Мутации позднего капитализма или первоначальное накопление капитала.

 

Мы думаем, что читателю термин «первоначальное на­копление капитала» если и известен, то в связи с процессами, про исходившими в XVII—XVIII, может быть, в XIX веках, когда на базе разлагающейся феодальной системы возникло новое буржуазное общество. Процессы эти шли достаточно сложно. В той же Англии — образце буржуазной цивилизации — переход от феодальной мо­нархии к демократической рыночной организации осуществлялся при помощи так называемого «кровавого законодательства», когда всякий, кто не хотел становиться наемным работником, физически принуждался к труду. Более того, за бродяжничество были введены самые жестокие кары, вплоть до виселицы. Это законодательство неслучайно было названо кровавым: страна на протяжении столе­тия фактически действительно утопала в крови. Именно таким об­разом развивался капитал в Англии. К этому следует добавить не менее кровавые методы завоевания новых рынков в колониях, в «Новом Свете».

Итак, первоначальное накопление капитала было достаточно жестокой эпохой распада феодальной системы и возникновения но­вых буржуазных отношений, включающих рынок труда и рынок ка­питала.

Для нас этот процесс интересен по двум причинам. Во-первых, потому что первоначальное накопление капитала — это период эво­люции рынка от своих простейших форм к формам развитым, к тем формам, когда он стал действительно господствующим и всеобщим. Во-вторых, период первоначального накопления капитала — это ти­пичный образец трансформационной экономики, в которой осуществляется качественное изменение экономических отношений: уход от старых структур и рождение новых.

Можем ли мы охарактеризовать процесс, который будет проис­ходить в отечественной экономике и во многом уже начался, как процесс сходный с первоначальным накоплением капитала? Если строить ассоциации прежде всего на обращении к кровавым средст­вам и механизмам первоначального накопления капитала, то, пожа­луй, такая аналогия покажется правомерной. Единственное, на что приходится надеяться автору, так это на то, что наша страна избежит пути Соединенных Штатов Америки — грандиозной гражданской войны. Тогда, в середине XIX века, попытка торжества более или ме­нее чистой модели буржуазного общества была связана с грандиоз­ной бойней, едва ли не самой кровопролитной войной этого столе­тия, сопровождавшей процесс преодоления добуржуазных отноше­ний (рабства). Но будем надеяться, что России удастся избежать это­го страшного наследия (хотя войны в Чечне, стоившей всем нам де­сятков тысяч убитых, сотен тысяч беженцев и бездомных, миллиар­дов долларов ущерба и т. д., мы уже не избежали).

И все-таки главный вопрос — это содержательный вопрос об экономических процессах, которые происходят в российской эконо­мике, и о том, насколько генезис отношений труда и капитала в в ней аналогичен первоначальному накоплению капитала, происхо­дившему на заре буржуазного общества.

Прежде всего, нам хотелось бы обратить внимание на некоторое содержательное сходство. Эпоха первоначального накопления ха­рактеризовалась тем, что по мере разрушения организованной ие­рархически системы, включающей как свой важнейший элемент внеэкономическое принуждение (а именно таким был феодализм), возникал новый тип экономических отношений: свободный наем­ный работник, лишенный средств производства, — на одном полюсе, собственник средств производства, экономически принуждающий к труду наемного работника (капиталист) — на другом. Этот транс­формационный процесс происходит и у нас. И у нас на основе разло­жения старой иерархически-бюрократической системы формируется класс наемных работников, лишенных средств производства. И у нас возникают новые собственники средств производства, способные их присваивать, экономически отчуждая работников от собственности.

Более того, если мы обратим внимание на насилие, которое со­провождало этот процесс, то даже отвлекаясь от публицистических эффектов и апелляций к гражданской войне, мы должны будем зафиксировать закономерность: первоначальное накопление капитала никогда не осуществлялось без применения насилия — этой пови­вальной бабки истории. Использование внеэкономических методов развития рынка, аккумуляции капитала, в том числе насилия, осуще­ствляемого бюрократическими методами или методами мафиозно-корпоративного контроля, является важной чертой и нашей отечест­венной экономики.

Наконец, важным компонентом такого рода перехода является качественное преобразование институтов экономической системы при временном их самораспаде, возникновении своего рода диф­фузии институтов и возрастании роли неформального регулирова­ния экономической жизни, которое «возмещает» отсутствие леги­тимных государственных или иных поддерживаемых обществом стабильных форм правового и институционального регулирования экономической жизни. Иными словами, беззаконие является важ­нейшей характерной чертой первоначального накопления капита­ла, и это беззаконие и «институциональный вакуум» являются важнейшими чертами первоначального накопления капитала в странах, уходящих от «реального социализма» и в конце XX, а не только в XVIII веке.

