Зрелая патристика (IV-V вв.)

Зрелой патристикой называют эпоху в истории христианского богословия между первым Никейским вселенским собором (325 г.) и Халкидонским (четвертым) (451 г.). В это время христианская церковь впервые становится церковью государственной (380 г.), а патристика достигает своего наивысшего расцвета.История богословских учений IV в. — является в первую очередь сложной и пестрой картиной многочисленных споров и разногласий вокруг популярнейшей ереси этого времени — арианства. Учение александрийского пресвитера Ария (ум. 335 г.) не содержало в себе ничего специфически нового в свете более ранних богословских исканий II — III вв. Бог Ария — это «монада», самодостаточная и совершенная. В силу своей уникальной природы Бог не способен ни передать, ни сообщить свою сущность чему-либо вообще. Следовательно, рассуждал Арий, вторая и третья божественные ипостаси не являются единосущными с первой. Так как «монада» не может ничего породить из собственной сущности, то божественный Логос (Христос) не рождается Богом Отцом, но буквально творится из ничего, как и все мироздание. Арий последовательно отрицает за Логосом-Сыном характер совечного Богу Отцу существа и называет Его «божеством» только в порядке почетного именования.

Неоспоримое первенство в борьбе с арианством принадлежит св. Афанасию Александрийскому (ок. 293 — 373 гг.). В тринитарном вопросе св. Афанасий был приверженцем формулы «единосущия» и выдвигал против Ария, среди прочих, следующие аргументы: 1) если Христос есть тварное существо и не является единосущным Отцу, то спасение невозможно, ибо только один Бог спасает, который сошел к человечеству в новозаветные времена, чтобы тем самым возвысить его до себя, или, точнее, «обожить»; 2) из учения Ария следует поклонение тварным вещам и многобожие. Для Афанасия смысл спасения тесным образом связан с творением. Бог-Творец и Спаситель (Христос) суть различные ипостаси единосущного Божества. По Афанасию, сам всемогущий Творец совершает спасение, цель которого заключается в том, чтобы впавшее в грех сотворенное существо вновь возвысилось до своего изначального предназначения. Так, например, человек был в начале времен сотворен «по подобию Божьему», но впоследствии пал и утратил свою сопричастность Творцу, став подверженным смерти и тлению. Спасение, по Афанасию, осуществляется после того, как Сын Божий, божественный Логос, нисходит до человеческого естества и тем самым его «обновляет», т. е. приводит обратно в божественный «образ». Троица у Афанасия — нераздельное сущностное единство; она не дробится на части — на сотворенную вещь и Творца, но является всей целиком творящей. Логос вечно рождается из божественной сущности Бога Отца, а не просто из факта божественной воли, которая в некий момент (согласно учению Афанасия, совершенно свободно, т. е. без всякой необходимости) создает из не-сущего небытия весь чувственный мир.

Наиболее авторитетными представителями греческой зрелой патристики были отцы Каппадокийцы: Василий Великий (архиепископ Каппадокийский), Григорий Богослов (Назианзин) и Григорий Нисский. С Каппадокийцами связан важнейший этап оформления христианской догматики. К числу наиболее значимых их заслуг принадлежит конечное утверждение и разъяснение смысла формулировок Никейского Символа веры.

Главой Каппадокийцев был св. Василий Великий, еп. Кесарийский (ок. 330 — 379 гг.). Василий родился в Кесарии Каппадокийской, в христианской семье. Образование он получил в Константинополе и Афинах, где приблизительно в 350 г. свел знакомство с двумя молодыми людьми — Григорием (Назианзином) и Юлианом — будущим императором Флавием Клавдием Юлианом (Отступником) (331 — 363 гг.). Крестился

Василий в 25 лет и, увлеченный монашеской жизнью, отправился в многолетнее странствие по монашеским центрам Египта и Палестины. Вернувшись в Кесарию, он учреждает здесьвместе с Григорием Назианзином небольшую общину, члены которой занимались исследованием теологии, и особенно Оригена. В 370 г. Василий Великий избирается архиепископом Каппадокийским и принимает всю тяжесть борьбы с арианами и арианством.

