Мы – это то, как мы относимся к другим людям

Допустим, вы более-менее состоятельный человек и можете позволить себе то, чего другие, в силу ограниченности средств, позволить себе не могут. В результате вам часто приходится сталкиваться с негативной эмоциональной реакцией людей, которые, как вам кажется, будут осуждать вас за ваше буржуинство: «Наши люди в булочную на такси не ездят!» Но эта их эмоциональная реакция является неправильной, они не имеют права вас за это осуждать, вы же не за их счет на такси едете. Вы едете на свои, кровно заработанные деньги. Вам удобней воспользоваться этим видом транспорта и заплатить таксисту, нежели потратить время и нервы на метро. Это вам даже экономически выгоднее, ведь вы быстрее приедете домой, в офис и сядете за работу. В этом смысле реакции человека, который «запрещает» вам (условно говоря и в больших кавычках) ехать на такси, – это неправильное поведение. Давайте примем это.

Но давайте поймем, как вы об этом думаете. Вы боитесь спровоцировать негативные чувства окружающих своей финансовой состоятельностью – вот механизм вашего поведения в данной ситуации. А почему такая «неудобная» ситуация вообще возникла? Потому что у этого человека неправильные представления о справедливости. Он считает, что если он ездит на общественном транспорте, то, значит, и все должны ездить на общественном транспорте. И никто в целом мире не может зарабатывать денег больше, чем зарабатывает он, потому что он, как ему кажется, тратит все возможные усилия на улучшение своей жизни, а у него при этом денег на такси нет. В общем, отсюда вся эта логика. Точнее, «оттуда».

А теперь давайте разбираться… Если кто-то сует пальцы в розетку, вы, по большому счету, не имеете права запретить ему делать это. В конце концов, это его жизнь, его пальцы и все остальное, возможно, даже розетка его собственная. Но, наверное, вы не будете поступать так же, желая составить ему компанию. Кроме того, вы вряд ли будете агитировать его поступать подобным образом и, надо полагать, не станете молчать, когда он все-таки предпримет такую попытку. Короче говоря, если человек делает что-то неправильно, а вы об этом знаете, то вы, как минимум, не будете его поддерживать, как максимум – попытаетесь ему в этом деле воспрепятствовать.

Но почему в случае с розетками нам все понятно, а вот в случае с неправильными, ложными убеждениями других людей мы поступаем иначе? Мы это делаем потому, что радеем за психическое здоровье нашего визави, или же потому, что мы боимся за самих себя? Я думаю, что все-таки последнее. А он продолжает совать пальцы в розетку, ни о чем не подозревая… Вот такая забота о ближнем.

Люди – это в определенном смысле психические агенты, живущие внутри той идеологической среды, которая их формирует, конституирует. Но ведь эту идеологию можно и реформировать, и создавать заново. Вот мы, например, с вами так думаем, а потом и другие люди к нам присоединяются. И в результате мы меняем жизнь вокруг себя, меняем в ту сторону, в которую нам хотелось бы ее изменить. В общем, с одной стороны, просто говорим, а с другой – занимаем активную жизненную позицию.

Помню, пришло ко мне на программу одно очень трогательное письмо. Писал его восьмилетний мальчик. Мол, подскажите, доктор, что делать. «Есть у нас одноклассник, который всех лупит направо и налево. Родители на него никак не воздействуют, а у нас все ходят в синяках. Я даже записался на секцию дзюдо, чтобы дать ему сдачи». Мой ответ состоял из двух частей. Первая: дорогой друг, не хочется тебя огорчать, но на этом примере ты должен понять и запомнить на всю оставшуюся жизнь – мир так устроен, что в нем всегда найдутся люди, которые будут вести себя неправильно. Мы всегда будем сталкиваться с ситуациями, в которых другие люди ведут себя «неправильно». Это неизбежность, с этим ничего не поделать. И нужно просто принять тот факт, что такие люди есть. Мы внутренне не должны делать наличие таких людей и ситуаций в мире своей личной трагедией.

А второе, что я тогда сказал в ответ на письмо моего юного телезрителя, – это напомнил ему, что, кроме «я», есть еще и «мы». Слово такое – «мы». Коллектив! Вот класс, и этот товарищ мутузит каждого по отдельности. То есть я так себе это представляю: он одному всыпал, другие стоят в сторонке, платочки в руках теребят. Потом подошел ко второму, ему тоже попало. Остальные в сторонке, ждут, видимо, кому следующему достанется. Никто не высовывается. Нормальное дело? По-моему, ненормальное. Если есть у вас позиция по определенному вопросу, то не надо стоять и молчать. Вы коллектив, вас много. У вас есть ваше общественное мнение.

