Возникновение и императивы немецкой школы геополитики на пути к мировому господству

 

Провозглашение в январе 1871 г. в Зеркальном зале Версальского дворца образования Германской империи знаменовало собой завершение сложного процесса объединения германских земель в единое германское государство, осуществленное путем серии войн, проводимых Пруссией и Северогерманским союзом. Возникновение нового государства привело к изменению политической расстановки сил на европейской арене с учетом динамической активности нового Германского государства. Изменились и внешнеполитические задачи, которыми руководствовалась германская политическая элита и прежде всего новый имперский канцлер О. фон Бисмарк. Подчинение внешнеполитических действий единой цели образования Германского государства было в полной мере реализовано, поэтому в новых условиях требовалось выработать новые внешнеполитические ориентиры. Германская империя превратилась в общеевропейский фактор, играющий важную роль в европейской внешней политике, и теперь ей следовало утвердить свое право участвовать в мировой политике.

Конечно же внешнеполитическая активность при канцлерстве Бисмарка во многом носила европоцентричный характер, хотя уже начинали проступать всемирно‑политические черты, направленные на преодоление узости европейского пространства и выход на планетарный уровень. Фигура канцлера и его мировосприятие затрудняли колониальную активность Германской империи, но не исключали ее полностью. Для Бисмарка имело важность прежде всего то, что происходило в Европе. Действительно, пока еще основные столкновения между ведущими европейскими государствами локализовались в рамках европейского пространства. Политическая игра с европейскими государствами за реализацию германских интересов происходила вокруг проблем европейской политики, что можно назвать отличительной чертой германской внешней политики канцлерства Бисмарка. Этим она разительно отличалась от деятельности последующих канцлеров Германии, сменивших «железного канцлера», направлявших свои устремления за пределы европейского континента.

После победы над Францией Германия получила мощный экономический толчок, позволивший ей совершить экономический рывок. В результате заключения мирного договора с Францией немецкая тяжелая промышленность получила доступ к важнейшему источнику железной руды в Лотарингии, что позволило обеспечить необходимыми природными ресурсами бурно развивающуюся тяжелую индустрию рейнско‑рурской металлургии. Образование единого государства привело к введению единой валюты – марки, которая в 1873 г. была обеспечена золотым стандартом. Полученная от Франции контрибуция на сумму 5 млрд золотых франков вместе с тем не была использована для финансирования стратегических проектов, а во многом пошла на погашение различной задолженности. Поэтому несмотря на внушительность полученной суммы, экономическая отдача от нее была незначительной. Началось лихорадочное образование различных акционерных обществ: к 1873 г. было создано 726 акционерных обществ с капиталом в 2 млрд марок. Однако экономический кризис 1873 г. привел к краху вновь образованных предприятий и поставил под сомнение правильность либеральной экономической стратегии, способствуя переходу к протекционизму (1).

Внешнеполитические представления Бисмарка носили противоречивый характер. В них четко просматривалась антифранцузская направленность как определяющий вектор европейской политики Германии, нацеленный на ослабление позиций Франции на континенте, что должно было способствовать политическому доминированию германского рейха. Восточная направленность политики канцлера предполагала сохранение хороших отношений и с Российской, и с Австро‑Венгерской империями. К тому же это должно было удержать Россию от сближения с Францией. Такой подход поддерживал сложный клубок противоречий, который, по образному выражению графа П.А. Шувалова, получил название «кошмара коалиций». Свое оформление этот подход получил в 1873 г. с образованием Союза трех императоров, направленного на применение совместных усилий по поддержанию европейского мира. Размытость обязательств и декларативный характер делали это соглашение непрочным. Это понимал и сам канцлер, но важнейшим элементом для Бисмарка выступала сама возможность сохранения в его рамках отношений с Российской и Австро‑Венгерской империями на основе консервативной солидарности (2).

