Преступления против религии и нравственности

 

С тех пор, как в 1689 г. была установлена веротерпимость в отношении диссидентов, а в конце восемнадцатого и в начале девятнадцатого века постепенно отменены ограничения прав католиков, оскорбление религиозных верований редко бывало предметом уголовного преследования. Тем не менее, поскольку вплоть до 1921 г. возможно было привлечь к ответственности за такое преступление, как кощунственный памфлет (blasphemous libel), и поскольку отношение судов к тому, что обычно называется «секуляризмом», подробно обсуждалось еще в 1917 г. Палатой лордов, заседавшей в качестве верховного суда, то необходимо сказать несколько слов о нападках на религиозные верования в отличие от действий.

Преступление, чаще всего упоминаемое в этой связи, известно под названием кощунства, в случае же своего воплощения в писаную или печатную форму – кощунственного памфлета. Оно заключается в произнесении или опубликовании слов, задевающих основные истины христианского вероучения с расчетом на оскорбление чувств тех, кто исповедует эту религию, а в случае кощунственного памфлета – на то, чтобы вызвать нарушение мира. Как указывал покойный судья Стифен (Stephen) в своей ценной книге «История уголовного права в Англии», такая трактовка кощунства представляет несомненно современное видоизменение первоначального взгляда на это преступление, которое проникло в общие суды после Реставрации и приводилось в действие до начала девятнадцатого века. В этот период сущность преступления заключалась в том факте, что под сомнение ставилось христианское учение, а не в способе его критики. С тех пор как начал преобладать либеральный дух девятнадцатого века, для судов стало явно немыслимо, при отсутствии соответствующего закона, утверждать, что умеренная и разумная критика христианских догматов составляет преступное действие. Если бы они поступили так, то половина самых выдающихся английских мыслителей и писателей была бы в опасности подвергнуться штрафу и тюремному заключению. Поэтому суды постепенно изменили свою позицию. Сейчас сущность этого преступления несомненно заключается в способе осуществления нападок на религию, а не в существе нападок.

В деле Готта (Gott), разрешенном в 1921 г., слова судьи, напутствовавшего присяжных и членов Уголовного апелляционного суда, обнаруживают это с полной очевидностью. Судья, слушавший дело, говоря о писаниях обвиняемого, поставил вопрос так: «Есть ли это нечто большее, чем осуждение, показ в смешном виде или неуважение к христианской религии и к священному писанию? Есть ли это в каком‑нибудь смысле оспаривание догм?» С другой стороны, Палата лордов установила в 1917 г., что общество, заведомо учрежденное с целью пропаганды против всех верований в высшие силы, вправе (как общество с законной целью) владеть капиталами, завещанными ему для благотворительных целей. Кощунство и кощунственный памфлет представляют мисдиминор, караемый штрафом и тюремным заключением.

Некоторые старые парламентские акты, формально не отмененные, но никогда не осуществляемые, трактуют в качестве мисдиминора открытые нападки на некоторые таинства, обряды или установления государственной церкви или их «извращение»; некоторые более современные законы, иногда применяемые, налагают значительные штрафы на людей, которые нарушают порядок на законных собраниях верующих или ведут себя на них непристойно. Одним из последних, если не последним, является Акт о погребениях 1880 г. (Burial Act 1880), который считает мисдиминором всякое буйство, насилие и вообще непристойное поведение при погребении, происходящем в соответствии с этим законом.

Лжесвидетельство (perjury) является преступлением, тесно связанным с религией, поскольку отношение к нему как к преступлению коренится в отвращении, которое люди испытывали к тому, кто преднамеренно нарушает клятву после торжественного призыва к божеству быть свидетелем справедливости его слов. В настоящее время лжесвидетельством считается дача в судебном заседании ложных показаний, имеющих существенное значение для исхода дела, когда ложность их лжесвидетелю известна или он не вериг в их правдивость, притом после совершения обряда принесения присяги или торжественного обещания говорить правду. Лжесвидетельство никогда не признавалось фелонией, вероятно по той причине, что очень долго это преступление рассматривалось только духовными судами, но в то же время оно карается семью годами каторжных работ или двумя годами тюремного заключения с тяжелыми работами и штрафом. Уже раньше указывалось, что лжесвидетельство является одним из очень многих преступлений, осуждение по которым не может быть вынесено на основании показаний одного только свидетеля.