В то же время легко зафиксировать целый ряд принципиальные: отличий в осуществлении этого процесса тогда, в условиях перехода от феодализма к капиталистическому обществу, и сейчас, в условиях движения от «реального социализма» к некоторому будущему со­стоянию (мы надеемся, что его можно будет охарактеризовать как «экономику для человека», хотя, скорее всего, его придется характе­ризовать как «номенклатурный капитализм»). Эти отличия заклю­чаются в том, что переход осуществляется на качественно ином эта­пе технологического, экономического и социального развития, в другом глобальном контексте и имеет иные социально-экономиче­ские формы.

Отличие материально-технической базы обусловливает особые экономические формы этого процесса. В частности, образование ка­питала не может идти в примитивных формах его аккумуляции в мелких масштабах с последующим длительным периодом его кон­центрации. Современные производительные силы, в частности, крупные технологические производственные комплексы, сущест­вующие в большинстве бывших «социалистических» стран, требуют уже сегодня огромных по своим масштабам капиталов для «задейст­вования» этих производственных мощностей. Организация их на началах классического капитализма и личной частной собственности невозможна, ибо требует образования капиталов, невообразимых для периода первоначального накопления. В этих условиях неизбеж­ным станет иной путь формирования экономических отношений то­варного производства, взаимодействия работника и собственника. Адекватным, наименее болезненным стал бы вариант, при котором сами работники или граждане становятся сохозяевами и через ассо­циированные (коллективную и др.) формы собственности решают проблемы аккумуляции капитала, использования уже имеющихся производственных ресурсов и соединения работника со средствами производства. Но это путь не к капиталистической экономике. Доро­га же к «номенклатурному капитализму» обусловила широкое ис­пользование в процессе генезиса капитала бывших бюрократических (в том числе государственных) структур.

Следовательно, отличия, связанные не только с материально-технической базой, но и с социально-экономической, а также с со­циокультурной ситуацией в стране, показывают принципиально иной характер образования буржуазных отношений, рынка капитала и рынка труда в пост-«социалистических» странах (если мы их будем сравнивать со странами, уходившими от феодализма). Иная социо­культурная атмосфера касается, в частности, ориентации работника и собственника на другие экономические цели, доминирование у них иных социально-экономических интересов.

Худо или бедно, но мы прошли школу и госкапиталистического найма, и мутантного социалистического коллективизма, и га­рантированных занятости, образования, здравоохранения. Безус­ловно, мы были конформистами и слугами патерналистской сис­темы, но мы не были теми крепостными крестьянами, которыми была подавляющая часть населения в XVIII веке или, если говорить о России, — в XIX веке. Мы были и остаемся людьми, способными хотя бы в незначительных масштабах, к самоорганизации, к защи­те своих интересов в рамках профсоюзов, и другим функциям, ко­торые были недоступны человеку прошлого. Отсюда возможность Движения от прежней системы не по пути первоначального накоп­ления капитала в его предельно варварских формах, а по пути эво­люции к современной социальной экономике, включающей рынок (в том числе рынок труда и капитала) как свои компоненты, но не Доминанты.

Тем не менее, в России эта возможность остается по-прежнему лишь возможностью, а доминирование номенклатурно-капиталистической власти все более становится реальностью. Эту власть по­лучают не только «новые» частные собственники, но и прежде всего слой бывших чиновников, осуществивших обмен привилегий и воз­можностей контроля за ресурсами (которыми они обладали в про­шлой системе) на собственность, становящуюся все более капитали­стической по своей сущности в новой системе. Именно этот вариант трансформации прежней власти в новую, номенклатурно-капиталистическую власть становится наиболее реальной и значимой чертой накопления капитала в трансформационной экономике. Он имеет преимущественно внешнее сходство с мучительным путем перерас­тания феодально-помещичьей аристократии в буржуазию, являясь прежде всего специфическим превращением, характерным именно для настоящей трансформационной экономики.

Наряду с этим происходит образование и классических «перво­начальных» капиталов на базе дифференциации мелких собственни­ков, на основе разорения одних и обогащения других. Этот «обыч­ный» процесс эволюции мелкого товарного производства является дополнением к основному, который мы обозначили как формирова­ние «номенклатурного капитализма», образование капитала, собст­венником (или как минимум распорядителем) которого становится номенклатура. Точно так же складывается специфический патерна­листский вариант отношений между таким частным собственником средств производства и наемным работником (привыкшим, кроме прочего, к коллективному труду и коллективному решению своих экономических проблем, а так же патерналистской опеке со стороны хозяина его труда).

Итак, что же все-таки мы имеем: трагическую пародию на XVIII—XIX века или процесс трансформации мутантного планирова­ния и полулегальных, а частично формальных товарно-денежных отношений, в социализированный, демократически регулируемый рынок, дополняемый развитием пострыночных механизмов? Мы ду­маем, этот вопрос риторический, ибо по сути дела нам предстоит на него отвечать всей нашей общественной жизнью. Тем не менее, да­вайте заострим эту проблему и поставим теоретический вопрос: к какому же рынку идет Россия?