Богословские взгляды Василия изложены в главных его трудах — «Против Евномия»; «О Святом Духе»; «Шестоднев» (комментарий к первой главе Книги Бытия, посвященной «шести дням творения»). Проблема богопознания, то есть возможности знания Бога и общения с Ним, обсуждается в полемической книге «Против Евномия». Евномий Каппадокийский был арианином, и в его богословии, как и в учении Ария, преобладало влияние греческой философии, не совместимой в значительной степени с тайной и истиной христианского Откровения. Основные моменты богословских воззрений Евномия сводятся к следующему. Во-первых, познание Бога возможно на уровне тварного бытия, т. е. через Его (совершенно случайные) проявления в мире. Это знание, утверждает Евномий, является знанием косвенным, «образным», «символическим», потому что мы, двигаясь в мире вещей, постигаем не Бога, не сущность предвечного Божества, а только лишь коротко узнаем о Его бытии, словно читая какую-то книгу. Во-вторых, утверждает Евномий, человеческий разум способен, очистившись и возвысившись, достичь понимания высшей и наиболее значимой характеристики Бога Отца — «нерожденный» (греч. άγέννητος). Высший Бог не имеет источника бытия, он «не рожден» и единственно вечен; именно это Его отличает от всего сотворенного им бытия, в том числе и Христа, точно так же «рожденного» (сотворенного), как и все остальное.

Василий с Евномием расходился по всем перечисленным пунктам. Во-первых, при сотворении мира Бог совершенно реально использовал собственный Разум (божественный Логос), поэтому в мире, во всех сотворенных вещах, реально присутствует вечная жизнь. В наблюдении за божественным миропорядком, считает Василий, человеку доступно реальное знание Бога Отца, Бога Сына и Духа Святого, а не только лишь символы и «нереальные образы» (греч. φαντάσματα). Во-вторых, утверждает Василий, человеческий разум не может постичь всей божественной сущности — разуму свойственно «пресыщаться», не выходя за пределы своей ограниченности. В-третьих, «рожденность» Христа не означает Его «сотворенность». В данном случае он обращает внимание на различие двух похожих прилагательных: греч. άγέννητος и άγένητος. Первое слово имеет значение «нерожденный», а второе — «неставший». Сын рожден от Отца, но при этом не стал, не возник, не случился, Сын не пришел в бытие из небытия, но является вечно рожденным. Вопрос о божественной сущности был непосредственным образом связан с тематикой триединства. В системе Евномия Бог отождествлялся с понятием «сущности», «вечного, нерожденного бытия», из чего вытекала Его простота, неделимость. С точки зрения каппадокийского богословия в Боге значительно более важным является парадоксальная связь трех божественных ипостасей — Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа Святого, — по Аристотелю, трех «первых сущностей», из которых любая имеет отдельное, личное, «субстанциальное» бытие. Их родовая, «вторая», универсальная сущность — едина для всех — в этом смысле к божественной Троице применимо понятие триединого Бога. Источник различия между Лицами Троицы, утверждает Василий, не в сущности (сущность у Бога одна); он заключается в их ипостасном взаимоотношении. Этим самым каппадокийская мысль избавляла учениео божественной Троице как от арианского субординационизма (то есть неравенства, соподчинения Лиц), так и от релятивистского модализма (при котором Лица Троицы рассматриваются как различные выражения одной и той же сущности).

Одно из известнейших сочинений Василия Кесарийского — «Шестоднев» — посвящено разъяснению сотворения и устроения мироздания. В этом труде Василий демонстрирует богатейшую эрудицию, неоднократно используя сочинения многочисленных авторов (среди прочих, Платона и Аристотеля) и применяя на каждом шагу аллегорический метод и числовую символику. Мир есть творение Бога, сотворившего все из ничего в некий известный первоначальный срок времени, или, точнее, одновременно с временем, так как до «первого дня», поясняет Василий, времени не было, так же как не было ничего. Обсуждая значение «первого дня» сотворения мироздания, автор использует традиционный для древней, «античной» натурфилософии числовой символизм. Так, например, «семерка» в Писании символизирует чувственный мир, утверждает Василий, который был создан в начале времен ровно за столько же дней, сколько это число означает. «Восьмерка», напротив, символизирует вечность, или же мир, обновленный в грядущем.

Друг Василия Великого св. Григорий Назианзин (ок. 330 — 390 гг.) был сыном епископа г. Назианз. Образование он получил в Кесарии Каппадокийской, Кесарии Палестинской (где находилась школа, основанная Оригеном) и, наконец, в Афинах — там он познакомился с Василием. Став епископом Кесарийским, Василий поставил своего друга в епископы небольшого г. Сасимы (ок. 370 г.). В 378 г. друзья призвали его в Константинополь. После Второго Вселенского собора, на котором он председательствовал, Григорий из-за существенных разногласий с местным епископатом вернулся в Каппадокию, где и скончался. Среди Каппадокийцев Григорий выделялся поэтическим даром и мастерством красноречия, сопровождаемым также способностью к диалектическим построениям.