Существует много других видов клятвопреступления или ложных показаний по правовым вопросам, которые караются на основании Акта о лжесвидетельстве 1911 г. (Perjury Act 1911), как например дача ложных сведений при совершении бракосочетания, при регистрации рождений и смертей или в иных случаях, когда сведения требуются по закону или нужны для занесения в профессиональные реестры.

«Склонение к лжесвидетельству» (Subornation of perjury) представляет попытку склонить человека к совершению одного из преступлений, наказуемых по Акту о лжесвидетельстве, и является само по себе мисдиминором, для привлечения к ответственности по которому требуется обвинительный акт, и который карается штрафом и тюремным заключением.

Теперь перейдем от преступлений против религии к преступлениям против правил нравственного поведения.

Из них одним из самых важных является бигамия или вступление во вторичный брак лица, состоящего в законном браке. Мы уже видели, что знание о существовании предшествующего брака не входит в число законных признаков этого преступления, но разумное и добросовестное убеждение в смерти супруга или супруги составят достаточную защиту при обвинении в двоебрачии; в соответствии со специальной оговоркой закона, отсутствие у обвиняемого или обвиняемой сведений о супруге в течение семи лет, предшествовавших вторичному браку, будет служить основанием для действительной защиты. Долгое время одна из курьезных особенностей доказательственного права заключалась в том, что законная жена или муж обвиняемого в двоебрачии не считались правомочными давать показания против обвиняемого и не могли привлекаться к этому, в то время, как вторая «жена» или «муж» могли. В соответствии с недавним изменением в законе, настоящая жена или муж обвиняемого или обвиняемой правомочны сейчас давать такие показания, а может быть и обязаны к этому. Двоебрачие составляет фелонию, караемую семью годами каторжных работ; соучастник в преступлении, знавший о том, что совершается бигамия, считается главным участником второй степени, хотя бы в это время он сам не состоял в браке.

Морально еще отвратительнее, чем двоебрачие, преступление кровосмешения (incest) или брачные отношения с кровным родственником до второй степени включительно как законным, так и незаконным, когда обвиняемому эта родство известно. Естественно, что если дело касается женщины, то принудительность связи освобождает ее от обвинения в кровосмесительстве; так же точно женщина моложе шестнадцати лет не может быть преследуема за кровосмесительство. Это преступление считается мисдиминором, караемым семью годами каторжных работ.

Надо упомянуть, но излишне подробно обсуждать такие возмутительные преступления против нравственности, как преступления, известные под названием противоестественного полового сожительства, которые согласно Акту о преступлениях против личности 1861 г. (Offences against the Person Act), считаются фелонией, наказуемой пожизненными каторжными работами. Одно лишь покушение на совершение такого преступления или нападение с намерением его совершить представляет собой мисдиминор, караемый десятью годами каторжных работ.

Помимо этих специфических преступлений, сама половая безнравственность per se не трактуется уголовным правом как преступление. Даже прелюбодеяние, хотя формально наказуемое духовными судами, рассматривается гражданскими судами только как основание для расторжения брака или развода, а не как уголовное преступление. Подобным же образом трактуются такие деяния как пьянство, непристойное поведение, игра в азартные игры. Они, конечно, рассматриваются английским правом как mala in se, но сами по себе не являются предметом уголовного преследования, за исключением того случая, когда лицо мужского или женского пола, частным ли образом или публично, покушается на совершение действия большой непристойности с мужчиной, что считается мисдиминором, караемым двумя годами тюремного заключения с тяжелыми работами. Во многих других случаях такое действие, которое само по себе представляет только безнравственный поступок, может превратиться в преступление, вследствие наличия некоторых обстоятельств, как публичность, извлечение выгоды, повторность. Например, хотя разврат не составляет сам по себе уголовного преступления, но проститутка, которая пристает к прохожим в публичном месте, человек, который содержит дом, технически именуемый «притоном» (disorderly house), с целью содействия азартным играм, пари или проституции, человек, который вовлекает или пытается вовлечь в развратную жизнь женщину моложе двадцати одного года, еще не являющуюся проституткой и не имеющую репутации безнравственной женщины, считается виновным в мисдиминоре, который влечет разные степени наказания вплоть до двух лет тюремного заключения. Так же точно человек, который занимается «букмекерством», подлежит суммарной юрисдикции и подвергается в первый и второй раз штрафу, а в третий и следующие разы привлекается с обвинительным актом и подлежит штрафу или тюремному заключению на шесть месяцев на основании Акта об уличных пари 1906 г. (Street Betting Act 1906).

