Кризис концепций диалектики в современной буржуазной философии

Глава IV

«КРИТИЧЕСКИЙ РАЦИОНАЛИЗМ» - НОВЕЙШАЯ СУБЪЕКТИВИСТСКИ-АГНОСТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ НАУКИ

Накануне второй мировой войны и непосредственно после нее господствующее положение в буржуазной философии науки занимал неопозитивизм. Провозглашая важнейшей задачей философии очищение научного знания от бессознательно принимаемых учеными «метафизических» посылок, неопозитивисты трактовали метафизику не как определенное учение о реальности (мета-физической реальности) или учение о методе (метафизический способ мышления), а как совокупность высказываний, которые якобы принципиально не могут быть ни доказаны, ни опровергнуты, в силу чего они должны быть признаны лишенными научного смысла.

Наука, утверждали неопозитивисты, представляет собой систему предложений, каждое из которых в принципе поддается проверке, верифицируемо и поэтому не зависит от убеждений или предубеждений ученых. Интерсубъективность научного знания и есть то, что отличает его от философии, которая складывается главным образом из высказываний относительно вопросов, оказывающихся при ближайшем рассмотрении не только неразрешимыми, но и по существу мнимыми, фактически не существующими проблемами. Существует ли вне и независимо от сознания человека какая-либо реальность или не существует? Познаваем внешний мир или непознаваем? Является Вселенная бесконечной во времени и в пространстве, или она ограничена как в том, так и в другом отношении? Эти вопросы объявляются псевдопроблемами, и любой ответ соответственно этому третируется как лишенный научного смысла.

Попытка неопозитивистов расправиться с помощью понятия псевдопроблемы с традиционной философской проблематикой, а заодно и обосновать субъективно-идеа-

60

диетическую эпистемологию не могла не потерпеть краха. А. Эйнштейн, М. Планк, Л. де Бройль и другие великие естествоиспытатели XX в. недвусмысленно заявляли, что науки о природе невозможны без признания «метафизической» (т. е. независимой от познания, сознания людей) реальности. Планк утверждал, что не существует никаких формальных критериев, т. е. никаких готовых на все случаи методологических процедур, позволяющих разграничить действительно научные и мнимые проблемы, лишь конкретное исследование каждой проблемы делает возможным обоснованный вывод относительно ее содержания и значения.

Столь же несостоятельным оказалось и основное, казалось бы, само собой разумеющееся положение неопозитивизма — принцип верифицируемости, т. е. проверяемости. Конечно, каждое научное положение должно быть доступно проверке, иначе его научность неизбежно оказывается проблематичной. Но неопозитивисты доказывали возможность принципиальной проверяемости научных высказываний, не связывая ее с обязательным признанием внешнего мира, поэтому они скатывались к гносеологическому солипсизму.

Неопозитивисты утверждали, что все положения эмпирических наук могут быть редуцированы к элементарным исходным чувственным данным («протокольным суждениям») или чистым констатациям. Но, указывая, что независимая от познания реальность по определению исключается из гносеологического рассмотрения, они субъективно-идеалистически интерпретировали «протокольные предложения», которым придавалось значение критерия истины. Отсюда понятна неизбежность следующего программного заявления Р. Карнапа: «...каждое суждение протокольного языка какого-либо субъекта лишь для него самого, для этого субъекта, имеет смысл; однако оно принципиально непостижимо, бессмысленно для любого другого субъекта» 1.

' Carnap R. Physikalische Sprache als Universalsprache der Wissen-schaft. — Erkenntnis, 1931, Bd 2, S. 454. Разъясняя это субъективистское истолкование «протокольных предложений», Карнап пишет, что «каждый субъект может принимать лишь свой собственный протокол в качестве основы» (там же, с. 460). Неизбежность такого заключения очевидна, так как чувственные данные трактуются как последнее основание знания, исключается внешний источник знания, и оно рассматривается как нечто обязанное своим содержанием лишь субъекту, единичному человеческому индивиду.

