XVI. Использование зоологического района. Состояние общества

 

Русский народ, двигаясь почти стихийно на восток и юг и исполняя свою историческую миссию, в XIX веке достиг до естественных границ своего зоологического района — на востоке Восточного океана и Амура, на юге Кавказского хребта. Там, где русские вышли из этого района — к югу от Амура, и в Закавказский край, они уже не имеют шансов утвердиться и должны раньше или позже потерять свою физиономию, погибнуть.

Передовыми бойцами в этом движении был шедший на «ура», сероглазый, крупноносый великорусский тип, за ним и рядом с ним двигался более осторожный, серо-голубоглазый с небольшим вздернутым носом тип полесский, и, слившийся с ним, тип более решительный, высокорослый, кареглазый. Белорусский голубоглазый тип смешивался с великорусским и самостоятельные группы его мало участвовали в этом движении. Эти типы, хотя во многих местностях и смешивались, сохраняли свою своеобразность.

Объединяли народности всех типов и смягчали их резкие особенности общие школы и литературный язык, общие религия, армия, чиновничество.

Русский крестьянин в XIX столетии оставался почти таким же, каков он был во времена рюриковичей. Даже освобождение крестьян почти не изменило дела. Веря в Бога и царя, народ и при крепостном праве нравственно не был порабощен. Он исполнял приказания господ и чиновников, но, кроме западной части полесского типа, не раболепствовал. К иностранцам и инородцам он относился или равнодушно, или снисходительно, насмешливо.

Оставаясь в сущности таким же, каким были и его отдаленные предки, народ в девятнадцатом веке начал чувствовать гнет капитала.

Естественный ход жизни народа русского зоологического района коренным образом нарушился, когда с половины девятнадцатого столетия, в его совершенно неподготовленную, не получившую никакого образования и живущую по старинным, выработанным им традициям, среду, начала проникать чуждая ему европейская промышленность с ее машинным производством. Для освобождения государства от зависимости промышленных стран, помощь покровительственных пошлин и разных льгот, государство вызвало к жизни и русскую промышленность, на которую ушло миллиона два-три рабочих. Кустарные промыслы, которыми удовлетворялись насущные нужды населения, при распространении фабрик стали гибнуть. Железные дороги лишили населения сотен миллионов рублей, оставшихся у него от извозного промысла, и вместе с тем были причиной упадка коневодства и земледелия. Лишение права свободно пользоваться лесами и водами также легло тяжелым бременем на хозяйство. В наиболее печальном положении оказалось промышленное, живущее на бедной почве, население центрального великорусского типа. При размножении населения часть его выселялась в малогостеприимную холодную Сибирь.

В несравненно лучших условиях находились народности южнорусского типа. Кустарная промышленность у них развита слабо и мало страдала от фабрик. Кроме лучше обеспечивающей их плодородной земли, при размножении населения они и передвигались на такие же, открывавшиеся для колонизации плодородные земли на юго-востоке и в Кубанской области.

При отсутствии образования и при внезапно нахлынувшем на него капиталистическом производстве, народ не мог выработать никаких форм самозащиты от надвигающихся на него новых условий борьбы за существование, и экономическое благосостояние, особенно населения северных губерний, сильно пошатнулось. Сравнительно быстрое увеличение населения не показывает, однако, что крестьяне, в общем, нуждались более чем в начале столетия.

Правящими классами в девятнадцатом веке было дворянство, главным образом великорусского типа, и в значительном числе прибалтийские немцы. От типа прежних бояр у дворян сохранились монархические традиции, гордость, неспособность к усидчивому труду, леность. Более ответственные должности по администрации, так же как и многие, требующие специального труда — профессоров, председателей и членов ученых комиссий, в первой половине века и до восьмидесятых годов, занимали немцы.

На почве расового анархизма, безграничности желаний и порывов идти на «ура» для достижения иногда гуманных, но вредных для народа и государства целей, дворянство вовлекало правительство в рискованные и дорого стоившие войны с персами и турками за освобождение живущих в другом зоологическом районе, чуждых русским — армян, греков, грузин. Неумеренные претензии защиты единоверных нам балканских славян, вызвали против России, окончившуюся для нее бесславно, и европейскую коалицию.