В вопросе о богопознании Григорий вместе с другими Каппадокийцами доказывал абсолютную недоступность божественной сущности человеческому разуму. Для философов Бог есть понятие определенное и человеческим разумом определимое. Однако, согласно учению Каппадокийцев, любое суждение о Божестве — позитивное, «определенное» — служит в конечном итоге Его нечестивому ограничению и зачастую приводит к идолопоклонству. Сущность Бога превосходит человеческий разум, однако, с другой стороны, человеческий опыт непосредственной встречи с Христом, утверждает Григорий, возможен, потому что Он — Личность (не Абсолют, не абстракция), и Его пребывание в мире и в человеческой жизни, как Личности, мы ощущаем и признаем. Бог един (по природе, по сущности, по естеству), но различен по трем ипостасям, обладающим — каждая — собственным свойством (например, нерожденностью, происхождением, ниспосланием). Для Григория Богослова понятия «ипостась», или «Лицо» — не философские категории, а божественные имена.

Наиболее теоретически оснащенным отцом из числа Каппадокийцев был св. Григорий Нисский (ок. 335 — 394 гг.). Христианским воспитанием и обучением Григория занимался Василий Великий, который в 371 г. поставил своего младшего брата в епископы каппадокийского г. Нисы. По методичности и систематичности теоретических построений Григорий более всех напоминает Оригена, которого он ревностно почитал. Его основные произведения: «Большой Катехизис» (или «Большое огласительное слово»); «Против Евномия» (12 кн.); «Диалог о душе и воскресении»; «О творений человека»; «Шестоднев»; комментарии на Священное Писание.

В духе Александрийского богословия Григорий стремится подкрепить веру разумом (разумеется, первенство веры не подвергалось сомнению): строгие методы диалектики незаменимы в теологических рассуждениях. Согласно Григорию Нисскому, вера находит свое объяснение в мудром и совершенном устройстве мироздания. Мир сотворен Богом не по необходимости, но из преизбытка любви. Возможность творения Богом материи (из ничего) объясняется тем, что материя есть лишь единство лишенных телесности качеств, только в мышлении разложимых во множество. Человек, сотворенный по образу и подобию Божьему, есть вершина («венец мироздания») и господин всего существующего. По природе своей он причастен божественной сущности, но по причине грехопадения, произошедшего вследствие осуществления человеком свободного выбора к небытию, материальности, злу (которое есть, согласно Григорию, Оригену, а также философам-неоплатоникам только «лишенность блага»), человек ниспал до презренного, недостойного собственной сущности существования. Часто Григорий Нисский уподобляет божественный образ внутри человека отображению в зеркале. Зеркало может разбиться, затуманиться, покривиться и т. д. Точно так же и человек может утратить в себе образ Божий, перестать быть божественным отображением, но при этом возможность вернуться к собственной сущности, вновь обрести этот образ для каждого человека всегда остается. Спасение человека приходит от Бога, принявшего человеческое естество. Богопознание, по Григорию Нисскому, осуществляется в три этапа. Первый этап — это ступень очищения (греч. κάθαρσις), которое предполагает победу над всеми страстями, а также дальнейшее избавление от всего, что, согласно Григорию, «пришло не от Бога». Вторая ступень восхождения к Богу предоставляет возможность для разума, освобожденного от страстей, обрести более ясное видение сотворенных вещей (т. н. «натуральное», или «естественное»): по Григорию, в мире, освещенном «естественным видением», всякая мелочь, любая деталь приобретает свои уникальные очертания и осмысляется человеком в качестве должного и наилучшего воплощения совершенного замысла Бога. Третья ступень — это собственно богопознание: здесь человек достигает того, что, согласно Григорию, называется словом обожение (греч. θέωσις). То, как мы видим сотворенные вещи, утверждает Григорий, Бога увидеть нельзя, так как он превышает любые способности нашего созерцания: «Бога не видел никто никогда» (Ин., 1:18). Тем не менее в нашем стремлении (неудержимом) увидеть Создателя — вечного и непостижимого — мы в какой-то момент «прорываемся сквозь себя», оставляем наш разум «далеко позади» и выходим «вовне» к ослепительной истине сосредоточия мироздания. Это наше интимное переживание прикосновения к сущности вечного Божества, т. е. «экстаз» (греч. έκστασις — «исступление», «выхождение»), в текстах Григория Нисского часто сопровождается словом «любовь» (греч. έρως), так как «познание осуществляется любовью».

