Южная Осетия — точка отсчета в распаде СССР

В разгар грузинского национализма, когда еще его идейное состояние находилось на полпути к неонацизму, Южную Осетию грузинские неформалы называли «грудью» «Матери Грузии». Угрозы в адрес осетин, якобы покушавшихся отторгнуть Южную Осетию от Грузии и тем «отнять от груди» грузин, были самыми жестокими. По мысли И.Б. Санакоева, острота осетинской проблемы была связана с формированием в Грузии и Южной Осетии новых политических элит. Бесспорно, автор прав, однако не стоит столь «локально» рассматривать сложный по социальной природе, сфокусированный в небольшой Южной Осетии процесс, отчетливо отразивший драматические события распада СССР. Несомненно, что у грузино-осетинского конфликта есть своя собственная «местная» текстура: приход в Грузии новой политической элиты, исповедовавшей принципиально иную идеологию, хорошо бросался в глаза, но была ли в Южной Осетии, кроме оппозиции к областному комитету партии, сколько-нибудь сформировавшаяся самостоятельная политическая сила, которая бы имела свою собственную социальную базу. Не являлось ли политическое движение, развернувшееся в Южной Осетии, сопротивлением грузинскому неонацизму, угрожавшему народу жестоким геноцидом? Впрочем, И.Б. Санакоев рисует реальную политическую картину, создавшуюся накануне вторжения грузинских войск в Южную Осетию. По его данным, формальная официальная власть обкома партии Южной Осетии принадлежала секретарю этого обкома В. Гохелашвили, грузину по национальности, державшемуся грузинской стороны. Другого легитимного руководства в Южной Осетии не было, что явно свидетельствовало о слабости в Южной Осетии политических сил и процессов формирования здесь этнической элиты. Этим воспользовались грузинские власти, вскормленные теневой экономикой и направившие вооруженные отряды в Южную Осетию. Результатом нападения явились захват Цхинвала, сожжение 100 населенных пунктов, гибель более 1000 человек, миграция большей части населения Южной Осетии. Эти факты, несмотря на подлинный их трагизм, относятся к локальной стороне грузино-осетинского конфликта. При этом главными в нем оставались все же не столько факторы грузино-осетинского противостояния, сколько постоянная со стороны грузинского руководства проверка политического «самочувствия» Москвы. Звиад Гамсахурдия, находившийся на волне агрессивной идеологии, обладал незаурядным социальным чутьем, позволявшим ему угадывать неизбежность распада СССР. Он наносил удары великой державе, за дыханием которой еще недавно следил весь мир. Глава этой державы, ничего не изменив в социальной системе страны, лозунгом о демократии подорвал ее идеологические основы и был явно «слабее» Грузии, сцементированной идеологией нацизма. Столкнувшись на югоосетинской площадке, Горбачев вел себя неуверенно, его постановления и решения на этой, казалось, не столь важной для великой державы географической точке не имели уже решительно никакого значения, и это было хорошо видно не только из Тбилиси, но и из Цхинвала. Еще недавно в Кремле ожидали, что взбесившийся новоявленный лидер Грузии, как неопытный политик-диссидент, похоронит себя на развалинах Цхинвала и осетинских сел. Это бы и случилось, если бы в Кремле на фоне грузино-осетинских событий были способны увидеть свою собственную политическую перспективу. Но судьба Южной Осетии, как и других народов, входивших в СССР, оказалась в руках политических слепцов, задолго до распада СССР знавших одну единственную страсть — страсть к лихоимству. В далеком от Кремля Цхинвале, заброшенном колониальными властями Грузии городе, простые, разоренные, нищенствующие граждане СССР были в политике намного прозорливее, чем те, кто в Центре все еще продолжал играть в большую политику. 3 апреля 1991 года из Южной Осетии направили «Открытое письмо Президенту СССР Горбачеву М.С.». Оно начиналось с главного — с судьбы СССР: «Три месяца идет война в Южной Осетии, — писали из Цхинвала, — три месяца методично и целенаправленно осуществляется геноцид нашего народа. Истребляется народ, который является одним из самых преданных Ваших союзников в борьбе за сохранение единства в нашей стране. Кровью расстрелянных, кровью изувеченных нечеловеческими пытками в штабах грузинских экстремистов, кровью раненых наших соотечественников, криками осиротевших детей, слезами матерей, последним взглядом тысяч беженцев на разоренные родные пепелища, в предсмертной агонии замерзших в блокадную зиму стариков в доме для престарелых и младенцев в родильном доме, мы скрепили референдум 17 марта» о сохранении СССР. Президенту СССР жители Южной Осетии пытались объяснить — «сегодня здесь, в Южной Осетии, решается не только судьба осетинского народа. Речь идет о будущем облике нашего государства». Не в Кремле, а в Цхинвала было хорошо видно, что у штурвала огромного государства — заурядный комбайнер, не способный научиться правильно произносить название одной из союзных республик. Студенты и преподаватели педагогического института писали Горбачеву: «Президент страны, Вы не способны обеспечить своим гражданам священного во всех странах мира права — права на жизнь», объясняя ему, что в Грузии — тот же фашизм, какой был в 1937 году в Испании во время итало-германской интервенции, варварски уничтоживший древний город Гернику.

