал бы проходу в эту реку через Георгиевский рукав турецких вооруженных судов».

Князь Меншиков со своей стороны отказывался допустить возможность выхода плохого по своему составу турецкого флота в море в столь позднее время года, а также занятие им позиции, как о том носились слухи, у мыса Кальякр (к северо-востоку от Варны) или в Бургасском заливе⁷. Но тем не менее он решился произвести рекогносцировку румелийского берега и в случае отыскания турецкого флота действовать нашими соединенными эскадрами, смотря по обстоятельствам. Выводить флот заблаговременно из Севастополя князь не считал полезным, так как цель нахождения его в море — непременно остановить турок, если бы они имели «невероятное» намерение выйти из Босфора.

Меншиков, признавая зимнее крейсерство бесполезным и разорительным для судов, обещал в то же время во что бы то ни стало воспользоваться последними осенними днями, чтобы нанести туркам возможно более вреда, если с их стороны начнутся военные действия или же если за таковые приказано будет признать дело у Исакчи.

Во всяком случае князь Меншиков признавал, что действия нашего флота должны подчиняться поведению двух морских держав и что с превосходными силами сражаться было бы неосторожно. Немало его смущала также неопределенность нашего политического положения и опасение, чтобы действия на Черном море не помешали ведению мирных переговоров⁸.

Но в то время, как шла эта переписка между главными действующими лицами, Черноморский флот не бездействовал. Лишь только успел он сосредоточиться на Севастопольском рейде после перевозки 13-й дивизии на Кавказ, как решено было в предвидении начала военных действий усилить крейсерство в западной и восточной частях Черного моря.

224

Вид Севастопольского рейда

По имевшимся у нас сведениям можно было предполагать, что английские руководители турецких властей составили для начала войны обширный план наступательных действий со стороны Закавказья, чтобы таким образом отвлечь значительную часть наших сил от западной границы; поэтому должно было ожидать движения больших запасов и войск от Босфора к восточным берегам Черного моря⁹.

Для наблюдения за таким передвижением решено было в начале октября вновь выслать в крейсерство эскадру вице-адмирала Нахимова¹⁰ из четырех 84-пушечных кораблей, 3 фрегатов, 2 бригов и 1 пароходо-фрегата¹¹, включая сюда и все находившиеся между Крымом и Босфором крейсера. Этой эскадре предписывалось крейсировать между Анатолией и Крымом, держась, по возможности, на меридиане Тарханкута и параллели 43° и иметь поочередно один фрегат и бриг на Севастопольском рейде как для отдыха этих судов, бывших в крейсерстве с начала лета, так и для сообщения с портами.

Цель посылки эскадры указывалась та же, что и раньше высланным крейсерам, т. е. желание ввиду ожидаемого разрыва иметь наши морские силы у берегов Турции и особенно на сообщении Константинополя с анатолийскими приморскими городами. Одновременно с этим Нахимову указывалось по-прежнему до получения новых инструкций не считаться в войне с турками.

Командиру Севастопольского порта вместе с этим предписывалось¹² поставить на пароходах «Крым», «Одесса» и «Херсонес», находившихся на сообщениях с Константинополем, предназначенную им артиллерию, снабдить их командами и всем необходимым по военному положению, а весь остальной флот держать в полной готовности к выходу в море.

225

Не успел еще П. С. Нахимов уйти из Севастополя, как там были получены неофициальные сведения¹³ о том, что турецким судам приказано атаковать после 9 (21) октября наши суда, если они их встретят в море в меньших силах и что из Константинополя в Батум послано три турецких пароходо-фрегата с орудиями. Поэтому Нахимову предписывалось распространить свое крейсерство к Анатолийскому берегу между мысом Керемпе и портом Амастро с таким расчетом, чтобы быть на пути сообщения между Константинополем и Батумом.

Нашей эскадре разрешалось подходить на вид берегов, но не позволялось начинать враждебных действий против турок без открытия таковых с их стороны или же без повеления высшего начальства.

11 октября Нахимов ушел в море, чтобы через месяц с лишним вновь явиться в Севастополь уже с лаврами синопского победителя¹⁴.