Трещина в отношениях трех императоров наступила достаточно рано и была связана с «военной тревогой 1875 года» в отношении Франции, когда Бисмарк постарался устрашить Французскую республику угрозой военного конфликта. Однако эти действия вызвали неожиданную реакцию европейских государств, прежде всего Великобритании и Российской империи. Королева Великобритании Виктория в личном письме к германскому императору Вильгельму I высказала опасение в том, что напряженность германо‑французских отношений могла привести к вооруженному конфликту, от которого она предостерегала Германию, особенно от применения силы в отношении Франции. Российский император Александр II в ходе визита в Берлин имел встречу с Бисмарком, в ходе которой отметил, что Россия выступает против войны Германии с Францией, тем самым указав на дипломатическую поддержку Парижа. Эта встреча и позиция России в конфликте послужили отправной точкой начала охлаждения германо‑русских отношений. В ходе Балканского кризиса и итогов Русско‑турецкой войны 1877–1878 гг. напряженность в отношениях между двумя странами только возросла. Ревизия Сан‑Стефанского мирного договора на Берлинском конгрессе в 1878 г. заставила Россию отказаться от создания крупного болгарского государства и существенно уменьшить территорию Сербии, Черногории и Румынии. Как отмечал российский исследователь В.В. Чубинский, «роль Бисмарка на конгрессе была очень значительна. <…> Цепь крупных дипломатических и военных побед создала Бисмарку большой личный авторитет, репутация человека, которому все удается, придала особый вес его суждениям. При переговорах с ним мало кто мог устоять перед обаянием его сильной личности, особенно потому, что за постоянно выставляемой им искренностью и откровенностью суждений скрывались точный расчет, иногда тонкая мистификация и прямой обман» (3). Бисмарк стремился балансировать между интересами Австро‑Венгрии и Российской империи, заявляя о себе как о «честном маклере» (4), однако поддержка на конгрессе интересов Австро‑Венгрии означала противодействие российским интересам, и наоборот. Поэтому германскому канцлеру пришлось сделать выбор, и именно этот выбор, состоявший в поддержке Австро‑Венгрии против России, способствовал окончательному охлаждению отношений между странами. Завершая Берлинский конгресс, Бисмарк сказал: «История справедливо отнесется к нашим добрым намерениям и к нашему творению. Участники могут сознавать, что в границах возможного они оказали службу Европе, сохранив и обеспечив мир, которому угрожала серьезная опасность» (5).

Итоги Берлинского конгресса изменили расстановку сил в Европе и способствовали не только охлаждению германо‑русских отношений, но и сближению и усилению германо‑австрийских взаимоотношений. 7 октября 1879 г. при активной роли Бисмарка был подписан секретный германо‑австрийский союзный и оборонительный договор. В соответствии с его положениями он носил антирусский характер. Первая статья договора предполагала оказание военной помощи всеми имеющимися средствами в случае нападения Российской империи на одно из государств, и состояние благожелательного нейтралитета в случае нападения иного государства. Однако если данное государство получит поддержку России, то в силу вступают положения статьи 1 данного договора. Значение данного соглашения для последующей расстановки сил в Европе оказалось значительным. Можно с уверенностью сказать, что это был самый долговременный союз, который заложил основу Тройственного соглашения, оформившего первую коалицию стран, противостоящих в рамках последующей Первой мировой войны.

 

Отто фон Бисмарк.