Смертный приговор великой державе подписал не только Гамсахурдия, но и Верховный Совет Российской Федерации во главе с Б.Н. Ельциным, принявшим Закон о суверенитете РСФСР, что окончательно отодвигало Президента СССР на вторые роли. В самом начале апреля 1991 года Ельцин, чтобы подчеркнуть свою самостоятельность и политическую мобильность и тем еще раз поставить «на место» Горбачева, решил встретиться с Гамсахурдия, Последний согласился на двустороннюю встречу по двум причинам: а) с Ельциным грузинского лидера объединяло социальное родство, ведшее их к более высокой власти; б) договорившись с главой Российской Федерации, Гамсахурдия рассчитывал получить преимущество в политических решениях по Южной Осетии. С этой надеждой, отправляясь на бронетранспортере в грузинское село Казбеги на встречу с Ельциным, он прихватил с собой два бурдюка грузинского вина. Последняя деталь выразительно выдавала «серьезность» политических намерений, которые были у Гамсахурдия. На встречу в Казбеги приехали также официальные лица Северной Осетии, однако они к переговорам не были допущены. По свидетельству одного из осетинских представителей, встреча в Казбеги не предусматривала протокольности и происходила с заметной политической босяковатостью. Банкет начался раньше, чем подписание документа. Последний был составлен так, как того желал Гамсахурдия: согласно «Протоколу», подписанному обеими сторонами, МВД России и Грузии обязывались создать совместную комиссию «для изучения обстановки» в Южной Осетии. МВД РСФСР и МВД Грузии также создавали совместный отряд «для разоружения всех незаконных формирований на территории бывшей Юго-Осетинской автономной области». Указанный пункт «Протокола» был фактически продиктован самим Гамсахурдия. В нем, как видно, речь шла о разоружении югоосетинских вооруженных формирований, оборонявших Южную Осетию от агрессии, но нигде не говорилось о грузинских формированиях, обстреливавших Южную Осетию. Не менее ответственную статью «Протокола» — о выводе «с территории бывшей Юго-Осетинской автономной области» частей Советской Армии, сдерживавшей Грузию в эскалации геноцида, глава Российской Федерации принял без каких-либо условий. Обращало на себя внимание, что Ельцин, подписывая «Протокол», не обратил внимания и на такую «мелочь», как формулировка — «бывшая Юго-Осетинская автономная область», несмотря на то, что Юго-Осетинская автономия не прекращала свое существование. Что касается других статей «Протокола» — о возвращении беженцев, о возмещении им материального ущерба — тех статей, которые мог бы приписать себе в качестве заслуги Ельцин, то они являлись не более чем «намерениями». Впрочем, в целом «Протокол» не имел никакой практической силы, главная его цель состояла в том, чтобы продемонстрировать президенту СССР свою независимость и солидарность во имя этой «независимости». Более трезвые решения, чем в Казбеги, были приняты депутатами Верховного Совета РСФСР. «Постановлением» этого Совета Грузии предлагалось восстановить в Южной Осетии автономию, снять блокаду, возвратить беженцев, освободить председателя югоосетинского областного Совета Т.Г. Кулумбегова, похищенного грузинской стороной, выражалась солидарность с осетинским народом; в «Постановлении» Совета Российской Федерации не был забыт и Горбачев, от которого требовали принятия срочных мер. Пункт о Президенте СССР был записан, скорее всего, для того, чтобы подчеркнуть его беспомощность в югоосетинской проблеме. В конце марта — начале апреля 1991 года для российских и союзных властей в Москве Южная Осетия, похоже, напоминала раскаленный каштан, который непримиримые оппоненты норовили подбросить друг другу. «Постановление» Верховного Совета РСФСР, о котором сказано выше, было принято 31 марта, а 1 апреля состоялось «Постановление» Верховного Совета СССР. Последнее по своей форме и существу решений было наиболее жестким. Оно предписывало Президенту