Развитие доктринальных представлений о судебной практике в России

 

Для того чтобы понять является ли судебная практика источником права в современной России целесообразно обратиться к истории. На вопрос «является ли судебная практика источником права или, иными словами, может ли суд создать правовую норму?» в течение многих лет юридическая наука и практика нашей страны давали безоговорочно отрицательный ответ.[12]

В советский период развития судебной практики вопросу судейского правотворчества стало уделяться большее внимание, чем в царской России.  Основными причинами довольно пристального внимания исследователей к проблемам судейского правотворчества и судебной практики в советский период являются закрепленные в законодательном порядке положения, позволяющие трактовать повседневную деятельность высших судебных органов не только в правоприменительном, но и правотворческом плане[13]. При этом необходимо отметить, что суды не стали правотворческими органами, у них всего лишь появились схожие с правотворческими – функции толкования. Это были первые предпосылки для развития института судебной практики в Советском Союзе.

В качестве примера можно сослаться на положения Конституции СССР 1924 г., относящие к компетенции Верховного Суда СССР выполнение им, помимо правоприменительных, также граничащих с правотворческими, функций, дачи «Верховным Судам союзных республик руководящих разъяснений по вопросам общесоюзного законодательства», имевших в формально-юридическом плане рекомендательный, а фактически – императивный, обязательный для них характер; дача им «заключений» по требованию ЦИК СССР «о законности тех или иных постановлений союзных республик с точки зрения Конституции»[14]. Подобного рода положения, позволяющие высшим судебным инстанциям выходить за рамки сугубо правоприменительной деятельности, содержались и в ряде других законодательных актов, принятых в более поздний советский период.

Основные направления развития идей судебной практики, в частности, в советский период фактически остались прежними, а именно теми же, каковыми они были в досоветский период. Затяжные и зачастую острые дискуссии велись вокруг вопросов, касающихся: допустимости самого судейского правотворчества наряду с парламентским правотворчеством; значимости судебной практики как регулятора общественных отношений и ее самостоятельности как источника права[15]. Однако при всей множественности и повторяемости дискуссионных вопросов, ключевым по своей значимости оставался вопрос о потенциальной возможности и реальности существования судебной практики как самостоятельного источника советского права.

Анализ дореволюционной и советской юридической литературы со всей очевидностью показывает, что данный вопрос являлся новым вопросом для российской правовой действительности. И несмотря на то, что он неоднократно поднимался в ученых кругах того времени, однозначного ответа на него так и не было найдено как на общетеоретическом уровне, применительно к источникам досоветского и советского права в целом, так и на уровне отдельных отраслевых дисциплин[16].

Например, в 40 – 50-е гг. ХХ в. предпринимались попытки представить руководящие разъяснения Пленума Верховного Суда СССР в качестве источника уголовного права. Однако в силу целого ряда объективных и субъективных причин, и прежде всего по причине «идеологического порядка», судебный прецедент был объявлен «персоной non grata для советского уголовного права»[17]. В данном случае необходимо отметить, что в уголовном праве судебный прецедент не может быть признан источником права еще и потому, что единственным источником уголовного права является Уголовный кодекс. Следовательно, приговоры, вынесенные не на основании Уголовного кодекса, являлись бы незаконными.

Попытки рассмотрения судебного прецедента в качестве источника права были не только в уголовном праве, но и в других отраслях советского права. Однако они представлялись недостаточно обоснованными, слабо аргументированными, а иногда – и ошибочными.

В основу официальной концепции советского права был заложен тезис, согласно которому социалистическое право вообще, а советское – в частности, не может рассматривать судебный прецедент в качестве источника права, поскольку это ассоциировалось: а) с разрушением социалистической законности, понимаемой лишь как строгое и неуклонное соблюдение законов и других законодательных актов; б) с возможным судебным произволом в процессе одновременного выполнения правотворческих и правоприменительных функций; в) с подрывом или же, по меньшей мере, с ослаблением правотворческой деятельности законодательных органов.

Социалистические государства, отмечалось в связи с этим во многих отечественных источниках советского периода, не знают такого источника права, как судебный прецедент, который ведет к отступлениям от начал законности и подрывает роль представительных органов государства в законодательной деятельности. Преобладала точка зрения, и делался вывод, что судебные органы осуществляют правосудие как одну из форм применения закона, не связанную с правотворческими полномочиями суда при разрешении конкретных дел[18].

Однако в теории существовала и другая точка зрения, например, заместитель Председателя Верховного Суда РФ В.М. Жуйков замечал, что фактически судебная практика, выраженная в разъяснениях Пленума Верховного Суда СССР и Пленума Верховного Суда РСФСР, всегда признавалась источником права[19]. Поскольку в судебных решениях допускались ссылки на «разъяснения Пленумов» как на правовую основу разрешения дела. Сначала такое признание происходило в силу их авторитета и издавна сложившейся традиции, а в более поздний период существования советской власти – и в силу закона.

Однако данная точка зрения до сих пор является весьма спорной[20]. Это объясняется прежде всего тем, что данная гипотеза не соответствовала советской действительности и ее представители слишком поверхностно рассматривали вопрос о судебной практике, вследствие чего их выводы нельзя считать неоспоримыми. Для ответа на вопрос о природе судебной практики в Советском Союзе необходимо опираться не только на юридический материал, но и прежде всего анализировать идеологическую ситуацию того времени. Но уже то, что такие мнения появлялись в юридической литературе, говорит о сложности и многогранности такого правового института как судебная практика.

 

Вывод

1. Единого подхода к понятию судебной практики, несмотря на активное изучение данного вопроса современной наукой, не сложилось. В Российской юридической литературе понятие судебной практики имеет три аспекта: как решение высших судов по конкретным категориям дел; как совокупность решений судебных органов по конкретным категория дел; и самый широкий подход понимает судебную практику, как всю совокупность решений принимаемых судами.

2. Источники романо-германского права включает в себя законы, подзаконные акты, судебную практику и обычаи. Ведущая роль в континентальном праве отводится закону. Высшим видом закона почитается Основной закон страны, или ее Конституция. Англосаксонская правовая семья является семьей судейского, а точнее – прецедентного права, в которой исторически главная роль принадлежит такому источнику права, как судебная практика или прецедент. Судебная практика для мусульманской правовой семьи источником права не признаётся.

3. Впервые вопрос отнесения судебной практики к источникам права возник еще в советский период развития отечественного права. Тогда уже существовала позиция, что судебная практика формирует конкретные формы поведения, в рамках установленной законом меры поведения. Данная позиция подтверждалась тем, что разъяснения Пленума Верховного Суда СССР носили общеобязательный характер, что свидетельствовало о схожести данного судебного акта с законом.

В настоящее время судебная практика формально не признается в качестве источника российского права, однако вопрос о её признании всё равно не теряет своей актуальности. Эта тема до сих пор остаётся дискуссионной, так как современная теория права признаёт существование двух противоположных мнений относительно судебной практики в качестве правового источника в Российской Федерации.