Глава пятьдесят четвертая. С небес на землю

Гарри несся во весь дух, ему даже не требовалось крепче сжимать метлу коленями, чтобы придать ей дополнительное ускорение. Ветер, который еще недавно летел рядом с ним, словно друг, теперь бесцеремонно поддавал в спину, как будто Гарри оказался засидевшимся допоздна надоевшим гостем. Должно быть, его прогулка и вправду продолжалась дольше, чем следует. Радостное возбуждение и предвкушение того, что скоро он все расскажет Северусу — и о светлоглазых сильфах, и о царстве огня, открывшемся ему в пещере, и о верном псе, которого он встретил прямо на облаках, — мешались с невесть откуда взявшейся усталостью. Для длительных полетов на метле, как-никак, требуется практика, а он изрядно подрастерял навыки за последние полтора года, краткими облетами их горных владений это не наверстаешь.

Сейчас Гарри казалось, что это вовсе не он, а ветер направляет метлу, заставляя ее снижаться к дому в окружении заснеженных сосен. И солнце... да, уже клонится к каменным пикам, вот-вот — и растопит их ледяные шапки острыми оранжевыми лучами. Черт, значит, он все-таки задержался и опоздал... Час или два, Северус, конечно, будет ругаться, но это же не трагедия! Подумаешь, к обеду не успел.

— Северус, ты знаешь, я... — Гарри выкрикнул это прямо с порога, небрежно отбросил в угол метлу, стягивая заледеневшие на большой высоте печатки. — Северус, я тоже видел свои Стихии, как и ты!

Гарри поднял голову, с трудом справившись со шнурками на ботинках: казалось, вся его одежда покрыта тончайшей ледяной пленкой. И в тот момент, когда его взгляд натолкнулся на неподвижную фигуру зельевара, он ощутил, что огонь, который он так жаждал доставить "своему профессору" в долину среди гор, тревожно заколебался, как пламя свечи на сквозняке.

— Послушай, я всего-то и задержался чуть-чуть, — он продолжал и все никак не мог унять того радостного чувства, с которым рвался сюда. — Ну да, я припоздал немного. Я и о времени-то забыл. Ну сколько сейчас? Часа три? Четвертый?

Скрещенные на груди руки, антрацитовый неподвижный взгляд, устремленный одновременно и на него, и куда-то поверх головы. Гарри вдруг ощутил, что ему невероятно холодно. Наверное, промерз до костей во время полета, а прежде отчего-то не замечал.

— Половина четвертого, Поттер, — отчеканил профессор, и хотя на нем сейчас не было привычной черной мантии-сутаны, Гарри будто видел ее воочию. — Половина четвертого следующего дня. Ты взял метлу вчера после завтрака и сказал, что немного полетаешь. Не желаешь объяснить, где ты болтался больше, чем сутки?

— Но... — Гарри хватал ртом воздух, все еще надеясь, что его зачем-то глупо разыгрывают, что вот-вот — и Северус станет прежним, может быть, даст ему шутливый подзатыльник, взъерошит непослушные волосы, прижмет к себе и шепнет, чуть касаясь губами покрасневшего на морозе уха: "Пойдем в столовую, все стынет", и холод, сковавший припозднившегося Героя, сразу же исчезнет. — Но этого не может быть, Северус! Я всего лишь...

— Ты "всего лишь"? — губы зельевара презрительно дернулись, как и прежде, когда он имел неудовольствие обращаться к Гарри в своем классе. — Да, разумеется, ты "всего лишь" решил покататься! И тебе, как обычно, наплевать, чем могут окончиться твои забавы. Узнаваемо и предсказуемо, мистер Поттер.

И Северус, его Северус, вмиг обратившийся "Ужасом подземелий" и "Летучей мышью Слизерина", резко развернулся и, не произнося больше ни слова, начал спускаться вниз, к себе в лабораторию. А полы воображаемой мантии развевались в такт его шагам.

— Я...