 

Окончательное оформление Тройственного союза произошло только 20 мая 1882 г. в ходе длительных переговоров и урегулирования противоречий между Германией, Австро‑Венгрией и Италией. В соответствии с соглашением Германия и Австро‑Венгрия должны оказать помощь Италии в случае «неспровоцированной агрессии» на нее со стороны Франции, а та, в свою очередь, должна будет оказать помощь всеми средствами в случае агрессии Франции против Германской империи. Таким образом, тональность договора носила антифранцузское звучание и должна была обеспечить совместное антифранцузское наступление в случае войны. При этом не упускался из виду фактор Великобритании, который определял степень эффективности соглашения. Договор указывал на то, что Италия сохранит свое участие в альянсе при условии, что в случае военного конфликта с Францией Великобритания не окажется на французской стороне. В противном случае дислоцированный в Средиземном море британский военно‑морской флот сделал бы невозможным участие итальянских войск в войне. Как справедливо указывал германский исследователь А. Хилльгрубер, Тройственный союз имел ценность в качестве альянса только при условии, «если Великобритания, по меньшей мере, займет позицию молчаливого партнера договора» (6).

Призрак Великобритании, как и Российской империи, никогда не исчезал во внешнеполитических расчетах Бисмарка, но в последней четверти XIX в. он получил иное значение. Позиция Великобритании как арбитра европейских столкновений стала отходить на второй план, уступая место начинавшимся столкновениям между странами в колониальных территориях. Конечно же для политики Бисмарка колониальная доминанта уступала место европейской, но время узкоевропейской политики уходило в прошлое вместе с ее игроками. Кончина в марте 1888 г. германского императора Вильгельма I, перешагнувшего девяностолетний рубеж, и стремительное кратковременное правление Фридриха III, который, вступив на престол, через 99 дней скончался от рака горла, выдвинула на первый план нового императора – Вильгельма II.

Имя последнего германского кайзера связано с движением Германской империи к мировому господству. Его правление ассоциируется с обращением германской внешней политики к колониальной проблеме. Однако началу целенаправленной колониальной политики германской империи предшествовала активность германских торговцев и искателей приключений в Африке. Расширение германской торговли требовало создания рынков сбыта, что, в свою очередь, подталкивало власти к приобретению колоний и включению Германии в битву за Африку, в которой на тот момент уже принимали участие Великобритания и Франция. В 1882 г. в Германии был образован Германский колониальный союз, а в 1884 г. возникло Общество германской колонизации. Данные объединения ставили перед собой целью активизацию колониальной политики, экономическое и политическое проникновение на африканские территории, стимулирование и направление германской переселенческой политики в колониях. Можно сказать, что 1884 г. стал годом манифеста колониальной политики Германской империи. Программный манифест германского колониализма был озвучен Карлом Петерсом (1856–1918), сыном евангелического пастора из Неухауса на Эльбе, который своей личностью являл пример истинного искателя приключений, торговца, политика, публициста и африканиста, ратовавшего за активное участие Германии в дележе африканского континента. Человек сильной воли с вождистскими чертами, он весной 1884 г. выступил с обращением к германскому обществу, в котором отмечал, что германская империя является великой державой Европы и активность германских поселенцев способствует усилению мощи империи. Он призывал Германию действовать быстро и мощно с тем, чтобы «исправить упущения столетий» и нагнать европейские державы в стремлении обрести колониальные территории. Подобное заявление вызвало удивленную реакцию германского правительства. Бисмарк спрашивал: «Кто такой Петерс?» Несмотря на некоторое удивление, Бисмарк усмотрел в действиях Петерса позитивное начало и обратил свой взор на колонии. В 1884 г. было создано германское министерство колоний. В том же году Бисмарк провозгласил протекторат Германии над прибрежной территорией в Юго‑Западной Африке в районе бухты Ангра‑Пекена, приобретенной бременским торговцем Альфредом Людерицем. В июле 1884 г. был установлен контроль империи над Камеруном и территорией Того. В 1885 г. Германия установила протекторат над Восточной Африкой, где большая часть территории уже была собственностью Общества германской колонизации К. Петерса. Далее последовало установление контроля над северной частью Новой Гвинеи. Территории в Новой Гвинее стали называть «Землей кайзера Вильгельма», а прилегающую группу островов – «Архипелагом Бисмарка» (7). Несмотря на это, правительство Германии в конце 1880‑х гг. было еще далеко от развертывания широкомасштабной колониальной активности. Хрестоматийными были слова Бисмарка, сказанные О. Вольфу, одному из активистов колониальной политики: «Ваша карта Африки очень хороша, но моя карта Африки находится в Европе. Здесь находится Россия, а здесь… Франция, а мы находимся в центре; такова моя карта Африки» (8).