На следующий день, 12 октября, князь Меншиков и Корнилов, находясь в Одессе, получили известие об открытии турками военных действий у Исакчи, причем князь Александр Сергеевич решил немедленно отправить Корнилова в Севастополь, откуда он должен был предпринять обширную рекогносцировку во главе соединенной эскадры из четырех больших пароходов. Ему было поручено осмотреть Кальякский и Бургасский заливы, спуститься мимо Босфора к мысу Кефкен-Аден и далее дойти до мыса Керемпе, на меридиане которого он должен был встретиться с эскадрой Нахимова. Корнилову надлежало в случае открытия турецкой эскадры немедленно дать знать об этом как эскадре Нахимова, так и остальному флоту, который должен был тотчас же выйти с ними на соединение¹⁵.

16 октября Корнилов прибыл в Севастополь, сообщил особым приказом по флоту о деле под Исакчей¹⁶, выразив уверенность, что всем известная исправность судов Черноморского флота дает полную надежду, что флот этот, быв вызван на бой врагами России, докажет свету справедливость доброй славы, им приобретенной, и предписал ряд мер к полной готовности флота выйти по первому требованию в море.

С этой целью в Севастополе были сформированы три эскадры: две парусные — под флагом контр-адмирала Новосильского, из 6 кораблей (из них четыре 100-пушечных) и 2 фрегатов¹⁷, и под флагом контр-адмирала Вульфа, из 4 кораблей¹⁸, и одна пароходная — под флагом контр-адмирала Панфилова, из 4 пароходов¹⁹. Первые две эскадры составляли резерв на случай надобности выхода в море, а также и для защиты Севастопольского рейда; эскадра же пароходов предназначалась для производства рекогносцировок²⁰.

226

Одновременно с этим Корнилов отправил корвет «Калипсо» к Нахимову²¹ с подтверждением высочайшего повеления быть до времени в оборонительном положении и выжидать первого выстрела со стороны турок. «Опять предостерегаю вас от англичан, — заканчивал свое письмо Корнилов. — Вам известно, как они решительны, когда дело идет об истреблении чужих кораблей поодиночке; я все опасаюсь, что они выскочат из Босфора, чтобы на вас напасть».

Между тем предполагаемый Корниловым выход на рекогносцировку несколько задержался, так как по прибытии в Севастополь он не нашел всех пароходов в сборе.

22-го числа он получил от князя Меншикова письмо, дающее понятие о том фальшивом положении, в которое был поставлен наш флот запутанными дипломатическими отношениями и постоянной неизвестностью о мире и войне. «Может быть, — писал он, — нелишне было бы показаться вам у Сулина, дабы узнать, не было ли между тем покушений турок учинить набег за Дунаем, и, следовательно, начать действительную войну, что нам развязало бы руки... Но ежели бы турецкий флот действительно расположился где-либо вне Босфора, хотя бы то было и с охранным кораблем английским и французским, я решусь, под своей ответственностью, на всякое действие»²².

Осторожность нашего Министерства иностранных дел во всем том, что касалось действий Черноморского флота в этот период кампании, отчасти объясняется тревожными донесениями барона Бруннова из Лондона о нервности, с которой руководитель английской политики в Константинополе лорд Стратфорд относился ко всем действиям Черноморского флота.

«Я очень рад, — ответил лорд Абердин барону Бруннову на сообщение последнего о благополучном окончании перевозки 13-й дивизии на Кавказ, — что эта операция окончилась до входа эскадр в Мраморное море. Если бы в Константинополе узнали, что ваш флот вышел в море с целым корпусом десанта, то могли бы подумать, что он имеет назначением Варну, Трапезунд, Батум, и Бог знает, чем все это могло бы кончиться»²³.

Только 23 октября Корнилов, подняв свой флаг на «Владимире», вышел с пароходами «Громоносец», «Одесса» и «Херсонес» с Севастопольского рейда и взял курс на Сулин. Предпринимая рекогносцировку, Корнилов принял все меры, чтобы возможно подробнее и незаметнее рассмотреть неприятельские бухты, быть готовым в случае встречи с соответственными силами турок к бою всей соединенной эскадрой²⁴, а также чтобы своевременно известить Нахимова, Севастопольскую эскадру и князя Меншикова, если в море выйдет превосходный в силах турецкий флот. На этот случай он заблаговременно отдал на пароход «Херсонес»,