Бессмысленно оправдываться, когда к тебе поворачиваются спиной. Огонек, что Гарри так берег, потух, оставив после себя почерневший фитиль, чудо, которое он так надеялся доставить сюда в неприкосновенности, превратилось в безмозглую детскую шалость, не стоящую внимания. Даже слушать не стал... Но что если Северус прав и уже действительно наступил следующий день? Выходит, Гарри отсутствовал так долго? Ерунда какая-то! Тогда откуда эта невесть почему появившаяся усталость — теперь, когда азарт полета покинул его, ему хотелось прикрыть глаза и привалиться к стене... позволить себе опуститься на пол, передохнуть... хотя бы несколько минут. И голова кружится... И если сосредоточиться... припомни, как огненные духи внезапно засуетились, разомкнули свой круг, убеждая тебя, что настала пора вернуться домой. И ветер... отчего он так подгонял тебя? Черт, неужели Северус все-таки окажется прав? Тогда... если его и вправду не было больше суток... это же... даже страшно представить себе, что Северус мог подумать! И... и он ведь искал его. Но как же тогда оправдаться?

Гарри бросился вслед за мастером зелий, проигнорировав колкое, как битое стекло, замечание, что его сюда никто не звал. Пускай! Но ведь Северус... нет, он не поверит, что все вышло совершенно случайно.

— Скажи, чтобы Мани принес Думосбор, — почти приказал юноша и, скрестив руки на груди на манер зельевара, привалился к дверному косяку. Значит, ты не веришь... Тогда и все остальное, отчего Гарри был готов парить над землей без помощи метел и крыльев... тогда и всему остальному грош цена.

— А если нет? Подумайте, мистер Поттер, с какой стати мне исполнять ваши прихоти?

Его пальцы чуть подрагивали, и от Гарри не укрылось, что Северус разворачивает и вновь сворачивает один и тот же сверток с сухими травами, явно не осознавая, что он делает. Вот же он, его Северус! Но он отчего-то прячется, не хочет даже выслушать.

— Вели Мани принести Думосбор, — твердо произнес новоявленный маг Огня и Воздуха, сам удивляясь своему напору. Случись зельевару рассердиться на него пару дней назад — и Гарри без возражений ретировался бы в свою комнату, злился бы на себя и на него, смущался. — Я никуда отсюда не уйду. Я отдам тебе мои воспоминания. Я хочу, чтобы ты увидел все сам. Если ты решишь, что я просто безмозглый идиот, каким и был для тебя прежде... что ж, значит, так тому и быть.

Как ни странно, зельевар исполнил его просьбу, недобро усмехнувшись, чуть ли не ощерившись, как если бы он удостоил неслыханного одолжения того, прежнего Поттера.

В полном молчании Гарри опустил белесую дымчатую прядь на поверхность Думосбора, темная гладь мгновенно впитала ее, забурлила и осветилась, как будто на дно чаши положили подсвеченный драгоценный камень. Прежде чем удалиться, Гарри едва удержался от того, чтобы пожелать Северусу "Приятного просмотра", но внезапно им овладела немота, как будто его губы вылеплены из холодного белого камня, и разлепить их — величайшая мука.

Он направился к себе, даже не повернув голову в сторону столовой: мысль о том, что сейчас он сможет впихнуть в себя хоть что-то, казалась абсурдной. Да, в библиотеке же есть календарь: забавный человечек каждый час показывается из маленького домика и сам переводит стрелку, а в полночь открывает крохотное окошечко, чтобы, словно праздничный флажок, вывесить в нем очередную дату. Но и гном в часах был неумолим: Гарри покинул дом вчера утром. Все сходится...

Он вяло поплелся в душ, толком не разбирая, холодная или горячая вода льется ему на макушку. Она не могла смыть ни усталость, ни обиду, ни стыд, в его голове они перемешались каким-то причудливым коктейлем, и на поверхность всплывало то одно, то другое. Он понимал, что с точки зрения Северуса его вина не знает границ, и в то же время... Он не поверил! Даже не захотел выслушать! Разве так поступают с теми, кто тебе... просто не безразличен? Или да, именно так и поступают, не находя себе места от беспокойства и страха за тебя, недалекого дурачка, отправившегося в странствие без руля и без ветрил?