Произошедшие в 1890 г. отставка О. фон Бисмарка и назначение канцлером Л. фон Каприви означали, что теперь внешнеполитическая деятельность правительства ставится под контроль самого кайзера, который начинает определять и направлять вектор германской политики. Провозглашенный Каприви «новый курс» означал переход Германской империи на новую ступень мировой политики, отход от континентальной замкнутости и переход на уровень мировой державы, бросающей вызов Великобритании. Данный поворот должен был сопровождаться активностью и динамизмом, что подкреплялось возрастающей экономической мощью Германии. Однако это не означало, что европейская политика германского правительства снижала свои темпы. Напротив, Каприви придавал большое значение сплочению экономического пространства Европы вокруг Германии через систему торговых договоров, что должно было создать экономическую «Срединную Европу». Таким образом, в начале 1890‑х гг. внешняя политика Германии представляла собой сочетание европейской и колониальной стратегии.

Конец XIX в. знаменовал собой окончание эпохи освоения европейскими государствами пространств земного шара. Существовавший во второй половине XIX в. вакуум власти в Латинской Америке, Черной Африке и Китае к началу XX в. был заполнен. Пространство Индии находилось под контролем Великобритании, и оборона его во многом определяла мировую политику Британского государства. К началу XX в. раздел африканского и азиатского регионов в целом был завершен, но существовала возможность его передела между ведущими европейскими государствами. Этот передел был возможен только при переходе германской политики от Realpolitik к Weltpolitik (9). Поворот в сторону мировой политики означал стремительный рывок Германского государства не только в экономической, но и во внешнеполитической сфере, столкновение его с французскими и британскими интересами.

Существенную роль в активизации колониальной политики сыграл образованный К. Петерсом в 1891 г. и преобразованный в 1894 г. Всегерманский союз. Созданный как реакция на заключение Германии с Великобританией Гельголанд‑Занзибарского договора 1890 г., Всегерманский союз должен был играть роль усилителя националистических тенденций в германском обществе и пропагандиста активной колониальной экспансии. Численность его членов к началу Первой мировой войны составляла около 40 тыс. человек. Социальный состав союза был неоднороден и включал в себя как чиновников, так и бизнесменов, профессоров германских университетов, журналистов, школьных учителей и др. Союз выражал интересы промышленно‑финансовых групп и прежде всего тяжелой и военной индустрии. Большую роль в поддержке союза играл рурский промышленник Э. Кирдорф. Отделения союза были почти при всех университетах Германии, а в главный комитет в 1904 г. входило 19 профессоров. Первым председателем союза, занимавшим этот пост с 1893 по 1908 г., был Э. Хассе, известный в научных кругах экономист (10). Симптоматичным является членство во Всегерманском союзе крупного географа и основателя немецкой школы геополитики Фридриха Ратцеля (1844–1904). Его взгляды отражали ожидания и потребности германского общества, воспроизводили германскую политику вильгельмской эпохи.

Ф. Ратцель окончил Политехнический университет в Карлсруе, затем продолжил образование в Хайдельберге и являлся учеником профессора Эрнста Геккеля. Он участвовал в германо‑французской войне 1870 г. и был награжден Железным крестом за храбрость. По политическим пристрастиям его взгляды были близки к националистическому лагерю. С 1891 г. он являлся членом «Всегерманского союза», совмещая политическую деятельность с преподаванием географии сначала в Техническом институте Мюнхена, а с 1886 г. – в Лейпцигском университете. Среди его работ наибольшей известностью пользовались «Антропогеография» (1882) и «Политическая география» (1897).