61

Неопозитивистская попытка обосновать эпистемологическую объективность (интерсубъективность) научных высказываний таже потерпела крах, что в конечном счете признали и сами неопозитивисты. Оказалось, что формально провозглашаемое требование верифицируемости всех эмпирических высказываний фактически невыполнимо, поскольку значительная часть таких высказываний не ограничена по объему. Даже такие простые предложения, как «Все тела протяженны», «Все люди смертны» и т. п., не поддаются позитивистской верификации. Чтобы спасти принцип верифицируемости, Р. Карнап предложил смягчить его путем сведения к простой подтверждаемости высказывания наблюдениями. В таком случае приведенные выше предложения (и по существу все основополагающие обобщения естествознания) оказывались, так сказать, вне опасности попасть в разряд «метафизических», т. е. лишенных научного смысла положений.

Однако на этом злоключения субъективистски интерпретируемого императива проверяемости не закончились. Поскольку предложение «Все эмпирические высказывания должны быть подтверждаемы» само носит эмпирический характер, что постоянно подчеркивали неопозитивисты, полемизируя со сторонниками априоризма, естественно встал вопрос: верифицируем ли сам принцип верифицируемости, поддается ли подтверждению императив подтверждаемое™, или он является просто конвенцией, постулатом, т. е. эмпирически необоснованным положением? В этой критической ситуации, из которой неопозитивисты не смогли найти выход, ибо для этого надо было отказаться от эпистемологического субъективизма, выступил близкий к неопозитивизму философ К. Р. Поппер. Он предложил заменить принцип верифицируемости (или подтверждаемости) «принципом фальсифицируемости» (опровергаемости).

На первый взгляд может показаться, что Поппер перешел на позиции, абсолютно противоположные неопозитивистскому верификационизму. В действительности дело обстоит не так. Известно, что никакое конечное количество фактов, подтверждающих какое-либо основанное на данных опыта теоретическое построение, не может быть его окончательным, абсолютным подтверждением. Между тем достаточно одного факта, явно не согласующегося с данной теорией, чтобы опровергнуть ее претензии на всеобщность и тем самым ограничить ее

62

значение, а иной раз и выявить ее несостоятельность. Еще Ф. Бэкон, обосновывая индуктивный метод, разъяснял, что исследователь должен придавать первостепенное значение «негативным инстанциям», т. е. тем фактам, которые в отличие от «положительных инстанций» не подтверждают индуктивное обобщение, а вступают в противоречие с ним, ставят его под вопрос. Иными словами, исследователь должен искать не только такие факты, которые согласуются с его тезисом, но и такие, которые с ним не могут быть согласованы и поэтому имеют особо важное значение для проверки, уточнения, развития теории.

Таким образом, Поппер предложил заменить положительную верифицируемость отрицательной верификацией. Весьма показательно, что Карнап в рецензии на книгу Поппера «Логика исследования», опубликованной в 1935 г., касаясь сформулированного Поппером принципа, считает его по существу приемлемым в рамках неопозитивистской эпистемологии. И в самом деле, если отвлечься от тех нигилистических выводов, которые были сделаны Поппером частично в 30-х годах, и особенно в работе «Открытое общество и его враги» (1945 г.), то нет оснований противопоставлять «принцип фальсифицируемости» неопозитивистскому принципу верифицируемости как нечто его исключающее2.

Но дело в том, что Поппер связал свой принцип с отрицанием познавательного значения индукции, с пересмотром статуса научного эмпирического знания вообще, с ревизией понятия истины и отрицанием различия между доказанными научными положениями и гипотезами, поскольку он провозгласил, что научные положения, если они основываются на опыте, в принципе недоказуемы. Такая позиция существенно отличалась от неопозитивизма, который стоял на позициях идеалистического эмпиризма, обосновывал эвристическое значение индук-

2 И. С. Нарский, характеризующий принцип фальсифицируемости как один из ослабленных вариантов принципа верификации, пишет: «... Поппер ввел в качестве метода верификации общих предложений науки (соответственно — верифицируемости) так называемую фальсификацию (фальсифицируемость), при которой верификации подлежат не утвердительные, а отрицательные предложения» (Нарский И. С. Современный позитивизм. М., 1961, с. 264). К этому следует добавить (это станет ясным из дальнейшего изложения), что Поппер предельно усугубил эпистемологический субъективизм, характерный для неопозитивистов.

