Не могу поверить, что ты сбежал.

Миа сказала, что вам нужно поговорить. Я бы остался, если бы ты этого хотела.

 

Я хотела этого.

 

Почему?

 

 

Я смотрю на телефон, как будто он объяснит, почему мужчины так глупы, и решаю не отвечать ему. Бросаю его на тумбочку и натягиваю одеяло на голову. Солнце только садится, но я чувствую себя истощенной. Я сплю, пока что-то не будит меня…шепот у моего лица… руки на голове. Мои глаза открываются, и я быстро поднимаюсь.

— Это я.

Я задыхаюсь и смотрю на Оливера рядом со мной.

— Что ты здесь делаешь? — шепчу, глядя в приоткрытую дверь. — Где Вик?

Он пожимает плечом и кладет палец на мои губы, чтобы заставить меня замолчать.

— Он уже отключился. Я могу остаться?

Я нахмурилась.

— Что случилось с твоей кроватью?

— Тебя в ней нет.

Я отодвигаюсь от него, так как мое сердце гремит.

— Я даже не видела твоей кровати.

— А хотела бы? — спрашивает он, понижая свой голос.

— Перестань так на меня смотреть.

— Как, милая Элли? — спрашивает он, пытаясь скрыть улыбку.

— Как будто хочешь меня съесть целиком.

— Никогда не думала, что я хочу это сделать? — Он приближается, и я задерживаю дыхание. — Без глупостей сегодня. Я обещаю. Слово скаута.

— Ты никогда не был Бойскаутом.

Он усмехается.

— Хорошо, но я обещаю, что ничего не буду делать. Я просто хочу быть с тобой сегодня.

— В последний раз, когда ты это говорил…

— Я был идиотом.

Я закрываю глаза.

— Что насчет моего брата?

— Что насчет него?

— Что, если он придет сюда и увидит тебя?

Рука Оливера сжимает мою талию, и он тянет меня к себе, сталкиваясь носами.

— Чтобы ты хотела, я сделал, если он увидит?

— Я не знаю, — прошептала я, и мое дыхание сковал его темный взгляд.

— Ты хочешь, чтобы я сказал ему, что ты все, о чем я думаю? — спрашивает он шепотом. Я качаю головой, и наши носы соприкасаются. Я не готова к тому, чтобы Виктор узнал об этом.

— Скажи мне, почему ты хотела, чтобы я остался.

— Потому что мы не закончили с нашим дружеским свиданием.

Оливер усмехнулся.

— После этого дружеского свидания мне пришлось вернуться домой и принять самый долгий душ в моей жизни.

— Мне тоже, — говорю я шепотом, щеки горят, когда я смотрю на него сквозь ресницы. Его лицо становится совершенно серьезным, и он стонет.

— Боже, Элли, зачем ты мне это сказала?

Я смеюсь.

— О чем? Что я трогала себя, думая о тебе?

Его глаза немного прикрылись.

— Если ты хочешь, чтобы я сдержал слово, нам нужно прекратить этот разговор.

— Ладно, — я усмехаюсь и поворачиваюсь спиной к его груди. Он прижимает меня к себе.

— Расскажи мне историю, — говорю я, зевая.

— Какую? — бормочет он, целуя меня в голову.

— Любую. Как и те, которые ты мне рассказывал, когда мы были молоды.

— Хорошо, — он делает паузу и крепче меня обнимает. — Жила была маленькая девочка по имени Кассия. Обычно она гуляла в одиночестве и говорила сама с собой.

Я толкаю его.

— С растениями, а не с собой.

Он смеется.

— О, верно. Раньше она говорила с растениями. Однажды маленький мальчик по имени Джетер спросил ее…

— Джетер? — спрашиваю я, глядя на него через плечо. — Как бейсболист?

Оливер смеется и качает головой, прижимаясь ко мне.

— Я и забыл, сколько еще раз ты меня будешь перебивать, — говорит он мне в шею.

— Ну, ты всегда говорил о том, какая я странная, потому что слушаю твои истории.

Его вздох посылает дрожь по моему телу.

— Хорошо, тогда перейдем к шуткам.

Я стону.

— Ненавижу твои шутки.

— Ты не можешь мне это говорить! — издевается он, когда его руки тянутся вниз по моему телу. — В чем ты?

Мои глаза открылись, и я рада, что мы в темноте.

— Это одна из рубашек Уайта, — шепчу я.

Руки Оливера перестают двигаться по моему животу.

— Ты много его вещей хранишь?

Я отвернулась и обхватила подушку. Он делает то же самое.

— Только рубашки. Я отдала его родителям фотографии и другие вещи, которые я не хотела видеть, но никак не могу избавиться от рубашек.

— Это потому, что ты скучаешь по нему? — спрашивает он.

— Плохо, что на днях меня интересовал этот же вопрос? Что все эти вопросы внезапно появляются у меня в голове?

Оливер проводит тыльной стороной ладони по лицу.

— Какие?