227

долженствовавший известить П. С. Нахимова, запечатанный конверт с инструкцией для действий эскадры последнего. Корнилов высказывал в ней желание, чтобы Нахимов при получении известия о выходе турецкого флота в море двинулся вдоль азиатского берега к Босфору, чтобы отрезать отступление неприятельскому флоту, и он сам предполагал с прибывшей из Севастополя эскадрой действовать с фронта. Если же, оканчивал он, «вам удастся предупредить Севастопольскую эскадру и застать неприятеля на якоре под его крепостями, то блокировать его до соединения, и тогда, с Божьей помощью, может повториться знакомое вам Наваринское сражение!»²⁵

24 октября утром Корнилов подошел к Сулину, где от экипажа австрийского парохода узнал, что флоты западных держав начинают занимать свою позицию в Бейкосе и носятся слухи, что часть их останется в Галиполи; турецкий же флот не покидал еще Буюк-Дере, но там собиралась особая эскадра для отправления ее в Батум.

Несмотря на эти известия, эскадра продолжала свою рекогносцировку к югу, перестраиваясь, смотря по обстоятельствам, то в боевой порядок²⁶, то в походный²⁷, на таком расстоянии друг от друга, которое, по возможности, скрывало бы величину эскадры от взоров неприятеля, но позволяло бы ей в случае столкновения с противником действовать совместно. Сам же Корнилов, пользуясь быстротой хода «Владимира», не дающим дыму антрацитным отоплением и прикрываясь парусами, подходил на самое близкое расстояние к турецким берегам.

Таким образом, им были подробно осмотрены все заливы и рейды на европейском берегу Турции вплоть до Босфора, но нигде не было замечено ни одного военного судна. 26 октября эскадра пароходов подошла при дурной погоде с сильным северо-западным ветром на 30 миль к Босфору. Тогда Корнилов, опасаясь, что эскадре придется бороться с крепким северо-восточным ветром, который предвещали и барометр, и облака, и потеряв всякую надежду встретить какие-либо военные турецкие суда, кроме обыкновенных крейсеров, содержимых у самого пролива, отправил с донесениями «Громоносец» в Одессу, а «Херсонес» в Севастополь. Сам же адмирал, имея за собой в пяти милях «Одессу», чтобы таким образом возможно более продолжительное время скрывать свое приближение, направился на «Владимире» к Константинопольскому проливу.

В четвертом часу дня он различал уже маяки и между ними множество купеческих судов, среди которых вскоре обнаружил эскадру турецких крейсеров, состоявшую из пяти фрегатов, одного корвета и одного парохода. «Владимир» подошел к крейсерам почти на пушечный выстрел, приведя их в «большую суету и недоумение». Но налетевший с северо-востока шквал и наступавшая

228

Подвиг парохода «Колхида»

(с картины А. Боголюбова)

темнота заставили Корнилова повернуть назад, на соединение с «Одессой». «Тут я видел, — заканчивает Корнилов свое донесение, — какое преимущество имеют сильные пароходы, и скорбел о нашем в этом отношении недостатке».

Опасение не иметь достаточно топлива до Севастополя заставило адмирала отказаться от свидания с П. С. Нахимовым, которому он не имел ничего сообщить любопытного, и взять курс на Севастополь²⁸, куда он и прибыл 28 октября.

Однако есть основание полагать, что турецкая эскадра, обнаруженная Корниловым с «Владимира» и находившаяся у выхода из Босфора, не была единственной. Лейтенант Железнов упоминает в своей записке²⁹, что одновременно с этим из Босфора выходило 3 больших парохода, и у них на буксирах 3 парусных судна, которые по величине рангоута можно было принять за корабли или фрегаты. Пароход «Одесса», направлявшийся в это же время на мыс Керемпе, заметил милях в 16-ти от «Владимира» два турецких корабля, пароходо-фрегат и бриг, лежавшие на пересечении его курса³⁰.

В тот же день «Херсонес», разлучившись с «Владимиром» для следования в Севастополь, увидел в 2 часа пополудни к северу от себя эскадру из шести судов большого ранга, которую он принял за эскадру Нахимова, и поворотил к «Одессе», чтобы предупредить ее об этом. За мрачностью «Одесса» не заметила сигнала

229

«Херсонеса», который между тем увидал на юг от себя три корабля, фрегат и пароход под турецкими флагами. «Херсонес», желая предупредить об этом Нахимова, взял курс на ранее виденную им эскадру, но не догнал ее, а недостаток угля при усиливавшемся северо-восточном ветре принудил его идти в Севастополь³¹.