СССР «ввести чрезвычайное положение на всей территории Юго-Осетинской автономной области силами внутренних войск МВД СССР». Кроме того, прокуратуре Союза ССР и МВД СССР предписывалось сформировать следственные группы по расследованию преступлений, совершенных на территории Юго-Осетинской автономной области в ходе конфликта, а также комиссию «по определению ущерба, нанесенного» Южной Осетии. Были и другие положения «Постановления» Верховного Совета СССР, но они, несмотря на их разумность, запоздали, по меньшей мере, на год. Кремлевские власти на пороге своей исторической смены будто самим провидением были обречены на политическую беспечность и постоянно проигрывали Гамсахурдия, непрофессиональному политику, к тому же больному человеку. В тот же день, когда в Москве заседал Верховный Совет РСФСР, принимавший «Постановление» по Южной Осетии, в Грузии происходил референдум по вопросу о восстановлении независимой Грузии на основании Декларации от 26 мая 1918 года», т.е. о выходе Республики Грузия из СССР. По официальным данным, достоверность которых вряд ли кто-либо мог проверить, 99,6% участвовавших в голосовании поддержали идею независимости Грузии, и, стало быть, выход ее из состава СССР. В свете грузинского референдума постановления Верховного Совета Российской Федерации и Верховного Совета СССР явно теряли силу. Референдум ставил перед Президентом СССР сложные задачи, на решение которых заурядный Горбачев, конечно же, не был способен. Тем более, что референдум вызвал в Грузии всплеск национализма, набиравшего силу и быстро эволюционировавшего в сторону нацизма. Народные депутаты СССР от республики Грузия Абуладзе, Адвадзе, Бакрадзе, Буачидзе, Гамкрелидзе, Шенгелия решительно выступали против «Постановления» Верховного Совета РСФСР по Южной Осетии, рассматривая его «как прямое вмешательство во внутренние дела суверенной Грузии». Как видно, весной 1991 года, после проведения референдума, Грузия сделала серьезный шаг к политическому отделению от СССР. Он поставил СССР, переживавший глубокий экономический и политический кризис, в тяжелое положение. С этого момента центробежные силы страны, включавшие в себя представителей высшего эшелона партийно-советской элиты, теневой экономики и советских распределительных институтов, еще недавно оглядывавшиеся на СССР как на несокрушимый бастион, с лихорадочной поспешностью, как перед землетрясением, стали готовиться к крушению великой державы. Еще громче зазвучали идеи о демократии, свободе и независимости народов. Особенно горячо их поддержали наиболее выдающиеся представители советской интеллигенции — полунищей, партией загнанной в угол, в очередной раз поверившей в свободу личности. Что же до разоренной, истекавшей кровью Южной Осетии — первой жертвы распада СССР, то здесь, как нигде в СССР, зримой становилась постигшая страну политическая катастрофа. В условиях охватившего СССР политического сепаратизма, — так, будто в этом вина Южной Осетии, руководство Юго-Осетинской республики, подчиняясь высоким нравственным ценностям, не всегда уместным в политике, в одностороннем порядке приняло решение подчиниться Указу Президиума СССР и Постановлению Верховного Совета СССР и отменило свое постановление, согласно которому ранее Юго-Осетинская автономная область была преобразована «в Юго-Осетинскую Советскую Демократическую Республику». Цхинвальские руководители надеялись, что в ответ на это политическое отступление тбилисские власти «смягчатся» и в свою очередь отступят от своей вооруженной агрессии. Несомненно, в Грузии обратили внимание на решение руководства Южной Осетии, но расценили его как собственную победу и принялись за более энергичные меры, направленные на уничтожение Южной Осетии как географического, этнического и административного пространства. В Тбилиси решили приступить к административному демонтажу Южной Осетии. С этой целью был упразднен Цхинвальский район, и его