XXIX. Экс-ан-Прованс. Собор Святого Спасителя. Запрестольный рельеф-ниша. 1470 г. Тараска

Дева с Младенцем Иисусом, святая Анна, святой Маврикий, святая Марфа и Тараска. Фигура Марфы, торжествующей победу над местным дивом, заставляет вспомнить о символе воина в латах — победителя дракона. Имя святой фонетически связано с богом войны Марсом (в родительном падеже Martis), то есть алхимическим железом.

 

Как бы там ни было, опыт, пережитый сыном Эета, странным образом напоминает всё то, что описано достойнейшим Килиани (Cyliani) в его маленьком, но исполненном премудрости трактате. Пришедший в уныние от своих несчастий, мечтательный алхимик, уснувший возле корней толстого дуба, удостоился посещения некоего женского существа, обладающего сверхъестественной силой, нимфы, доселе сокрытой внутри дерева, и обратившейся к нему с такими словами:

 

«Я не прибавлю ничего к твоим несчастьям, я только облегчу их. Сущность моя небесна, мой источник — полярная звезда. Сила моя такова, что всё животворит, я звёздный дух, я подаю жизнь всему, что дышит и произрастает, я всеведуща. Скажи мне, что могу я для тебя сделать?»[98]

 

Как и Медея, это небесное существо кладёт в карман Килиани закупоренный сосуд с жидкостью, необходимой для отверстия дверей дворца, где находятся две священные чаши, охраняемые драконом. Отметим в связи с этим, что древние называли ключом всякую жидкость, равно как и месячное излияние (menstrue), способное осуществить основное растворение. Вот почему знаком Философского купороса (vitriol philosophique) является металлический предмет, отворяющий замки:

 

Нимфа Килиани лучше, чем возлюбленная Иасона, разъяснила и открыла своему подопечному полный процесс нашего первоначального делания, которое, по общему мнению всех авторов, трудно, мучительно, даже опасно. Однако она, прежде, чем покинуть Килиани, оставила ему копьё, которым он должен будет убить дракона, и такой совет: сначала его с помощью обычного огня нужно сделать красным, а затем погрузить копьё как можно глубже в тело чудовища.

Дракон, волшебная вода и копьё — три главных участника — женское, посредствующее и мужское начала — этой химической женитьбы, за которой следует невероятный онтогенез, самое странное из всех порождений.

 

* * *

 

Жак де Воражин (Jacques de Voragine, Яков-Варяг, Медвежья Пята — ред.) в Золотой легенде рассказывает о том, что святая Марфа предприняла такое же морское плавание, предварившее ея опасный подвиг, подобный изъяснённому в анализируемом нами здесь профаническо-языческом мифе:

 

«Марфа, брат ея Лазарь, сестра ея Магдалина и благословенный Максимин, не взяв с собою даже запасов пищи, сели на корабль без руля и без ветрил [99] и, ведóмые Самим Спасителем, высадились в Марселе. Там, в лесу, на левом берегу Роны, жил дракон с усеянным огромными зубами [100]  хвостом, нападавший на всех путешественников. И, хотя прежде всякий, кто его касался, погибал, Марфа смело вошла в чащу, встала пред чудовищем и, окропив его святой водой, подняла над ним крест. Дракон стал кроток, подобно агнцу, и местные жители убили его копьём».

 

Это христианское предание нуждается в комментариях; оно, несомненно, связано с языческими мифами определённо герметического происхождения. Уже само имя чудовища, пленённого домоправительницею Иисуса, вызывает в памяти одну из оперативных стадий Делания. Жители окрестных сёл, Тараскона и Бокера, называли дракона (в женском роде) Тараской в совершенно очевидной связи со смыслом этого слова в языке эллинов: Τάραξις, Taraxis означает беспокойство, тревогу, возбуждение. Мы уже встречали это значение в связи с рождением Фрикса. Уместно вспомнить в связи с этим редчайшую книжицу из библиотеки кардинала Мазарини, которая называлась Del Leño Santo [101].

Она принадлежит перу Франциска Утончённого (Francisco Delicado, 1525) и дополнена гравированным на дереве фронтисписом, на котором изображено следующее: над Древом возвышается Дева, а по сторонам его — святая Марфа (hospita Christi) и святой Иаков Старший. Сестра Марии Магдалины держит в руке пальмовую ветвь, увенчанную маленьким крестом, в то время как знаменитая Тараска, лежащая на брюхе, пожирает младенца, исчезающего в ея глóтке.

 

* * *

 

Вернёмся, однако, к Иасону, который, усекнув главу дракона (змия), обретает способность с помощью чудодейственной воды, оставленной ему Медеей, повелевать двумя напавшими на него быками. Подаренные Эету Вулканом, эти ужасные хищники, как и те, которых Геракл укротил на Крите, имели медные копыта и медные рога; ноздри их и пасти изрыгали огонь. На этих быках, запряжённых в плуг, Иасон вспахал Марсово поле, которое затем засеял зубами дракона. Так и мы можем с помощью двойного огня, обычного и философского, глубоко отворить нашу минеральную землю, дабы спрятать в нея сульфурный зародыш, который будет питаться и развиваться в ея недрах. Извлечение зубов из глотки поверженного чудовища — тонкое извлечение металлического семени, истинной и несгораемой саламандры, живущей среди пепла и золы (cendres) нашей живой кальцинации. В этом несомненное сходство алхимического труда с полевыми работами — вот почему алхимию часто называют небесным земледелием.

Подобно вооружённым воинам, рождающимся из этого посева и яростно истребляющим друг друга, возникает очень важное для нас кипение, управлять которым философ должен предусмотрительно и благоразумно.