Крупнейшим латиноязычным мыслителем периода зрелой патристики был Аврелий Августин (354 — 430 гг.). Главным источником сведений об Августине являются собственные его сочинения (в первую очередь «Исповедь») и текст биографии, составленный Поссидием. Аврелий Августин родился 13 ноября 354 г. в нумидийской Тагасте в семье римских граждан, людей небогатых, но вполне уважаемых и просвещенных. Начальное образование Августин получил в Тагасте и в соседней Мадавре. Стремясь приобщить Августина к традициям древней латинской (классической) литературной культуры, а также сложной науке ораторского мастерства, отец отправляет его (осенью 370 г.) в Карфаген, центр местного высшего образования. Здесь, вероятно зимой 372 / 373 г., Августин увлеченно читает диалог Цицерона «Гортензий». Это сочинение, побуждавшее каждого к обретению истины в постоянных занятиях философией, произвело в душе Августина настоящий переворот: «Мне вдруг опротивели все пустые надежды; бессмертной мудрости желал я в своем невероятном сердечном смятении» (Августин. Исповедь, III, 4, 7). Первые поиски истины приводят его к манихеям, ученикам и последователям Мани (ок. 215 — 277 гг.), перса, учившего, что мироздание представляет собой поле битвы двух вечных субстанциальных начал — Света и Тьмы и спасение для человека заключается в соблюдении правил аскезы, в максимальном освобождении от всего специфически «темного», материального. Девять лет Августин находился под сильным влиянием манихейского вероучения. Медленно зревший процесс отчуждения от манихейства завершился беседой при встрече со знаменитым тогда манихейским священнослужителем — Фавстом, приехавшим в 383 г. для проповедей в Карфаген (Исповедь, V, 6 — 7). Будучи крайне разочарованным результатами этой беседы, Августин принимает решение переменить обстановку и отправляется в Рим — преподавать риторику. В скором времени Августин подает прошение на вакантную должность придворного ритора в Медиолане (Милане), где в то время располагалась резиденция римского императора. Вопрос был решен положительно, и поэтому осенью 384 г. Августин переезжает в Медиолан. Здесь происходит его знаменитая встреча с Амвросием Медиоланским (ок. 340 — 397 гг.), выдающимся христианским писателем и проповедником, которая стала одним из важнейших событий всей его жизни. Основные сочинения Амвросия (циклы проповедей) — «О вере»; «О Святом Духе»; «О благе смерти»; «Об Исааке, или О душе»; «Шестоднев» — при общей их нравственной и практической ориентации неоднократно содержат свидетельства знания автором целого ряда важнейших учений классического неоплатонизма (Плотин, Порфирий).

Видимо, именно из общения с медиоланским епископом Августин, увлекавшийся к этому времени философией скептиков, пришел к убеждению, что существует философия, превосходящая скептицизм (и тем более манихейство), и при этом значительно более близкая к христианству — платонизм. С текстами первых неоплатоников Августин познакомился (в 386 г.) в переводах известного ритора Мария Викторина (ум. ок. 363 г.). Августин прочитал эти тексты с огромным воодушевлением: «И вразумленный этими книгами, я вернулся к себе самому и, руководимый Тобой, вошел в самые глубины свои... Я рассмотрел все, стоящее ниже Тебя, и увидел, что о нем нельзя сказать ни того, что оно существует, ни того, что его нет: оно существует, потому что все от Тебя, и его нет, потому что это не то, что Ты. Истинно существует только то, что пребывает неизменным... И для Тебя вовсе нет зла, не только для Тебя, но и для всего творения Твоего, ибо нет ничего, что извне вломилось бы и сломало порядок, Тобой установленный... Я оглянулся на мир созданный и увидел, что Тебе обязан он существованием своим и в Тебе содержится, но по-иному, не так, словно в пространстве; Ты, Вседержитель, держишь ero в руке, в истине Твоей, ибо все существующее истинно, поскольку оно существует. Ничтоне призрачно, кроме того, что мы считаем существующим, тогда как оно не существует. И я увидел, что все соответствует не только своему месту, но и своему времени, и Ты, Единый Вечный, начал действовать не после неисчислимых веков: все века, которые прошли и которые пройдут, не ушли бы и не пришли, если бы Ты не действовал и не пребывал» (Исповедь, VII, 10— 15. Пер. М. Е. Сергеенко). Одновременно с этим в душе его назревал другой перелом: под влиянием проповедей Амвросия, первоначального ознакомления с текстом Посланий ап. Павла (имевших для Августина едва ли не большее значение, чем сочинения неоплатоников) и постоянного общения со своей благочестивой матерью Августин принимает решение принять христианскую веру.