— Ты действительно хочешь знать?

— Конечно. Я хочу знать все, что ты хочешь мне рассказать.

Я молчу еще немного и снова удивляюсь, почему он действительно занял место Марлона на фотосессии. Может быть, он просто защищал меня, на самом деле, это не был его способ пометить территорию. В конце концов, это Оливер. Он действительно не помечает территорию, он просто перемалывает на бульдозере и уходит, прежде чем он даже заметит повреждение.

— Хорошо. Ну, когда он только умер, я чувствовала, что не могу дышать, особенно ночью, когда была одна, но со временем все стало лучше…

— А теперь?

— А теперь, иногда я совсем не скучаю по нему, — шепчу я. Я чувствую себя неблагодарной…неверной. Как будто это позорные мысли, не говоря уже о том, чтобы озвучивать их вслух, особенно Оливеру. Я поворачиваюсь и снова погружаюсь в тепло Оливера.

— Это нормально если ты будешь счастлива после него. Ты знаешь это? — говорит он, снова мне в шею.

Я глотаю.

— Полагаю, что так. Иногда я чувствую себя виноватой. Мы жили вместе. Мы были помолвлены. Это большое обязательство.

Оливер долго молчит, прежде чем заговорить.

— Долгое время я не мог себе представить, что когда-нибудь женюсь. Ни для кого не секрет, что у меня всегда было отвращение к обязательствам, — тихо говорит он. — Не считая университета или работы, но женщины…повзрослев, я так и не нашел того, с кем хотел бы связать свою жизнь. — Он шепчет последнюю часть, и мое сердце поднимается к горлу, прежде чем он продолжит. — Кроме одной девушки. Она всегда смотрела на меня, как будто я был кем-то, хотя это не так. И конечно, удача на моей стороне, она та девушка, с которой я могу попытаться это сделать, но я не могу этого иметь. Я так старался держаться от нее подальше. — Он целует мое плечо. — Я постоянно напоминал себе, что произойдет, если мой лучший друг узнает о моих чувствах. Я держал их при себе так долго, даже после того, как девушка попросила меня поцеловать ее. И после того, как я спросил у девушки разрешения на поцелуй. И после того, как она позволила мне прикоснуться к ней в ванной на вечеринке. И после того, как она коснулась меня в чужой спальне.

— Почему ты никогда не рассказывал ей о своих чувствах? — шепчу я. Он прижимается лицом к моей шее, и я закрываю глаза, когда чувствую его дыхание.

— Потому что я был идиотом.

— Эй, Оливер?

— Да?

— Я могу спать сегодня в твоей рубашке? — шепчу я. Он сжимает меня сильнее и зарывается головой мне в волосы. Я собираюсь взять слова обратно и сказать, что я просто пошутила, когда он убирает руки и садится. Я слежу за его движением и смотрю сквозь тьму, как он стягивает рубашку со своей головы. Я делаю то же самое, медленно стягивая через голову, и бросаю ее к шкафу, в самый дальний угол комнаты.

— Эй, Оливер, — шепчу я снова.

— Да, Элли? — он шепчет в ответ. Я могу чувствовать, как его грудь поднимается и опускается.

— Я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне. — Я закатываю глаза. Не потому, что я стесняюсь, а потому, что у меня не было этого так долго. Так, так долго. И я боюсь, какой будет его реакция. Хуже того, я боюсь, что он откажется. Он откидывает голову назад и выдыхает. Когда я думаю, что он скажет мне, что не может, или что мой брат может проснуться в любой момент, или что ему нужно идти, его руки протягивают и хватают меня. — Только если ты хочешь, — добавляю я, когда его руки перестают двигаться. От его глубокого хихиканья трясется кровать.

— Только если я захочу, — повторяет он, прислонившись ближе, его руки проходятся по моей груди с обеих сторон. — Боже, Эстель, ты не знаешь, как сильно я этого хочу.

Он подталкивает мое тело вперед, что я держусь за его плечи. Его большие руки прямо под моей грудью, поэтому я наклоняюсь немного больше, надеясь, что он поймет намек. Его смех дает мне знать, что он понял намек, но полностью игнорирует его.

— Бин, пожалуйста, — шепчу, сильнее впиваясь в него руками.

— Бина сейчас нет, — шепчет он, опуская голову и оставляя нежные поцелуи от шеи до ключицы, через плечо и обратно.

— Оливер, пожалуйста, — говорю я, откидывая голову назад, когда его губы достигают впадины моего горла.

— Скажи мне, чего ты хочешь, детка. Скажи мне, где ты хочешь, чтобы я тебя касался, — он проурчал голосом, который заводил меня.

— Везде… Везде.

Его руки, наконец, движутся наверх так, что легко задевают мои соски, пропуская дрожь через все мое сердце.

