Глава 3. Церковные дела и религиозная политика императоров

 

Краткое царствование Юлиана Отступника и Иовиана заметно изменило положение дел в Церкви. Старое поколение богословов постепенно уходило со сцены, уступая место новым исследователям истины, не принимавшим участие в прежних диспутах и потому более сдержанным и склонным к выслушиванию мнения своих оппонентов. Изменяются и предметы спора: самый важный вопрос, рождённый арианством, о Божестве Сына постепенно теряет свою остроту и уступает место другим догматическим темам, в том числе о Божестве Святого Духа. Соборная активность не ослабла, но заседания, организованные после смерти Констанция и вплоть до Второго Вселенского Собора, носят, скорее, примирительный  характер. Ни одна из сторон более не требует обязательного вселенского признания своей вероисповедальной формулы.

Церковному миру, как это ни покажется странным, в большой степени способствовала религиозная политика Юлиана, закончившаяся сценами времён Диоклетиана. На время все, кроме одиозных вождей ариан, снискавших расположение Отступника, отложили обиды и сплотились, чтобы дать отпор надвигающейся опасности. Старый никеец Аполлинарий Лаодикийский в блестящем сочинении доказал несостоятельность язычества, а слепой старик арианин Марий Халкидонский публично проклял Юлиана в его собственном присутствии. Оставленные политической властью, не желавшей видеть при своём дворе никого из галилеян, церковные партии волей-неволей вынуждены были сблизиться, оценить достоинства противников и собственные ошибки[423].

В 60-х и 70-х гг. IV в. уже не наблюдается крупных арианских Соборов, как это было ранее в Тире и Селевкии. Вообще не видно соборов, которые взяли бы на себя смелость по-новому изложить исповедание веры. Уже сами ариане с подозрением стали относиться к своим бесконечным по числу вариаций Символам — ведь ни один из них не приобрёл ни авторитета, ни популярности в Церкви. Сами ариане начинают вслух припоминать пророческие слова св. Афанасия, что, оспаривая Никею, они составят множество иных Соборов, на каждом из которых будут излагать веру, но ни одно их вероизложение не устоит[424].

«Во всём, что ни делают теперь ариане, слышится лишь один и тот же зов: «Пойдём к отцам своим и скажем им: анафематствуем арианскую ересь и признаём собор Никейский», как это требовал от них св. Афанасий». Страх перед «Единосущием» прошёл, а о составлении новых Символов уже нет и речи. Со своей стороны православные также становятся всё более снисходительными к своим противникам; при самых лёгких условиях кающиеся ариане принимаются в Церковь. Даже в таких гнёздах арианства, как Константинополь и Антиохия, постепенно начинают преобладать никейцы. К 70-м гг. IV в. стало очевидным, что Никейская вера получает повсеместное признание и первенствует[425].

Уже осенью 363 г., сразу после смерти Отступника, в Антиохии состоялся Собор из 27 епископов под руководством Мелетия Антиохийского. Отцы собора заявили, что они держатся веры Никейского Собора, но готовы понимать её следующим образом: Сын рождён из существа Отца и подобен Отцу по существу. В любом случае, они внесли в соборные акты текст «Никейской веры», подписали его и отправили императору Иовиану на утверждение. Мало-помалу значительная часть восточного епископата начинает отходить от жёсткого неприятия «Единосущности», а арианство испытывает на себе новые разделения на различные партии.

Другая часть епископов, принадлежащих к «срединной» партии, увлеклась македонианством, отвергая и Никейский Собор, и Константинопольский собор 360 г. Они вообще перенесли акцент догматического спора на изучение Святого Духа, Которого не признали третьей ипостасью Святой Троицы, а всего лишь одним из служебных духов, подобных ангелам. Возглавил это движение епископ Македоний. Но когда македониане в 364 г. обратились к императору Валентиниану I с просьбой разрешить им провести свой Собор в Лампсаке, тот ответил, что догматические вопросы — не его дела, а епископов. Не найдя поддержки и у Валента, они обратились на Запад к Римскому папе Либерию (352–366), который, приняв от них подписание Никейского Символа (без этого, как правильно понимали македониане, никакой диалог с Римом был бы вообще невозможен), принял их в общение[426].