Получая хорошее образование, дворяне нередко обнаруживали блестящие способности в науках и искусствах. Уже в первой половине столетия в России появилась, созданная преимущественно дворянами, изящная литература, соперничавшая с западно-европейской. Гениальный Пушкин, блестящий Лермонтов и историк Карамзин, наиболее поднявшие народное самосознание и гордость, были смешанного происхождения, но множество и других писателей чисто-русского типа — Крылов, Грибоедов и другие возвысили и украсили литературу. Из писателей южно-русского типа особенно замечательны поэт индивидуалист, писавший по-малорусски, Шевченко и большой художник, мистик и юморист, Гоголь. Из художников белорусского типа замечателен создатель оперы «Жизнь за Царя» Глинка.

В научных работах и специальной литературе в девятнадцатом столетии принимали участие народности всех антропологических типов. Вследствие значительной метисации образованных классов и свойству самих, требующих объективности, научных работ, характерные черты типов заметны разве в исторических работах.

В большинстве случаев стимулами для занятия наукой были практические цели — получение привилегий, занятие кафедры и какой-либо специальной должности.

Многочисленные работы русских, обыкновенно остававшихся при университетах, ученых по всем отраслям знаний, доказали однако, что мозг русских, о котором западно-европейцы до того имели очень плохое мнение, не уступает западно-европейскому. Особенности его разве в том, что по свойству типа, он склонен к безграничности и редко останавливается на разработке частностей. Из сделавших вклады в науку европейских ученых наиболее важны математик Лобачевский, антрополог А. П. Богданов, историки Соловьев и Костомаров, анатом Пирогов, врач С. П. Боткин, химик Менделеев. Вклады в музыку на расовой почве внесли Глинка, П. А. Римский-Корсаков, А. И. Бородин, Мусоргский. Многие хорошие музыканты, как и Мусоргский, на почве типа, не знающие удержу, были пьяницы.

Необыкновенно большое значение в государстве в девятнадцатом столетии получил класс разнообразных смешанных с дворянством и мещанством, чиновников и разночинцев. Для удержания государства в порядке с Петра I требовалась целая армия чиновников, которая, всё разрастаясь, составляла особое, весьма большое и влиятельное, оторванное от народа, сословие. Получивши недоступное народу большее или меньшее образование и состоящее как из народностей всех русских типов, так и инородцев и иностранцев, это сословие постепенно обезличивалось, и только формально служило своему чиновничьему начальству.

Учебные заведения с Петра I были предназначены почти исключительно для подготовки людей, необходимых для службы государству. Окончание учебных заведений давало право на поступление в государственную службу и другие преимущества, поэтому все русские привилегированные сословия, относившиеся с величайшим презрением ко всякому самостоятельному производительному труду, употребляли все усилия для того, чтобы избавить своих детей от такого труда и сделать чиновниками, «благородными», и только для этого отдавали их в учебные заведения. Страсть сделаться «благородными» охватила и бросивших профессиональные занятия детей духовенства и купечества. Такие же, благородные, чиновники, не уважающие производительного труда, учителя и профессора, за исключением немногих, давали детям соответственное образование. Учебные заведения давали, может быть, и не меньше, чем западно-европейские, сведения, но о том, чтобы воспитать характер, закалить волю ученика, развить его способность к самостоятельному производительному труду, внушить уважение к своей вере и отечеству — русские учебные заведения совершенно не заботились. Пользовалось покровительством только чтение разнообразных без всякого выбора книг, и так называемое развитие. Все были убеждены, что от чтения книг человек делается умнее и бывали очень оскорбляемы, когда какому-нибудь «весьма развитому человеку» не давали хорошего чиновничьего места.

Так как учебные заведения, кроме немногих школ грамоты, были почти исключительно предназначены для дворян, чиновников и разночинцев, а народ от образования оставался в стороне, то чиновничество и сделалось самой могущественной силой в государстве. Нуждами и потребностями народа чиновники не интересовались. Почти безответственные, привыкнув жить на вперед точно определенное и выдаваемое в данный срок жалованье, обеспеченное пансионом, и воспитывая детей на казенный счет, чиновничество как бы выключалось из оборота житейской борьбы. Отвыкнув от всякого, кроме канцелярского и какого-нибудь учительского или архивного труда, привыкнув с отдаленнейших времен кроме жалованья брать и взятки, а нередко и просто торговать правосудием, чиновники и их дети становились в безвыходное положение, когда им приходилось бросать службу чиновника, или не находить ее. При перепроизводстве чиновников, увеличившемся образовании и возрастании потребностей, армия чиновников неизбежно должна была сделаться страшным бременем для государства и вместе главным очагом для всяческого недовольства и протестов.