63

ции, указывая на то, что без нее опытное исследование в принципе невозможно, и соответственно этому четко разграничивал проверенные (доказанные) научные положения от гипотез. Так возник фальсификационизм, нередко называемый постпозитивизмом, так как он является продуктом разложения неопозитивистской философии. Учение Поппера стало противопоставляться неопозитивизму как принципиально новая эпистемология, аутентично выражающая основные тенденции развития современного естествознания.

Если вначале Поппер представлял свою теорию как учение о методах естественнонаучного исследования, то в дальнейшем он переименовал ее в «критический рационализм», провозгласив его всеобщей методологией, имеющей принципиальное значение также для анализа природы социального знания и обоснования рациональной политики. В 40-х годах Поппер выступил в качестве ведущего теоретика антикоммунизма, опубликовав книги «Открытое общество и его враги» и «Нищета историциз-ма», в которых он утверждал, что положения марксизма не являются научными, поскольку они... нефальсифицируемы. Буржуазная пресса подняла вокруг писаний Поп-пера большой шум. Неизвестный до тех пор философ, основной труд которого был к этому времени основательно забыт, неожиданно стал звездой первой величины, крупнейшим методологом XX в., мыслителем, указавшим наиболее надежные пути социальных преобразований, обосновавшим императивы научной добросовестности и интеллектуальной честности и т. д. и т. п.

В конце 60-х годов Поппер дополнил свое учение теорией «третьего мира», которой мы коснемся ниже. Он стал выступать в качестве теоретика развития науки, методологически обосновывающего пути научного прогресса. Принцип фальсификационизма начал обрастать всякого рода дополнениями, разъяснениями, оговорками, ограничениями. Однако Поппер не отказался ни от одного из своих положений; фальсификационизм, слегка, правда, подправленный, модернизированный, остался основой «критического рационализма». Поэтому анализ этого учения должен быть прежде всего и главным образом критическим рассмотрением «принципа фальсифици-руемости» и неразрывно связанной с ним проблемы истины.

Итак, если неопозитивисты утверждали, что наука

64

представляет собой «царство установленных истин» 3, то Поппер и его сторонники характеризовали науку (не касаясь, правда, математики, поскольку она не имеет дела с эмпирически фиксируемыми объектами) как совокупность «фальсифицируемых» (опровергаемых) предложений, которые лишь постольку считаются истинами, поскольку они еще не опровергнуты. Истина, следовательно, трактуется как некий преходящий статус научных положений; прогресс науки заключается в том, что ее положения опровергаются и заменяются новыми.

В первом издании «Логики исследования» Поппер по существу отвергает понятие истины как якобы упрощенное и чуть ли не иллюзорное. В дальнейшем, правда, он в какой-то мере смягчает свою позицию, не отказываясь от нее по существу. «Теория, — утверждает Поппер, — является фальсифицируемой... если существует по меньшей мере один непустой класс однотипных базисных предложений, которые запрещаются ею, т. е. если класс ее потенциальных фальсификаторов не является пустым»4. Иными словами, теория опровергается, если исключаемые ею факты, т. е. явления, существование которых считается невозможным, в действительности существуют.

Такая формулировка «принципа фальсифицируемости» является наиболее мягкой, так как она связывает опровержение теории с фактами, которые представляют собой фундаментальные и очевидные свидетельства ее полной или хотя бы частичной неистинности. Здесь еще не говорится, во всяком случае прямо, о том, что любая теория (или отдельное научное положение) вследствие неизбежной ограниченности своего эмпирического основания является в принципе опровержимой, т. е. в сущно-

3 Reichenbach H. Modern Philosophy of Science. L., 1959, p. 136. Впрочем, В. Рассел, один из основоположников неопозитивизма, никогда не разделял этого убеждения и, в известной мере предвосхищая «критический рационализм», утверждал, что истина относится к сфере верований. «Вся наша интеллектуальная жизнь состоит из мнений (beliefs) и переходов от мнения к мнению посредством того, что называется рассуждением. Мнения дают знание и заключают в себе заблуждения, они являются носителями истины и лжи» (Russel В. Analysis of Mind. L., 1921, p. 231). Рассел, таким образом, стирает противоположность между верой и знанием, мнением и истиной, субъективистски истолковывая эти противоположности, фундаментальный характер которых всегда подчеркивался прогрессивными домарксовскими философами.