И это хорошая вещь – общественное мнение! Особенно если это мнение, а не предрассудок и не массовая истерика. Именно мнение – то есть подумали, оценили, оценками обменялись, все позиции выслушали, консолидированное мнение приняли и высказались. Это нормально, и это правильно. Но детей этому, видимо, никто не научил. Раньше учили, теперь – нет. И вот этот «герой» теперь безобразничает безнаказанно, полагая, что это норма жизни. Но если вы, все побитые, собираетесь и определяете, что это неправильно, что вы этим недовольны, вы же – сила. Вы можете принять решение более не поддерживать контакт с этим товарищем, совместно реагировать на его выходки, поддерживать друг друга, вставать стеной. И ему придется изменить свое поведение. Придется. А куда деваться?.. Он не сможет и дальше противопоставлять себя группе, которая организовалась и имеет общий взгляд на происходящее.

И мы точно так же должны консолидироваться. Мир взрослых в данном случае ничем не отличается от мира детей. В обществах, где в целом преодолены проблемы националистических настроений, это случилось только за счет того, что сначала появились люди, которые говорили, что так нельзя. Потом они нашли людей, которые их стали поддерживать в этом, а в результате такая позиция стала законодательной практикой и притеснения по национальному признаку прекратились. Соответственно, единственный способ – начать говорить об этом.

Когда вы думаете молча, вы не можете узнать, вы одна так думаете, или я тоже так думаю, и еще двадцать людей так думают, и еще сто пятьдесят. Когда мы не говорим о том, о чем мы думаем и как мы думаем, мы не можем узнать, сколько нас – думающих таким образом. И мы уверены, что нас мало. А полагая, что наше мнение эксклюзивно, что единомышленников у нас нет, мы не можем изменить ситуацию, которая нас не устраивает. Но когда я точно знаю и понимаю, что огромное количество людей думает так же, как и я, что я не сумасшедший, то получается, что, отстаивая свою позицию, я вовсе не демонстрирую свой эгоизм, я отстаиваю мнение большой группы людей. И одно это дает мне ту внутреннюю уверенность, которая позволяет мне значительно более конструктивно вести мой разговор с оппонентами, с людьми, которые пока меня не понимают.

Причем я здесь не имею в виду ситуации, когда человек говорит: «Я, от лица всех пенсионеров, хочу сказать…» Боже упаси! Никто не может выступать от лица «всех пенсионеров», равно как и «всех работников бюджетной сферы», «всей молодежи» и так далее. Каждый из нас выступает от своего собственного, личного, глубоко индивидуального лица. В общем, каждый из нас говорит сам за себя. Но просто, когда мы знаем, что это наше мнение разделяют другие люди, мы перестаем чувствовать себя ущербными, а свое мнение воспринимать каким-то неполноценным и не стоящим внимания. Мы получаем силу. А сила необходима. Особенно если направлена она на защиту интересов других людей.

Миф о справедливости

Что такое абстрактная справедливость? Фантазия и бессмыслица. Не бывает абстрактной справедливости. Вот крокодилы, например, сильные животные, мы на них смотрим и ужасаемся, думаем, что они хищники и людоеды. И вот кажется, повезло же им – сильные и зубастые, и все у них хорошо. Но при этом никто не задумывается над очевидным фактом: из ста маленьких крокодилят, вылупившихся из родительской кладки, до взрослого, половозрелого состояния доживут только три малыша, а девяносто семь – умрут. Вот такая цена жизни этих сильных животных, у которых «все хорошо». А теперь можно поговорить о справедливости, но только с точки зрения крокодилов… В США из сотни открываемых «дел» (бизнесов) успешными оказываются не более пяти – и то когда экономика на подъеме. Справедливо это или нет? Или все крокодилы должны выжить, а все вновь открывшиеся малые предприятия должны принести баснословные состояния? Ну нет, наверное.