Появлявшаяся на почве типа и космополитического характера учебных заведений, и выходящая почти исключительно из чиновничьей среды, литература осмеивала людей производительного труда, более деловых и предприимчивых называли мироедами и кулаками, над семейной жизнью и религией издевалась и героями выставляла только развитых людей, которые всегда протестовали против буржуазных порядков и правительства, мешавших будто бы им делать очень важные дела.

С воцарением слабого Императора Александра II, распространением образования и ослаблением цензуры, для интеллигенции открылась большая свобода выразить все накопившиеся у нее протесты и желания. На почве типа, искания вечной правды и свободы, появлялась и укреплялась и своеобразная, анархического характера, литература.

Кроме, так сказать, официальных, европейских представителей русского анархизма, Бакунина и Кропоткина, наиболее типичны Салтыков-Щедрин, беспредметно издевавшийся над всем русским, и граф Л. Н. Толстой в стремлении отыскать истину, как и русские раскольники крайних типов, дошедший до отрицания всякого государства и непротивления злу. Анархизм, с равнодушием к государству и неопределенными стремлениями куда-то, заметен и чуть не у всех, даже талантливых, писателей, но он проявлялся с полной откровенностью у писателей посредственных, а особенно у критиков, представителями которых могут считаться происходившие из духовного звания и, следовательно, вероятно более чистого великорусского типа, Добролюбов и Чернышевский. Они всё разрушали, ничего взамен не давая. Из борцов против анархизма наиболее типичен большой художник, мистик и психолог Достоевский. С вдохновением пророка он между прочим высказал мысль, что русский есть по преимуществу всечеловек, и что он на почве православного христианства когда-нибудь явится примирителем, гибнущих в анархии, европейских народов.

Опошление общества в конце столетия превосходно изобразил уроженец юга, смешанного происхождения, А. П. Чехов. Тревога, разочарование общества во всем, как бы ожидание какого-то конца и вмешательства сверхъестественных сил, нашли выражение в значительной группе людей с особенно обостренной психикой, и многие и с признаками вырождения, преимущественно великорусского, типа. Талантливые представители этой, называемой декадентской, группы — Андреев, Брюсов, Белый, Блок имели большое влияние на молодое поколение. Максим Горький (Пешков) очень хорошо изобразил животные инстинкты русских типов. Если верить Горькому, то русский без веры — наглое, злое, ленивое, похотливое животное, повинующееся только палке. Таких же животных под ореолом мучеников за идею, но руководимых только половыми инстинктами, выставляли как идеалы и многие другие литераторы.

Необыкновенно вредное влияние на ослабление типа имело чрезвычайное распространение между всеми зажиточными классами пьянства. Эта чрезмерность может быть объясняется тоже свойствами не умеющего удержаться типа. Выпивать перед обедом и ужином не только одну, но несколько рюмок крепкой, часто смешанной с какой-нибудь дрянью и закусываемой соленостями, водки, считалось чем-то естественным, даже обязательным. Пьянство и обжорство дворян, особенно в больших центрах, как Москва, сделались традиционным. Богатые купцы самодуры поражали своими бессмысленными оргиями. Пьяное духовенство, в опьянении исполнявшее и христианские обряды, было явлением обыкновенным, никого не удивляющим.

Не только бросалось в глаза пьяное чиновничество, по необходимости несколько сдерживающееся от публичного появления, но, кроме пьянства дома оно напивалось за единственным своим развлечением — картами у знакомых или в клубах. Вечно находившиеся в опьяненном состоянии, генералы командовали отдельными частями и даже бывали начальниками областей.

Общество так привыкло везде видеть пьяных, что не только снисходительно, но чуть ли не с уважением относилось к пьяницам писателям, ученым, музыкантам, врачам.