С целью проверить себя и подготовиться к акту крещения Августин отправляется в сопровождении матери и друзей в небольшое поместье Кассициак близ Медиолана (в августе 386 г.), где в течение полугода, регулярно общаясь со своими друзьями, он составляет первые свои философские произведения, а именно диалоги «Против академиков» (3 кн.), «О порядке» (2 кн.) и «О блаженной жизни»; несколько позже он пишет диалог «О бессмертии души» и сочинение под названием «Монологи» (2 кн.). Весной 387 г. он возвращается в Медиолан, где принимает крещение от Амвросия. После смерти своей матери, случившейся в том же году, Августин отправляется в Рим, где им начаты были, сверх прочего, диалог «О свободном произволении» и трактат «О нравах манихеев». Видимо, в это же время у Августина рождается мысль посвятить себя в будущем делу служения церкви. Осенью 388 г. он приезжает обратно в Тагасту, продает родительский дом и раздает деньги бедным. Для себя он оставляет только маленький домик, где живет вместе с друзьями монашеской жизнью. За несколько лет своей жизни в Тагасте Августином были написаны сочинения «Об учителе», «О музыке» (6 кн.), «О нравах манихеев» (2 кн.), «О количестве души»; продолжалась работа над обширным трактатом в диалогической форме «О свободном произволении». Постепенно Августин приобретает известность в Тагасте и в городах, располагавшихся по соседству. В конце 390 г. по просьбе жителей Гиппона епископ Валерий посвящает Августина в пресвитеры; тогда же Августин перебирается в Гиппон. Зимой 395 / 396 г. Августин посвящается в епископский сан и замещает в Гиппоне тяжелого заболевшего в это время Валерия. В этой должности Августин пробыл до самой своей кончины. В первые годы епископата Августин начинает работать над важным трактатом «О христианском учении» (4 кн.) и завершает свой самый значительный антиманихейский трактат — «Против Фавста-манихея» (33 кн.). К этому времени завершается также работа над сочинениями — «Об истинной религии». «Разъяснение некоторых положений из Послания к Римлянам», «О восьмидесяти трех различных вопросах» и диалог «О свободном произволении» (3 кн.). К ним примыкает также трактат «О различных вопросах к Симплициану» (2 кн.)., в котором было положено начало августиновской теории первородного греха. С 397 по 401 г. Августин пишет свою знаменитую «Исповедь» (13 кн.). Приблизительно с 399 г. он начинает работать над одним из важнейших своих теоретических сочинений — трактатом «О Троице» (15 кн.), который писался со значительными перерывами около 20 лет. В 401—414 гг. Августин создает свой обширнейший комментарий — «О Книге Бытия буквально» (12 кн.). Последние 20 лет жизни были положены Августином на разрешение двух фундаментальных задач: на написание грандиозного сочинения «О Граде Божием» (22 кн.), работа над текстом которого началась под воздействием информациио падении Рима в 410 г. под ударами полчищ вестготов Алариха, и на полемику с пелагианами. По утверждению родоначальника ереси — иеромонаха Пелагия (ум. ок. 418 г.), грех, совершенный Адамом, не переносится на потомство, и поэтому грех — это вовсе не родовое проклятие, но следствие личного выбора каждого человека. В этом смысле для избавления от греха человек не нуждается ни в какой сверхъестественной помощи, а «благодатью» следует называть природное свойство обычного человека приобретать себе благо собственным подвигом и подвижничеством. В противовес утверждениям пелагиан, Августин разрабатывал собственный взгляд на природу греха и божественной благодати, человеческой воли и сверхъестественного Провидения в многочисленных сочинениях 413 — 430 гг. В последние годы Августин стал ощущать все нарастающее чувство усталости. Возраст более не позволял ему совмещать тяжесть епископской службы с каждодневным писанием многостраничных трактатов. В 426 г. он отходит от дел, чтобы все свое время отдать только ученым занятиям. В эти годы он наконец завершает трактаты «О христианском учении» и «О Граде Божием» и незадолго до смерти решается пересмотреть свои главные сочинения на предмет исправления ложного и улучшения должного. Так появляется важный трактат «Пересмотры» (2 кн.), где Августин как бы подводит итог своим многолетним исканиям. Летом 430 г. армии вандалов, ранее переправившиеся через Гибралтар, достигают Гиппона. В августе 430 г. Августин умирает в осажденном городе.