Но в нас прочно засел миф о некой справедливости. При этом давайте попытаемся понять, какой такой смысл мы вкладываем в это слово? Здесь главная конструкция – «мне должны». Почему – они богатые, а я бедный? Почему – кто-то здоров, а я болен? Почему – кто-то родился красивым, а кто-то не очень? Несправедливо! То есть справедливость – это желание, чтобы у меня было все, чего я хочу. Никто же не хочет быть бедным, больным и некрасивым в этой конструкции! Все хотят в момент рассуждений о справедливости быть богатыми, здоровыми и прекрасными необыкновенно. Вот это, мол, было бы справедливо…

Эта установка, требование – «мне должны» – присуща в той или иной степени каждому человеку, но в России она имеет трагическую судьбу и трагические же масштабы. Это просто какая-то навязчивая национальная идея – идея справедливости, которая кем-то когда-то была вероломно попрана. Почему так получилось, я думаю, понятно. У нас отняли родину, люди потеряли и моральные ценности, и материальные (я имею в виду доперестроечные накопления и прежние, какие-никакие, социальные гарантии). Но ведь это не вопрос причины – почему мы оказались в такой ситуации, это вопрос реакции – как мы повели себя в ней. Не думаю, что положение у немцев после Второй мировой войны было лучше нашего, но они взялись за дело и сейчас являются мировыми лидерами. А мы – нет. Мы расклеились.

Эпоха застоя породила своеобразное иждивенчество. И это объяснимо: ведь когда действует абсолютная уравниловка, совершать подвиги бессмысленно. Если, что бы ты ни делал, результат будет все равно одинаковым, одним и тем же, то легче вообще ничего не делать. А когда ты привыкаешь ничего не делать (а к «хорошему», как известно, привыкают быстро), но при этом хоть что-то получать, то и возникает это пресловутое – «мне должны». И это, возможно, самый опасный, самый зловредный миф нашего массового сознания, и из него все вытекает.

Если я не понимаю, что это моя жизнь, что я в ней действующая сила и полновластный хозяин, а поэтому сам должен с ней что-то делать, – я не построю нормальные отношения с детьми, у меня не будет счастливой семьи, не будет работы, которую бы мне хотелось. У меня вообще ничего не будет. Это закон.

В нашем замечательном советском обществе была установка: за нас все решают, не высовывайся. Если партия сказала: «Надо», – ты ответил: «Есть», и без вопросов. У нас было все определено – хочешь ты этого или не хочешь. Но при этом система гарантировала определенный «соцпакет», а она у нас действительно очень много чего гарантировала. Играя по правилам, ты мог рассчитывать на стабильную и вполне себе вольготную жизнь. Это был такой достаточно честный договор между человеком и властью. И в целом система не глумилась над людьми, которые играли по ее правилам. За исключением, конечно, 30-х годов, когда какие-либо правила перестали действовать. Массовая паранойя внесла в этот договор свои коррективы… Но там ведь одна война была, затем другая. Далее порядок был установлен.

И вот из этой прошлой советской жизни осталась у нас эта установка про «справедливость». «Справедливость» была коньком советской идеологии, у нас вообще была страна справедливости: «СССР – оплот мира», «Всем равные возможности», «От каждого по способностям, каждому по труду» и так далее. И мы так уверовали в свою собственную, генетически присущую нам, буквально наследственную справедливость, что совершенно позабыли, что справедливость – это не манна небесная, а то, что мы можем сделать, если очень постараемся. Вообще социальная справедливость обеспечивается «общественным договором» – когда работающая и более успешная часть нации принимает на свои ответственные поруки тех, кто в силу тех или иных причин не может обеспечить себе достойный уровень жизни. Социальную справедливость надо делать, она – результат труда. Но нет, мы об этом даже не задумались. У нас в головах все еще какая-то абстрактная, эфемерная, но при этом Высшая справедливость!

Общественный договор – это великая штука. Есть люди, которые просто по состоянию здоровья не могут обеспечить себе достойную жизнь, есть дети и старики, которые в силу своего возраста не способны обеспечивать себя. И нам эти люди, во-первых, не посторонние – они наши дети, родители, друзья; а во-вторых, это и мы сами – все мы были детьми, большая часть из нас доживет до престарелого возраста, каждый из нас может заболеть, лишиться здоровья, получить инвалидность и так далее. И учитывая все это, мы – те, кто сейчас работает и создает материальные ценности, – берем на себя обязательства помогать тем, кто не в силах сам позаботиться о себе.

Отсюда из наших заработков и отчисления в бюджет – на образование, на здравоохранение, на пенсии и социальные пособия (сюда же примыкают культура и фундаментальная наука). Одна часть общества фактически содержит и себя, и другую часть общества, потому что та – другая – не может этого сделать. Работающие, условно говоря, содержат тех, кто не работает (или не производит материальных благ). А деньги на пенсии, зарплаты бюджетникам, образование и так далее – они не из воздуха берутся. Их зарабатывают и отчисляют из своих заработков те, кто производит материальные ценности.