Подкуп или взяточничество является преступлением, широко распространенным в течение долгих столетий, но уже давно оно считается незначительным, если не совсем безвредным. В последние годы оно привлекло к себе однако усиленное внимание законодательства. Особенно надо указать на Акт о практике подкупа 1883 г. (Corrupt Practices Act 1883), касающийся парламентских выборов. Акт о муниципальных выборах 1884 г. (Municipal Elections Act 1884), касающийся, как указывает его наименование, избирательной борьбы на муниципальных выборах. Акт о практике подкупа публично‑правовых учреждений 1889 г. (Public Bodies – Corrupt Practices Act 1884), касающийся подкупа должностных лиц, и Акт о предупреждении подкупа 1906 г. (Prevention of Corruption Act 1906), касающийся подкупности или взяточничества агентов в виде тайного получения комиссионного вознаграждения. Сущность всех этих преступлений заключается в том, что преступник склоняется в силу корыстных соображений к тому, чтобы отступиться от выполнения своего долга.

Наконец, имеется еще совершенно понятное преступление «зловредности» (nuisance) или вернее «общественной зловредности» (public или common nuisance). Под этим названием понимают большую группу менее серьезных преступлений против общего блага. Их сущность заключается в создавании препятствий, причинении неудобств или вреда обществу при осуществлении его членами их общих прав. Перечисление самых общеизвестных случаев объясняет сущность этого преступления. Оно охватывает: 1) затруднение пользования публичными дорогами, в том числе судоходными реками, 2) пренебрежение обязанностью ремонтировать публичные дороги со стороны тех, кто обязан это делать, 3) загрязнение общественных водоемов, 4) доведение зданий до такого состояния, что они становятся опасны для соседей, 5) распространение громких звуков или шумов или ядовитых газов, 6) хранение взрывчатых веществ в помещениях без надлежащего разрешения, 7) создание условий, при которых люди приходят в соприкосновение с лицами, заведомо страдающими заразными болезнями, 8) выставление на продажу испорченной или вредной провизии, 9) содержание без разрешения харчевни или другого увеселительного заведения, требующего по закону разрешения.

Один из наиболее любопытных, но мало известных случаев зловредности заключается в том, что предприимчивый содержатель увеселительного заведения или магазина вызывает скопление людей на улице привлекательностью своего заведения или витрины магазина, так что люди, желающие пользоваться тротуаром, не могут это сделать, а люди, проход к домам которых прегражден скоплением толпы, лишены возможности подойти к ним. В некоторых частях Лондона полицейские власти как будто пренебрегают своими обязанностями в отношении этого вида зловредности.

Всякая зловредность является мисдиминором, караемым штрафом и тюремным заключением. Обычно это преступление требует для привлечения к ответственности обвинительного акта (indictable offence), но некоторые виды этого преступления, предусмотренные законом, наказуются в суммарном порядке.

 

Глава XIII

Преступления против чести

 

Эта группа преступлений невелика, но имеет большое значение; она охватывает ляйбель – письменную клевету (libel), вымогательство путем угроз (blackmail) и злонамеренное судебное преследование (malicious prosecution).

Ляйбель, т. е. опорочивание человека письменно или путем изображений, представляет собой одновременно уголовное и гражданское правонарушение, но между ними имеется существенное различие, что в соответствующем месте будет показано. Устно произнесенные слова, если они только не носят характера кощунственных или призывающих к мятежу, не могут служить основанием для уголовного преследования, но могут составить гражданское правонарушение, именно устное оскорбление или слэндер (slander). В эпоху, предшествовавшую распространению книгопечатания, преступление ляйбель было сравнительно мало распространено, но после введения книгопечатания оно сразу представило настоящую опасность, и за него быстро принялся Суд Звездной палаты, от которого ведет свое начало большая часть современного права, касающаяся уголовного деяния «ляйбель».