Повальное пьянство по разным случаям, в том числе и церковным торжествам, как и безобразные оргии самодуров, не почитались не только позором, но и проступком.

Неизбежным последствием, передаваемого по наследству чуть на повального пьянства всех обеспеченных, преимущественно великорусского типа классов населения, имело естественным последствием ослабление их работоспособности и воли. Общество легко подчинялось людям с сильной волей, было весьма восприимчиво ко всякого рода слухам и сплетням.

Вместе с пьянством, и как последствия его, шли разврат, сифилис, нервные расстройства, потеря душевного равновесия и веры в себя, надежда на обещающих всевозможные блага шарлатанов, недовольство настоящим, и ожидание каких-то пророков и переворотов, которые быстро сделают всех счастливыми. Бесчисленные, сложившиеся исторически, непорядки и беззакония, и всё увеличивавшиеся в борьбе за существование при усложнявшихся условиях, нужду и бедность, считалось возможным изменить быстро. Важную роль на всё возраставшее недовольство имели всё увеличивавшиеся потребности интеллигенции, а часто и просто голод.

Такое состояние психики естественно должно было расшатать все основы, на которых до того держалось государство. Общество как бы потеряло способность бороться нормальными средствами и начало надеяться на чудеса.

К концу столетия под влиянием сделавшейся почти исключительно анархической — русской и излюбленной обществом, утопической — иностранной, литературы, чуть не вся интеллигенция, начиная от дворян и разночинцев, до научившихся читать либеральные книжки мещан и крестьян, превратилась в утопистов, всем недовольных, всё отрицающих и увлекающихся только утопическими теориями. Во всем, конечно, было виновато правительство, и, по мнению утопистов, стоило его только переменить и всё пойдет превосходно. Более крайние требовали социализма, коммунизма и книжного анархизма. Разнуздались и чисто звериные и разбойничьи инстинкты.

При таком положении дел расовый русский, главным образом великорусский, анархизм проявился во всей силе. Великорусские анархисты всегда легко поддавались гипнозу юродивых, кликуш, фанатиков, проповедовавших самосожжение, оскопление и проч. Еще в девяностых годах сектант Ковалев, ради спасения душ, зарыл живых в землю с их согласия десять человек. При отсутствии задерживающих рефлексов религии и категорической власти, всякий предел для проявления анархизма исчез. Вместо юродивых и оскопителей анархистов направлял в любую сторону чуть не каждый с сильной волей утопист. Очень часто гипнотизировали как отдельных лиц, так и целые массы молодых людей в учебных заведениях и на фабриках и настоящие юродивые, маньяки и инородцы. Евреи, тип с сильной волей и преследующие в общем такие же дела, как и анархисты, то есть полную свободу, получили громадное значение. Против более сильных гипнотизеров, как Гершуни, говорят, никто и никогда не мог устоять.

На почве анархического, не склонного к анализу и не знающего удержу, типа, с ослабленной алкоголизмом и анархической литературой волей, голодная, с увеличившимися аппетитами, интеллигенция, видимая, а нередко и косвенно подкупляемая имеющими свои цели людьми, была, конечно, уверена, что она шествует по собственному своему желанию, для достижения свободы и разных самых высоких целей. Их увлекали и свойственные типу молодечество, спорт, риск. Их заинтересовывали и загипнотизировали конспиративные квартиры, получаемые от каких-то таинственных лиц приказания, заговоры, печатание прокламаций, изготовление бомб. В конспиративных квартирах их обыкновенно связывали клятвами и угрозами, и попавши в такие сети, многие и колеблющиеся слабовольные люди уже не имели возможности отступить. Более рьяные, нередко больные, истерические и психически ненормальные, люди жаждали подвигов и требовали, чтобы их посылали а самые опасные предприятия.

Несчастные загипнотизированные девицы, юноши, а иногда и взрослые, по указаниям гипнотизеров утопистов, а иногда и просто дельцов, имеющих свои цели, шли куда угодно на что угодно и, то хитро подкрадываясь, то с веселым видом и открыто бросали бомбы или стреляли.