— Еще, — говорю я, толкая его на кровать, чтобы оседлать его ноги. Я трусь об него, когда целую в губы. Он стонет мне в рот, погружая в него свой язык и исследуя, как голодный человек, ищущий свою еду. Однако давление его рук не увеличивается. Он просто продолжает мягко исследовать мое тело, как будто я сделана из стекла. Его пальцы порхают вверх и вниз: над моей грудью, вдоль моей шеи, вниз по моему животу, и останавливаются прямо над резинкой моих трусиков.

— Пожалуйста, продолжай, — говорю не своим голосом. Мои ноги дрожат, а он даже не прикоснулся к ним. Оливер отодвигает голову назад и вытягивает мое лицо на лунный свет, проходящий через окно. Он осматривает мое лицо, и я отчаянно киваю, когда он улыбается.

— Если я сделаю это, мы продолжим наше дружеское свидание? — спрашивает он. Тот факт, что он может шутить, в то время, когда мне кажется, что я разваливаюсь - немного бесит, поэтому вместо ответа, я хватаю его руки и толкаю их, намекая.

Оливер качает головой.

— Это все еще дружеское свидание?

— Я не знаю, — шепчу, довольно громко, мое нетерпение вырывается наружу. — Мне все равно. Просто прикоснись ко мне!

Он улыбается и залазит рукой в мои трусики, его стон соответствует моему, когда он понимает, насколько я уже мокрая.

— Ты опасна для моего здоровья. Ты знаешь это?

— Тогда хорошо, что ты врач, — я хнычу, когда он вставляет свой палец в меня. Он делает круговые движения, которые заставляют мои глаза закрыться.

— Тебе это нравится? — он спрашивает мне в шею. Увеличивая темп, когда я киваю. Мои руки двигаются с его плеч, вниз по груди и в боксеры. Прежде чем он что-нибудь скажет, я накрываю рукой его длину и сжимаю.

— Иисус, бл*дь, Христос, Эстель, — он стонет, смещая свой вес, чтобы дать мне лучший доступ.

— Ты такой твердый, — шепчу я, наклоняясь вперед, чтобы поцеловать его снова.

— Ты такая влажная, — говорит он мне в губы.

— Ты такой большой, — говорю я. Я забыла, как он выглядел и чувствовался. Он посмеивается, когда я продолжаю двигать рукой, соответствуя его ритму.

— Ты такая тугая, — стонет он, обводя мой клитор большим пальцем, пока двигает другими пальцами внутри меня.

— Я собираюсь…Я собираюсь…

Я задыхаюсь перед тем, как в глазах запылают яркие огни. Я продолжаю двигать рукой, пока он стонет, и я чувствую горячую жидкость на руке. Мы сидим так мгновение, без слов, только тяжелые звуки дыхания. Наконец, он целует меня в лоб и встает, чтобы очиститься. Я не знаю, ожидает ли он, что я последую за ним, но, когда я смотрю на его широкие плечи, выходящие из комнаты, я не могу не задаться вопросом: было ли это ошибкой. Он приносит влажное полотенце и тщательно вытирает мне руки, и когда он возвращается снова, то занимает место рядом со мной. Никто из нас не говорит ни слова, пока мы успокаиваемся, его руки вокруг меня, будто я лежу в маленьком коконе, который, возможно, был сделан для моего тела.

— Мне нравится держать тебя в своих объятиях, — говорит он, обдавая своим дыханием мое ухо.

Мои глаза закрываются.

— Мне тоже.

Слишком сильно. Слишком сильно.

— Сегодня мы нарушили много правил.

— Нарушили. И очень много, — говорю я, улыбаясь в темноту.

— Когда мы пойдем на следующее дружеское свидание?

— Сегодня ты спишь в моей постели, — напоминаю я ему.

— Ты накрасилась красной помадой.

Я смеюсь.

— Ты со своей дурацкой помадой.

— Я просто сказал, что женщина красит этот цвет на свидание, когда хочет перепихнуться.

Я качаю головой и смеюсь, он тоже смеется, держа меня крепче. Какое-то время мы молчим, и я думаю, что он заснул. Чувствую себя расслабленной, и сон начинает забирать меня. Когда я просыпаюсь на следующий день, солнце бьет в мое лицо, я одна в постели. Чувство грусти заполняет меня, но я отталкиваю его в сторону. Я сама это сделала. Я попросила об этом. Я подтолкнула его. Эти мысли не облегчают боль, которую я чувствую. Я снова закрываю глаза и выдыхаю. Когда я открываю их обратно, я вижу брошенную рубашку Уайта в углу. Возможно, он не был идеальным человеком, и у нас было много разногласий, но Уайт никогда не заставлял меня чувствовать не особенной для него. Он никогда не уходил после секса, не поцеловав меня и не сказав, какой я была прекрасной. Он бы никогда, никогда не оставил меня одну в постели, не признав, что мы разделили что-то особенное.