Важно отметить, что опорочение заключается в унижении чести человека не в его собственных глазах, а в глазах окружающих. Поэтому никакая степень оскорбления, как бы резка она ни была, не составляет ляйбель, если она не содержит утверждений, рассчитанных на то, чтобы сделать пострадавшего ненавистным, смешным или презренным для других. С другой стороны, опубликование пасквиля или его сообщение третьему лицу не составляет обязательного признака ляйбеля. Достаточно, если он сообщен истцу и рассчитан на нарушение мира.

Существенный признак ляйбель (как и всякой клеветы) заключается в том, что в нем должен быть элемент «innuendo», т. е. содержаться или подразумеваться утверждение, рассчитанное на то, чтобы сделать лицо, подвергшееся клевете, ненавистным, смешным или презренным для других. Этот момент может быть очень искусно замаскирован, и успех преследования может зависеть от того, удастся ли адвокату, ведущему такое преследование от имени пострадавшего, убедить присяжных в существовании innuendo. До того пока Фокс не провел своего знаменитого Акта ляйбель 1792 г. (Libel Act 1792), вопрос о наличии innuendo должен был разрешаться судом, а присяжным предоставлялось лишь установить факт опубликования. Этот закон уполномочил присяжных выносить общий вердикт «виновен» или «не виновен». Но и сейчас еще суд вправе постановлять, что письменное утверждение, послужившее основанием для иска, не может считаться клеветническим.

В вопросе о mens rea и о ляйбель есть один интересный момент. По давней традиции всякий обвинительный акт и вообще преследование за ляйбель предполагало, что обвиняемый, злонамеренно опубликовал сведения, касающиеся истца. Но уже давно решено, что единственное доказательство злонамеренности, необходимой для признания преступности деяния, заключается в самом факте клеветы. Человек, публикующий клеветнические утверждения, уже этим самым обнаруживает свою злонамеренность, если только он не может привести в свою защиту одно из признаваемых законом оправданий или сослаться на привилегии, созданные законом. По иску о клевете, по которому более ста лет тому назад было вынесено решение, получившее значение прецедента, Суд Королевской скамьи установил, что злонамеренность «в правовом смысле означает противоправное действие, совершенное намеренно без должных причин или оправданий». В начале нашего столетия Палата лордов признала в одном еще более известном деле, что собственники газеты могут быть признаны ответственными за клевету на человека, о существовании которого они, по их словам, не имели никакого представления. Их ответственность обосновывалась тем, что газетное описание могло быть отнесено и фактически было отнесено к данному лицу как объекту клеветы. Говоря иначе, человек, публикующий клеветнические заявления, несет вытекающий отсюда риск.

В чем заключаются «должные причины или оправдания», которые освобождают виновного в ляйбель от законных последствий? Можно предположить, что клеветническое утверждение оправдано, если оно истинно. Действительно, так следует по закону, поскольку дело касается гражданского процесса, но даже и в этих случаях «истинность» нельзя понимать буквально: клеветнические заявления должны быть истинны по существу и фактически. Например, если А написал о Б: «Мне кажется, что Б теперь совершенно трезвый человек», то буквально это утверждение может быть истинным, но так как здесь подразумевается, что Б был одно время невоздержанным, то оно все же вполне может быть признано клеветническим.

Но ссылка на истинность не является защитой при уголовном преследовании за клевету, за исключением того случая, когда опубликование сведений, содержащихся в инкриминируемой публикации, преследует цели общественного блага. Уголовное право не столько интересуется вредом, причиненным пострадавшему, сколько опасностью для общества. Оно считает, что произвольное и бесцельное или преследующее только злобную цель опубликование неприятной истины не может быть оправдано, если оно явно ведет к нарушению мира. Лицо, возбудившее уголовное преследование, кроме того, ведь не стремится извлечь денежную выгоду из своего прежнего уклонения с нравственного пути.