В свою очередь, получившие возможность вернуться из ссылки, а некоторые — и счастливую возможность занять свои вдовствующие кафедры, епископы-никейцы широко использовали свободу изложения собственных догматических воззрений, почти исчезнувшую во времена императора Констанция. И здесь вновь, как и раньше, ведущую роль играл св. Афанасий Великий. Прибыв в Александрию, он, не мешкая, созвал 12 февраля 362 г. Собор из своих единомышленников, и хотя собралось всего 22 человека, это были старые, испытанные вожди Никеи. В первую очередь Собор признал непоколебимым Символ Веры, утверждённый на Вселенском Соборе 325 г., «достаточным и самодовлеющим». Затем Собор рассмотрел несколько вопросов о процедуре возвращения еретиков и всех, имевших с ними дела, в Православие. Наконец, был затронут по инициативе самого св. Афанасия вопрос о Святом Духе, Который был признан единой ипостасью Божества. И хотя вскоре св. Афанасия вновь сослали (уже при Юлиане Отступнике), Александрийскую формулу повторили Македонские, Ахайские, Испанские, Галльские соборы и папа Либерий[427].

Занявший место Отступника Иовиан, как указывалось выше, был твёрдым христианином, причём испытывал устойчивые симпатии к Никее и лично св. Афанасию. Известно, что они неоднократно встречались, и император даже просил св. Афанасия изложить в письме к нему «вселенскую веру». Вместе с тем, Иовиан был далёк от того, чтобы навязывать своё мнение той или иной церковной партии, тем более, Вселенской Церкви. Когда возвратившиеся из ссылки никейцы просили его в своих ходатайствах освободить занятые их врагами кафедры, император посоветовал им сохранять мир, единомыслие и избегать вражды[428]. Возможно, в то время это действительно был лучший выход из создавшейся ситуации. Церковь естественно и спокойно перерабатывала в своём сознании догматические тонкости и выбирала тот путь, который приводил её к Истине.

Но воцарение двух братьев — Валентиниана и Валента вновь резко изменило картину церковной жизни. Валентиниан — безусловный христианин по своим религиозным убеждениям, обладал в отличие от своего брата, ещё одним завидным качеством — безупречной толерантностью. Он не только разрешил старые, относительно безобидные отеческие культы, но и отказался высказывать предпочтение какой-либо церковной партии. Хотя Запад и сохранял верность Никее, однако и при таких условиях Валентиниан отказался удалить несочувствующих Никее епископов, о чём его просили никейцы. Его мудрость обнаружилась в самое ближайшее время — немного спустя весь Запад вновь стал никейским: так Православие само собой, при мудрой политике правителя, завоевало римские провинции.

Относясь довольно терпимо к язычеству (даже иудейские синагоги император освободил от квартирной повинности), Валентиниан I всё же не раз демонстрировал, что является христианским  государем. Он восстановил привилегии клирикам, данные ещё св. Константином Великим и освободил монахов от lustralis collation, под угрозой штрафов приказал праздновать воскресенье и Пасху, запретил в воскресенье принудительные работы для христиан и отправку христиан-солдат для охраны языческих храмов. Правда, в делах церковного управления активность Валентиниана была невысока — он совершенно не вмешивался в назначения лиц на епископские кафедры и отказывался рассматривать взаимные жалобы епископов друг на друга[429].

Несколько иначе сложилась ситуация на Востоке, куда прибыл Валент. Для уяснения его церковной политики нужно понимать, что Никейский Символ безраздельно господствовал к тому времени среди восточных провинций только в Египте, но, как справедливо отмечают, править Империей из Александрии было невозможно. Новоникейская партия была ещё слаба и малочисленна; аномеи  составляли замкнутую в себе общину, а омиусиане, дискредитировавшие себя собственной податливостью в краткое царствование Иовиана, значительно сократились в численности, причём лучшие примкнули к новоникейцам. Таким образом, из наиболее влиятельных церковных фигур на Востоке оставались одни омии, которые ещё во времена Констанция заняли наиболее видные кафедры и сохранили за собой господствующее положение. В самом Константинополе властвовал епископ Евдоксий, опытный в дворцовых интригах человек, вскоре заслуживший почти безусловное доверие нового царя.