Слезы текут с моих глаз, когда я подхожу к шкафу и забираю рубашку. Я обнимаю ее, прося прощения, потому что с моей стороны это было неправильно. Я начинаю плакать, потому что разговариваю с рубашкой, а одета в рубашку другого человека. Человека, которому я позволила прикоснуться к себе, человека, который снова оставил меня. Дверь внезапно открывается, и я смотрю на входящего Оливера. Улыбка на его лице мгновенно падает, когда он смотрит на мое заплаканное лицо. Я сжимаю рубашку моего мертвого жениха…

— Я думала, ты ушел, — говорю я хриплым шепотом. Он не двигается, не говорит, просто смотрит какое-то мгновение. Наконец, он подходит ко мне и обхватывает руками мою голову, притягивая к своей твердой груди.

— Я не собирался уходить, не попрощавшись, — говорит он мне в волосы. Я думаю обо всем, что он делал…все время, что мы делали…и интересно, будет ли на этот раз

по-другому. — У меня была отличная ночь.

— У меня тоже, — шепчу я.

Он целует мою голову.

— Я не хочу все испортить, Элли. Поэтому я дам тебе немного времени, хорошо? Не потому что я не хочу тебя… не потому что я не считаю прошлую ночь невероятной…просто потому что я не хочу давить на тебя.

Он наклоняет мое лицо, чтобы всмотреться в него, и мое сердце поднимается к горлу, эти зеленые глаза пронзают меня.

— Я хочу, чтобы это произошло.

— Хорошо, — это все, что я могу прошептать, прежде чем он отпустит меня и выйдет за дверь. Я не знаю, что с этим делать. Я не знаю, что это такое. Все, что я знаю, это то, что я боюсь хотеть его так сильно, как это делаю. Я боюсь, что снова обожгусь.

 

***

 

Несколько дней спустя я просыпаюсь и надеваю синий медицинский халат, который мне дала медсестра Джемма, когда картина была еще совсем грязная. Как только я появляюсь в больнице, то вижу ее на станции медсестер, и она смеется.

— Ты здесь, чтобы помочь? — спрашивает она.

— Нет, если не хотите, чтобы иски о халатности начали появляться.

— Никогда не давать Эстель иглу. Понятно.

Я смеюсь, покачав головой.

— Сегодня я быстро. Просто хочу убедиться, что все выглядит идеально.

— Последний день, — улыбается она. — Не буду лгать, я буду скучать по Мике.

— Ну, есть родильное отделение.

— Нееет! Не посылайте его туда! Сначала я должна сделать ставку на него!

Поговорив еще немного, я добираюсь до комнаты, в которой мы работали, и опускаю жалюзи, чтобы проверить высохла ли краска. Я улыбаюсь красоте того, что мы создали, и выбираю маленькую кисть, чтобы дорисовать облака, которые пропускают какой-то цвет.

— Я слышал, что ты здесь, — говорит Оливер позади меня, заставляя меня почти выйти за линии контура.

— Никогда не подкрадывайся к человеку, держащему кисть.

Он смеется.

— Извини. Тебе нужна помощь? — Я перестаю красить кистью и бросаю через плечо хмурый взгляд, что заставляет его пожать плечами. — Я могу покрасить это.

— Возьми кисть. Облака нуждаются в другом цвете. Он делает, как я прошу, и стоит рядом со мной. Я смотрю на облако, которое он рисует и переходит к следующему, что находится на расстоянии нескольких шагов дальше.

— Кстати, ты отлично выглядишь в халате, — я стараюсь не улыбаться, но проваливаюсь. — Спасибо.

— Ты была бы хорошей медсестрой, — добавляет он. Я прекращаю рисовать и поворачиваюсь к нему с поднятой бровью.

— Но не очень хорошим доктором?

— Было бы забавно, если бы я сказал, что врачи важнее, чем медсестры, но это не так. В любом случае наоборот… Я не буду делать этого. Просто скажу, что ты будешь хороша в любой профессии, где требуется общение с людьми.

— Я буду это иметь в виду, если картина не сработает, — говорю я с улыбкой.

— То есть никогда? — Он хихикает, когда переходит к следующему облаку, на противоположной стороне комнаты. — Как ты думаешь, кем бы ты была, если бы искусства не существовало?

— Мертвой.

Оливер опускает свою кисть и смотрит на меня.

— Никогда не говори так.

Каким-то образом, одним взглядом, он убеждает меня.

— Хорошо, хорошо, наверное, учитель или школьный советник.

Он кивает и возвращается к живописи.

— Я думаю, то, что ты делаешь в жизни, идеально. Весь этот проект действительно невероятный.

— Просто делаю все, что могу, — я пожимаю плечами.

— Почему ты это делаешь? — спрашивает он, идя ко мне. — Я знаю, как сильно ты любишь работать с детьми, поэтому я знал, что, придя сюда и рисуя с ними, тебе будет это нравиться…но это? Это многое значит, Элли.