В то же время эскадра Нахимова, вышедшая, как известно, в море еще 11 октября, боролась все время со свежими северо-восточными ветрами и также 25 октября заметила турецкий пароход, которому удалось благополучно ускользнуть от преследования парохода «Бессарабия» и фрегата «Кагул»³².

Таким образом, по возвращении Корнилова 28 октября в Севастополь, когда у него сосредоточились все указанные выше сведения, для Владимира Алексеевича должно было сделаться очевидным присутствие в Черноморском море значительной турецкой эскадры.

Войска наши на азиатской границе были ко времени прибытия на Кавказ 13-й пехотной дивизии распределены следующим образом³³. В Ахалцыхском уезде в первых числах августа находились под начальством полковника Шликевича два отряда: первый — силой в

1 ¹/₂ бат., 2 ор. и 3 сот.³⁴ — у с. Орловки для поддержки Ахалцыхского гарнизона в случае движения туда турок и второй — силой в 1 бат.,

2 горн. ор. и 1 ¹/₂ сот.³⁵ — у Ахалцыха для защиты этой крепости.

В Александрополе к этому же времени был кроме роты Грузинского линейного № 4 батальона, переведенной сюда из Эривани, лишь один сводный гренадерский батальон.

В Эриванской губернии стоял у Орговского поста против сил, сосредоточиваемых турками у Баязета, лишь отряд из 3 сотен Карабачской милиции, к которым затем был направлен 2-й батальон Гренадерского великого князя Константина Николаевича полка.

В конце августа наместник сделал распоряжение о немедленном движении к Александрополю из Чир-Юрта Драгунского наследного принца Виртенбергского (Нижегородского) полка, сменив его 5 сотнями Донского казачьего № 26 полка и сотней Горского линейного войска.

Эти последние впоследствии должны были быть в свою очередь сменены Донскими казачьими № 41 и 49 полками. Кисловодский же кордон должен был быть занят частями 6-й бригады Кавказского линейного казачьего войска, а затем Донскими казачьими № 36 и 48 полками.

С Драгунским полком прибывала донская конно-артиллерийская казачья № 7 батарея, которая сменялась состоявшей на льготе 10-й черноморской конно-артиллерийской батареей.

230

Работы на военных дорогах в конце августа были прекращены, и войска с них притянуты к границе. Туда же должны были следовать донские казачьи № 2 и 4 полки.

С прибытием 13-й пехотной дивизии 1-я бригада ее должна была следовать в Тифлис и оттуда для смены частей Кавказского корпуса, несших в Закавказье караульную службу, а из 2-й бригады один полк назначался в Ахалцых, 2 батальона — в Кутаис и 2 батальона — в Сурам.

Действующий на границе корпус³⁶, таким образом, должен был состоять из 25 батальонов, 10 эскадронов, 21 сотни казаков, 62 орудий и 78 ¹/₂ сотен милиции³⁷.

Отрядными начальниками были назначены³⁸: Гурийского отряда, т. е. войск, расположенных в Гурии, Мингрелии и Имеретии, кутаисский военный губернатор генерал-майор князь Гагарин; Ахалцыхского отряда, т. е. войск, расположенных между Сурамом и Ахалкалаками, не включая последнего пункта, — генерал-майор Ковалевский; Ахалкалакского отряда, т. е. войск, расположенных в Ахалкалаках и его окрестностях, — полковник Шликевич и Эриванского отряда, т. е. войск, расположенных в Оргове и Эривани, — эриванский военный губернатор генерал-майор Назаров.

Из приведенного перечня войск видно, что в состав действующего корпуса было включено значительное число милиции. К сбору ее приступили еще в начале июля. Первоначально предполагалось собрать 50 сотен, но затем князь Воронцов испросил разрешение государя довести милицию до 100 сотен. Население относилось очень сочувственно к этой мере, и наплыв желающих служить в милиции был большой.

Кроме воинственного духа местного населения это объяснялось и выдачей хорошего денежного довольствия, отпускаемого милиционерам от казны. Офицеры получали жалованье по чину и порционные деньги; юнкера — по 45 коп. серебром в день, по 2 фунта пшена и по фунту мяса; прочие — от 40 до 30 коп. в день кроме указанного для юнкеров довольствия.

Число сотен милиции в составе отрядов не было постоянным: они призывались по мере надобности, а затем распускались по домам.