Второй аргумент защиты при преследовании за ляйбель заключается в том, что обвиняемый осуществлял право «справедливой критики» (fair criticism). Но эта защита применима только в тех случаях, когда пострадавший является лицом, которое по своему положению или по своим занятиям подвергает свою деятельность общественной критике, как, например, политический деятель, писатель, художник, выставляющий свои работы, актер, руководитель общественного движения и т. п.

Поскольку критика заключается в простом высказывании суждений, она не может считаться клеветнической, хотя, несомненно, может серьезно повредить репутации истца. Например, если известный и уважаемый критик, давая отчет о пьесе, напишет: «Эта пьеса от начала до конца плоха», то он явно выскажет только собственное суждение, и как бы оно ни было тяжело для автора, нельзя считать, что критик вышел за пределы своих прав. Но если критика содержала явно выраженное или подразумеваемое утверждение о фактах одновременно неправильное и опорачивающее, то право на «справедливую критику» не может составить защиты. Предположим, например, что А, давая отчет о книге Б, напишет: «Писатель, который смешивает Оливера Кромвеля с Томасом Кромвелем, вряд ли может заслуживать доверия в вопросах истории», между тем как в книге Б нет таких мест, которые могли бы создать подобное представление. Вероятно, довод о «справедливой критике» не имел бы силы в этом случае.

Третий интересный довод защиты при преследованиях за ляйбель, известен под названием «привилегии» (privilege). Когда, исполняя свой законный или хотя бы только моральный долг, человек публикует сведения, опорачивающие другого, но при этом добросовестно верит в их истинность и считает опубликование их существенным с точки зрения своего долга, то его нельзя ни осудить и наказать, ни присудить к возмещению ущерба по гражданскому иску, даже если фактически окажется, что его утверждения неистинны. Эта защита обычно применяется в случаях, когда теперешний или прежний наниматель дает характеристику своего служащего. Например, если А думает нанять Б в качестве секретаря, пользующегося доверием, и просит X, прежнего нанимателя Б, дать характеристику Б, а X отвечает: «Б очень приличный малый, но он не умеет сохранять секретов», то в данных условиях этот ответ опорачивает Б. Но никакой суд не допустит осуждения X или взыскания с него ущерба, за исключением того случая, когда истец сумеет доказать, что не только утверждение X было ложно, но что X либо сам не верил в его истинность, либо действовал под влиянием недобросовестных побуждений.

Многие другие виды утверждений пользуются подобной же безусловной или условной привилегией. Так, например, никакое преследование за ляйбель не может иметь успеха, если оно направлено против человека, который в качестве судьи, адвоката, свидетеля или стороны сообщит в процессе перед судом соответствующей юрисдикции опорачивающий материал; или против того, кто совершит то же самое при исполнении военного долга, или опубликует отчеты, содержащие опорачивающие сведения по распоряжению или по полномочию одной из палат парламента; или, в случае, когда дело идет о газетных сообщениях, опубликует добросовестные и точные отчеты о современных ему судебных процессах, которые содержат опорачивающие утверждения, даже если окажется, что фактически эти утверждения не истинны и не истинны заведомо для обвиняемого. В других случаях защита на основе такой привилегии окажется несостоятельной, если жалобщик докажет (или в некоторых случаях, если обвиняемому не удастся опровергнуть) существование «явно выраженного злонамерения» (express malice), т. е. каких‑либо побуждений мести или злобы, или желания. повредить жалобщику, – что не совместимо с беспристрастным выполнением долга. В таком случае привилегия считается «условной».