Своим сочинением «Политическая география» Ф. Ратцель заложил основу геополитической науки. Его научные размышления гармонично сочетались с политическими взглядами члена «Всегерманского союза». Он полагал, что интересы народов и государств детерминированы почвой, и их развитие определяется размером территории и географическим местоположением, которые оказывают непосредственное воздействие на движение истории. Государство выступало как «живой организм… произрастающий из почвы» и представляющий собой образование, обеспечивающее духовную связь с землей. «Государства на всех стадиях своего развития рассматриваются как организмы, которые с необходимостью сохраняют связь со своей почвой и поэтому должны изучаться с географической точки зрения» (11). Государству «как организму, как единому целому присущи движение и рост», которые выражаются в приращении территории, расширении политических и географических границ. Каждое государство в период своего существования проходит стадии рождения, формирования, роста и гибели. Оно обладает собственной «пространственной концепцией», включающей в себя механизм развития и пределы роста государства. «Государства развиваются на пространственной базе, все более и более сопрягаясь и сливаясь с ней, извлекая из нее все больше и больше энергии». Таким образом, государства представляются «пространственными явлениями, управляемыми и оживляемыми этим пространством» (12).

Ф. Ратцель вводит понятие «пространство». Связывая пространство в его географическом понимании с социально‑политической жизнью общества как социума и государства как политического института, немецкий географ приходил к заключению о существовании устойчивой взаимосвязи между этими явлениями. Он полагал, что взаимозависимость пространства и социальной среды способна передать понимание пространства не просто как пространства, а как «жизненного пространства». Оно переходило из количественно‑материальной категории в новое качество, сублимирующее в себе географические и биологические компоненты, выступая как «геобиосреда». «Пространство – решающий фактор в мировой политике… Необитаемое пространство, не способное вскормить государство, – это историческое поле под паром. Обитаемое пространство, напротив, способствует развитию государства, особенно если это пространство окружено естественными границами. Если народ чувствует себя на своей территории естественно, он постоянно будет воспроизводить одни и те же характеристики, которые, происходя из почвы, будут вписаны в нее» (13).

Ф. Ратцель считал, что «государство должно жить за счет земли», и только увеличивая свою территорию, оно способно наращивать собственную политическую мощь и занимать весомое положение в международной сфере. «Народ растет, увеличиваясь в числе, страна – увеличивая свою территорию.

 

Фридрих Ратцель, немецкий географ и этнолог, социолог, основатель антропогеографии, геополитики.

 

Так как растущий народ нуждается в новых землях для увеличения своей численности, то он выходит за пределы страны. Первоначально он ставит себе и государству на службу те земли внутри страны, которые до сих пор были не заняты: внутренняя колонизация. Если последней становится недостаточно, народ устремляется вовне, и тогда появляются все те формы пространственного роста… которые в конце концов неизбежно ведут к приобретению земли: внешняя колонизация. С ней часто связано военное продвижение, завоевание» (14). Таким образом, пространственная экспансия государства является естественным живым процессом, подобным росту биологических организмов.

Ф. Ратцель сформулировал семь законов пространственного роста государства или семь законов экспансии. Они включают следующие положения:

1) протяженность государств увеличивается по мере развития их культуры;

2) пространственный рост сопровождается иными проявлениями его развития в области идеологии, производства, торговли;

3) расширяясь, государство поглощает политические образования меньшего размера;

4) граница является органом, расположенным на периферии государства;

5) по мере своего роста государство стремится к контролю побережья, бассейнов рек, долин, богатых сырьевых регионов;

6) импульс экспансии государству приходит извне, так как оно провоцируется на расширение территории существующей рядом низшей цивилизацией;

7) тенденция к ассимиляции малых наций подталкивает государство к еще большему увеличению территорий (15).