Сейчас мы платим пенсии старикам, через тридцать лет наши дети, которых мы сейчас содержим (опять же – разного рода пособия, отпуска по уходу за ребенком для матерей, бесплатная медицинская помощь, образование и т. д.), будут платить нам, потому что мы уже не сможем заработать на себя. Сейчас мы платим больным и инвалидам, а завтра мы будем больными и инвалидами, и нам тоже будут помогать. И не по абстрактной справедливости, а по условиям нашего общественного договора.

Общественный договор (или социальный договор – как угодно) – это на самом деле и есть самая настоящая, сделанная нами, нашими руками справедливость. Не какая-то маниловщина – «мир во всем мире», «свобода, равенство и братство», а фактическая, осязаемая, верифицируемая справедливость цивилизованного общества. Вот такая справедливость может быть. А абстрактной справедливости, где есть некая Высшая Сила, которая, собственно, эту справедливость и производит, – ее нет. Ну не существует такой справедливости!

 

Отобрать и поделить

В цивилизованных государствах с развитой экономикой отношение к богатым людям – хорошее, почтительное, они уважаемые люди. Их не ненавидят, им не завидуют черной завистью, у них учатся их успешности. В Америке существует, можно сказать, целый культ self-made человека – человека, сделавшего себя, добившегося большого успеха своими личными усилиями и стараниями. А у нас?.. «Олигарх» – слово ругательное.

Впрочем, про «олигархов» вопрос особый. Вот спросите меня: «Справедливо ли, что несколько людей, кучка какая-то, горстка – воспользовались ситуацией в стране, царившим хаосом и распределили между собой ценности, которые, по большому счету, к ним никакого отношения не имели и были достоянием всего народа?» Отвечу: «Несправедливо». Мне было восемнадцать лет, когда ваучеры раздавали, я был военнослужащим. Как я мог в таких обстоятельствах своим ваучером правильно и эффективно распорядиться? Всей семьей отдали в какой-то фонд, и до свидания. Несправедливо. Обман. Чистой воды.

Но после этого спросите меня: «А был ли другой путь? Могло ли все произойти иначе?» И я отвечу, не дрогнув ни единым мускулом: «Нет, не могло». Почему?

Потому что история не пишется в сослагательном наклонении. Не пишется – ну хоть ты тресни! Случилось то, что случилось. Такие были обстоятельства, такая была ситуация. Да, какие-то люди оказались, как говорят в таких случаях, «в нужном месте и в нужное время». Да, они сориентировались и воспользовались моментом. Да, они получили то, что им не предназначалось. Но были бы не они (данные, конкретные персонажи), были бы другие. В этом жестокая-жестокая правда.

«А могло ли случиться в принципе по-другому?» – вот вопрос. И я отвечу: «Нет, потому что мы такие». Мы не китайцы – мы не знаем, что такое «поступательность развития», мы не так высоко ценим авторитет, чтобы слушать его аворожено и подчиняться каждому его призыву внутренним движением души. Мы вообще этого не умеем, нас только если напугать ужасно, то мы готовы, а так, при хорошей-то конъюнктуре да на свежую голову, – и не уговаривайте!

«Кто был ничем, тот станет всем» – вот это наш размерчик! «До основанья, а затем…» – вот это по-нашему! Аж дух захватывает! Но так, чтобы постепенно, поступательно, последовательно, скучно и нудно, – это не про нас, увольте. Наступит смутное время – одни голову в песок, а другие – вперед и с песней: «Грабь награбленное». «Плохо лежало», так что, извините, я не виноват. «Мимо проходил…»

В общем, справедливости во время приватизации никакой не было. Это правда. Но другой формы распределения «народного хозяйства» в нашей стране, в нашей культуре быть и не могло. И я говорю об этом совершенно уверенно. Потому что если бы могло быть по-другому, то было бы по-другому. Но было так, как было. И именно данный факт, а вовсе не доктор доказывает это.

Кроме того, даже если допустить, что и могло быть иначе, то ведь все уже случилось. Совершенная глупость махать кулаками после драки.

