Соединяется ли интеллектуальная душа с телом как форма.

 

1. Кажется, что интеллектуальные начала не объединяются с телом как форма. Ведь Философ говорит в третьей книге «О душе» (429b 5), что интеллект является отделенным и что он не является актом какого‑либо тела. Следовательно, он не объединяется с телом как форма.

2. Кроме того, всякая форма определяется согласно природе материи, чьей формой она является, иначе не требовалась бы пропорция между материей и формой. Следовательно, если бы интеллект объединялся с телом как форма, а всякое тело имеет определенную природу, то следовало бы, что интеллект имеет определенную природу. И, таким образом, он не был бы познающим все (в соответствии со сказанным выше (q. 75, а. 2)) – что противоречит понятию интеллекта. Следовательно, интеллект не объединяется с телом как форма.

3. Кроме того, всякая воспринимающая способность есть акт какого‑либо тела и воспринимает форму материальным и индивидуальным образом, поскольку восприятие осуществляется в воспринимающем по способу воспринимающего. Но форма познаваемой вещи воспринимается интеллектом не материальным и индивидуальным образом, а скорее нематериальным и универсальным, в противном случае интеллект, подобно чувству, обладал бы способностью познавать не нематериальное и универсальное, но только единичное. Следовательно, интеллект не объединяется с телом как форма.

4. Кроме того, способность и действие относятся к одному и тому же, ведь то, что может действовать, и то, что действует, – одно и то же. Но интеллектуальное действие не относится к какому‑либо телу, как явствует из сказанного выше (q. 75, a. 2). Следовательно, и интеллектуальная способность не является способностью какого‑либо тела. Но сила или способность не может быть более отделенной или более простой, чем сущность, от которой производятся сила или способность. Следовательно, и субстанция интеллекта не является формой тела.

5. Кроме того, то, что имеет бытие само по себе, не объединяется с телом как форма, поскольку форма есть то, посредством чего нечто есть, и, таким образом, бытие формы не относится к форме самой по себе. Но интеллектуальное начало имеет бытие само по себе и является субсистирующим, как было сказано выше (q. 75, a. 2). Следовательно, оно не объединяется с телом как форма.

6. Кроме того, то, что присуще какой‑либо вещи самой по себе, присуще ей всегда. Но форме самой по себе присуще быть объединенной с материей, ведь она является актом материи не акцидентальным образом, а по своей сущности, в противном случае из материи и формы возникало бы не субстанциально, а акцидентально единое. Следовательно, форма не может быть без собственной материи. Но интеллектуальное начало, поскольку оно неразрушимо, как было показано выше (q. 75, a. 6), остается не объединенным с телом, когда тело разрушено. Следовательно, интеллектуальное начало не объединяется с телом как форма.

Но против: согласно Философу, в восьмой книге «Метафизики» (1043a 19), отличительный признак берется от формы вещи. Но отличительный признак, устанавливающий вид человека, есть «разумное», что говорится о человеке на основании интеллектуального начала. Следовательно, интеллектуальное начало есть форма человека.

Отвечаю: следует сказать, что интеллект, который есть начало интеллектуального действия, является формой человеческого тела. Ведь то, посредством чего нечто действует первично, есть его форма, которой атрибутируется это действие, подобно тому как то, посредством чего тело первично делается здоровым, есть здоровье, и то, посредством чего душа первично познает, есть познание; поэтому здоровье есть форма тела, а познание – души. И это происходит на том основании, что ничто не действует иначе, чем согласно тому, что оно актуально, и то, благодаря чему оно действует, есть то, благодаря чему оно актуально. Но очевидно, что то первичное, благодаря чему тело живет, есть душа. И поскольку жизнь обнаруживается в различных степенях жизни согласно различным действиям, то начало, посредством которого мы первично совершаем какое‑либо из этих действий жизни, есть душа, ведь душа есть первое, посредством чего мы питаемся, и чувствуем, и перемещаемся, а также то, посредством чего мы познаем. Следовательно, то начало, посредством которого мы первично познаем и которое называется интеллектом, или познающей душой, есть форма тела. И таково доказательство Аристотеля во второй книге «О душе» (414a 12).

Но если кто‑либо хочет сказать, что познающая душа не есть форма тела, то надлежит, чтобы он изыскал способ, которым то действие, которое есть познание, было бы действием этого конкретного человека, ведь всякий знает из опыта, что он сам есть тот, кто познает. Но какое‑либо действие атрибутируется чему‑либо трояко, что проясняется Философом в пятой книге «Физики» (224a 31), ведь говорится, что нечто движется или действует или согласно себе целиком, как лечит врач, или согласно части, как человек видит посредством глаза, или акцидентально; так, говорится, что белый строит, поскольку строителю случилось быть белым. Следовательно, когда мы говорим, что Сократ или Платон познает, очевидно, что познание не атрибутируется им акцидентально, но атрибутируется им, коль скоро они – люди (что есть сущностная предицикация). Следовательно, надлежит говорить или что Сократ познает целиком согласно себе, как полагал Платон, говоря, что человек есть разумная душа, или следует говорить, что интеллект есть некоторая часть Сократа. Первого же быть не может, как выше было показано (q. 75, a. 4) из‑за того, что один и тот же человек есть тот, кто охватывает собой и познание, и чувство, чувства же нет без тела, поэтому надлежит, чтобы тело было некоторой частью человека. Следовательно, остается, что интеллект, посредством которого Сократ познает, есть некоторая часть Сократа, и, таким образом, интеллект как‑либо объединяется с телом Сократа. И Комментатор говорит в комментарии на третью книгу «О душе», что это соединение происходит посредством умопостигаемых видов, которые имеют двойного носителя, то есть один – возможностный интеллект, и другой – фантасмы, которые есть в телесных органах. И, таким образом, посредством умопостигаемых видов возможностный интеллект соединяется с телом того или этого человека. Но это соединение или единство не является достаточным для того, чтобы действие интеллекта было бы действием Сократа. И это ясно благодаря сравнению с чувством, от которого Аристотель приходит к рассмотрению того, что суть интеллекты. Ведь фантасмы так относятся к интеллекту, как цвета к зрению, как говорится в третьей книге «О душе» (431a 14). Следовательно, как виды цвета есть в зрении, так виды фантасмов есть в возможностном интеллекте. Ясно же, что из‑за того, что цвета, подобие которых есть в зрении, находятся в стене, действие зрения не атрибутируется стене, ведь мы не говорим, что стена видит, но скорее – что стена является видимой. Следовательно, из‑за того, что виды фантасмов есть в возможностном интеллекте, следует не то, что Сократ, в котором находятся фантасмы, познает, а то, что те или эти фантасмы являются познаваемыми.