Обязанность государства состоит в том, чтобы «народ был воспитан на концепциях развития малых стран в большие… Разложение каждого государства происходит при его отказе от концепции большого пространства» (16). Таким образом, упадок государства является следствием ослабевающей пространственной программы и пространственного чувства. «В драме власти люди – герои до тех пор, пока они думают с позиций пространства. Как только они перестают обращать внимание на фактор пространства, они уходят в тень» (17).

Созданная Ф. Ратцелем геополитическая концепция получила дальнейшее развитие в работах английского географа Х. Макиндера и шведского географа Р. Челлена и нашла свое отражение во внешнеполитической стратегии европейских государств накануне Первой мировой войны. Взгляды немецкого географа соединяли в себе ведущие тенденции времени. Он объединил методы и понятийный аппарат биологии, этнографии и географии и был первым, кто ввел понятие «жизненного пространства», соединив идею пространства с дарвинизмом (18).

В 1909 г. произошли изменения в руководстве Всегерманского союза в связи с приходом на пост председателя союза лейпцигского адвоката и талантливого публициста Генриха Класса (1868–1953). Его руководство придало союзу решительный, воинственный характер, сочетавший в себе требования неограниченной колониальной экспансии с расистским подходом во внешнеполитической сфере и антисемитской линией во внутренней политике [15]. Именно он ввел в политическую практику пангерманистов конфронтационный антисемитизм (20). Программное значение имела изданная Классом под псевдонимом Даниэль Фрюманн книга «Если бы я был кайзером», сочетавшая в себе внешнеполитическую программу экспансии с антисемитизмом. Автор призывал к расширению территории империи за счет крупных аннексий в Европе. Им предлагалась трансформация либеральной монархии в сторону авторитарного государства, с отменой всеобщего избирательного права и высылкой из страны членов Социал‑демократической партии. Класс отмечал проникновение евреев во все сферы жизни германского общества, что привело, по его мнению, к кризису германской духовности. Еврейской американизации он противопоставлял реформу Германии под лозунгом «Германия для немцев» (21). Таким образом, данная книга Г. Класса выступала в качестве программного документа Всегерманского союза накануне Первой мировой войны.

Провозглашение изменения германской внешней политики и наступление эры «мировой политики» осуществил германский кайзер Вильгельм II 18 января 1896 г. в день 25‑летия провозглашения Кайзеровской империи. Он заявил, что «Германская империя превратилась в мировую империю». Лозунгом германского государства в новых условиях выступили положения: «мировая политика как задача, мировая держава как цель, строительство военно‑морского флота как инструмент» (22). Четкую формулировку германская мировая политика получила в устах статс‑секретаря германского ведомства иностранных дел Б. фон Бюлова, заявившего на заседании рейхстага 6 декабря 1897 г.: «Времена, когда немец уступал одному соседу сушу, другому – море, оставляя себе одно лишь небо, где царит чистая теория, – эти времена миновали… мы требуем и для себя места под солнцем»[16]. Подобные настроения были характерны и для интеллектуальной элиты Германии, которая придерживалась империалистических воззрений. Так, в речи при вступлении на должность профессора кафедры политической экономии Фрайбургского университета в мае 1895 г. видный интеллектуал кайзеровской империи Макс Вебер сказал: «Мы обязаны понимать, что объединение Германии было мальчишеской выходкой, которая постигла дряхлую нацию и которая столь разорительна, что лучше бы ее не было – если этому объединению суждено стать завершением, а не исходной точкой политики Германии как мировой державы. <…> Нашему поколению не суждено увидеть, принесет ли плоды борьба, которую мы ведем; признает ли потомство в нас своих предков. Если нам не удастся избежать проклятия, во власти которого мы находимся, – быть рожденными после политически великой эпохи, то тогда мы должны суметь стать чем‑то другим – предшественниками еще более великой. Будет ли таким наше место в истории? Не знаю и только скажу: право молодых – отстаивать самих себя и свои идеалы. А в старца человека превращают не годы: он молод до тех пор, пока способен воспринимать мир с теми великими страстями, которые в нас вложила природа»[17] (24).