Гарри сидел на кровати, не замечая, как джинсов касается мокрое полотенце: он зачем-то полностью оделся, хотя вроде собирался лечь... Нет, пусть ему и хотелось спать, но он знал, что сейчас ему не сомкнуть глаз. Бесконечный день представлялся вязкой дорогой, по которой он с трудом переставлял ноги. Воспоминания приходили и тут же сменялись другими, он и сам не мог бы сейчас сказать, что было сном, а что все же явью. Границы исчезли, он пытался возвести их вновь, но они тут же размывались, расплывались... И оставался только стыд — жаркий, он бился в висках, в груди и, стоило Гарри подумать о возможных оправданиях своего поступка, сдавливал горло сухим колючим комком. Оправдания... Разве они существуют? Бессовестный, нет, не безрассудный — это слово слишком льстит тебе, просто безмозглый, бездумно прущий напролом, стоит тебе вбить что-то в свою дурную голову, не считающийся ни с кем, ни в грош не ставящий тех, кто рядом с тобой. Ты так решил, ты не сомневаешься, что это правильно, тебе наплевать... Данное тобой слово не дороже фантика от конфеты: сколько раз ты клялся не делать ни шагу, не предупредив Северуса? Твоя выходка возле Норы... тогда тебя простили... Чужая жизнь, чужая безопасность — тебе на все плевать. Безмозглый Поттер. Вот что сказал бы тебе Снейп.

Ты великодушно отдал ему свои воспоминания, возомнив себя чуть ли не Прометеем, принесшим огонь в ваше жилище. И что ты хотел этим сказать? Чудо, сказка... Да ты всего лишь в очередной раз позволил собственной гордыне увлечь тебя, стал легкой добычей для духов, заигрался с ними, а теперь мямлишь что-то, как забывшийся ребенок, найденный родителями поздно ночью на другом конце города.

Он не простит тебя... на этот раз не простит. Гарри боялся даже помыслить о том, что пришлось пережить Северусу за последние сутки. Что подумал бы он сам, случись зельевару внезапно исчезнуть? Погиб, попался аврорам... да что угодно. Гарри даже зажмурился от ужаса. Беспечный, тот, на кого нельзя положиться — разве профессор потерпит рядом с собой такого человека? Ему мог приглянуться смазливый юноша, но позволить стать ему своим спутником на долгие годы — нет, увольте, Гарри и сам не хотел бы подобной участи для себя.

Что-то жгло ему ладонь, и Гарри, почти не осознавая, что именно он делает, вновь защелкнул застежку амулета на шее. Глупая игрушка... нет, просто в руках дурака все теряет смысл и предназначение... В руках... у него, у Северуса, удивительные пальцы — их хочется гладить, целовать... и такие ласковые... и он никогда больше не прикоснется к тебе. Никто никогда не дотрагивался до тебя так, как это делал он: нежно, бережно, так, что у тебя щемило сердце. Как будто весь мир, что до сих пор казался тебе столь скупым на любовь, вдруг передумал и решил сделать тебе царский подарок. А твоя глупость... ты перечеркнул все один нелепым полетом на метле. Предсказуемо, мистер Поттер!

Так что же ты сидишь здесь, теребя край мокрого полотенца? Северус здесь, совсем рядом: разве ты не слышал, как пару минут назад хлопнула дверь в ванную? Беги к нему, делай что хочешь, но вымоли прощение! Ты виноват, ты сам это признал — так чего же ты ждешь?

Гарри вышел в коридор — никого, только шум воды за стеной. Он прижался затылком к оконной раме, с трудом удерживая глаза открытыми. Он дождется, сейчас Северус выйдет, он никогда не копается долго, а потом... Все что угодно, но "его профессор" должен простить его, должен вернуться, стать прежним, кого так сладко оказалось называть просто по имени. Он сердится, не захочет разговаривать — пусть. Ты заслужил...

Время, время, оно опять закручивается мерцающей воронкой полусна-полуяви, белесая, снежная муть, что неслась тебе навстречу, когда ты летел над морем... Тебе приснилось, привиделось, не было этого дня, не было пляски огненных духов, нет, сейчас всего лишь утро, все хорошо, вчера ты едва не заснул у него на коленях в гостиной...

— Что ты здесь делаешь? — зельевар стоял напротив него, небрежно завязанный халат, полотенце на плечах, усталость, которую он, не ожидая увидеть перед собой Гарри, еще не успел спрятать под маской безразличия. — После таких путешествий тебе следовало бы отправиться спать, а не стоять в коридоре.