4 Popper К. R. The Logik of Scientific Discovery. L., 1972, p. 112.

65

сти неистинной. К этому, более категорическому выводу Поппер приходит позже. Через десяток лет после опубликования своего главного труда он формулирует тезис фальсификационизма проще и определеннее: «...научные положения в той мере, в какой они относятся к миру опыта, должны быть опровергаемы» 5. А еще через 12 лет Поппер высказывает свой принцип с такой безапелляционной прямотой, которая граничит с откровенным цинизмом, разумеется «гносеологическим»: «Теория, которая не может быть опровергнута каким бы то ни было мыслимым событием, ненаучна. Неопровержимость есть не достоинство теории (как часто думают), а ее недостаток» 6.

Таким образом, понятию неопровержимости Поппер придает буквально однозначный смысл. Неопровержимыми, с его точки зрения, являются лишь такие учения, которые находятся по ту сторону опыта, утеряли связь с ним. Весьма показательно, что он не разъясняет вводимое им понятие опровергаемости, хотя оно существенно отличается от общепринятого в науке. Далее мы подробнее остановимся на этом вопросе. Пока же отметим, что здесь налицо подмена диалектики абсолютным релятивизмом. Известно, что диалектика характеризуется гибкостью, подвижностью понятий, их переходом, переливом друг в друга7.

Поппер и его сторонники противопоставляют диалектике субъективистски интерпретируемую гибкость понятий, стирая противоположность между истиной и заблуждением на том основании, что она не абсолютна. «Критические рационалисты» оказываются, таким образом, противниками диалектики, несмотря на то что они вплотную подходят (но, конечно, с идеалистических позиций) к ее проблематике. Относительность, конкретность истины истолковывается ими как ее принципиальная опровергаемость. Истина сводится к мнению, верованию и тем самым по существу отвергается, несмотря на всякого рода оговорки.

Поппер пишет, что античные философы наивно противопоставляли истину (эпистема) мнению (докса), между тем как последующее развитие науки будто бы пока-

5 Popper К. R. Open Society and its Enemies. L., 1946, vol. 2, p. 13.

6 Popper К. R. Philosophy of Science. — British Philosophy in the Mid-Century. A. Cambridge Symposium. L., 1957, p. 159.

7 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 99.

66

зало, что все научные истины не более чем мнения. Он заявляет: «Мы никогда не имеем достаточных оснований для веры в то, что мы достигли истины... Пользуясь языком Платона и Аристотеля, можно сказать, что мы добились в науке лишь «мнения»... Больше того, это значит, что в науке (исключая, разумеется, чистую математику и логику) мы не имеем доказательств» 8. Поппер не задумывается над тем, что если согласиться с его точкой зрения, то и его собственная концепция строгой научности превращается в такое же мнение.

Сведение научной истины к мнению, какими бы оговорками оно ни сопровождалось, направлено на обоснование эпистемологического плюрализма, согласно которому любому мнению может (и, более того, должно) быть противопоставлено какое-либо другое, столь же правомерное мнение. Конечно, мнение, поскольку оно остается всего лишь мнением, постоянно оспаривается другим мнением, не говоря уже о том, что оно может вступать в конфликт с фактами и тем самым опровергаться. Однако вопреки убеждению Поппера не опытный характер научных положений делает их субъективными убеждениями, или, пользуясь терминологией Поп-пера, верованиями, мнениями; они становятся таковыми вследствие неправильного, главным образом субъективистского, истолкования данных опыта.

Поппер, претендующий на критическое преодоление классического рационализма, на деле лишь усугубляет одно из основных его заблуждений — тезис о принципиальной недостаточности всякого опыта для установления истины. Но если старые рационалисты полагали (и, конечно, не без оснований), что опыт недостаточен для доказательства метафизических истин, то Поппер утверждает, что опытные данные недостаточны для утверждения даже какой-либо эмпирической истины.

Он, как мы уже отметили, не считает необходимым подвергнуть эпистемологическому анализу понятие фаль-сифицируемости (опровергаемости), несмотря на то что пересматривает его общепринятое содержание. Единственная, правда существенная, оговорка, которой сопровождается разъяснение принципа фальсифицируемости, состоит в указании на то, что «строго экзистенциальные

8 Popper К. R. Open Society and its Enemies, p. 13.

67

предложения не являются фальсифицируемыми»9. Это значит, что Поппер не собирается опровергать утверждение о своем собственном существовании. Более обстоятельное разъяснение понятия фальсифицируемости он отвергает как попытку возродить схоластическую традицию, согласно которой все применяемые термины должны быть строго определены10.