Вслед за яркими и громкими заявлениями последовали политические действия, стремящиеся продемонстрировать вступление Германской империи в новую систему отношений. Это выразилось в том, что, в отличие от стратегии Бисмарка, рассматривавшего исключительно европейские реалии, был продемонстрирован новый взгляд, сместивший фокус в сторону азиатского региона. Местом действия стал Китай. Воспользовавшись тем, что в китайской провинции Шаньдунь были убиты два немецких миссионера, германская империя оккупировала бухту Киао‑Чао и заключила с китайским правительством договор об аренде полуострова Циндао на 99 лет. Тем самым Германия предприняла шаги, направленные на закрепление германских интересов в Китае и создание морской базы, которая позволяла не только осуществлять торговлю, но и сохранять морское присутствие в регионе. Вспыхнувшее в 1900 г. антиевропейское «боксерское восстание» в Китае привело к тому, что 20 июня в Китае в ходе беспорядков был убит германский консул фон Кеттелер. Германия приняла участие в действиях коалиционных сил Великобритании, Франции, Российской империи и Японии по подавлению беспорядков и защите собственности и жизни европейцев в Пекине. Отправляя в Китай экспедиционный отряд, кайзер Вильгельм II 27 июля выступил перед войсками с «гуннской речью». Он сказал: «Покажите, что вы – христиане, готовые достойно принять вызов язычников! Да осенит честь и слава ваши знамена и ваше оружие! Дайте миру пример энергии и дисциплины! Пусть ваш меч поразит любого, кто попадет к вам в руки! Так же гунны при короле Аттиле тысячу лет заставили говорить о себе так, что их имя до сих пор внушает уважение; вы должны сделать так, чтобы слово „Германия“ запомнили в Китае на тысячу лет вперед, чтобы ни один китаец, какие бы там у него ни были глаза, не посмел косо посмотреть на христианина!» (25).

Одновременно с действиями Германии в Китае существенный интерес вызвала поездка Вильгельма II в Османскую империю. 29 октября 1900 г. кайзер с супругой торжественно въехал в Иерусалим. Это было уже не первое посещение Святой земли. Ранее, в 1898 г., Германия добилась концессии на строительство железной дороги Берлин – Багдад. С этого началось проникновение германского капитала в Османскую империю, которое сопровождалось тогда громким заявлением кайзера о готовности Германской империи защищать мусульман. Это отразилось, в том числе, в создании в 1903 г. дополнительной железнодорожной ветки Багдад – Басра, а также в начавшейся серии поставок германского вооружения Османской империи, что только сильнее сплачивало два государства друг с другом (26). Таким образом, Багдадский проект Германии приводил к столкновению германских интересов с русской позицией, так как вслед за экономическим сотрудничеством последует и политический союз, который будет означать утверждение германского контроля над Проливами. Германский контроль Проливов был невозможен для России и заставлял ее искать противовес германской экспансии в регион. Также существенное значение приобретал дисбаланс, который наметился в германо‑английских отношениях. Строительство немцами железной дороги в Османской империи нарушало британскую монопольную позицию в районе Персидского залива. Угроза создания Германской империей опорного пункта на побережье залива могла привести к подрыву британского доминирования в Аравийском море и на Аравийском полуострове, что, в свою очередь, начинало угрожать британским позициям в Иране и приближало Германскую империю к Индии.