Я отворачиваюсь от его взгляда на облако перед собой и смотрю на стену, когда отвечаю:

— Это отстой, когда у тебя плохой день, тебе нужно вставать утром и заниматься своим бизнесом, потому что это ожидается. Представь себе, что ты болеешь, и у тебя нет выбора, кроме как приехать сюда и застрять здесь, глядя на те же четыре безобразные стены каждый день. Все мои неудачные дни кажутся такими глупыми, когда я слышу, как эти дети говорят о том, с чем они имеют дело, и они даже не жалуются ни на что, — говорю я, выпуская дыхание, когда отпускаю руку и поворачиваюсь к Оливеру лицом. Мое сердце подпрыгивает от того, что я нахожу в его глазах. Я иду к нему и вытираю краску под левым глазом. — Ты выглядишь уставшим.

— Это то, как выглядит двадцать часов работы подряд, но, как ты сказала, они не жалуются, и это не дает мне оснований жаловаться, — говорит он. Я отпустила руку и откинулась на пятки, все еще глядя на него.

— Ты хороший человек, Оливер Харт.

Его губы растягиваются в улыбке, и я смотрю, как его рука поднимается. Я готовлюсь к его прикосновению, но его рука так и не добирается до моего лица.

— Ты великая женщина, Эстель Рубен.

— Искусство довольно эгоистично. Я создаю вещи для себя и надеюсь, что другим это понравится, но это не похоже на большее благо, когда я что-то делаю. То, что делаешь ты, с другой стороны, совершенно бескорыстно.

Его зеленые глаза мерцают.

— Вот, где ты ошибаешься. Эта работа может показаться самоотверженной, но помощь этим детям заставляет меня чувствовать, что я оставляю свой след. Когда я помогаю им уехать в более здоровом состоянии, в отличие от их первоначального, это так… — Он вздыхает, отводя взгляд на мгновение. Его глаза снова встречаются с моими, он выглядит совершенно счастливым. — Это все. Я чувствую, что я важен.

— Ты действительно важен, — говорю я с улыбкой.

— Как и ты. Ты думаешь, что искусство эгоистично, но я думаю, что оно довольно щедро. Я не могу этого сделать. — Он машет руками по комнате. — Я провожу бессонные ночи и бесконечные дни здесь, чтобы убедиться, что этим детям становится лучше, но помимо дней, когда я объявляю, что они могут вернуться домой, я не улыбаюсь им.

Его слова заставляют мое сердце парить. Я возвращаюсь к стене и заканчиваю облако, над которым работаю. У Оливера есть способ сделать даже самые маленькие вещи, которые ты делаешь, более значимыми. Это часть его обаяния, я полагаю.

Мы прощаемся, балансируя на неизведанной территории. Я никогда не получала сто процентов Оливера. Насколько я знаю, только его работа получает это. В прошлом мы были друзьями…а потом больше чем друзьями…но это похоже на что-то другое. Я боюсь отпустить и получить больше, чем рассчитывала, а также боюсь ничего не получить.

 

Глава 19

Оливер

Прошлое…

 

Я уже не помню, когда в последний раз плакал, за исключением того дня, когда я пришел в больницу навестить отца и увидел, как его тело наполовину сгорбилось. Возможно, он не был для нас идеальным отцом, но он всегда был полон жизненной энергии. Тем не менее, видеть его таким, было выше моих сил, тогда я начал работать в качестве помощника студентов, моя работа состояла из всего: от репетиторства до помощи в выборе классов – я был весь на нервах.

Сегодня утром я устроился за угловым столиком в кофейне возле дома моей мамы и работал над статьей по квантовой физике, пытаясь отвлечься от папиного состояния, когда Эстель села передо мной. Я вовремя поднял глаза, чтобы увидеть, как она скрестила ноги и улыбнулась мне, когда сомкнула губы на трубочке, торчащей из стакана, который она держала в руках.

— Что ты делаешь в этой глуши? — спросила она.

Я сделал глубокий вдох и опустил ручку. Я не видел ее несколько недель. Последний раз мы тусовались в переполненной закусочной. Я пошел с Виктором и взял с собой девушку, потому что понятия не имел, что Эстель будет там. Она вела себя не так, как ей хотелось. Она говорила с Мией и Дженсеном большую часть времени, но мне было неловко, когда она была там после того, как мы целовались так много раз…после того, как я хотел больше всего тех времен…и я был с другой. Я почувствовал облегчение, увидев ее сейчас, когда она заговаривала со мной, как будто все было в порядке, чего я так боялся после той ночи.

— Ты постриглась, — сказал я после вдоха.

— Только челку, и уже жалею об этом решении.

Она убрала длинную челку с лица.

— Тебе идет.

— Ты встречаешься с кем-нибудь здесь? — спросила она, оглядываясь вокруг. Вдруг стала колебаться. Я улыбнулся, думая, что она имела в виду девушку из закусочной.

— Тебя бы это беспокоило, если бы встречался?

Ее глаза расширились, прежде чем ее лицо стало немного задумчивым.

— Не совсем.