Таким образом, понятию опровержения придается парадоксальный смысл. Достаточно, полагает Поппер, одного-единственного факта, чтобы опровергнуть теорию, подтверждаемую бесчисленным количеством фактов. Но что же в таком случае означает факт подтверждения данной теории бесчисленными фактами? Ведь эти факты не могут быть сброшены со счетов на том основании, что они не свидетельствуют в пользу применимости данной теории к тому факту, который с ней не согласуется. Ясно, что этот, пусть и единственный, «упрямый» факт не должен быть оставлен без внимания. Теория, столкнувшаяся с таким твердо установленным фактом, должна быть в чем-то уточнена, возможно, ограничена в своем применении или развита в новом направлении. Таковы разумные гносеологические выводы, которые задолго до Поппера были сделаны естествоиспытателями, но которые он по сути дела игнорирует.

Стоит подчеркнуть, что Поппер не разграничивает опровержения отдельных положений научной теории от ее опровержения в целом. Этот органический порок фальсификационизма справедливо отмечает А. В. Панин, указывающий на то, что научные теории представляют сложную систему и это «превращает проблему их фальсифицируемости в совершенно особый вопрос, решение которого, если оно существует, радикально отлично от решения проблемы фальсифицируемости отдельных положений науки» п.

9 Popper К. R. The Logic of Scientific Discovery, p. 70.

10 Так, Поппер пишет, что «требование, соответственно которому все наши термины должны быть определены, столь же несостоятельно, как и требование, чтобы все наши утверждения были доказаны» (Popper К. R. Open Society and its Enemies, vol. 2, p. 17). Речь, однако, идет не о всех терминах, а о таких основных понятиях, как истинное и ложное. При этом, конечно, имеется в виду не формальная дефиниция, а фиксируемое исследованием содержание понятия.

11 Панин А. В. Диалектический материализм и постпозитивизм. М., 1981, с. 76.

68

Ф. Энгельс, раскрывая отношение между научной теорией и противоречащими ей фактами, ссылался на закон Бойля, «согласно которому объем газа при постоянной температуре обратно пропорционален давлению, под которым находится газ. Реньо нашел, что этот закон оказывается неверным для известных случаев. Если бы Реньо был «философом действительности» (имеется в виду Е. Дюринг. — Авт.), то он обязан был бы заявить: закон Бойля изменчив, следовательно, он вовсе не подлинная истина, значит — он вообще не истина, значит, он — заблуждение... Но Реньо, как человек науки, не позволил себе подобного ребячества; он продолжал исследование и нашел, что закон Бойля вообще верен лишь приблизительно; в частности он неприменим к таким газам, которые посредством давления могут быть приведены в капельножидкое состояние... Таким образом, оказалось, что закон Бойля верен только в известных пределах»12. Но это не означает, что он опровергнут.

В результате Поппер оказался в положении Дюринга, метафизически противополагавшего истину заблуждению, хотя Поппер в отличие от «философа действительности» стирает различия между этими противоположностями. Крайности сходятся. А приведенный пример поучителен в том отношении, что он выявляет несостоятельность претензий Поппера и попперианцев на новые эпистемологические выводы из современного естествознания.

Диалектический материализм еще в середине прошлого века доказал, что любое корректно сформулированное научное положение относится не ко всем, а к определенному кругу фактов, который не всегда может быть очерчен заранее. Научное положение, подтверждаемое в известных границах, истинно даже в том случае, если устанавливаются противоречащие ему факты, осмысление которых лишь помогает уточнить это положение.

В. И. Ленин, развивая марксистское учение об истине, писал, что «пределы истины каждого научного положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом знания»13. Это положение диалектически подытоживает историю науки, в то время как фальсификационизм Поппера представляет собой

12 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 92-93.

13 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 137.