Одним из раздражающих факторов германо‑английских отношений стало военно‑морское строительство Германской империи. В конце XIX в. германский военно‑морской флот занимал 5‑е место в мире по количеству кораблей. Его силы использовались только для обороны морского побережья и не могли соревноваться с господствовавшим на море британским флотом. Кайзер Вильгельм II, увлеченный идеями американского военного теоретика А.Т. Мэхена о влиянии морской силы на историю и полагавший, что атрибутом мировой державы являлся сильный военно‑морской флот, придавал вопросу флота особое значение. Поэтому в период его правления произошли революционные изменения в области военно‑морской политики. Реализация военно‑морской программы связана с именем немецкого адмирала Альфреда фон Тирпица. Назначение его в 1897 г. на пост статс‑секретаря военно‑морского ведомства привело к началу противостояния с рейхстагом по вопросу принятия и финансирования военно‑морской программы. Благодаря его энергичной деятельности и поддержке кайзера рейхстаг в 1898 г. принял программу строительства флота, предполагавшую создание 19 линкоров, 8 броненосцев береговой обороны, 12 тяжелых и 30 легких крейсеров. В 1900 г. финансирование военно‑морской программы было существенно изменено, что позволило вдвое увеличить предполагавшуюся численность флота, в результате чего количество линкоров должно было увеличиться до 38 вместо 19 (27).

Германская военно‑морская программа вызвала британскую реакцию, выразившуюся в проведении адмиралом Джоном Фишером военно‑морской реформы[18]. Им была произведена передислокация и создана мощная британская военно‑морская группировка в Северном море в составе четырех эскадр. Революционное изменение произошло в 1906 г., когда со стапелей в Великобритании был спущен на воду первый сверхтяжелый линейный корабль «Дредноут» («Неустрашимый»), оснащенный крупнокалиберной артиллерией, давший имя целому классу судов данного типа. Новый корабль по боевым характеристикам значительно превосходил любой броненосец любой другой страны. Его строительство вызвало определенный шок в военно‑морских кругах. Имя «Дредноут» стало нарицательным для нового класса строившихся кораблей. Военные суда по тактико‑техническим характеристикам стали делиться на дредноуты и суда, спущенные ранее. Силы флотов стали измеряться количеством дредноутов в составе эскадры, так как старые линкоры уступали дредноутам по огневой мощи и не имели шансов выстоять в морском бою против них. Это повлекло за собой новый виток гонки вооружений. Была пересмотрена германская кораблестроительная программа. Если раньше Германия находилась в роли догоняющей стороны, то теперь она получила шанс начать с нового листа и построить флот, который мог бы помериться силами с британским. В 1906 г. было принято дополнение к закону о флоте, по которому было предусмотрено строительство первых германских дредноутов. Вскоре Германия спустила на воду свой первый дредноут «Нассау». К 1908 г. она имела 9 дредноутов против 12 британских. К началу Первой мировой войны германские военно‑морские силы смогли подняться с 5‑го места на 2‑е (29). Можно согласиться с утверждением Г. Хальгартена о том, что причиной англо‑германского соперничества в начале XX в. был «страх англичан перед германским колониальным и континентальным империализмом», создававшим военно‑морской флот для защиты своей деятельности, что позволило бы диктовать Великобритании свои условия (30).

 

Линейный корабль «Нассау».

 

Гонка морских вооружений, которую проводила Германия, сталкивала ее с позициями Великобритании, а активное проникновение в Африку обостряло германо‑французские отношения. Формально независимый султанат Марокко в начале XX в. попал в сферу интересов европейских государств. Франция, которая после захвата Алжира территориально приблизилась к границе Марокко, стремилась к утверждению экономического господства в стране. Германия выступила в качестве активного конкурента, заняв в 1900 г. 3‑е место в торговле с Марокко, уступая Великобритании и Франции. Своими действиями в отношении Марокко Германия фактически способствовала сближению Великобритании и Франции и преодолению существующих между ними противоречий. Подписанные 8 апреля 1904 г. три конвенции привели к заключению англо‑французского «Сердечного согласия». Вторая конвенция предполагала разделение интересов между странами путем отказа Франции от претензий в Египте в обмен на предоставление ей «свободы рук» в Марокко.