Чуть не повальный психоз среди интеллигенции, проникавший и на фабрики, и заводы, а в отдельных случаях и в деревни, захватил преимущественно народность великорусского типа. Между народностями типов южного и западного, у которого анализ более силен, психоз был гораздо слабее.

Утопические, а также инородческие космополитические теории, у них хотя и находили иногда весьма фанатизированных адептов (Лизогуб, Кибальчич), в общем, встречали серьезный отпор. Недостижимые идеалы анархистов великороссов у индивидуалистов малороссов выводились в простое разбойничество. Убивались, иногда с жестоким цинизмом, из-за грошей, целые семьи.

Начавшаяся с конца девятнадцатого века психическая эпидемия, перешла и в двадцатый век, когда она после неудачной войны достигла своего апогея.

 

 

XX СТОЛЕТИЕ  

 

XVI. Государственная Дума

 

Русская народность, достигши Восточного океана и отграничившись от Китая р. Амуром, использовала свой зоологический район. Выход из него означал вторжение в зоологический район большой желтой расы и должен был сопровождаться неизбежной там гибелью русской расы.

Бессознательное движение на юг и восток соответствовало прущему на «ура» и не знающему пределов своим желаниям, по преимуществу анархическому великорусскому типу.

Кроме бессознательно двигавшегося народа, за это движение стояли и образованные люди, великорусского типа, которые, на почве анархизма и непрерывных успехов в движении на восток, были убеждены, что для русского всё возможно, что китайцы и японцы какая-то дрянь и проч.

Наиболее ярким представителем этого типа новгородских ушкуйников был пользовавшийся большим влиянием и, следовательно, соответствовавший расовым инстинктам, редактор наиболее влиятельной газеты «Новое Время» А. С. Суворин, и ставший во главе ушкуйников талантливый, предприимчивый с авантюристическими наклонностями, варяг Витте.

Постройка Порт-Артура и Дальнего и вторжение в Корею было уже не стихийное движение, а прямое объявление войны двум могущественным державам желтой расы — Китаю и Японии, и должно было окончиться, совершенно ясным для антрополога, и неизбежным поражением.

Это неизбежное, но всеми русскими неожиданное, поражение послужило началом громадного переворота в жизни русских. Уверенность в силе русского Бога и царя поколебалась.

Печальное состояние психики, в котором находилось чуть не всё грамотное население России в конце XIX и в начале XX века после несчастной войны, достигло высочайшей степени. Все ждали и требовали какого-то переворота. Людей, пробовавших доказывать невозможность такого переворота оскорбляли, их травили газеты, а нередко, вслед за газетной травлей и убивали.

Продолжительное существование психоза объясняется тем, что идеи, на которых он создавался, не были только наносные, и что анархизм принадлежал к основным свойствам, вечно искавшего белой Арапии, великорусского типа. При распространении просвещения, улучшений сообщений и некоторой свободе слова, он непременно должен был когда-нибудь обобщиться, прийти к заключениям. Ослабление воли вследствие хронического алкоголизма и безделья обеспеченных классов, и распространение анархической, свойственной типу, литературы, при расшатанности, как светской, так и духовной власти, в конце девятнадцатого века только способствовали доведению анархизма до степени психоза целых масс.

Кроме анархической литературы на это имели влияние посторонние типы. Кроме непосредственного влияния отдельных лиц, других типов с ограниченным кругозором и потому имеющих твердые и ясные цели, в русском, с неопределенными идеалами и расшатанной волей обществе, появились образовавшиеся под гипнозом инородцев, чуждые русскому типу, организации. Такие искусные организации, как железнодорожные и телеграфные забастовки и иные, не могли быть делом плохих организаторов русских, а образовывались при непосредственном участии, имеющих готовые денежные средства и определенные цели, людей других типов, главным образом евреев. Сами евреи, всегда находящиеся под гипнозом своей религии, ища равноправия, доведены были своей литературой тоже до состояния психоза. Этот психоз, при способности евреев проникать всюду, денежных их средствах, газетной литературы, которую чуть не всю они взяли в свои руки и искусно и талантливо руководили ей, — заражал русские с расшатанной волей массы и подчинял их хорошо задуманным организациям.