Другое дело – извлечем ли мы для себя уроки из произошедшего, будем ли мы постепенно превращать сложившуюся в эпоху хаоса экономическую систему в нечто более здравое и верное, добьемся ли мы более оправданного с точки зрения здравого смысла распределения материальных благ между гражданами страны… Вот это вопросы, на которые нам следовало бы ответить, причем самим себе. А ответив – идти на выборы. Другого пути, как бы мы к этим выборам ни относились, нет.

В отношении же случившегося остается утешаться двумя вещами. Во-первых, наша буржуазная революция, а у нас в 1991 году именно буржуазная революция случилась, была вовсе не самой ужасной. Вспомните, что французы во время своей буржуазной революции отчебучили, и сразу станет понятно, что наши национальные особенности не так уж плохи. По крайней мере, мы не гильотинировали всех направо и налево. Да и Чаушеску не расстреливали. А во-вторых, первые «олигархи», которые никуда не годились, были экономической эволюцией выбракованы – или разорились, или на тот свет отправились. Оставшиеся, как ни крути, оказались вполне себе неплохими управленцами. «Зарплаты», правда, у них завышены – тут и говорить не о чем. Но то, что они с задачей своей справились и смогли в целом, худо-бедно, удержать экономику страны на плаву, – это, несомненно, результат.

А ненавидеть их… Дурное дело, конечно, нехитрое. Толку-то? Ну, допустим, мы благородно ненавидим их, но они за это примерно так же ненавидят нас. Симметричный, казалось бы, ответ… Но не будем забывать – ценности-то и рычаги у них. Захотят ли они делиться своим благополучием с теми, кто их ненавидит? Не думаю. Захотят ли они думать о «социально ответственной политике», если общество в массе своей их презирает? Сомневаюсь. Да и вообще, как они будут думать о тех, кто их ненавидит? «Народ – быдло», – так они и будут думать. И в целом их тоже можно понять. Они-то не считают, что они в чем-то провинились. Они работают, рабочие места создают, экономику развивают. В результате всем может стать лучше. За что их ненавидеть? В общем, станет лучше только в том случае, если мы от ненависти своей сможем избавиться.

Можно понять человека, который не хочет работать «на дядю». Это мало кому понравится. Но есть набор поступков, которые мы можем совершить и прийти к другим результатам – начать работать на себя, а не «на дядю». Всегда, выбирая свое поведение, свои поступки, мы на самом деле выбираем не то, что будем делать сейчас, а результат, который получим в будущем. И когда ты начинаешь так думать, то понимаешь, что нет никакой катастрофы в том, чтобы какое-то время поработать «на дядю», потому что никто не лишает тебя возможности в другой, более выгодной для тебя ситуации принять другое решение и начать работать на себя. Однако же часто проблема как раз в том, что о работе ни на какого «дядю» речь не идет совсем.

Нам кажется, что если собственник бизнеса получает прибыль, а мы только зарплату, – то это, мол, не справедливо. Но это не так. Если этот собственник украл этот бизнес у государства (у нас с вами то есть), то да, конечно, налицо несправедливость, и правильно было бы на такого «дядю» не работать из принципа гражданской ответственности. Но если этот бизнес не украден, а построен, то речь идет как раз о справедливом распределении: тебе создали условия для работы и дали зарплату, а тот, кто создал и дал, – получает прибыль.

Привыкли ли мы так думать? Боюсь, что нет. Мы не привыкли думать о своей жизни, что это наша, моя жизнь, и все зависит от того, как мы ею распорядимся. Нет ответственного отношения к тому, что такое «моя жизнь». Понимания, что вот она, выдана мне. Что родился я и я же умру, и должен провести этот промежуток времени так, чтобы быть счастливым. Все остальные идеи о том – почему мы, откуда мы и зачем, являются, к сожалению, абстрактными и базируются только на вере. Можно верить в то, можно в это, но все это только гипотезы, допущения. А из ощутимых, фактически существующих факторов, определяющих качество и ценность нашей жизни, это только вопрос удовольствия – в самом широком смысле этого слова (то есть это далеко не только физические удовольствия, но и эмоциональные, чувственные, интеллектуальные). Удовольствие, которое мы получаем от нашей жизни. Удовольствие, которое, кстати сказать, нам никто не обязан организовывать.

В общем: «It’s my life!» Это твоя жизнь. Живи и распоряжайся ею. Не думай, что кто-либо сделает это за тебя. Займись ею. Сделай ее такой, какой ты хочешь ее видеть. Ощути счастье этого факта – ты хозяин своей жизни! «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!» – эту фразу надо переделать. «Я другой такой жизни не знаю, где так вольно я могу дышать» – окромя моей собственной, разумеется. Так будет правильно.