Возвращаясь осенью 364 г. из Наиса, где он простился с отправившимся в Италию Валентинианом I, Валент в Ираклии встретился с представителями Лампсакского собора (364 г.), обвинившими омиев во главе с Евдоксием в ереси. Но уже на этой встрече Валент, до сих пор не примыкавший ни к какой церковной партии, не скрывал своих симпатий к противникам жалобщиков, а, приехав в Константинополь, ещё более укрепился в своих предпочтениях.

Для Валента, не стремящегося к активной церковной политике в духе св. Константина или Констанция, омии казались настоящим подарком судьбы. Он не был строгим никейцем (хотя, конечно, не по религиозным убеждениям, а потому, что вообще слабо понимал существо спора, и потому стремился к компромиссу), и современники поговаривали, что серьёзное влияние на его религиозные предпочтения оказала жена Домника, явная арианка.

Омии, дорожившие церковным миром, хотя бы только и внешним, всегда способные примириться с чужой точкой зрения, если только она не подрывала их гегемонию, сформулировали такую редакцию Символа, которая допускала самые различные его толкования, наилучшим образом подходили к личности императора. Вскоре, в 367 г., епископ Евдоксий Константинопольский (360–370), умевший сказать в нужное время нужное слово, совершил таинство крещения над Валентом перед его отправлением на войну с готами. Это было не рядовое событие: как известно, во времена древней Церкви было принято принимать крещение непосредственно перед смертью, потому факт крещения Валента свидетельствует о его настроениях (панических) и о религиозных пристрастиях, которые уверенной рукой формировал Евдоксий[430].

Успех, сопутствующий царю в Готской войне, окончательно предопределил покровительство Валента омиям. Нельзя сбрасывать со счетов и субъективные стороны натуры восточного императора — не любивший категоричных решений, он вполне удовлетворялся расплывчатыми формулировками Евдоксия, всегда оставлявшими возможность для богословского манёвра, и к тому же, желая сделать приятное своей жене, Валент выбрал своими стратегическими союзниками омиев.

Возможно, в отличие от своего старшего брата, Валент хотел продемонстрировать более деятельное участие в делах церковного управления и особенно в формулировании Символа Веры. Не исключено, что, как это нередко бывает у робких натур, в глубине души им двигали примеры св. Константина и Констанция, которым втайне ему хотелось бы подражать. Но, в отличие от этих славных царей, Валент допустил одну существенную ошибку — св. Константин и Констанций хотя и проводили определённую линию в пользу конкретной церковной партии, но сами стояли вне внутрицерковной борьбы, то есть занимали положение над партиями. Валентиниан же в порыве усердия бросился в руки омиев и сделался вскоре их орудием, чем во многом дискредитировал себя в глазах остальных деятелей Церкви. Не обладая ни твёрдостью равноапостольного императора, ни образованностью Констанция, Валент зачастую лишь слепо исполнял волю Евдоксия и его сторонников, устраняя административным путём его противников с епископских кафедр.

Поскольку натура у Валента была противоречивая, приверженность омиям основывалась на второстепенных базисах, это были несистемные и не содержательные гонения. Примечательно, что сам он максимально уходил от вмешательства в богословские споры, выступая лишь в качестве своеобразного судебного пристава, принудительно исполнявшего приговоры в отношении лиц, недружественных омиям, но особенно не интересующегося содержательной частью судебного решения.

Вместе с тем объективность требует уточнить некоторые кажущиеся общепринятыми оценки церковной политики Валента.