Психическая, охватившая русское общество, эпидемия должна, однако, была раньше или позже кончиться. Собственно едва ли не всё то, о чем мечтали утописты, в том числе и социализм, уже перерабатывалось в течение истории в мозгах русских анархистов. Под влиянием причин, о которых упоминалось выше, русские анархисты только потеряли те точки опоры, на которых до того держалось общество и государство. Для того, чтобы психоз разрешился возможно скорее, необходимо было каким-нибудь образом объединить общество, дать ему возможность гласно и откровенно высказать свои желания в присутствии не одних загипнотизированных, а и людей, которые бы могли делать поправки к желаниям утопистов и могли поставить вопросы на реальную почву. Необходимо было познакомить общество со сложными потребностями государства, о котором большинство имело совершенно смутные представления. Необходимо было, чтобы причины той ненависти, какая накопилась у народа против помещиков и вообще интеллигенции, а у интеллигенции против правительства, были всесторонне рассмотрены. Вообще необходимо было, чтобы народ принял в соображение не одни свои личные, хозяйственные, сословные, сектантские вожделения, а интересы всего государства.

Как всемогущий Бог, так и самодержавный царь, конечно, не могут быть заинтересованы в том, чтобы одним людям жилось хорошо, а другим худо. Цель у самодержавного государя может быть только та, чтобы всем его подданным, без различия их званий и состояний, жилось возможно лучше, а самая высокая цель, чтобы они научились сами, без участия власти, защищать как свои, так и государственные интересы.

По исторически сложившимся обстоятельствам, при необыкновенных крайностях и неуменью организоваться народностей русских типов, правительство для обеспечения государства вынуждено было сделаться регулятором этих крайностей, всеобщим опекуном.

Не может быть сомнения в том, что всем русским государям должна была приходить мысль свалить с себя это непосильное время и по возможности передать всё внутреннее управление государства в руки самого народа. Но народ, кроме власти царя и веры, ничем другим не объединялся, а помещики и чиновники были уверены, что народ повинуется только палке, и что изменение режима грозит страшной опасностью государству.

Самым существенным препятствием, как для введения самоуправления, так и еще более для принятия участия в законодательстве и делах государственного управления была почти полная безграмотность народа. При оторванности от народа дворян и чиновников всякое, состоящее только из этих классов представительное, законодательное, или учредительное собрание могло выразить желания только этих, не знающих производительного труда, классов.

С воцарением Императора Николая Второго, когда в первый раз было обращено серьезное внимание на образование народа, и число народных школ, не только общеобразовательных, но и, прежде вовсе несуществовавших технических, к 1905 году увеличилось, может быть в десять раз, против числа школ, бывших в предшествующее царствование и под впечатлением брожения умов и охватившего образованные массы психоза, признано было наконец возможным сделать попытку проверить действительное настроение народа, а в 1905 году была учреждена Государственная Дума.

В Государственную Думу вошли как избранники всего русского народа, так и представители всех главнейших, входящих в состав государства, других народностей. Все они внесли с собой не только модные и утопические, навеянные последними событиями, теории, но самое главное, внесли ту суть, которая помимо теорий лежит в основе их антропологических типов. Помимо всяких утопий, эта основа, при столкновении разнообразнейших интересов и желаний членов Думы, должна была выйти на чистую воду. При этом скоро и оказалось, что русский тип между всеми другими самый сильный и хотя под влиянием гипноза, ослабления воли и расовых свойств, русский человек временно и подчинялся разнообразным влияниям, но, в сущности, он тот же самый, какой был и при Владимире Святом, и Мономахе, и Петре Великом.

По народностям чистые русские типы, вероятно, составляли не более половины членов Думы. Треть членов — русские смешанных типов, и около четверти принадлежат к разного рода инородцам. Фамилии, из 442 членов последней Думы, оканчивающихся на ов — 149, на ев — 38, на ин — 40, на ский — 50, на цкий — 15, на ич — 26, на ко — 19, на ук и юк — 5, всего 343. Множество фамилий с разнообразными, часто немецкими (33), окончаниями принадлежат также большей частью к русским смешанным типам. Фамилии на ский, цкий и ич частью польские, но большая часть русские, часто белорусские.