Да, в этом мире есть лишь один человек, который способен нас контролировать, который распоряжается нашими возможностями, резервами и свободами. Этот человек – мы сами. И это право контроля – есть личная привилегия и личная ответственность каждого из нас. Но мы как-то совсем не радуемся, когда вдруг осознаем, что, кроме нас самих, наша жизнь никому особенно не нужна. Что, кроме нас самих, никто не будет заниматься улучшением ее качества, ее пространства и глубины, ее продолжительности.

В нас по-прежнему живет этот миф, что мы живем в некой огромной, очень богатой стране и потому, соответственно, нам кто-то что-то за это должен, но не дает. Да, мы живем в огромной и богатой стране, но эта огромность и это богатство находятся «в потенции». Все это еще надо освоить, превратить из возможного в действительное. И для этого необходим труд. Иными словами, у нас по сравнению, может быть, с другими странами больше возможностей, но и для реализации этих возможностей нужны соответствующие – очень значительные – вложения с нашей стороны.

Но мы – нет. Вкладываться не готовы, а получать – всегда пожалуйста. И дальше начинаются странные разговоры про справедливость. Когда началась приватизация и каждому за его ваучер абстрактно пообещали автомобиль, никому и в голову не пришло, что этот автомобиль еще должен кто-то произвести. Причем не просто кто-то, а мы же сами и должны это сделать.

Нельзя поделить шкуру неубитого медведя, но мы не только ее делили. Мы в мечтах уже и примерили ее на себя, и тепло ощутили в собственном воображении, а потом впали в негодование, потому как нам показалось, что с нас эту шубу стянули. А ее никто не стягивал! Более того, заветный медведь еще из бора шишкинского не вышел – жив-здоровехонек. Мы делили то, что только возможно, а вовсе не то, что уже есть в наличии.

Наш главный миф – это вопрос о справедливости, а главная проблема – отсутствие ответственности за свою собственную жизнь. Такому человеку кто-то должен предложить что-то такое, что ему понравится. «Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете и бесплатно покажет кино…» То, что для этого перелета вертолета необходим бензин, да и кино еще, собственно говоря, нужно снять, а это дело затратное, плюс не обойтись и без денег на аренду кинозала, – это все у него в голове как-то не укладывается.

Перед каждым человеком стоит выбор альтернативы – обижаться на абстрактную жизнь или заниматься своей конкретной жизнью. Да, далеко не сразу все получается – это у всех так. Но странно думать, что проблема только в том, что пока «просто не те волшебники прилетают», но в какой-то момент обязательно налетит тот, который нужен. У нас не будет другой жизни, кроме этой! Поэтому ты или действуешь – сам, или нет. И никакой другой альтернативы.

Нам «должны», например, бесплатную медицинскую помощь. А я, просто как врач, вообще не понимаю смысл этого словосочетания – «бесплатная медицинская помощь». Ее не существует в природе – этой «бесплатной медицинской помощи». Кто-то за эту помощь все равно платит. Для того чтобы обеспечить медицинскую помощь, необходимы врачи, которые обучены, а на образование нужны деньги, потому как никто не будет их просто так обучать, им нужно платить зарплату, потому что, есть клятва Гиппократа или нет этой клятвы, и педагогам, и самим врачам надо на что-то жить. Необходимы медикаменты, которые нужно еще изобрести, исследовать, начать производить; лаборатории, научные центры, заводы и так далее. Нужно, кроме того, построить медицинские учреждения, где будет вестись прием больных, а на это тоже, как ни странно, нужны деньги: на стройматериалы и зарплату рабочим, далее – на оборудование, которое должно быть закуплено. Электричество, вода, отопление, расходные материалы и так далее. На все это требуются деньги. Медицина в принципе не может быть бесплатной. Это вообще – очень дорогое удовольствие!

И когда государство говорит: «бесплатная медицинская помощь» – оно в некотором смысле вводит людей в заблуждение. На самом деле оно говорит, что готово оплатить, невзирая на лица, так сказать, определенный объем медицинской помощи. И все. Насколько богато, настолько и способно. В конце концов, богатство государства – это не какие-то секретные тумбочки с деньгами, это наш ВВП (внутренний валовой продукт), производителем которого мы с вами и являемся. Если же вы хотите получить медицинскую помощь в большем объеме и лучшего качества, государство, к сожалению, помочь вам не может. Дальше только из своего кармана.