69

субъективистско-агностическую интерпретацию гносеологической закономерности, открытой марксизмом. Между тем Поппер не считает нужным сослаться на К. Маркса. Он претендует на открытие, которое чуть ли не опровергает марксизм (последнему приписывается абсолютизация понятия истины). Все это необходимо подчеркнуть, в частности, потому, что некоторые марксисты считают «принцип фальсифицируемости» Поппера существенным вкладом если не в философию, то во всяком случае в современную логику. Им, по-видимому, не приходит в голову, что момент истины, который содержится в поппе-ровском принципе, был давно уже установлен и адекватно сформулирован диалектическим материализмом. Поп-перу принадлежит, да и то с известными оговорками, лишь экстравагантная форма изложения этой частицы истины 14. Эта экстравагантность выражения, характеризующая «принцип фальсифицируемости», и принесла Поп-перу широкую, отчасти даже скандальную, известность.

Фальсификационизм Поппера с неизбежностью приводит к отрицанию различия между научной теорией, получившей многократные экспериментальные подтверждения, проверенной на практике, например путем ее технологического применения, и гипотезой. «Все теории, — пишет Поппер, — являются гипотезами; все они могут быть опрокинуты, опровергнуты»15. Приведенное положение, составляющее ядро фальсификационизма, которому Поппер остался в принципе верен, несмотря на все попытки смягчить его чрезмерную категоричность, имеет своим логическим выводом тезис о неприменимости понятия истины к научным (фальсифицируемым, согласно Попперу) положениям.

14 Следует отметить, что задолго до Поппера «принцип фальсифи-цируемости» был по сути дела сформулирован Ф. Ницше, который в отличие от Поппера занимался не методологией научно-исследовательского поиска, а третированном науки с позиций иррационалисти-ческой «философии жизни» (см: Ойзерман Т. И. Главные философские направления. М., 1971, с. 150 — 151). Ницше утверждал то, что поппе-рианцы выдают ныне за свое собственное открытие: мир «не есть нечто фактическое, но лишь толкование и округление скудной суммы наблюдений; он „течет", как нечто становящееся, как постоянно изменяющаяся ложь, которая никогда не приближается к истине: ибо — никакой „истины" нет» (Ницше Ф. Полн. собр. соч., т. IX. М., 1910, с. 294). Поппер и его сторонники выражают эти же нигилистические убеждения в наукообразной форме.

15 Popper К. Л. Objective Knowledge. An Evolutionary Approach. Oxford, 1979, p. 29.

70

Западногерманские ученики Поппера Г. Альберт и Г. Ленк доводят до логического конца интенции фальсификационизма. Разграничение между доказанными теориями и гипотезами, которого придерживается естествознание, объявляется ими догматическим. Не существует, утверждают они, оснований для такого разграничения. Отсюда следует заключение, которое и делает Ленк: «Если все эмпирическое знание оказывается гипотетическим, подлежащим исправлению, предварительным, временным, то никто не знаком с госпожой истиной» 16. Оговорки, которые Ленк, подобно Попперу, делает относительно чистой математики и логики, не свидетельствуют о том, что в этой области знаний применимость понятия-истины не оспаривается. С точки зрения «критического рационализма» (в этом пункте он полностью примыкает к неопозитивизму, абсолютно противопоставляющему математику эмпирическому научному знанию) в сфере математики и логики не существует ни истинного, ни ложного. Здесь есть лишь логически правильные или неправильные, нарушающие правила логики заключения, которые дедуцируются не из фактов, а из посылок. Субъективистски интерпретируя специфику математического знания, «критические рационалисты» утверждают, что математика, как и логика, лишь выявляет посредством дедукции мыслимое содержание принятых посылок, вследствие чего получаемые знания носят чисто аналитический, по существу тавтологический характер. Поэтому-де математические выводы лишь эксплицируют уже имеющееся знание путем придания ему специфической инструментальной формы п.

Итак, если неопозитивисты полагали, что понятие истины может отяоситься лишь к высказываниям о фактах, установленных на основании чувственных данных, то «критические рационалисты», отвергая верификационизм, утверждают тем самым, что подтверждаемость научного положения, как бы далеко она ни простиралась, не дает основания для признания его истинным. Наличие множе-

16 Lenk H. Philosophic im technologischen Zeitalter. Stuttgart, 1971, S. 64.

17 «Посредством логического следования, — пишет Г. Альберт, — никогда не может быть добыто новое содержание. Свободное поле высказываний, которые имеются в виду, становится в процессе дедукции несколько большим или же не изменяется. Что касается содержания информации, то оно при этом уменьшается или остается прежним» (Albert H. Traktat liber kritische Vernunft. Tubingen, 1969, S. 12).