Время его правления нередко характеризуется как сплошная череда гонений на никейцев, вплоть до жестоких казней и изгнаний. На самом деле более последовательным кажется тот вывод, что и Валентиниан, и Валент, при известных различиях их религиозных мировоззрений, в силу обстоятельств времени и места оказались заложниками предпочтений своих подданных, в первую очередь епископата. Едва ли можно предположить, что сыновья простого солдата, не получившие серьёзного образования, тем более религиозного, могли с твёрдой убеждённостью навязывать населению своё мнение, когда границы Империи трещали по швам, армия и конкуренты могли в любой момент выставить альтернативные кандидатуры на трон, а церковный мир казался едва ли достижимым. Это мог позволить себе Констанций — урождённый аристократ царских кровей, единоличный правитель Империи и талантливый полководец, но не два в известной степени случайно удачливых соискателя на царство, какими были Валентиниан и Валент.

Поскольку на Западе преобладали никейцы, Валентиниан в поисках церковного единомыслия сделал ставку на них, не стараясь тем не менее какими-либо искусственными мерами обеспечить их доминирование. В связи с тем, что омии преобладали на Востоке, Валент также вполне благоразумно посчитал, что при фанатичном настроении тамошнего городского населения они являются именно той партией, которая способна сплотить вокруг себя остальных. Но для сознания тех древних лет даже открыто выраженное предпочтение императора той или иной догматической формуле рассматривалось как факт гонений всех её противников. Нельзя, конечно, сбрасывать со счетов и того обстоятельства, что очень часто омии (епископы и рядовые миряне), а также представители чиновничества, желая заслужить таким способом расположение царя, самоуправно применяли насильственные меры к своим противникам.

Напротив, когда в дело вмешивался непосредственно Валент, его толерантность, кротость и незлобивость удивляла всех присутствующих. Например, во время войны с готами, то есть уже после своего крещения и установления негласного союза с Евдоксием, царь остановился в главном городе Малой Скифии Томисе и отправился со своей свитой на богослужение в ближайший храм. Но местный епископ Ветранион подвёрг его суровому обличению в своей речи и демонстративно удалился в другую церковь, вызвав тем самым всенародное осмеяние императорского величества. И что же? В виде наказания, которому император подверг епископа, ему назначили непродолжительную ссылку в неподалеку расположенный город.

В Кесарии Капподакийской, где уже блистал знаменитейший Отец Церкви св. Василий Великий, известный своей верностью Никейскому Символу, и вождь организованной им «новоникейской партии», Валент смиренно прошёл в храм, где простоял всю службу, а затем подарил св. Василию богатые земли для организации попечения для стариков и больных, которых окормлял св. Василий.

Находясь в Эдессе, он пожелал приобрести для омиев знаменитую и дорогую для горожан церковь Св. Фомы, но неожиданно столкнулся с массовым протестом. Множество народу, даже женщины с грудными детьми, пришли к храму, не боясь принять мученический венец от подошедших войск. И, чуждый насилия, Валент отказался от своей затеи. Святитель Афанасий Великий, пользуясь рескриптом императора, спокойно оставался на своей кафедре до самой смерти в 373 г., а противостоящие омиям епископы отделывались, как правило, либо лёгким штрафом, либо необременительной ссылкой с весьма снисходительными условиями[431].

Однако не всегда отношение Валента ко всем, кто не принимал формулу омиев, было столь терпимым. В частности, в 365 или 367 гг. он запретил епископам, изгнанным Констанцием, возвращаться на свои кафедры. Под этот указ недоброжелатели пытались подвести и св. Афанасия Великого, но александрийцы настолько горячо защищали своего архипастыря, так страстно доказывали, что именно этот закон не подходит под данную ситуацию, что Валент смилостивился и оставил св. Афанасия на прежней кафедре[432].

Вообще, как замечают историки, гонения никейцев и антиариан в правление Валента во многом зависело от наклонностей правителя конкретной провинции — настолько условна была в некоторых местах власть Валента. Наибольшие гонения произошли в Антиохии, где Валент воевал с персами и где он непосредственно имел возможность проследить за точным исполнением собственных приказов. Все главнейшие епископы — антиариане, включая Мелетия Антиохийского, Пелагия Лаодикийского, Евсевия Самосатского и Варса Эдесского, были сосланы в отдалённые провинции Империи[433].