Помереть от аппендицита государство вам, конечно, не даст – вы дороже стоите, чем эта операция, но вот пересадку сердца вряд ли обеспечит. «Скорая помощь» – это пожалуйста, потом еще чуть-чуть, а дальше: «думайте сами, решайте сами – иметь или не иметь». И еще государство сказало: «Понимаете, мы не хотим эпидемий, мы не хотим сонма сумасшедших на улице, поэтому мы без страха и упрека оплатим борьбу с инфекционными болезнями и психиатров в больницах. Ну еще что-нибудь по акушерству-гинекологии – мы заинтересованы в детях». И привет.

Так что государство лукавит, и вместо того, чтобы бороться с этими массовыми заблуждениями наподобие «бесплатной медицинской помощи», оно только закрепляет их в сознании своих граждан. «Бесплатная медицинская помощь», «бесплатное среднее и высшее образование» – все эти казусы речи не дают разглядеть, как обстоят дела на самом деле: «Откуда дровишки?»

Если бы вся эта механика финансирования «бесплатных» мероприятий государством озвучивалась, если бы об этом говорили открыто, внятно и честно, то, возможно, многие люди давно задумались бы о том, что пора уже кончать болеть хроническим детством под названием «справедливость».

У нас же никто не думает толком ни о своем здоровье, ни о своем образе жизни, ни о профилактике болезней. Есть, правда, отдельные индивиды, которые мочу пьют для подъема жизненного тонуса (и это, вроде как, совершенно бесплатно). Но это, простите меня, ни к медицине, ни к здоровью никакого серьезного касательства не имеет.

Точка отсчета

Впрочем, даже если все это правильно, можно ли мотивировать человека одной только пламенной речью? На три минуты хватит. В лучшем случае. А так – нет. Если эта пламенная речь затрагивает его желания, его амбиции, его страхи, мы получим «энтузазизм», который поломается ровно в ту секунду, когда человек столкнется с первыми жизненными трудностями, которые надо преодолеть, чтобы получить желаемое. А обстоятельства, внешние условия, в отличие от пламенных речей, продолжают действовать изо дня в день, изо дня в день. И они помогают человеку перебарывать самого себя, достигать результатов и двигаться дальше.

Человека лечат обстоятельства. У меня на разных работах было много сотрудников, и с определенного момента я стал пользоваться одним правилом: не надо продолжать инвестировать в человека силы и средства, если ему были предоставлены какие-то возможности, а он ими не воспользовался.

Появляется у меня новый сотрудник – человек хороший, но я ему дал задание, а он его не выполнил. У него нашелся миллион причин, почему он этого не сделал. Эти причины могут быть разными, они могут быть вполне объективными, но тогда он должен сказать: «У меня была такая-то причина, я не успел. Но я сделаю. Убьюсь, но сделаю. Это сделаю вот в такие-то сроки, а вот это вот с такими-то поправками, а недостаток компенсирую вот такими-то действиями». То есть он занимает активную позицию моего партнера в решении некой задачи. И мы работаем дальше. В ситуации же, когда он ничего не делает, объясняя свою бездеятельность разными благовидными предлогами, он просто не получает второго задания. Ну потому что у меня всегда есть кому его выполнить должным образом… И мне кажется, что это единственный правильный путь. Таким образом мы помогаем тем, кто работает, а тем, кто не работает, создаем условия, при которых они будут вынуждены работать. А это, поверьте, самая настоящая, реальная помощь.

Но почему одному интересно и он хочет работать, и «несправедливость» ему, как плохому танцору, не мешает, а другому – нет, и не интересно, и мешает, и ждет он потому, что таки случится заветное «чудо» и все, как-то само собой, станет прекрасно и замечательно? Дело, как это ни странно, в нашем иерархическом инстинкте. Человек, как существо стайное, нуждается в вожаке (все люди таковы, даже любой вожак вожаков – тоже таков). Но чем мы отличаемся от других стайных животных – так это тем, что, во-первых, «вожаками» для нас могут быть не только люди, но и идеи (идеологии), или Бог, например (хотя Он и не видим, а для многих и вовсе – абстракция). А во-вторых, «вожаков», в отличие от других своих «братьев меньших», человек выбирает не по размеру особи и не по ее физической силе (да это и странно было бы – в эпоху огнестрельного оружия и немирного атома), а по каким-то другим совершенно признакам… Короче говоря, «вожак» для человека – это, в переводе с зоологического на социологический язык, «авторитет», то есть человек, который в каком-то смысле как Бог, и с идеями.