— Ты встречаешься с кем-то здесь? — спросил, надеясь, что это не так. Почему? Я не знал. Она была вольна встречаться с кем угодно, но это не значит, что я хочу быть свидетелем. На ее лице появилась небольшая улыбка, как будто она могла читать мои мысли. Я уже начал думать, что она может.

— Нет. Я только что с ужасного свидания.

— Почему оно было ужасным? — спросил я, прислонившись немного ближе, упершись локтями о стол, как она.

— Он все время говорил о себе. Качок. Все девушки хотят его, все парни хотят быть им, — сказала она, закатив глаза и имитируя голос парня.

Я засмеялся.

— Это звучит довольно ужасно. Зачем вообще давать шанс качкам? — спросил я, поднимая бровь.

— Я могу вспомнить одного качка, который мне нравится, но он зануда, — сказала она с озорным блеском в глазах.

— Расскажи мне больше об этом занудном качке.

— Ну, — начала она, бросая взгляд. Она начала крутить стаканом по столу, размазывая жидкость, скопившуюся от ее холодного кофе. — Он действительно хорошо выглядит, если ты любишь загорелых серферов с длинными волосами…и нелепыми ямочками… — Она посмотрела на меня и застенчиво улыбнулась так, что мое сердце чуть не остановилось. — Он действительно хороший парень, но ходят слухи, что он не очень любит отношения.

— Не похоже, что он хорош для тебя. Нельзя строить отношения только, если тебе нравятся его твердый прессе и ямочки.

Она ухмыльнулась.

— Я ничего не говорила о твердом прессе.

Я пожал плечами.

— Я сложил два и два. Что еще тебе нравится в этом занудном качке?

— Мне нравится, какой он умный. Мне нравится, как он заставляет меня чувствовать, когда говорит со мной, когда он смотрит на меня… — румянец распространился по ее щекам. — Когда он целует меня.

Я пытался игнорировать удары в груди.

— Ты думаешь о парне, который не состоит в отношениях…

— У всех есть свои недостатки, и этот его, — сказала она, пожимая плечами и отвернувшись от меня.

— Что, если он был в отношениях? — даже не знаю, почему я спросил это. Это не имеет значения. Мало того, что я не был в отношениях, да я был полностью против них. Ее взгляд снова устремился на меня.

— У меня есть хорошие основания полагать, что этого не будет.

Я резко кивнул и выдохнул, глядя в сторону.

— Неужели я расстроила тебя? — она спросила, ее слова возвращают мои глаза к ее.

— Нет. Почему?

— Ты смотришь…я не знаю…ты ведешь себя странно.

— Я… — провел руками по лицу. Я не планировал рассказывать ей или кому-то еще об этом, но то, как она смотрит на меня этими красивыми, заботливыми глазами, заставило меня захотеть выложить все ей. — Мой отец в больнице.

Она ахнула и протянула руки к моим. Я позволил ей взять их. Они были маленькими и холодными, но ее прикосновение согрело меня.

— Снова? С ним все будет в порядке?

Я немного посмеялся.

— У него был еще один инсульт. Он будет в порядке, если позаботится о себе в этот раз, но он такой упрямый. Он не бросил курить. Не соблюдает диеты, не делает физические упражнения. Это сводит меня с ума.

Эстель сжала мои руки и улыбнулась мне.

— С ним все будет в порядке. Я верю, что он изменится.

Ее слова заставили меня улыбнуться. Она видела его только один раз. Она понятия не имела, каким он был.

— Как ты думаешь, люди могут измениться?

Ее глаза мерцали. Она двинулась вперед, пока половина ее туловища не оказалась над столом, ближе ко мне. Я хотел вытащить свои руки из ее рук и прижать ее лицо к своему. Я хотел поцеловать ее и раствориться в этом чувстве. Ее лицо остановилось в сантиметрах от моего.

— Я знаю, что могут. Они просто должны захотеть, — прошептала она на меня.

— У тебя много веры в людей.

Она отодвинулась, откинувшись на свое место, широко и уверенно улыбнулась, подняв чашку, и снова обхватила губами трубочку.

— Конечно.

''Ты заставляешь меня хотеть измениться… хотел сказать я. Ты заставляешь меня поверить, что я могу…''

На следующий день, в то же время, мы столкнулись там снова, и на следующий день еще раз. Мы посидели, поговорили, рассмешили друг друга и пошли разными путями. Она заставляла меня улыбаться в те дни, когда смех казался невозможным. Она заставила меня увидеть надежду в вещах, о существовании которых я не знал. Тогда она и стала моей Эстель. Она просто не знала этого. Черт, как и я.

 

 

Глава 20

 

Настоящее…

 

Спустя неделю моя команда моляров закончила с комнатами и коридором. Мы превратили океан в поле, заполненное цветами и играющими детьми. Все работали круглосуточно, чтобы быть уверенным в том, что мы уложимся в срок, поэтому нет необходимости говорить, что, когда мы все закончили, нашему счастью не было предела. Мы вышли в обнимку, борясь с желанием закрыть глаза от изнеможения.