Положение прессы тесно связывает ее с Актом о ляйбель, и хотя большей частью собственники газетных издательств, редакторы и сотрудники подлежат действию тех же самых предписаний Акта о ляйбель, что и прочие лица, но существует одно или два существенных различия. Наиболее важно то, что, в отличие от общего правила, преследование за ляйбель газеты в лице ее собственника, издателя, редактора или любого человека, ответственного за ее издание, не может произойти без приказа судьи в распорядительном порядке (judge in chamber). Эта совершенно исключительная привилегия несомненно обязана своим существованием тому факту, что руководителям большой газеты почти невозможно лично удостоверяться в истинности или безобидности каждого публикуемого ими сообщения еще до его напечатания. С другой стороны, газета, отказывающаяся опубликовать разумное опровержение или разъяснение опубликованного ею отчета или другого сообщения, не может воспользоваться в отношении отчетов об общественных собраниях этой условной привилегией, предоставленной ей законом. Сверх того, хотя в Англии не существует цензуры в отношении печати, но большая часть печатных изданий должна под угрозой кары содержать указания на имя и адрес типографии. Типограф, печатающий газету, в свою очередь, должен хранить не менее одного экземпляра каждого номера с указанием имени и адреса человека, поручившего ему печатание его, причем это имя и адрес должны быть разборчиво написаны или напечатаны на номере для того, чтобы любой человек, желающий начать преследование по обвинению в ляйбель за напечатание какой бы то ни было статьи, мог узнать, кого привлекать к ответственности. Формально, конечно, каждый человек при всей своей невиновности может быть привлечен к уголовной и гражданской ответственности, если он принимал какое бы то ни было участие в распространении письменной клеветы, но обычно уголовное преследование не возбуждается против тех, кто только распространяет клевету в порядке осуществления своих деловых обязанностей, не зная и не подозревая о существовании такой клеветы.

Наконец, следует упомянуть о недавно изданном законе 1926 г., хотя он и не связан непосредственно с Актом о ляйбеле; этот закон сильно ограничивает ранее существовавшее право собственников газет опубликовывать свидетельские показания непристойного характера, даваемые в судебных заседаниях, и запрещает печатать всё касающееся бракоразводных дел, кроме самых общих данных. Однако, этот закон может быть использован только в отношении собственников газет, их редакторов, владельцев типографий и издателей; кроме того, преследование на основании него не может быть возбуждено без разрешения генерал‑атторнея. Кара за нарушение этого закона составляет тюремное заключение до четырех месяцев или штраф до 500 ф. ст. или то и другое вместе.

Ляйбель составляет мисдиминор по общему праву и карается штрафом и тюремным заключением, причем последнее по Акту о ляйбеле 1843 г. (Libel Act 1843) ограничивается двумя годами в тех случаях, когда обвиняемый знал, что его сведения не истинны, и одним годом в остальных случаях.

Тяжелое и низкое преступление, известное под названием вымогательства (blackmailing) денег или ценностей путем угроз, трактуется некоторыми авторами, как преступление против собственности. Это ошибка, так как при такой трактовке отклоняется внимание от истинной сущности этого преступления. Когда соответствующие угрозы имеют характер физического насилия, то само преступление отличается от разбоя (robbery) тем, что получаемые преступником ценности не всегда находятся при самом пострадавшем или в ближайшем расстоянии от него. Но сущность вымогательства заключается в том, что путем скорее морального, чем физического устрашения оно побуждает жертву, из страха потерять свое положение в обществе, исполнить самые неумеренные требования вымогателя. Даже в тех случаях, когда обвинения вымогателя хорошо обоснованы, его преступление тяжело; но когда они совершенно неосновательны, как бывает во многих случаях, то это одно из самых тяжелых преступлений, особенно потому, что только человек с исключительно сильным характером пойдет на те страдания и ту огласку, которая связана с возбуждением преследования за это преступление. По этой причине судьи имеют обыкновение опускать в этих случаях имена тех, кто возбудил преследование.

Точнее говоря, это преступление заключается в том, что с целью вымогательства денег человека обвиняют или угрожают обвинить в одном из преступлений, караемых казнью или каторжными работами на семь лет, или в нападении (assault) с покушением на совершение насилия над женщиной, или в попытке склонить кого‑нибудь к противоестественным отношениям или в каком‑либо другом тяжелом, хотя бы формально и не уголовном проступке. Надо отметить, что это преступление не обязательно заключается в угрозе обвинить то лицо, которому угрожают, или вообще какого‑нибудь живого человека. Весьма часто человек поддается вымогательству не ради спасения своей собственной репутации, но для спасения еще живущего или покойного родственника. Вымогательство тем отличается от преступления ляйбеля, что последнее (как кажется) не может заключаться в опорачивании умершего лица.