Но иногда встречались поистине чудовищные события, как, например, история с 80 иноками, направленными в 370 г. в Константинополь православными общинами с жалобами на притеснявших их ариан. «Житие» гласит, что разгневанный император велел префекту Модесту казнить жалобщиков, и тот будто бы посадил клириков на корабль, который по его приказу подожгли и отправили в море. Часть монахов сгорела, другая — утонула; память их отмечается Церковью 5 сентября[434]. Правда, до сих пор достоверно неизвестно, имел ли всё-таки сам император Валент отношение к данному преступлению или нет — «Жития» не являются безусловным историческим источником в буквальном смысле этого слова. Кроме того, данное событие настолько выглядит одиозно на фоне обычной практики Валента, что очень сложно предположить, будто император в действительности мог пойти на такое преступление. По крайней мере, многие достопочтимые историки Церкви весьма скептически относятся к попыткам связать это событие с именем императора Валента.

Гонения на православных особенно ощущались в Египте после смерти св. Афанасия Великого, когда за вдовствующую кафедру началась борьба между православным епископом Петром и аринским архиереем Лукием. Последний не преминул воспользоваться помощью царя — он выпросил 3-тысячный отряд, которым, руководили арианские пресвитеры, принуждал монахов подчиниться арианскому архиерею, а молодых и здоровых иноков забрал на воинскую службу[435].

Но это были уже последние вздохи арианства. После смерти Валентиниана I на престоле укрепился Грациан, твёрдый приверженец Никейского Символа. По совету папы св. Дамаса I (366–384) Грациан от общего имени обоих императоров (своего и Валентиниана II) приказал возвратить всех никейцев из ссылки, а ариан удалил с епископских кафедр. Когда в Антиохии произошло очередное волнение из-за преемника вдовствующей кафедры, цари направили туда войско во главе с полководцем Сапором, который и восстановил епископом города никейца Мелетия[436].

Вообще, в лице Грациана и Валентиниана II Римский мир увидел фигуры времён св. Константина Великого и Констанция, не допускавших индифферентизма в делах веры. Грациан первым делом приказал лишить жрецов государственного содержания, а храмы — доходов, выделявшихся из государственной казны, а затем вообще отписал эти храмы в государственную казну. Вслед за этим были отозваны и оставшиеся от древних времён привилегии, которыми владели жрецы. Вводился запрет на переход из христианства в язычество или иудаизм — таковые могли лишиться даже жизни за свой поступок.

Наравне с язычеством император борется с остатками арианства и донатизма. В 376 г. Грациан издал закон о кафолической святости, которым запрещались всякие еретические собрания как в городах, так и в целом по стране. Все места, где под вымышленными предлогами алтари были поставлены и освящены еретиками, или помещения, где они собираются, подлежали конфискации. Аналогичный закон последовал и в 378 г., главная цель которого заключалась в ужесточении наказаний за неисполнение более раннего по времени правового акта. Третий закон, подписанный императором в Милане в 379 г., характерен словами царя, в которых он выражает своё отвращение к еретикам. Хотя таковых, в понимании «ереси» императором, было немало и при его дворе, и даже в свите, он не остановился перед тем, чтобы запретить всякое некафолическое богослужение под угрозой смертной казни. Особенное неудовольствие Грациана вызывали донатисты, против которых он издал два специальных закона. Наказание донатистам — то же, что и прочим еретикам: их церкви подлежали конфискации в пользу казны. В качестве «крайнего судии», определявшего кафоличность или еретичество той или иной церковной группы, Грациан назвал Римского епископа.

Параллельно этому Грациан издал несколько законов, цель которых заключалась в улучшении положения клира. Так, в 376 г. был отменён старый закон, охранявший права государства от церковной подсудности. Все церковные споры и небольшие деликты, относящиеся к соблюдению религии, были признаны подсудными местным епископам и соборам соответствующих диоцезов, за исключением уголовных дел, рассматриваемых светской властью. В 377 г. император издал знаменитый закон, по которому не только епископат, но и низшее духовенство было освобождено от принудительных должностей и личных повинностей. В 379 г. был подписан эдикт, который освобождал от налогов мелкую торговлю клириков в Италии, Галлии и Иллирике. Наконец, под влиянием св. Амвросия был принят закон, который освобождал дочерей актёров в случае их перехода в христианство от принадлежности к этому позорному сословию и соответствующих обязанностей[437].