Путь познания для Августина есть восхождение разума, ведомого верой, к Богу. Познание начинается с чувственного восприятия — так как Бог познается через Его творения (О Троице, XV, 6, 10) — и словно по лестнице поднимается к Истине. Вместе с тем знание как таковое возникает лишь вследствие рефлексии рассудка над содержанием чувств. Разум, в свою очередь, судит о себе сам (О свободном произволении, II, 6, 13 — 8, 24); в силу этого ему непосредственно очевидно, что он существует. Здесь Августин до некоторой степени предвосхищает знаменитый тезис Декарта: «Я мыслю, следовательно, я существую». У Августина подобное рассуждение преподносится в форме: «Я сомневаюсь (или же, например, «ошибаюсь»), следовательно, я существую» (О свободном произволении, II, 3, 7; Монологи, II, 1, 1; Об истинной религии, 39, 73; О Троице, X, 10, 14; О Граде Божием, XI, 26). Кульминация познания — мистическое прикосновение разума к божественной Истине. Бог — это солнце, свет которого делает мироздание видимым и прозрачным как для внешнего, так и для внутреннего созерцания (Монологи, I, 6, 12; Исповедь, VII, 9, 13; О Книге Бытия буквально, XII, 31, 59). Он есть совокупность идей (О восьмидесяти трех различных вопросах, 46). Человеческий разум — это орган, который способен воспринимать божественный свет (О Граде Божием, XII, 3). Возвышаясь к Богу, разум как бы насыщается этим светом и сам просветляется (Об учителе, 4, 20). Возвращаясь к своему Истоку, душа одновременно познает саму себя. Бог и собственная душа являются главными целями всякого умозрения: «Хочу познать Бога и душу. — И ничего кроме этого? — Совершенно ничего» (Монологи, I, 2, 7). К Богу приходит вся душа целиком, или «внутренний человек», если воспользоваться выражением ап. Павла: «Не стремись вовне, возвратись в себя: во внутреннем человеке скрывается истина» (Об истинной религии, 39, 72). В философском учении Августина, как и в творчестве неоплатоников, онтология, собственно, отождествляется с теологией, так как учение о Высшем начале есть учение о Высшем бытии. Бог обладает наиболее высшим и истинным бытием (vere summeque est: O свободном произволении, H, 15, 39; O Троице, VIII, 2, 3). Основополагающей характеристикой истинного бытия является его неизменность. Бог, по Августину, есть абсолютная Личность (Persona Dei: О Троице, III, 10, 19 — 20), т.е. тем самым субстанциальное единство трех персон-ипостасей (una essentia vel substantia, tres autem personae, «единая сущность, или субстанция, и, одновременно, три Лица»: О Троице, V, 9, 10). Структура человеческой личности («я») есть подобие Личности абсолютной. Ум — средоточие человеческой сущности — это то, что делает человека отличным от просто животного существа. Человек определяется как «разумная душа, пользующаяся смертным и земным телом» (О нравах манихеев, I, 27, 52), или, точнее, как «разумное существо, состоящее из души и тела» (О Троице, XV, 7, 11). Ум знает сам себя и целиком пребывает в себе; поэтому для разумного существа его персональное бытие есть исходная очевидность. Поскольку ум знает себя, то он любит себя, т. е. стремится к себе, любит знание о себе, и через это первичное знание любит всякое знание вообще (О Троице, IX, 4, 4); вот почему человек любит собственное бытие, т. е. себя, или собственный разум (О свободном произволении, III, 6, 18 — 7, 20). Если, далее, ум знает себя и, как следствие, любит себя и стремится к себе как к объекту познания и влечения, то, соответственно, ум желает себя, т. е. собственного познания (О Троице, X, 3, 5; О Граде Божием, XI, 27). Воля, следовательно, есть такая же непосредственная очевидность, как бытие и знание (О свободном произволении, I, 12, 25; Исповедь, VII, 3, 5). Поскольку же ум постоянно обращен на самого себя, то он помнит о своем бытии, помнит все свои знания, все состояния. Память — это в какой-то мере сам человек (Исповедь, X, 8, 14— 17, 27), так как именно память есть гарант уникальности личного опыта. Структура человеческого «я», обеспечивающая применительно к каждому человеку самотождество личностного самосознания, проявляется, по Августину, как единство ума / бытия, памяти / знания и воли (О Троице, X, 11, 18— 19, ср. Исповедь, XIII, 11, 12). Разум, говорит Августин, «понимает» все три ипостаси человеческой личности, воля их «направляет», а память «охватывает». Так сохраняется самотождество человека — «след таинственного Единства» (Исповедь, I, 20, 31).