По антропологическим исследованиям современного населения, у русских членов Государственных Дум преобладает брахицефалический тип, с 10–12 % долихоцефалов. Цвет глаз у 50 % серый, у 25 % карий, у 20 % голубоватый и голубой, и 5 % черный, зеленый и смешанный. Волосы преобладают темно-русые, носы прямые, крупные. Возможно, что долихоцефалы и кареглазые более соответствовали требованиям избирателей и их выбрано больше. Типы нерусских членов Дум, кроме поляков и латышей, брюнетические и еще гораздо более брахицефаличны как татары, евреи, некоторые финны, а особенно армяне, у которых черепной показатель 85–86, вместо 81–82 черепного показателя русских. У евреев и армян носы преобладают горбатые, крючковатые. Из южных инородцев наиболее долихоцефалы имеретины и мингрельцы (Чхеидзе, Гегечкари), по языку принадлежащие к брахицефалической грузинской группе.

При неизменности антрополигических типов основные свойства их такие же, какие они были и тысячу лет тому назад. Ассимилируемые инородческие типы вырождаются и тонут в массе государственного типа, не изменяя его сущности.

Главную руководящую роль в Государственных Думах, как и в русской истории, играет северорусский, сероглазый, крупноносый, брахицефалический, с 10 % долихоцефалов, тип. Эта группа состоит из потомков земледельцев, ушкуйников и купцов, с небольшой примесью потомков варягов, которые с начала истории, смело преодолевая все препятствия, не зная хорошо куда идут и не находя границы, где бы можно было остановиться, шла в неведомые страны, отыскивая землю и свободу. Между ними было много толков и людей с крайними убеждениями, готовых для защиты их даже на самосожжение. Были проповедники и социализма (духоборы) и анархизма, почитающие насилием и грехом паспорта и взимание налогов (бегуны).

Впоследствии между ними появились приказные и формалисты, стоящие на почве закона, как протопоп Аввакум. Все они легко подчинялись гипнозу фанатиков и юродивых. В глубоких тайниках души народа, со времени Рюриковичей и принятия христианской веры, всегда однако таилась идея своего Бога и своего царя.

Из членов Государственных Дум этого типа большинство, отыскивая землю и свободу, руководствуется расовыми инстинктами, нутром (Белоусов, Образцов, Гулькин, Сторчак, Сурков, Кузьмин, Розанов и др.), другие объясняют расовые инстинкты сложными научными и утопическими соображениями (Покровский, Гучков, Маклаков, Шенгирев и др.), а иные стоят на почве формы, закона (Аджелов, Муромцев, Милюков, Щепкин и пр.). Есть типы почти истерические (Родичев). Большинство, обвиняя во всем правительство, чувствует, однако, что примирить все разнообразные желания может только сильная власть.

Все они стремятся к достижению высшей, Божьей, правды. Есть что-то гордое и наивное в широких, беспредельных идеалах и перспективах великорусского типа. Расчищая дорогу для колонизации, русские никого не порабощали, присоединение к государству разных племен было печальной необходимостью, а для этих племен благодетельно, а присоединение грузин и армян вызвано только чувством милосердия к ним. Смотря на инородцев и иностранцев несколько свысока, русский не желает их ни в чем стеснять, и даже готов посторониться, чтобы дать им дорогу. В государственном смысле ошибкой правительства может быть разве то, что оно навязывает инородцам русский язык. Русский народ, хотя и чувствует стеснение от эгоистов — латышей, евреев, армян и других, но как бы совестится ставить какие-либо препятствия для их узеньких национальных целей.

Отсутствие национального эгоизма, признание обязательных для человечества, христианских норм и Божьей правды, выдвигает мировой великорусский тип из всех других имеющих эгоистические, узко-национальные цели, типов. В Государственной Думе идея русского национализма, чуть не у большинства членов великорусского типа также не встречает сочувствия.

Другая большая группа русских членов Государственных Дум состоит как из наиболее из русских групп, брахицефалического и брюнетического типа малороссов и полещуков, так и из наиболее долихоцефалического и голубоглазого, белоруссов. Эти народности и при иноземном владычестве всегда оставались верны православию и самодержавию, и, не отыскивая новых путей, сохраняли традиции и шли по дорогам намеченным.