71

ства подтверждений ничего не дает для определения статуса научных положений по сравнению с немногими подтверждениями.

Понятие подтверждаемости не анализируется Поппе-ром. То обстоятельство, что существуют различные уровни обоснования научных положений (повседневный опыт, инструментальное наблюдение, эксперимент, технологическое применение и т. д.), игнорируется18. А так как опровергаемость научного положения не свидетельствует в пользу его истинности, то понятие истины фактически исключается из научной теории.

Такова объективная логика философского скептицизма, сколь бы ни была «позитивна» форма ее изложения. Как остроумно однажды заметил В. Виндельбанд, «кто доказывает релятивизм, тот опровергает его» 19, ибо если, как утверждают попперианцы, все эмпирические высказывания опровержимы, то это, разумеется, относится и к положению о фальсифицируемости всех эмпирических высказываний.

Главное, что приводит «критический рационализм» к теоретическому самоубийству, — это отрицание гносеологического принципа отражения. «Всякая физическая теория, — пишет Ленк, — является сложной комплексной системой гипотез, которая никоим образом не отражает действительности»20. Что же составляет в таком случае содержание физической теории? Что описывают открываемые физикой законы? На эти вопросы Ленк отвечает однозначно: физические теории — «созданные людьми инструменты познания» 21. Какое знание о реальном мире дают эти «инструменты»? Гипотетическое, оказывающееся в конечном счете незнанием, полагает Ленк. И это не просто его личное, так сказать, оригинальное убежде-

18 Как отмечает Г. И. Рузавин, Поппер, обсуждая проблему проверки научных теорий, «совершенно не касается их практического применения. Даже в том случае, когда он говорит об их использовании для предсказаний, эти предсказания служат лишь для проверки теорий» (Рузавин Г. И. Научная теория. Логико-методологический анализ. М., 1978, с. 204). Игнорирование практики, действительного критерия истины, объясняется тем, что Поппер, подобно иррационали-стам, не видит необходимой связи и определенного соответствия между практическими, в частности научно-техническими, достижениями и познанием объективной реальности, существования которой он не отрицает.

19 Виндельбанд В. Прелюдии. Спб., 1904, с. 35.

20 Lenk H. Philosophie im technologischen Zeitalter, S. 97.

21 Там же.

72

ние. Это идейная позиция, которую в основном разделяют все представители «критического рационализма»22.

Девальвация понятия истины не осталась занятием лишь буржуазных философов, которые ради отрицания истинности научного социализма готовы к отречению от понятия истины вообще, в чем они также следуют примеру Ницше. Субъективистски-агностическая концепция истины, к сожалению, проникла и в некоторые специальные научные исследования. Иными словами, в новых исторических условиях повторилась ситуация, которую критически анализировал В. И. Ленин в работе «Материализм и эмпириокритицизм», отмечая появление в естествознании, несомненно под непосредственным влиянием идеалистической философии Э. Маха и Р. Авенариуса, «физического» идеализма. Так, в наши дни видный английский математик и астрофизик Г. Бонди пишет: «Не прекращаются споры о том (я никогда не понимал этих споров и не участвовал в них), имеет ли вообще какое-либо отношение к науке слово «истина». Сам я склоняюсь к тому, что наука никогда не имеет дело с истиной...»23

Бонди соглашается с принципом фальсификации Поп-пера и, подобно ему, приходит к выводу, что «если один эксперимент или наблюдение противоречит теории, то теория должна быть отвергнута»24. Из этого общего принципа, который вследствие его абстрактности и мни-

22 Другой западногерманский адепт «критического рационализма», К. Хюбнер, выражает то же умонастроение еще более безапелляционно: «Как бы ни диковинно это могло звучать для некоторых ушей, я не вижу теоретической возможности разграничить миф и науку и сказать что-либо в том смысле, что греки пребывали в заблуждении, в то время как мы обрели истину. Не существует такой познаваемой действительности, которая могла бы служить Tertium Comparati-onis между мифом и наукой, и мы всегда живем лишь в уже интерпретированном мире, каким бы он ни был, мифическим или научным» (Hobner К. Mythische und wissenschaftliche Denkformen. — Philosophic und Mythos. Berlin - New York, 1979, S. 90).