Его глаза все еще глядят недобро. Нет, наивно надеяться, что он поймет и простит тебя, едва увидев твои жалкие воспоминания.

— Северус, я... — юноша несмело шагнул вперед, отчего-то крепко сжимая амулет. — Ты на меня сердишься?

— Мы оба устали, Гарри, — нет, пусть в его голосе больше нет гнева, но он звучит все так же холодно и отстраненно. Голос чужого человека... — Мы поговорим об этом позже. Иди к себе.

Отсылает... ну да, конечно, а чего ты еще ожидал? Того, что ты мнешься под дверью со своими нелепыми извинениями, явно недостаточно. Сейчас он отвернется от тебя и уйдет, и с завтрашнего дня ты опять станешь для него тем, кем и был прежде — Поттером, досадной помехой, идиотом, на которого нельзя полагаться. Делай же что-нибудь!

— Северус, прости меня!

Почему тут так жарко? И на груди... будто раскаленный солнечный диск, огонь вновь наполняет его тело, и все видится как-то неясно и в то же время отчетливо: будто в глазах пляшут крохотные языки пламени.

Халат на груди распахнулся, сейчас Северус так близко: аромат его тела — лимон и травы, крохотные капли воды на кончиках волос и на ключицах... Если прижаться к ним губами, пытаясь слизнуть эту влагу — нет, никогда не напиться. И его кожа... на ощупь такая горячая. "Он твой, твой, ты не вправе отпустить его!" Гарри не понимал, откуда приходят эти слова, но сейчас он знал одно: все, что шепчет ему огонь, вновь завладевший его телом, абсолютно правильно. Случись ему сейчас отступиться — и произойдет что-то непоправимое, и уже ничего будет не вернуть.

— Пожалуйста, прости меня! Делай все, что хочешь, но не сердись на меня!

И Гарри, поддавшись какому-то странному импульсу, будто пришедшему извне, опустился на колени, распутывая узел на поясе. Дотрагиваться до него, целовать его пальцы, проводя языком по длинным фалангам, чувствовать его плоть на своих губах. Словно со стороны юноша видел, как он раздвигает полы длинного халата, как его ладони ложатся на бедра Северуса. И не мог остановиться. Но, когда он поднял взгляд, в глазах стоявшего перед ним человека не было ни одобрения, ни желания, только сильные ладони крепко обхватили его за плечи, заставляя подняться на ноги.

— Возьми меня. Здесь, сейчас. Только прости, — Гарри слышал свой хриплый шепот будто издали, а сам растворялся в бархате темных глаз, отчего-то смотревших внимательно и как будто изучающе? Сочувственно?

— Иди ко мне.

Вот уже руки Северуса ложатся ему на лопатки, привлекают ближе, пальцы ласкают шею. Да, все правильно, он не сможет отказаться — и ты его вернешь. Он принадлежит тебе, а ты ему, так должно, так предсказано... Гарри почти не мог связно думать, растворяясь в огненном дурмане: прости меня, возьми, делай что хочешь.

Легкий щелчок — предметы на несколько секунд теряют очертания, танец пламени перед глазами внезапно прекращается. Амулет Меча и Посоха на ладони у Северуса, такой яркий... он зачем-то убирает его в карман.

— Спать. Немедленно. И выпей зелье. Мы поговорим обо всем завтра. Я не сержусь.

И профессор провожает его до "белой спальни", а Гарри, как только за ним захлопывается дверь, приходит в себя.

 

* * *

Еще в тот момент, когда, повинуясь приказу Поттера, Мани устанавливал чашу Думосбора на столе в лаборатории, Северус пожалел, что не позволил Гарри сказать ни слова в свое оправдание. Гнев, брезгливое отвращение — все напоказ. Удобное амплуа, старая одежка, которая тебе всегда впору. Ужас Слизерина... Злобные профессора, имеющие право презрительно отчитывать своих учеников, обычно не лезут к ним с поцелуями. Не удержался... так не хотел показать, что чуть не лишился рассудка за долгие часы отсутствия мальчишки, и в очередной раз перегнул палку. А ведь знал, ты же знал, что Гарри почти не виноват в том, что с ним случилось. Почти... Не задумывается о том, что делает, не ограничивает себя ни в чем. Разумные доводы — их изобрели изворотливые хитрецы, они не умещаются в головах у пламенных героев.