Начальник Гурийского отряда князь Гагарин первый получил 8 октября тревожные сведения о приготовлениях турок к открытию военных действий³⁹. Князю Гагарину сообщали, что манифест о войне уже объявлен турецким войскам и Селим-паша разрешил кобулетцам тревожить нашу границу; дорога от Батума к ЧурукСу спешно исправлялась, причем в последнем пункте сосредоточилось до 6000 человек при 20 орудиях; Батумский гарнизон был усилен на 2000 человек, и аджарский паша набирал до 8000 человек милиции.

231

Подвиг фрегата «Флора»

(с картины А. Боголюбова)

Ввиду этих данных командированный князем Гагариным к передовым частям начальник штаба отряда полковник Карганов передвинул на границу к с. Нацхотевы 2 сотни милиции, в с. Лихоуры поставил 2 роты Грузинского линейного батальона и 3 сотни милиции, а затем, для отвлечения аджарцев, перевел эти роты на хребет Сомлия.

К посту Св. Николая были направлены роты Черноморского линейного № 12 батальона с 2 орудиями Редуткальского артиллерийского гарнизона, которым было приказано привести этот пункт в оборонительное положение.

Со своей стороны князь Гагарин расположил сотни имеретинской милиции в Марани, передвинул 2 роты Грузинского линейного батальона из Кутаиса и 3 сотни самурзаканской милиции в Редут-Кале для охраны города и пороховых погребов, предложив, кроме того, правительнице Мингрелии княгине Дадиан расположить две сотни милиции в Анакрии, собрать дворянскую дружину и иметь наготове еще 3 сотни милиции.

Два батальона Литовского егерского полка с 4 орудиями легкой № 1 батареи 13-й артиллерийской бригады прибыли 10 октября в Озургеты, и туда же была собрана сотня сванетской милиции, а затем прибыли и остальные 2 батальона этого полка с 4 орудиями, за исключением двух рот, оставленных гарнизоном в Кутаиси.

Ввиду опасного положения Редут-Кале приступили к вывозу из него в Кутаис всех артиллерийских снарядов, а в Марань — части продовольственных запасов.

232

Виленский егерский полк совместно с легкой № 2 батареей 13-й артиллерийской бригады находился в это время на марше к Ахалцыху, составляя отряд генерал-майора Ковалевского.

С прибытием этого полка в Ахалцых полковник Шликевич должен был выступить с 2 батальонами и 6 орудиями⁴⁰ в Орловку. Здесь должны были остаться из состава войск, там находившихся и вновь прибывших, 1 ¹/₄ батальона, 6 орудий и 3 ¹/₂ сотни милиции, а остальные войска с присоединением к ним 3 батальонов Эриванского карабинерного полка (прежде расположенного в Орловке) направить в Александрополь⁴¹. В прочих пограничных с Турцией пунктах войска в половине октября были расположены

следующим образом⁴²:

в с. Марань стояло для образования резерва Гурийского отряда 2 батальона Брестского полка (с 18 октября) и 4 орудия горной № 1 батареи (к 23 октября);

в Ахалкалаки предназначалось 3 батальона Белостокского полка, но к 22 октября там стояли только 4-й батальон Тифлисского егерского полка, 13-я рота Мингрельского егерского полка, рота Грузинского линейного № 6 батальона и 2 легких орудия;

в Сураме — 2 батальона Брестского полка (с 18 октября), в Александрополе — 6 ¹/₂ батальона, 28 орудий и 2 эскадрона драгун⁴³;

в Эриванской губернии: на Орговском посту — 2-й батальон Гренадерского вел. кн. Константина Николаевича полка, в Эривани — 2 роты Мингрельского егерского полка и Грузинский линейный № 4 батальон и, кроме того, во всей губернии — 27 сотен милиции и 1 бекская дружина.

Затем ожидались на границу: в Александрополь — 2 батальона Эриванского кн. Варшавского полка, рота Гренадерского великого князя Константина Николаевича полка, батарейная № 2 батарея, донская № 7 конная батарея, 4 дивизиона Нижегородского драгунского полка, 6 сотен линейных казаков и донские казачьи № 2 и 4 полки.

В Эривань ожидалось 3 роты Тифлисского егерского полка, 2 роты Мингрельского егерского полка, 4 орудия легкой № 7 батареи (2 орудия из Ахалцыха).

С Лезгинской линии должно было быть отправлено в действующий корпус 2 батальона пехоты и рота саперов.