Вымогательство представляет собой фелокию, караемую пожизненными каторжными работами, причем, если преступник мужского пола и моложе шестнадцати лет, он подвергается в качестве дополнительного наказания однократному непубличному телесному наказанию.

Злонамеренное судебное преследование (malicious prosecution) сейчас почти неизменно трактуется как чисто гражданское правонарушение, дающее основание иску о возмещении ущерба, хотя формально оно еще считается уголовным деянием, в качестве которого оно встречается в разных формах в некоторых старых, но еще неотмененных законах. Самым старым видом этого рода преступлений является заговор (conspiracy) для получения ложного обвинительного акта (indictment) по обвинению в тризн или фелонии. Злонамеренное судебное преследование встречается в статутах 1300 и 1305 гг. и в течение некоторого времени оно было наказуемо. Серьезным основанием для того, чтобы оспаривать преступный характер этого деяния, служило то обстоятельство, что нельзя было обвинить в его совершении одно лицо, так как заговор по необходимости требует участия по крайней мере двух человек. Затем оно не могло служить основанием для обвинительного акта по мисдиминор. Поэтому с конца XV в. по делам о злонамеренном судебном преследовании стали преобладать гражданские иски.

Мейнтенанс (maintenance) представляет собой другой вид злонамеренного судебного преследования, который встречается в старых статутах. Здесь речь идет об участии лица в тяжбе, в которой оно не имеет никаких законных интересов. Средневековые суды, вероятно не без достаточного основания, с большой подозрительностью относились к людям, которые вмешивались в чужие тяжебные дела, тем более, что человек, добровольно дававший свидетельские показания без приглашения суда, подвергался серьезному риску быть обвиненным в качестве обычного «сутяги» (barrator) или возбудителя тяжб.

Чемперти (champerty) представляет собой особо тяжелый вид мейнтенанс с той особенностью, что виновный в этом деянии выговаривает в виде оплаты за свою помощь долю в ожидаемой выгоде в случае выигрыша дела.

Мейнтенанс, чемперти и беретри (barratry) – сутяжничество – представляют собой мисдиминор с точки зрения общего права. Но, подобно заговору, их сейчас не рассматривают как преступления; они сопровождаются гражданским иском об ущербе со стороны лица, против которого была направлена тяжба.

 

Глава XIV

Санкции уголовного права

 

На протяжении последних четырех глав нам приходилось неоднократно упоминать о различных наказаниях, налагаемых при совершении разных преступлений. Теперь, заканчивая обзор уголовного права, необходимо кратко объяснить природу этих различных наказаний, а также и некоторых других процедур, недавно только введенных не столько для устрашения, сколько с целью перевоспитания или исправления человека, к которому они применяются. Мы начнем с того, что называется собственно наказанием.

1. Смертная казнь. Смертная казнь, раньше составлявшая обычное наказание за все преступления, относящиеся к фелонии, теперь, как мы уже видели, применяется только за четыре преступления, а именно – государственную измену (high treason), предумышленное убийство – мёрдар, пиратство с применением насилия и поджог морских складов, кораблей, портов и т. д. Смертная казнь приводится в исполнение всегда посредством повешения, хотя формально короне предоставлено право требовать применения старого способа обезглавлепия в случаях казни за государственную измену. Смертная казнь, которая в течение столетий представляла собой публичное зрелище, стала с 1868 г. проводиться не публично, поскольку дело касается обвинения в мёрдэр.

Это правило не относится к другим обвинениям, но Кезмент (Casement), обвиненный в государственной измене в 1916 г., был казнен внутри тюремных стен. За казнью в течение 24 часов должно последовать коронерское следствие в отношении тела казненного (coroner's inquest); тело хоронится на тюремном участке. Народу сообщают о совершении казни путем вывешивания на наружной стене тюрьмы копий врачебного удостоверения о смерти, заявления шерифа о том, что приговор должным образом приведен в исполнение, и вердикта коронерского жюри.