— Я так хочу спать, — говорит Мика, опираясь своей головой на мою.

— Тоже, — говорю я, зевая и чуть не споткнувшись о собственные ноги. Завернув за угол, я увидела Оливера, разговаривающего с медсестрой, которую раньше я не видела. Он стоит у стены, а она прислонилась к нему, как будто он ее следующая еда. Ловлю его взгляд, Оливер немного выпрямляется, я отворачиваюсь от него к Мике и выхожу из больницы, прежде чем он подойдет ко мне. Меня убивает признание того, что я что-то чувствую, когда вижу подобное. Это расстраивает меня, потому что я не из тех девушек, которые ревнуют из-за пустяков, но когда дело доходит до Оливера, я чувствую себя собственницей. Я еду домой и засыпаю без задних ног. Я не слышу ни телефонных звонков, ни смс, ни криков брата внизу, который зовет меня поесть. Меня это даже не волнует, пока я не вижу пропущенный звонок от моего риэлтора, как можно скорее перезваниваю, надеясь на хорошие новости.

 — Привет?

 — Я не хочу, чтобы вы напрасно надеялись, но у нас есть возможный покупатель.

 — О, слава Богу! Наконец-то!

Она продолжает рассказывать мне, сколько они предложили, и дает мне знать, что вернется ко мне, как только я ей снова понадоблюсь. Я подтягиваюсь и спускаюсь вниз, ожидая, что не увижу там моего брата, но, к сожалению, сталкиваюсь лицом к лицу не только с ним, но и с его другом с работы Бобби. И я выгляжу как дерьмо.

 — Привет, Элли, рад снова тебя видеть, — говорит Бобби, улыбаясь, пока его глаза осматривают меня сверху донизу.

— Привет. Извини, что тебе приходится видеть меня в таком состоянии, но я спала…

— Восемнадцать часов, — прерывает Вик.

— Ничего себе!

— Да, черт.

— Поразительно. Думаю, я действительно устала.

— Да, полагаю. Бин звонил, спрашивал тебя.

Я нахмурилась и вытащила голову из холодильника.

 — И?

— И я подумал, что это странно, — говорит Вик, пожимая плечами. — Вы много общаетесь же?

— Не совсем.

Я возвращаюсь к холодильнику, на самом деле мне ничего там не нужно.

— Он говорил, что пытался дозвониться до тебя и не смог.

— Я перезвоню ему позже. Думаю, он все равно сегодня работает.

— Да, разве сегодня не вечер Грейс? — спрашивает Бобби, подсмеиваясь и откусывая кусок кекса.

Вик не отвечает, просто смотрит на мою реакцию, которую я ему не даю. Внутри я кричу: «Кто, черт возьми, эта Грейс?», но я не могу этого допустить. Во всяком случае, это подтверждает причину, по которой мой брат ничего не должен знать обо мне и Оливере. Меня просто достает, что они, кажется, знают каждый его шаг. Это заставляет меня понять, что это не так.

— Мама тоже звонила.

— Хорошо, Вик. Ты что долбаный оператор? Я перезвоню всем, когда посчитаю нужным.

Я отворачиваюсь и возвращаюсь в свою комнату.

 — Черт. Может, ей нужно больше спать.

Вик издевается.

— Она родилась стервой.

 

 

Глава 21

 

Когда больше ничего не остается, беги домой к матери. По крайней мере, на утро у меня были именно эти мысли. Я не думала, что, как только ступлю на ее подъездную дорожку, на меня обрушится куча вопросов, с которыми я не хочу иметь дело. ''Ты хорошо питалась? Как живется с братом? Он хорошо питается? Как все прошло с Дереком? Я назначу тебе другое свидание, тебе понравится этот парень, обещаю. Как дела в студии? Я слышала, вы отлично поработали в больнице. И наконец…Заходи, я тебя покормлю!''

Что, конечно же, я и сделала. Я сидела за обеденным столом с видом на горы, а за ними океан. Мы с Виком любили воду, но наши родители предпочитали вид на гору Санта-Барбара. У них был дом в Малибу, куда мы ездили по выходным. Иногда мы были с ними, но в основном мы были с друзьями.

— Вик говорит, что ты много общаешься с Оливером, — комментирует моя мама, используя свой небрежный тон, как будто любопытство не окрашивает оттенки ее голоса. Я стону.

— Вик так раздражает. Мы часто видимся в больнице. Мы тусовались один раз вне работы. Большое дело!

Ее смех заставляет меня посмотреть на нее.

— Что?

Она пожимает плечами.

— Твой брат ничего не думал об этом, пока я не упомянула, странно, что вы общаетесь. Ты же ненавидишь его?

— Нет, это не так.

Я нахмурилась. Откуда, черт возьми, она взяла это?

— Я думала, что это так. Ты всегда говорила о том, каким игроком он был.

— Потому что он был, — говорю ей.

— А теперь?