В начале октября князь Орбелиани 3-й, начальствовавший войсками в Александрополе⁴⁴, узнал, что отряд турецких войск около 10 000 человек выступил из Карса и прибыл к селениям Кюрюк-Дара и Джамутлу (в 20 верстах от Александрополя). Поэтому князь Орбелиани выступил 9 октября из Александрополя для ободрения пришедшего в волнение пограничного населения, оставив в городе лишь линейный батальон и 3 роты пехоты, и занял в 10 верстах от Александрополя, у с. Баяндур, позицию. Здесь он

233

узнал о прибытии к с. Суботан и Хаджи-Вали (в 20 верстах от границы) отряда турецкой кавалерии в 4000 человек, а 11 октября получил сведение о прибытии в Суботан пехоты с артиллерией.

12 октября князь Орбелиани выехал с 3 сотнями казаков на рекогносцировку к с. Ачину и выяснил, что турецкий отряд был силой около 6000 пехоты, 3000 кавалерии и 14 орудий.

14 октября он еще выдвинулся вперед по направлению к Ачину и расположился на позиции у Тавшан-Кишляка для обеспечения выселения пограничных жителей под прикрытие Александропольской крепости, а затем вернулся с отрядом к с. Баяндур.

Переход в наступление турок как со стороны Суботана, так и из Баязета был назначен, по донесениям лазутчиков, на 20 или 22 октября.

Адмирал Серебряков одновременно с этим доносил о снаряжении турками на Батумском берегу значительного числа кочерм, предназначенных, по слухам, для нападения на наше почти беззащитное побережье.

Эта часть границы была наиболее открыта для нападения, и государь особенно за нее опасался, хотя и считал, что с прибытием 13-й пехотной дивизии положение наше значительно там улучшилось. Насколько взгляды в этом отношении в Петербурге и в Тифлисе были различны, можно судить из строк военного министра к князю Воронцову, что в случае вторжения турок он «имеет средство не только отразить попытки их, но покрыть оружие наше славой и при первой возможности наступать к Карсу»⁴⁵.

Та же мысль еще более настойчиво проводилась государем в собственноручном письме его к наместнику от 6 октября 1853 года.

«Не зная, — писал государь⁴⁶, — как ты распределил войска, полагаю, со своей стороны, что ты не пренебрег составить отряд для прикрытия Риона, дабы всякая попытка от стороны Батума, где, как слышно, у турок большие силы, могла встретить должный отпор и тем уничтожить всякую попытку возмутить Абхазию.

Думаю, что это необходимо, признав эту сторону нашей границы за слабейшую, ибо ни Николаевский редут, ни Поти не суть преграды предприимчивому неприятелю. За сим, выждав первые нападения турок, желаю, чтобы ты непременно перешел в наступление, направясь на Карс, и овладел оным, равно как и Ардаганом ⁴⁷. Можно надеяться, что, ежели турки осмелятся встретить тебя в поле, ты их разобьешь; за сим покорение Карса и Ардагана, кажется, не может быть труднее, чем было в 1829 году».

Почти через месяц после этого государь в письме от 9 ноября вновь затрагивал вопрос о переходе в наступление.

«Вся моя надежда, — писал государь⁴⁸, — на твои действия. Желаю и надеюсь, что не только прогонишь турок, но и сейчас

234

перейдешь в решительное наступление к Карсу. С какими силами ты это предпримешь, не знаю еще, ибо вижу, что 13-я дивизия покуда получила иное назначение.

Обеспечив Гурию или правый фланг, кажется мне, что весьма желательно собрать наиболее сил, дабы действовать решительно на важнейшем пункте наступательно и тем отвлечь неприятеля от других предприятий, обратя на защиту собственного края. При этом считаю

одним из первых условий ус-   _{Капитан 2- го ранга Бутаков} пеха, чтобы войска оставались, сколько можно, в своем боевом составе, а не в сводном, и под своими непосредственными начальниками».

Напомним, что еще 8 июня, когда в Севастополе было получено известие о враждебных намерениях кавказских горцев, крейсировавший у восточных берегов Черного моря отряд был увеличен новыми судами и был подразделен на два отряда: северный — с центром в Новороссийске⁴⁹ из одного фрегата, одного корвета, четырех бригов и одного тендера⁵⁰ и южный — с центром у Сухум-Кале из одного фрегата, одного корвета, одного брига, двух шхун и одного тендера⁵¹ кроме нескольких слабых пароходов Кавказского ведомства⁵².