2. Каторжные работы (буквально «уголовное рабство» – penal servitude) заменили с 1853 г. ссылку за океан, так как заокеанские владения короны окончательно отказались принимать преступников. Это наказание полагается за все наиболее тяжелые преступления, кроме тех четырех, которые караются смертной казнью. Они могут быть присуждены только после вердикта малого состава присяжных при предании суду с обвинительным актом – магистратами или по вердикту коронерского жюри. После некоторых колебаний было установлено, что минимальный срок каторжных работ составляет три года, но часто, как мы видели, к ним присуждают пожизненно. В тех случаях, когда каторжные работы предписываются парламентским актом, суд может по своему усмотрению заменить их тюремным заключением до двух лет, с тяжелыми работами или без них, если только в самом акте не содержится специальной оговорки о том, что замена не разрешается.

Каторжные работы начинаются с короткого периода одиночного заключения, за которым следуют тяжелые, но не в суровых условиях работы в сельском хозяйстве, в каменоломнях и другие под открытым небом или в тюремных мастерских.

По системе каторжных работ, установленной в 1853 г., срок их может быть сокращен при хорошем поведении осужденного, и он может получить условное освобождение на основании специального разрешения или отпускного билета. Этот институт был заимствован из старых правил о сосланных за океан преступниках и с тех пор играет большую роль в системе каторжных работ. Условия, при которых выдаются разрешения на условное освобождение и при которых они отменяются, изложены в Акте о каторжных работах 1864 г. (Penal Servitude Act 1864); сама форма этих билетов тщательно описана в законе. Если каторжник, досрочно освобожденный, не выполнит одного из тех условий, на основании которых он был условно освобожден, то он приговаривается к новому наказанию в три месяца тюремного заключения. Если же он в период своей свободы совершит новое преступление, предусмотренное уголовным правом, то отпускной билет отбирается; в дополнение к наказанию за новое преступление, он затем должен будет отбыть остающийся срок своего первоначального приговора. К каторжным работам не могут приговариваться лица моложе семнадцати лет.

3. Тюремное заключение, т. е. содержание в здании ограниченного размера без занятий на открытом воздухе. Сейчас считается, что, при равном сроке, тюремное заключение представляет собой более суровое наказание, чем каторжные работы, особенно, если оно действительно сопровождается тяжелыми работами. Поэтому оно редко присуждается на срок более двух лет за единичное преступление. Однако, когда к тюремному заключению приговаривается человек особенно дурного поведения, то он может получить несколько последовательных сроков в два года за ряд преступлений или тюремное заключение может быть даже заменено каторжными работами. Ребенок моложе 14 лет не может быть присужден к тюрьме, а подросток в возрасте между 14 и 17 годами может быть приговорен к тюремному заключению только в том случае, если он не пригоден для содержания в специальном доме заключения для несовершеннолетних («remand home»).

Тюремное заключение с тяжелыми работами представляет наказание, предусмотренное только законом; теперь, в связи с изменениями в Правилах о тюрьмах (Prison Rules), оно едва отличается от простого тюремного заключения.

4. Телесные наказания. Для неюриста может оказаться неожиданным, что, несмотря на огромные успехи, достигнутые за последнее столетие в смягчении суровости уголовного права, к телесному наказанию можно все еще во многих случаях приговаривать на законном основании. Телесное наказание женщин государственными должностными лицами было окончательно отменено в 1820 г.; вообще то, что называется «телесное наказание по общему праву», т. е. телесное наказание, наложенное не по прямому предписанию специального закона, отменено в 1914 г. Кроме того, в тех случаях, когда приговор о телесном наказании вынесен за преступление, совершенное с применением силы, на основании Акта о преступлениях против личности 1861 г. или Акта о воровстве 1916 г., количество ударов, которые должны быть нанесены, и орудие, которое надлежит употреблять, должны быть точно определены в приговоре суда. Число ударов не может превышать двадцати пяти (наносимых березовыми розгами), когда дело касается мальчиков младше шестнадцати лет, а в остальных случаях в отношении лиц мужского пола не может превышать пятидесяти.

Когда к телесному наказанию присуждают магистраты, то они также обязаны точно определять число ударов и орудие, но в этом случае число ударов, наносимых мальчику младше четырнадцати лет березовыми розгами, не м