23 Бонди Г. Гипотезы и мифы в физической теории. М., 1972, с. 11. В. А. Угаров, переведший эту книгу на русский язык, следующим образом комментирует приведенное высказывание: «Если бы автор сказал «с абсолютной истиной», его мысль была бы совершенно точной» (там же, примеч.). Однако следует разграничивать метафизическую и диалектическую концепцию абсолютной истины. Диалектическое признание и понимание последней раскрывает ее единство с относительной истиной, т. е. показывает, что абсолютная истина и абсолютна, и относительна.

24 Там же, с. 9.

73

мой универсальности является несостоятельным, Бонди делает и некоторые частные выводы, вроде того, что теория тяготения И. Ньютона, несмотря на ее бесчисленные подтверждения, «в конце концов оказалась опровергнутой. Несостоятельность теории была выяснена только тогда, когда примерно двести лет спустя после ее появления удалось произвести чрезвычайно точные и тонкие измерения. Реально несостоятельность теории тяготения Ньютона означает лишь то, что мы не можем ожидать от этой теории исчерпывающего описания поведения сил тяготения во всех случаях»25.

Последняя фраза Бонди наглядно свидетельствует о его гносеологической наивности. Ни от одной теории не следует ожидать «исчерпывающего описания»; ни один теоретик не должен претендовать на решение такой задачи, т. е. на достижение абсолютного знания в какой-либо области. Бонди это сознает и считает ненаучной теорию, претендующую на то, чтобы «объять все». Такая теория была бы, правильно замечает он, бесполезно жесткой, исключающей новые открытия, между тем как действительно научная теория должна быть открыта для новых выводов, сделанных путем исследования ранее неизвестных фактов и т. д. Все это так, но к чему же тогда утверждать, что понятие истины неприменимо к научным положениям, что теория тяготения Ньютона опровергнута? Очевидно, Бонди, так же как и Поппер, на которого он ссылается, не способен освободиться от метафизического подхода к проблеме истины, согласно которому относительная истина не является в сущности истиной, поскольку она ограничена в своих пределах.

Бонди, пытаясь сочетать антинаучную концепцию фальсификационизма со своей научной совестью, постоянно запутывает самого себя и в результате высказывает положения, которые опровергают его неправильные утверждения. «Если теория, — пишет он, — прошла достаточно серьезную проверку, мы можем быть уверены в том, что существует некоторая область знания - эмпирического знания, — которая вполне адекватно описывается этой теорией» 2б. Почему же в таком случае эту теорию нельзя называть истинной, имея, конечно, в виду

25 Там же, с. 11.

26 Там же, с. 10.

74

относительный характер всякого научного знания, а следовательно, и истины?

Гносеологические злоключения Бонди убедительно показывают, какой вред наносит естествознанию «критический рационализм», несмотря на то что его создатели довольно компетентные в вопросах естествознания люди. Однако Э. Мах, как известно, был одним из выдающихся физиков своего времени, что, увы, не помешало ему стать создателем субъективно-идеалистической философии, усугублявшей методологический кризис естествознания. «Философия естествоиспытателя Маха, — писал В. И. Ленин, — относится к естествознанию, как поцелуй христианина Иуды относился к Христу. Мах точно так же предает естествознание фидеизму, переходя по существу дела на сторону философского идеализма»27. Эта характеристика полностью применима к Попперу и его последователям. Поппер, пожалуй, идет даже дальше Маха, который враждебно относился к фидеизму. Что касается Поппера, то он рассматривает свое учение как преодоление противоположности между наукой и... религией. Отныне, заявляет он, «девятнадцативековой конфликт между наукой и религией представляется мне преодоленным. Поскольку некритический рационализм является несостоятельным, решение проблемы не может быть выбором между знанием и верой, но лишь между двумя видами веры»28.

Тот факт, что «критический рационализм», столь наивно воспринятый Бонди, означает нигилистическое отрицание непреходящих достижений науки, заслуживает особого рассмотрения, так как в нем непосредственно выявляется не только методологический, но и мировоззренческий смысл субъективистских попыток дискредитации понятия истины. Представление о несостоятельности (разумеется, с точки зрения «критического рационализма») механики Ньютона