В особой инструкции, данной судам, крейсировавшим у восточных берегов, указывались кроме общих для всякого крейсера задач и специальные цели — быть в сношении с гарнизонами укреплений береговой линии, оказывать возможное содействие транспортам Кавказского ведомства и даже пополнять при надобности их экипажи⁵³.

Негостеприимные берега Кавказа и бурное время года заставляли наши парусные крейсера держаться сравнительно далеко от берегов и пользоваться лишь редкими, относительно спокойными днями, чтобы к ним приближаться. Это условие давало возможность турецким пароходам, имевшим способность безопасно двигаться во всякую погоду вблизи берегов, безнаказанно ускользать от взора наших крейсеров и не обеспечивало ближайших от турецкой границы укреплений от нечаянного нападения.

В конце сентября⁵⁴ ввиду ожидания близкого разрыва с Турцией суда южного отряда были усилены фрегатом «Сизополь»

235

и корветом «Андромаха», причем князем Меншиковым было предписано держать на случай начала военных действий поблизости Редут-Кале фрегаты «Мессемврия» и «Сизополь», корветы «Андромаха» и «Пилад» и при них один из пароходов Кавказского корпуса.

Еще до получения этого приказания начальник береговой линии вице-адмирал Серебряков, узнав о появлении турецкого парохода в Батуме и опасаясь его нападения на транспорты, стоявшие в Анакрии, снарядил 27 сентября в крейсерство к укреплению Св. Николая корвет «Андромаха»⁵⁵. Впоследствии, ввиду того что в Батуме оказался не один, а три парохода, в крейсерство туда были направлены фрегат «Сизополь» и корвет «Пилад». Прочие суда малого ранга, разделенные на две смены, содержали крейсерство при остальных укреплениях Черноморской береговой линии⁵⁶. Так как держаться близ укрепления Св. Николая при свежих ветрах (северном и юго-западном) было довольно опасно, а именно эти-то ветры и дули почти в течение всего октября, то наши крейсера больше держались у Пицунды, лишь иногда подходя на вид укрепления Св. Николая⁵⁷.

17 октября фрегату «Сизополь» в соединении с корветами «Андромахой» и «Пиладом» были указаны более определенно места и цель их крейсерства, а именно: они должны были постоянно держаться у пересечения меридиана 10° 42^′ к востоку с параллелью 42° и приближаться при благоприятной погоде на вид Поти и Редут-Кале, но при ветрах с моря и вообще при малейшей сомнительной погоде должны были немедленно отходить в море, не далее меридиана 10° ⁵⁸.

Между тем еще ранее этого последнего приказания, а именно в ночь с 15 на 16 октября, турки произвели нападение на пост Св. Николая и, зверски вырезав почти поголовно весь гарнизон, завладели постом и двумя нашими орудиями.

Нападения на нашу границу более значительными партиями начались еще в конце августа.

23 числа 200 человек вторглись в наши пределы у сел. КараСаклу со стороны персидской границы, а на другой день такая же партия перешла кордонную линию у Нижне-Аратлинского поста; но в этих нападениях не участвовали регулярные турецкие войска вплоть до 15 октября, когда совершенно неожиданно для нас, без объявления войны, целый отряд их в ночь на 16 октября произвел нападение на пост Св. Николая.

Хотя этот пост носил название укрепления, но в действительности здесь была лишь таможенная застава, карантин и провиантский магазин муки на 3000 человек.

В сентябре князь Гагарин на запрос князя Воронцова доносил⁵⁹, что постройка здесь укрепления требовала бы значительных

236

средств и рабочих рук; для защиты же его лишь от внезапного нападения достаточно было назначить две роты и милицию и построить редут на том месте, с которого он может обстреливать устье рек Чолока и Натамба, а также мелководную, доступную для движения вброд часть залива. Со стороны моря этот пост все равно являлся беззащитным, если он не будет охраняем особым крейсирующим судном. Подходящей артиллерии для вооружения поста Св. Николая также не было, и на него могло быть назначено лишь два легких орудия из Озургет.

Укрепления в Николаевском ко дню нападения еще не было произведено, и там успели устроить только ров с палисадом. Гарнизон под начальством капитана Щербакова состоял из 2 рот, 2 орудий⁶⁰, команды Донского казачьего № 11 полка и Николаевской таможенной заставы численностью всего 339 человек; кроме того, там находилось 2 сотни милиции князя Георгия Гуриели⁶¹.