В 382 г., то есть незадолго до своей гибели, Грациан подписал эдикт против еретиков, первой жертвой которого пал Присциллиан — церковный реформатор и гностик. По инициативе Идация, епископа Эмеритского, Грациан назначил собор в Сарагосе, который заочно осудил не явившихся на него епископов Инстанция и Сальвиана, мирян Елпидия и Присциллиана — родоначальника ереси. Примечательно, насколько религиозная политика Грациана отличалась от взглядов Максима — Узурпатора. Желая найти твёрдую поддержку у населения, последний постоянно варьировал, то обращая свои взгляды к кафоликам, то к язычникам. Единственные, кем Максим не интересовался, являлись ариане по причине их крайней малочисленности на Западе. Когда после смерти Грациана Присциллиан и его сторонники захватили ряд кафедр, Максим по просьбе епископов велел созвать ещё один собор — в Бордо, вновь осудивший заочно Присциллиана, а император приказал даже казнить его и некоторых его сторонников, когда те решились апеллировать к узурпатору. Правда, симпатий к Максиму этот эпизод не добавил, и св. Амвросий в первую очередь открыто демонстрировал своё пренебрежение этому баловню судьбы[438]. Как можно понять, такие строгие меры против еретиков и иноверцев были ещё крайне редки и вызывали, скорее, недовольство у населения.

Казни еретиков тем более выглядели нелепо, что Арбогаст и Евгений, желающие опереться на старую римскую партию, постоянно балансировали на грани кафолической веры и язычества, то принимая делегации от язычников и давая приказы внести в сенат алтарь Победы, то затевая переписку со св. Амвросием Медиоланским. Словно желая отказать узурпаторам в молитвенной поддержке, св. Амвросий уехал из Медиолана (Милана) в Италию, а оттуда — во Флоренцию[439]. Вообще же, как можно понять, те ригоризмы в религиозной политике, которую позволяли себе узурпаторы, не снискали им уважения среди римлян. Те не очень любили казнь как меру религиозного убеждения и, кроме того, решительно встали на защиту христианства.

Мало того, что Грациан решительно вмешался в тринитарный спор, своим личным примером он стяжал славу сподвижника и ревнителя Православия. О духовных подвигах Грациана известно мало, но по страницам истории его младшего брата можно сделать вывод и о характере поведения старшего императора. В частности, благочестие Валентиниана Младшего было столь велико, что, узнав, будто его упрекают в чревоугодии, он принял строгий пост, одновременно с этим устраивая своим вельможам пышные пиры, где сам вообще ничего не ел. Когда некие лица были уличены в злоумышлении против него и ему предложили их казнить, он отвечал, что в святые дни (видимо, речь шла о днях празднования Пасхи) нельзя допускать кровопролития.

Когда язычники потребовали восстановления своих прав, отнятых при жизни Грациана, с чем, кстати сказать, были согласны и многие христиане, Валентиниан II ответил: «Что благочестивый брат мой у вас отнял, то как я могу возвратить вам? Ибо этим обижена была бы вера и брат, ниже кого в благочестии не хочу быть» [440].

Именно Грациан в 375 г. публично сложил с себя звание pontifex maximus — неизменный атрибут императорской титулатуры, и в 382 г. приказал вынести алтарь Победы (ранее удалённый по распоряжению Констанция и возвращённый на место Отступником) из стен сената. Его приверженность никейству тем более удивительна, что среди своих наставников он не имел хорошего богослова, место которого занимал язычник Авзоний. Между тем, возможно, желая продолжить традицию своего отца, Грациан решительно встал на сторону Никейского Символа. А на Востоке «великие капподакийцы» (св. Василий Великий, св. Григорий Богослов, св. Григорий Нисский) и император св. Феодосий Великий окончательно ниспровергли ересь арианства, подготовив Второй Вселенский Собор, который вскоре состоится в Константинополе.

 

ДИНАСТИЯ ФЕОДОСИЯ