Все, что он увидел в воспоминаниях Гарри, лишь подтверждало его собственные мысли: да, почти не виноват, но все произошло отнюдь не помимо его воли. Он сам позволил себя увлечь. Что ж, в его лице Стихии нашли достойного приятеля для своих игрищ. Глупый, безрассудный... и эти широко распахнутые глаза, и вечное ожидание чуда, и готовность творить его своими руками, ничего не смысля в непонятной и пока что неподвластной ему магии. Ругать его за это, отчитывать... с таким же успехом ты можешь приказать ветру не гнать тучи или увещевать ручей повернуть свое течение к истоку. Гарри такой, какой он есть. Не оттого ли губы его для тебя слаще меда, не оттого ли ты, лишь заподозрив Элайджу в похищении Героя, готов был лишить разума ни в чем не повинного банкира?

Нет, на сегодня довольно: Северус распорядился, чтобы Мани отнес наверх флакон сонного зелья для утомленного и, вероятно, обиженного холодным приемом путешественника, и вскоре сам отправился вслед за кобольдом — следовало принять ванну и тоже позволить себе отдохнуть. Сейчас, когда Гарри вернулся, им завладела усталость — как и всегда, когда что-то плохое оставалось позади. Быть может, завтра он ощутит радость... или гнев, но... все просто закончилось, гонка временно приостановлена, переведи дух. Кто знает, что будет дальше?

Он не сразу осознал, что что-то неладно, увидев Героя напротив входа в ванную. Что ему еще нужно? Пришел препираться? Извиняться? Нет, после, все потом. Да, ничего нового. Ты сердишься? Прости меня... Бессмысленно злиться на мальчишку просто за то, каким он уродился на свет.

Только в тот момент, когда Гарри рухнул перед ним на колени, весьма недвусмысленно теребя пояс его халата, Северус не на шутку испугался. Возьми меня! Да он что, совсем потерял разум? И эти глаза... странные, будто невидящие, взгляд, просительно устремленный снизу вверх, нет, в нем не было желания, которое, казалось, поглощало юношу, нет, его как будто понукали делать то, о чем он сам и помыслить не мог. Конечно, неопытный, невинный мальчик — тот, кто еще позавчера трепетал от каждого поцелуя, просто не может предлагать себя в качестве искупления за собственный проступок. И серебро амулета ярко горело на тонкой шее.

 

* * *

Северус приоткрыл дверь в "белую спальню", стараясь не шуметь: он был практически уверен, что Гарри, проведший больше суток без сна, уже должен крепко спать. Но кровать была пуста, а выставленный на столик флакон с сонным зельем, по всей видимости, так и остался нетронутым. Куда Поттер опять подевался? Ах, вот он, его сразу и не заметишь: сидит перед камином, ссутулившись, сжавшись, его и не разглядеть за спинкой высокого кресла.

— Гарри? — окликнул зельевар, не будучи уверен, что юноша спокойно отреагирует на его появление. — Гарри, почему ты не в постели? Я же сказал тебе...

— Простите, профессор.

Он порывисто вскочил и стоял сейчас лицом к вошедшему, сжав опущенные вдоль тела руки в кулаки и широко расставив ноги, словно приготовившись обороняться. Профессор? Это после того, что парень полчаса назад вытворял в коридоре?

— Прошу извинить меня за недостойное поведение и за то, что заставил вас волноваться из-за меня. Обещаю, этого больше не случится.

— Гарри, в чем дело?

Северусу казалось, что недомолвок между ними уже не осталось, извинения были давно приняты, а вот то, что Поттер называл "недостойным поведением"... что ж, зельевар бы не отказался от повторения, но в несколько иной ситуации.

— Я же сказал, что тебе необходимо выспаться, почему ты сидишь на полу?

— Мне не хочется спать, профессор.

И опять это чертово обращение. Или мальчик все-таки опомнился и решил, что им обоим не стоило переходить определенных границ? Но нет, что-то не складывалось. Северус тоже устал, но многолетняя привычка сутками оставаться на ногах помогала сейчас сохранить ясность мысли. Не ошибаться, не срываться, не позволять прорваться раздражению и разочарованию, ты уже достаточно преуспел в этом сегодня. И чего ты добился в итоге?