Я смотрю на нее некоторое время, мои руки играют с салфеткой на столе. Люди говорят, что я ее копия. Эта мысль заставляет меня улыбаться, потому что моя мама действительно красивый человек, внутри и снаружи. Даже с ее требовательной карьерой профессора ей всегда удавалось ставить свою семью на первое место. Как сегодня, когда она увидела мою машину, въезжающую на дорогу, она сразу же взвыла. Я привыкла ей все рассказывать, но по какой-то причине я не могу говорить с ней об Оливере. Я просто не могу. Он как третий ребенок в этом доме. Это не как с Уайтом, когда я могла прийти и пожаловаться на него или сказать о нем хорошие вещи, и это не имело бы значения в любом случае, потому что он был посторонним для всех. Оливер в детстве практически жил здесь. И хотя абсолютно ничего не происходит, я не хотела бы выставлять его в плохом свете.

— Я не знаю, мам, — говорю я, наконец. — Честно, я не знаю. Уверена, Вик сможет ответить тебе.

— Но ты видишь его на работе.

— Да, и что?

— У него есть девушка? Или подружка? — спрашивает она, закатывая карие глаза.

Я пожимаю плечами.

— Ты его знаешь. Он флиртует со всем, что ходит.

— Как ты думаешь, он спит со всеми из них?

Мои глаза расширяются.

— Хорошо, это становится неловко, и снова, я не знаю.

— Иногда такие парни, как он, имеют не очень хорошую репутацию, не думаешь? Я имею в виду, он всегда был таким хорошим мальчиком.

Я взмахиваю руками.

— Мне все равно. Почему мы говорим об этом?

Затем она улыбается, очень широко, и я тону на своем месте. Я жду, что она скажет мне, что отправит меня с ним на свидание.

— Потому что этот парень, Зак, имеет такую репутацию у дам, но я слышала, что он совсем не игрок, — начинает она.

— Мама.

— И он такой милый, Эстель!

— Мама.

— Он владеет галереей в Малибу.

— Зак Эдвин? — я практически кричу.

Моя мама улыбается, кивает и поднимает брови, как будто она просто попробовала все печенье в банке и не попалась.

— Откуда ты его знаешь? — спрашиваю я с большим энтузиазмом.

— Ну, это забавная история, Беттина и я закупались пару недель назад и случайно вошли в его галерею. У него там великолепные вещи, но то, что привлекло наше внимание, было сердце – одно из твоих сердец. Мы вмешались, притворяясь, что ничего не знаем, и спросили его сколько стоит сердце. — Она делает паузу для драматического эффекта. — Четыре тысячи долларов. — Мой рот падает. — Он говорил, что продал последнее за три тысячи, и это единственное, которое у него осталось, но человек, у которого он купил их, не оставил карту, поэтому он не может связаться с тем, кто его сделал. Элли, с тобой все в порядке?

Я качаю головой, мой рот все еще остается открытым. Моя мама смеется и берет меня за руку.

— Ты можешь в это поверить? Полагаю, он купил их у Уайта.

Я глотаю, вспоминая себя.

— Да, Уайт упоминал, что продал ему несколько лет назад, но…поразительно…четыре тысячи долларов?

— Значит, ты не получала долю от этого? — спрашивает мама, хмурясь.

— Это не было товаром. Он продал их, чтобы избавиться, потому что я сделала слишком много для выставки, которую мы посещали, и Уайт думал, что продажа Заку будет хороша для меня позже. Очевидно, я никогда не следила, и Уайт, вероятно, забыл свои карты, как обычно, но… О Боже!

— Я знаю! — моя мама визжит.

— Хорошо, так как вы дошли до свидания?

— О. Ну, я сказала ему, что моя дочь сделала это, и он был очень впечатлен.

— Угу?

— А потом я через телефон показала ему сайт твоей галереи. Он увидел твое фото, и я заметила, как его глаза загорелись.

— Боже мой, мама, — говорю я, уткнувшись лицом в руки.

— Поэтому я рассказала ему немного об Уайте и о том, что ты свободна сейчас. Я спросила его, будет ли ему это интересно, и он ухватился за шанс.

— О Боже мой, мам! — еще раз говорю, пряча свое лицо руками.

— Ты видела его, Элли? — спрашивает она. Я смотрю на нее сквозь пальцы и киваю. — Он хорошо выглядит!

— Он чертовски горячий, но я не могу с ним встречаться! Это не пятнадцать сотен. Ты не можешь просто ходить вокруг, пытаясь привлечь ко мне людей!

— Почему, черт возьми, нет? — говорит она, нахмурившись. — Разве ты не видела те шоу по телевидению, где люди на самом деле платят, чтобы познакомиться с кем-то? Сваха-миллионер или что там?

Я тупо смотрю.

— Нет, я не имела удовольствия смотреть это. Просто… Я не знаю, я бы с удовольствием продала ему часть своих работ, но я не могу встречаться с ним!

— Это потому, что он игрок?

— Что? Нет!