Члены Государственных Дум этих типов (Алексеенко, Созонович, Шубинский, Замысловский, Коваленко, Лучицкий, Проценко и другие), преследуя достижения возможных целей, улучшения государственного порядка и более критически относясь к утопическим и космополитическим теориям, шли за членами великорусского типа, но регулировали и умеряли его крайности. К этой группе должен быть причислен и тип запорожца, смело, как бы в порыве вдохновения, бросающегося на неверных (Пуришкевич).

По сословиям отношения членов Государственных Дум к их задачам не совсем одинаковы.

Громадное большинство крестьян, хотя и ничего не понимало в государственных потребностях, и временно подчинялось гипнозу утопистов, твердо верило, что всем распорядиться может только Государь.

Дворянская группа представляла большое разнообразие. Древних бояр, блюдущих престиж царя, больше чем сам царь, — немного (Марков 2-й, Вязигин, Доррер, Шульгин и др.). Несравненно большая группа дворян и чиновников, глубоко преданных самодержавию и убежденных, что государство сильно только под защитой его, но под влиянием наследственной праздности и алкоголизма, лишенных твердой воли и способности идти против течения. Очень многие дворяне из типа подьячих и книжников держатся за форму (Милюков, Кузьмин-Караваев).

Купеческая группа представлена слабо, хотя влияние купцов, умеющих приспособляться к обстоятельствам и завидующих дворянам, заметно.

Духовенство, лишенное вдохновения и талантов, нередко выступало с защитой православной веры и христианского просвещения, но чувствовалось, что оно под влиянием чиновничьего воспитания и режима, обеспеченное жалованьем и независимое от прихожан, потеряло идею самопожертвования во имя Христа, преследует не столько государственные и даже религиозные цели, сколько свои, кастовые интересы. Исключения составляют епископ Евлогий и еще немногие. Были священники и чуть не анархисты (Тихвинский).

Из числа членов Думы нерусских, самую сильную группу, особенно в первых двух Думах, составляли поляки. Будучи культурнее русских и сохраняя свои исторические традиции, поляки свысока и с некоторым пренебрежением смотрели на мятущихся россиян. Преследуя свои цели, они вносили полезный корректив в заседании Думы.

Расчетливые, деловые и преданные Государю члены Думы татары (Махмудов), преследовали исключительно интересы своих единоверцев.

Нерасчетливые и неделовые члены Думы грузины говорили страстным и возвышенным слогом о всяческих неправдах, но собственно ни о чем не заботились и ничего хорошо, даже Кавказа, не знали.

Армяне и евреи, по свойству типов и историческим условиям, стояли за свободу и равноправность, имея в виду только свои народности.

По естественному ходу дела заседания Дум были сначала очень бурны, и на них высказывались самые разнообразные, главным образом, крайние, мнения. Когда всё, что накипело в сердцах взволновавшегося и не умевшего бороться с усложнившимися требованиями жизни народа, было высказано, заседания Думы сделались спокойнее и, хотя первые две Думы вследствие большой взволнованности членов их и были распущены, нет сомнения, что занятия Думы постепенно войдут в надлежащее русло.

Наиболее последовательны и верны типу были крестьяне всех русских народностей. Когда они узнали, что Государь разрешил всем высказать свои нужды и были убеждены, что Государственной Думе предоставлено сделать всё то, что желательно и необходимо народу, то совершенно не зная государственных потребностей и не интересуясь управлением государством, как делом государевым, крестьяне прямо и решительно выразили свое единственное, такое же, как и во времена рюриковичей, желание, чтобы им отдали все, лежащие впусте, государственные и частновладельческие земли. Крестьяне были убеждены, что высказывая свои желания, они только выполняют волю Государя. Когда Государь сказал, что собственность каждого священна, — крестьяне успокоились.

Мнения и пожелания остальных членов Дум, частью весьма дельные и выясняющие насущные потребности государства и народа, частью утопические, не заключали в себе ничего особенного оригинального. В общем уже из первой Думы было заметно, что на ход истории не будут иметь почти никакого влияния ни разработанные утопии, ни инородцы, а руководить Думой будут, как и прежде, анархисты с беспредельными желаниями великорусского типа, и регулирующие эти желания, осторожные индивидуалисты типов южного и западных. Высшей санкцией, как и всегда, будут русский Бог и русский царь.