— В таком случае ты сейчас же объяснишь мне, в чем дело. Я не сержусь на тебя, возможно, я был слишком резок. Ты и вправду ни в чем не виноват, я не учел, что Стихии...

— Профессор, я действительно не хочу спать.

Северус шагнул к нему: нужно коснуться его, притянуть к себе, обнять, сказать, чтобы он не забивал себе голову глупостями. Но Гарри отступил назад, не позволяя до себя дотрагиваться. Значит, опомнился окончательно... Тебе не стоило, да-да, не стоило торопиться, это тебе следует каяться, это из-за тебя треклятый замок теперь маячит за окнами, а духи, почувствовавшие возможность скорого избавления, дурманят мальчишке голову.

— Скажи мне, что я могу проваливать — и я никогда больше к тебе не приближусь.

Северус не думал, что когда-нибудь ему доведется сказать нечто подобное.

Мальчик опустил голову, он ничего не отвечал, а через пару секунд, когда он вновь поднял глаза, зельевар поразился, насколько потухшим был его взгляд. Опустошенный, безнадежный, как будто кто-то разом похитил всю силу и непокорность, взбалмошность и безудержную беспричинную радость, что порой так раздражали и в то же время подкупали в Поттере.

— Гарри? — ладонь зельевара так и замерла в воздухе в паре дюймов от его плеча. — Гарри, я так сильно тебя обидел?

— Нет, — Герой ожесточенно замотал головой, словно пытаясь отогнать какую-то неприятную мысль, не дававшую ему покоя, — нет, профессор, вам не в чем себя винить. Это все я... Просто...

— Ну же! Говори, раз начал! — сейчас Северус был близок к тому, чтобы вытряхнуть из Гарри правду. Любой ценой. Уж очень важен стал для него этот мальчишка... Все или ничего.

— Вчера... нет, позавчера, когда вы... когда вы поцеловали меня, на вас тоже был амулет. Как и на мне там, в коридоре, — он предсказуемо покраснел, упрямо глядя себе под ноги. — А когда вы вышли из ванной... вы его сняли... Я только сейчас понял, что у вас на шее не было цепочки. Так что, когда я полез к вам... вам не могло это понравиться. Все правильно. Нам не нужны наколдованные чувства. Ни вам, ни мне.

Ах, вот оно что...

— Ты впервые воспользовался амулетом вчера, когда отправился полетать на метле?

— Да.

— Значит, все, что было позавчера... ты ведь делал все это по собственной воле?

— Теперь это не имеет значения, профессор. Абсолютно никакого.

Только бы не допустить промах... После бессонной ночи мысли текли медленно, движения казались нереальными, как будто Северус наблюдал за собой со стороны.

— Имеет, мистер Поттер, — зельевар усмехнулся, подходя ближе к ощетинившемуся Герою. — И я вижу лишь один способ разрешить сомнения, которые у вас возникли. Следует признать, вполне справедливые сомнения.

Внезапная смена тона словно заворожила Гарри — он смотрел на Северуса, не отрываясь, не пытаясь оттолкнуть или отступить.

— Какой способ, профессор?

— Эксперимент, мистер Поттер. Как вы можете видеть, — он распахнул ворот халата, — амулета на мне по-прежнему нет. Вам придется потерпеть пару секунд, чтобы дать мне возможность убедиться и опровергнуть или подтвердить ваши опасения.

И, не слушая больше никаких возражений, зельевар прижал к себе юношу, вновь, как и в первый раз, целуя его и не спрашивая разрешения. И губы Гарри, сейчас сухие и искусанные, казались такими же медовыми. Секундное замешательство, юноша чуть отстраняется, вбирая в себя воздух едва ли не со всхлипом, и вот уже целует в ответ, так же торопливо, настойчиво, будто боится не успеть, будто в последний раз... Сейчас... еще... еще и еще... Хочет удостовериться, что и его внезапное влечение — не морок? Переводит дух, смотрит упрямо, а в глазах затаенный страх.

— И что?