Наряду с представлением о бытии как тождественной неизменности истинно сущего (мира идей) Августин позаимствовал у философов-неоплатоников также идею мирового порядка и понимание зла, как отсутствия, умаления блага. Обоснованию этих фундаментальных идей Августин посвящает немало страниц своих многочисленных произведений. Суть его утверждений, как правило, такова: «Всякая природа, которая может стать хуже, хороша» (О свободном произволении III, 13, 36; ср. Исповедь, VII, 12, 18); то, что может быть метафорически названо «злом» в мире вещей, в действительности таковым не является, так как не только не нарушает гармонию мироздания, но непосредственно предполагается ею (О свободном произволении, III, 9, 25; О. Граде Божием, XI, 18 — 19). Наибольшее внимание Августина привлекало, однако, моральное зло, т. е. зло в наиболее точном (исходном) значении этого слова. В ранних своих сочинениях (в первую очередь в большом диалоге «О свободном произволении», 388 — 395 гг.) Августин придерживался той точки зрения, что источником зла и несчастий во всем мироздании является злая воля; что принцип свободы нравственной личности заключается в том, чтобы сознательно все свои действия подчинять необходимости следования добру; что высшая справедливость всем всегда воздает по заслугам. В текстах позднего Августина эта концепция заменяется новой теорией, в центре которой находится принцип взаимного отношения божественной благодати и божественного предопределения. В данном случае Августин опирается на известный фрагмент из Послания к Римлянам ап. Павла (Римл., 7: 14 — 24). Адам, предавшись греху по собственной воле, утратил бессмертие и перестал быть способным стремиться к добру, руководствуясь собственным побуждением. Этот грех (первородный), распространившись в порядке рождения и на последующие поколения, стал родовым проклятием всего человечества. К этому первому прегрешению добавлялись со временем новые, «масса греха» постоянно росла, пока наконец все человечество не превратилось в одну беспросветную и греховную «массу» (лат. massa peccati, «масса греха»: О восьмидесяти трех различных вопросах, 68, 3). Греховное человечество либо не знает божественных заповедей, либо знает, но не может исполнить. Сам человек не способен, по Августину, встать на истинный путь. Происходит своеобразное «раздвоение воли»: человек бесцельно растрачивает силы в борьбе с самим собой. Только божественная благодать способна вылечить больную душу и сообщить извратившейся воле единство и целостность. Благодать невозможно сравнить ни с какими заслугами человека и дается ему на совершенно непознаваемых основаниях. Человек, говорит Августин, избирается и предопределяется к спасению неисследимой божественной мудростью. Это решение Бога невозможно понять: в Его справедливость можно только верить. Вера — это единственный незамутившийся чистый источник истины и спасения: «Будем же верить, если не можем уразуметь» (О различных вопросах к Симплициану, I, 2, 22). Вера обладает высшим авторитетом; она логически «приоритетнее» знания: «Вера вопрошает, разум обнаруживает» (О Троице, XV, 2, 2, ср. О восьмидесяти трех различных вопросах, 48). Правилом для руководства познания сущих вещей является требование: «Уверуй, чтобы уразуметь» (Проповеди, 43, 3, 4; 118, 1). Отсюда следует, что для христианина главная опасность заключается в собственном эгоизме, в желании жить «по самому себе», а не «по Богу» (О Граде Божием, XIV, 3, 2 и т. д.). Долг и цель каждого верующего — превозмогать всеми силами главное диавольское искушение, соблазнившее первого человека, Адама, — себялюбие. «Всякого человека, поскольку он человек, следует любить ради Бога, а Бога — ради Него Самого» (О христианском учении, I, 27, 28, ср. О

Граде Божием, XIV, 7, 1). Священную историю Августин представляет себе не циклически, но в поступательном движении к максимально возможному нравственному совершенству, к тому времени, когда победит благодать, а люди обретут состояние «невозможности грешить». Человеческое государство Августин, вероятно, не без влияния Аристотеля (через посредничество Цицерона), определяет как совокупность людей, объединенных общим согласием относительно предмета своего стремления. Сообщество праведных есть незримый Град Божий, или незримая Истинная Церковь. Град земной, или Град Диавола, — это все люди, живущие по велению гордыни: «Итак, два Града созданы двумя видами любви, а именно: земной — любовью к себе вплоть до пренебрежения Богом, Небесный — любовью к Богу, вплоть до забвения себя» (О Граде Божием, XIV, 28). Пока продолжается человеческий «век» (лат. saeculum), два Града неразличимы для взора всего человечества; в истории мира они существуют в «смешении» и обнаружат себя с очевидностью только после «скончания века сего», т. е. во время Второго пришествия Спасителя.