Что поколение последних «революционеров» разрушило в нашем обществе до основания – так это тот самый феномен авторитета. Об отсутствии авторитетов было заявлено во всеуслышание – памятники демонтировали и ломали, а новых, как вы, наверное, заметили, не появилось. Ну, за исключением нескольких – «политкорректных»: Пушкину и Петру I – работы Зураба, а все остальное – тихонько так, без помпы, в садике каком-нибудь. Советская власть в свое время тоже «зачистила» памятники, но она тут же принялась ставить новые, причем на каждом углу. А революционеры 90-х – нет. Порушить порушили, а замены никакой не предложили.

Но общество не может жить без авторитетов, без общественно значимых фигур, на которых можно равняться, которыми можно гордиться. Мы нуждаемся в том, чтобы в нашем пространстве были люди, к которым хочется прислушиваться, чьи заветы хочется исполнять! Не может общество жить без таких людей, чахнет, сохнет и дохнет.

А у нас даже на деньгах – «виды» вместо «лиц». В США – великие президенты, в Великобритании – королева, на национальных валютах Европы, пока их не упразднили, тоже были лица людей, которыми каждая конкретная страна гордилась, которые олицетворяли ее, с которыми она самоидентифицировалась. А у нас ведь, даже если референдум по этому вопросу провести, договориться невозможно. Кого на рублях печатать? Загадка! Нет авторитетов. А если нет авторитетов, всех посвергали, а новых не создали, то как вообще обществу и каждому из нас в отдельности, внутри самого себя, организовываться?..

Да, мы хоть и люди, но живем «стаями»: у нас маленькие стаи есть – семья, например, а есть и большие – страна, народ. У кого-то, правда, не стаи, а своры, но это отдельный разговор. Но в отсутствие авторитетов невозможно быть в стае – передерутся все и поубиваются. Необходим авторитет, который самим фактом своего присутствия способен предотвратить подобное безобразие.

Вот для кота, например, не существует авторитетов, но он и не стайное животное. Тогда как собака – стайное. Кот – он сам по себе, и вы ничего не можете с этим поделать. Его можно ограничить, но его невозможно воспитать. Поэтому, если вам не хочется, чтобы он разбился, вы просто не пускаете его на балкон. Вы не можете надрессировать его не выходить на этот балкон, потому что вы для него не авторитет. Если же собаке хозяин скажет: «Пойдешь на балкон, я тебя… В общем, советую не ходить!» – то собака будет сидеть себе смирно под дверью и в полном довольстве собой, потому что хозяин – вожак его стаи.

Но сейчас получилось, что мы поведенчески все больше напоминаем «котов», хотя психобиологическая сущность осталась прежней. Куда она денется? То есть авторитет нам по-прежнему нужен, а его нет. Когда я шел из школы домой с двойкой – я чего боялся? Меня мама не ругала, я просто знал, что она расстроится. А она для меня была и остается человеком значимым, которого я не могу и не должен расстраивать. Меня не ругали, не пороли розгами за неуды, но я понимал, что есть мама – авторитетная для меня фигура, для которой то, что я сделал, неприятно и больно. И я пытался «соответствовать».

Глупо, конечно, что я в детстве безоговорочно верил в доброго дедушку Ленина. Но я очень благодарен судьбе за то, что в моей жизни все так сложилось. Потому что благодаря этому наивному детскому опыту веры в «великого человека» я натренировался понимать, что в этом мире есть люди, которые лучше меня, умнее меня, краше меня, и потому мне есть к чему стремиться. А современные дети, которые ничего подобного в своем опыте не имели, – все сплошь пупы земли и центры Вселенной. Но без внутреннего развития, без самосовершенствования, которое еще надо осуществить, человек, какие бы права мы за ним ни признавали по факту рождения, не пуп, а пупик.

И если бы я так искренне не верил в гений Ленина, то я бы потом просто не смог бы понять-почувствовать, насколько потрясающе талантлив Иван Петрович Павлов, пронзительно талантлив Алексей Алексеевич Ухтомский, виртуозно талантлив Лев Семенович Выготский, изощренно талантлив Жак Лакан, предельно талантлив Людвиг Витгенштейн, искусно талантлив Мишель Фуко… Этот список гениев, которыми я восхищаюсь – искренне и по-настоящему, – можно продолжать.