Пытается казаться дерзким и независимым, а во взгляде все тот же беспомощный вопрос. Что, сейчас спросишь: "Тебе понравилось? Вам понравилось, профессор?" Нет, ты этого не скажешь, так и будешь хмуриться и глядеть исподлобья...

— Боюсь, я не распробовал, мистер Поттер.

И, прежде чем Гарри успеет что-то возразить, вновь обнять его, лишить дыхания, ощущать аромат его тела, ерошить волосы, чуть прикрыв глаза, ощущать, как его губы становятся мягкими, податливыми, касаться худых лопаток, пробегая пальцами по нежной мальчишеской коже. Тонкая поясница, кажется, ее можно запросто обхватить ладонью... Гарри едва заметно вздрагивает, не разрывая поцелуя, но Северус мгновенно опоминается, чувствуя, как напрягаются мышцы юноши. Что... Черт, зачем ты полез парню под футболку?! Он и вправду настолько невинен, что даже такое прикосновение к его телу представляется ему чуть ли не грехопадением. Так что нелепая попытка соблазнения с целью вымолить прощение полностью на совести его Стихий.

— Прости, я...

Но Северусу не хочется отпускать его, нет-нет, он не станет торопить события, просто прижмется губами к виску, прочертит языком линию волос, коснется трепещущих век и ощутит солоноватый привкус непролитых слез — и мальчик вновь расслабится, уткнется носом куда-то в ключицы, глубоко вздыхая.

— Гарри... прости, я не стану делать ничего, что тебе неприятно...

— Так ты... ты по-настоящему, да?

— Глупыш... на самом деле, это мне бы стоило сомневаться в тебе, но ты...

А теперь вот вцепился в ткань халата, и сам, похоже, не соображает, что делает, но пальцы не разжимает.

— Гарри... Нам надо отдохнуть, и мне, и тебе.

Но Гарри не двигается, он так близко, что Северус всем телом ощущает его дыхание. И сердце у Героя бьется неровными толчками, часто, словно сошедший с ума маятник.

— Тебе было неприятно, что я полез к тебе, ведь так, Северус?

— Почему? — а мальчик, чувствуя затаенную улыбку в голосе зельевара, расслабляется еще больше, старается приникнуть еще ближе. Доверчивый, совершенно невинный... — Если хочешь... Хочешь, я останусь у тебя? Обещаю тебе полную неприкосновенность.

Он поднимает глаза, Мерлин, да Гарри же так устал и измучил себя, что чудо, что еще на ногах держится. А еще улыбается:

— Неприкосновенность — это как?

— Положим между нами свернутый плед... — черт, как же сладко шептать все это ему на ухо! — И оба выпьем сонное зелье, чтобы не наделать глупостей. Согласен?

— Я... я же не маленький, Северус... — а в его голосе и благодарность, и облегчение. И еще горькая щепотка вины. Совсем чуть-чуть.

Когда Гарри, минуту спустя, устраивается на подушке — зельевар отворачивается, чтобы не видеть, как Герой, чуть ли не зажмурившись, стаскивает с себя одежду, переодеваясь в пижаму, — он позволяет себя обнять, а сам зачем-то спрашивает, неотрывно глядя в глаза Северусу:

— Можно, я буду смотреть на тебя?

— А я? Мне тоже можно?

Северус улыбается, а Гарри водит кончиками пальцев по его губам... Его глаза сияют, словно драгоценные камни на небе... Ерунда, какое-то абсурдное сравнение. На небе не бывает ни топазов, ни изумрудов. Ах да, так пелось в одной старой песне. В ней говорилось еще про чашку кофе перед спуском в долину... Маггловская песня. И совсем не о любви. Вернее, о нелюбви... Но одна из таких, вспоминая о которых, хочется чего-то большего. Но... как сладко твое дыхание, а глаза словно... словно драгоценные камни на небе... (1) И твоя нежность не для меня, а для звезд, что сияют над нами... Ерунда, еще даже не начало смеркаться. А вот ты, ты... ты — для меня... там просто неправильные слова.

__________________________________________________________________

(1) Северус вспоминает песню Боба Дилана One more cup of coffee (Valley Below): http://en.lyrsense.com/bob_dylan/one_more_cup_of_coffee

Глава опубликована: 03.06.2016