Кренкебиль перед лицом правосудия

 

Председатель суда Бурриш потратил на допрос Кренкебиля целых шесть минут. Допрос мог бы внести какую‑то ясность, если бы обвиняемый отвечал на задаваемые ему вопросы. Но Кренкебиль не имел навыка в прениях, а с такими собеседниками у него язык и вовсе отнимался от благоговения и перепуга; не мудрено, что он безмолвствовал, и ответы за него давал сам председатель, ответы, полностью его изобличавшие.

– Итак, вы признаете, что сказали: «Смерть легавым!»? – заключил Бурриш.

– Я сказал «Смерть легавым!» потому, что господин полицейский сказал: «Смерть легавым!» А тогда я тоже сказал: «Смерть легавым!»

Он силился объяснить, что был поражен неожиданным обвинением и от растерянности повторил нелепые слова, которые ему ошибочно приписали, а сам‑то он их, уж конечно, не произносил. Повторив: «Смерть легавым», он хотел сказать: «Статочное ли дело, чтобы я такое выговорил!»

Но председатель г‑н Бурриш перетолковал его объяснения по‑своему.

– Вы утверждаете, что полицейский первым выкрикнул эти слова? – спросил он.

Кренкебиль не стал ничего опровергать. Ему это было не под силу.

– Вы правы, что не настаиваете на своем, – сказал председатель.

И приказал вызвать свидетелей.

Полицейский № 64 по имени Бастьен Матра поклялся говорить правду, одну только правду. А затем дал следующие показания:

– Находясь при исполнении обязанностей, двадцатого октября, около полудня, я заметил на Монмартрской улице, что человек, по всей видимости, торговец вразнос, непозволительным образом остановился со своей тележкой возле дома номер триста двадцать восемь, чем вызвал затор на мостовой. Я троекратно приказывал ему не задерживаться, но он не пожелал подчиниться. Когда же я заявил ему, что вынужден составить протокол, он крикнул в ответ: «Смерть легавым!» Я же счел такие слова оскорбительными.

Его показание, четкое и лаконичное, суд выслушал с явным благоволением. Защитой были вызваны г‑жа Байар, башмачница, и г‑н Давид Матье, старший врач больницы имени Амбруаза Паре, кавалер ордена Почетного легиона. Г‑жа Байар ничего не видела и не слышала, а доктор Матье оказался в толпе, скопившейся вокруг полицейского, который требовал, чтобы разносчик не задерживался. Его показания дали повод для инцидента.

– Я был свидетелем всего происшествия, – заявил он. – И видел, что полицейский заблуждается: его никто не оскорблял. Я подошел к нему и сказал об этом. Полицейский зеленщика не отпустил, а мне предложил проследовать с ним в участок. Так я и поступил, сделав повторное заявление комиссару.

– Можете сесть. Служитель, вызовите вторично свидетеля Матра, – сказал председатель. – После того как вы, Матра, арестовали обвиняемого, разве доктор Матье не указал вам, что вы не правы?

– Как же, он вдобавок оскорбил меня, господин председатель.

– Что он вам сказал?

– Он сказал: «Смерть легавым».

В зале поднялся шум, раздались смешки.

– Можете идти, – поспешно сказал председатель.

И тут же предупредил публику, что велит очистить зал, если столь неприличные выпады будут повторяться. Защитник между тем уже победоносно потрясал широкими рукавами мантии, да и все говорило за то, что Кренкебиль будет оправдан.

Когда порядок был водворен, поднялся мэтр Лемерль. Защитительную речь он начал с дифирамба агентам префектуры, «этим скромным слугам общества, которые за смехотворное вознаграждение не щадят своих сил, непрестанно подвергаются опасности, проявляя повседневный героизм. В прошлом они были солдатами, солдатами они и остались. Солдаты – этим словом сказано все…».

И мэтр Лемерль с заученным пафосом занесся в превыспренние рассуждения о воинских доблестях. Он относит себя к тем, возгласил защитник, кто не позволит посягнуть на честь армии, французской армии, он горд своей причастностью к ней.

Председатель склонил голову.

Мэтр Лемерль действительно был лейтенантом запаса и вдобавок числился кандидатом от националистов в староодриетском округе.

– Да, я ни в коей мере не отрицаю скромных, но ценных услуг, изо дня в день оказываемых блюстителями порядка нашим добрым парижанам, – продолжал он, – и я ни за что не согласился бы защищать перед вами Кренкебиля, если бы считал его оскорбителем бывшего солдата. Согласно обвинению мой подзащитный будто бы крикнул: «Смерть легавым». Смысл этого выражения неоспорим. Перелистайте словарь базарного жаргона, вы там увидите: «лега» – лежебок, лентяй, кто лежит лежнем, вместо того чтобы работать. Легаш – кто предался полиции, сыщик, доносчик. «Смерть легавым» – ходячее выражение в определенной среде. Тут весь вопрос в том, как Кренкебиль его употребил? Более того – употребил ли вообще. Разрешите, господа, усомниться в этом.

Я далек от подозрения, что полицейский Матра покривил душой. Но, как сказано, работа у него трудная. Он бывает утомлен, раздражен, измучен. В таких условиях не исключается, что он стал жертвой слуховой галлюцинации. И когда он заявляет во всеуслышание, что доктор Давид Матье, кавалер ордена Почетного легиона, старший врач больницы имени Амбруаза Паре, что этот светоч науки и человек общества крикнул: «Смерть легавым!» – нам приходится признать, что Матра страдает навязчивыми идеями, и даже не побоюсь сказать – одержим манией преследования.

Пусть даже Кренкебиль и крикнул «Смерть легавым!», важно выяснить, имеет ли это выражение в его устах преступный оттенок. Кренкебиль – незаконный сын уличной торговки, загубленной развратом и пьянством, он родился алкоголиком. Взгляните, шестьдесят лет нищенской жизни довели его до отупения. Согласитесь, господа, что он не отвечает за свои поступки.

Мэтр Лемерль сел, а председатель Бурриш, небрежно роняя слова, зачитал решение суда, по которому Жером Кренкебиль приговаривался к двухнедельному тюремному заключению и к пятидесяти франкам штрафа. В своих выводах суд опирался на показания полицейского Матра.

Когда Кренкебиля вели по длинным мрачным коридорам дворца Правосудия, ему страстно захотелось, чтобы кто‑нибудь пожалел его. Он повернулся к своему конвоиру и три раза окликнул его:

– Унтер… А унтер! Слышь, унтер?

И вздохнул:

– Сказали бы мне две недели назад, что со мной стрясется такое! – Затем добавил: – До чего шибко они говорят, господа‑то. Хорошо говорят, только шибко. Никак с ними не столкуешься. Правда, унтер, говорят уж очень шибко?

Но солдат шагал, не отвечая, не поворачивая головы.

– Чего же ты не отвечаешь? – спросил Кренкебиль.

Солдат и на это промолчал.

– С собакой и то разговаривают. А вот ты со мной не говоришь. Рта ни разу не раскрыл – не боишься, что завоняется? – с горечью сказал Кренкебиль.

 

IV