территория была присоединена к Горийскому району. То же самое было проделано с Корнисским районом Южной Осетии, отнесенном согласно указу Гамсахурдия к Карельскому району. Были отняты и отданы грузинским сельским советам около 24 тысяч гектаров земли Джавского района. Эти решения руководства Грузии стоило рассматривать как предварительные. Вскоре Ленингорский район полностью был отторгнут от Южной Осетии и переименован в Ахалгорскую префектуру. По поводу политико-административного разрушения Юго-Осетинской области в Цхинвале состоялось общее собрание народных депутатов всех уровней — вплоть до сельских советов. Оно рассматривало решения руководства Грузии как стремление к ликвидации Южной Осетии в ее политико-административных и этнических формах. Участники собрания апеллировали к Президенту СССР, Верховному Совету СССР, требуя восстановления в соответствии с Конституцией СССР Юго-Осетинской автономной области. Одновременно ставился вопрос о признании автономной области в качестве самостоятельного участника договора о Союзе Суверенных Республик с правом вхождения в новую Федерацию Республик. Указывалось и на другое — в случае непризнания права Юго-Осетинской автономной области на самоопределение и статус участника подписания договора о союзе суверенных государств, Совет народных депутатов Южной Осетии оставлял за собой право о возврате к решению «О преобразованию Юго-Осетинской автономной области в Юго-Осетинскую Советскую Демократическую Республику». Но новые решения Тбилиси, в результате которых демонтировалась Южная Осетия как политико-административная структура, так же, как и ходатайства Цхинвальс-кого руководства по восстановлению Юго-Осетинской автономной области, не получали со стороны Москвы адекватной реакции. Было заметно, что перед Центром возникали более глобальные и на редкость сложные проблемы, связанные с существованием самого Союза ССР. К осени 1991 года не только Грузия, но и прибалтийские Республики больше напоминали самопровозглашенные государственные образования. Политические основы существования СССР серьезно подрывались Верховным Советом Российской Федерации, противостоящим во главе с Ельциным руководству СССР. В этих условиях, когда отдельные части великой державы объявили себя «суверенными» республиками и переставали считаться с кремлевским руководством, Юго-Осетинская автономная область стала напоминать небольшой тонущий корабль, судьба которого никого, кроме его пассажиров, больше не волновала. Разоренной и более чем наполовину обезлюдевшей Южной Осетией безраздельно «занималась» Грузия, оказавшаяся к осени 1991 года на пике неонацистского национального движения. На югоосетин-ском политическом поле грузинские лидеры и их войсковые отряды «отрабатывали» традиционные мизантропические «ценности» в фашистском их истолковании. При этом социальной базой новых идеологических подвижек, происходивших в Грузии, оставалась все та же теневая экономика и национальная коррумпированная прослойка, задававшие тон в политической жизни Грузии. Предпосылкой усиления неонацизма явилась подорванная государственная экономика, огромная армия разоренных крестьян и обнищавших масс населения. На новом этапе идеологического «гиногенеза» наиболее популярными были лозунги о «свободе» и «независимости», главными врагами Грузии объявлялись «Кремль» и «Южная Осетия», как «препятствовавшие» осуществлению «национальной идеи» Грузии. Подвергая Кремль разного рода политическим нападкам и объясняя все «несчастья Грузии» кознями Москвы, грузинское руководство приступило в Южной Осетии к тотальному насилию. Кроме геноцида в отношении осетин, оно обусловливалось теперь еще двумя другими задачами: а) вооруженной разнузданностью в Южной Осетии подчеркивалась независимость Грузии от Москвы; б) военной агрессией в Осетии народные массы отвлекались от их социальных нужд, и в обществе легче утверждалась новая идеология и новая власть.