Вероятно, в кругу монофизитского патриарха Севира Антиохийского (или, согласно альтернативной версии, из под руки епископа Маюмского Петра Ивера, ум. 491 г.) зародился один из важнейших и одновременно самых загадочных документов патристики — свод сочинений Псевдо-Дионисия Ареопагита (кон. V — нач. VI в.) (т. н. Corpus Areopagiticum). Тексты собрания делятся на четыре трактата: «О божественных именах»; «О мистическом богословии»; «О небесной иерархии»; «О церковной иерархии»; и десять посланий. В своих сочинениях автор умышленно называется именем легендарного Дионисия Ареопагита (I в. н. э.), ученика апостола Павла (Деян. 17: 34), которого многие также считали первым епископом Афин (Евсевий Кесарийский. Церковная история, IV, 23, 4), и без лишнего опасения провозглашает себя очевидцем затмения в день крестной смерти Спасителя, а также свидетелем Успения Богородицы. Среди адресатов его сочинений упоминаются, в частности, авторы I — II вв. — Гай, Тимофей, св. Поликарп Смирнский и св. Иоанн Богослов. В аутентичности текстов Пс.-Дионисия долгое время не было принято сомневаться. Авторитет их во все времена был настолько высок, что фигура их автора, и без того легендарного, неоднократно служила предметом многочисленных спекуляций. Все крупнейшие богословы эпохи «высокой схоластики» (XIII в.) — Альберт Великий, Бонавентура, Фома Аквинат — неоднократно ссылаются на труды Пс.-Дионисия и составляют к ним многостраничные комментарии. Самые первые подозрения относительно авторства Дионисия появились в XV веке (Лоренцо Валла, Эразм Роттердамский). Поводом для различных сомнений были явные несообразности стиля (нехарактерного для христианских писателей I-II вв.) и очевидные анахронизмы, особенно в книге «О церковной иерархии», где, например, речь нередко заходит об элементах церковного богослужения, появившихся только V—VI вв., — таких, как обряд пострижения в монашество или чтение Символа веры на Литургии. Очевидно, автор воспользовался именем Дионисия Ареопагита, чтобы придать больше веса своей богословской апологетике, цель которой заключалась в объединении христианской системы с иерархическим миром неоплатоников. Этих последних, особенно Прокла, Пс.Дионисий цитирует постоянно. Так, например, вслед за Проклом, автор трактатов последовательно различает две разновидности теологии — катафатическую и апофатическую. Применительно к катафатической теологии перечисляются всевозможные «тварные» именования Высшего начала («Благость», «Единство» и проч.), о которых говорится в Писании в качестве символов для божественных «исхождений» (греч. πρόοδοι), τ. е. того, как Творец проявляет себя за пределами собственной сущности. В контексте апофатической теологии провозглашается сверхразумность Высшего первоначала, умственное прикосновение к которому уподобляется мистическому незнанию (греч. άγνωσία): «Божественный мрак есть тот свет неприступный, в котором, по Писанию, обитает Бог; свет же оный незрим по причине чрезмерной ясности и недосягаем по причине преизбытка сверхсущностного светолития, и во мрак сей вступает всякий, кто сподобился познавать и лицезреть Бога именно через не-видение и непознавание, и воистину возвышается над видением и познаванием, одно то зная, что Бог — во всем чувственном и во всем мыслимом, и возглашая вместе с Псалмопевцем: «Дивно для меня ведение Твое, высоко, и не могу постигнуть его (Пс. 138: 6)» (Пс.Дионисий Ареопагит. Послание Пятое, к Дорофею. Пер. С. С. Аверинцева). Оба этих подхода согласуются в третьей, и высшей, ступени богопознания — мистической теологии, согласной которой все «тварные» имена применяются к Богу в сверхмыслимом, сверхчеловеческом смысле, поскольку Он, в сущности, есть «Сверхъединство», «Сверхблагость»,«Сверхбытие» и т. д. Бог, оставаясь «Сверхсущностным», внеположен по отношению к всяческому бытию, и как следствие, в собственной сущности непознаваем: «Как для чувственного неуловимо и невидимо умственное, а для наделенного обликом и образом — простое и не имеющее образа, и для сформированного в виде тел — неощутимая и безвидная бесформенность бестелесного, так, согласно тому же слову Истины, выше сущностей находится сверхсущественная неоп<