Некоторые же стремились утверждать, что интеллект соединяется с телом как двигатель, и это составленное из интеллекта и тела является единым, чтобы действие могло атрибутироваться целому. Но это бессмысленно по многим основаниям. Первое – поскольку интеллект не движет тело иначе, как посредством желания, движение которого предполагает действие интеллекта. Следовательно, не Сократ познает потому, что движим интеллектом, но скорее наоборот, Сократ движим интеллектом, поскольку он познает. Второе – поскольку Сократ есть некоторый индивид, в природе которого одна сущность, составленная из материи и формы; и если бы интеллект не был его формой, то следовало бы, чтобы он был вне его сущности, и тогда интеллект относился бы к целому Сократу как двигатель к движимому. Но познание есть действие, покоящееся в действующем, но не переходящее в другого, как нагревание. Следовательно, познание не может быть атрибутировано Сократу из‑за того, что он движим интеллектом. Третье – поскольку действие движущего никогда не атрибутируется движимому иначе, как инструменту, подобно тому, как действие плотника – пиле. Следовательно, если познание атрибутируется Сократу, то, поскольку оно есть действие того, что его движет, следовало бы, чтобы оно атрибутировалось ему как инструменту. И это противоречит Философу, который утверждает, что познание не осуществляется посредством телесного инструмента. Четвертое – поскольку, хотя действие части атрибутируется целому, как действие глаза – человеку, однако оно никогда не атрибутируется другой части, кроме как, пожалуй, случайно, ведь мы не говорим, что рука видит из‑за того, что видит глаз. Следовательно, если бы единое возникло бы из‑за объединения интеллекта и Сократа указанным образом, то действие интеллекта не могло бы быть атрибутированным Сократу. Если же Сократ есть целое, которое слагается из объединения интеллекта с остальными частями, которые относятся к Сократу, и, однако, интеллект объединяется с остальными частями, которые относятся к Сократу только как двигатель, то следовало бы, чтобы Сократ не был единым просто, и, следовательно, не был сущим просто; ведь нечто есть сущее таким же образом, каким оно едино. Следовательно, остается один способ, который полагает Аристотель: этот человек познает, поскольку познающее начало есть его форма. Следовательно, из самого действия интеллекта явствует, что познающее начало соединяется с телом как форма. Это же может быть доказанным из понятия человеческого вида. Ведь природа какой‑либо вещи указывается исходя из ее действия. Собственное же действие человека, коль скоро он есть человек, есть познание, ведь посредством него он превосходит всех животных. Поэтому Аристотель в книге «Этики» устанавливает предельное счастье в этом действии как наиболее собственном для человека (Никомахова этика, 1177а 11). Следовательно, надлежит, чтобы человек определялся как вид согласно тому, что есть начало его действия. Но нечто определяется как вид посредством собственной формы. Следовательно, остается заключить, что познающее начало есть собственная форма человека. Но надлежит принять во внимание, что, насколько форма более достойна, настолько больше она властвует над телесной материей, и меньше в нее погружена, и в большей степени превосходит ее своим действием или силой. Поэтому мы видим, что форма смешанного тела обладает некоторым действием, причиной которого не являются качества элементов. И чем больше достоинство формы, тем больше ее сила, которая превосходит элементарную материю; так растительная душа сильнее, чем форма металла, и чувственная душа сильнее, чем душа растительная. Человеческая же душа есть форма, предельная в достоинстве таких форм. Поэтому она настолько превосходит своей силой телесную материю, что имеет некоторое действие и способность, с которыми никоим образом не сообщается телесная материя. И эта способность называется интеллектом. Но следует обратить внимание на то, что если некто полагает, что душа составлена из материи и формы, то он никоим образом не может сказать, что душа есть форма тела. Ведь, поскольку форма есть акт, материя же является сущей только в возможности, то никоим образом то, что составлено из материи формы не может быть формой другого согласно себе целиком. Если же она является формой согласно чему‑либо в себе, тогда мы называем душой то, что есть форма, и то, формой чего она является, мы называем первым одушевленным, как выше было сказано (q. 75, a. 5).

1. Итак, относительно первого следует сказать (как говорит Философ во второй книге «Физики» (194b 12)), что предельная из естественных форм, к которой определяется рассмотрение натурфилософа, то есть человеческая душа, хотя и отделена, но, тем не менее, существует в материи; это он доказывает из того, что человек и солнце порождают человека из материи. А отделенной она является согласно интеллектуальной способности, поскольку интеллектуальная способность не есть способность какого‑либо телесного органа, наподобие того как зрительная способность есть акт глаза, познание же есть акт, который не может осуществляться посредством телесного органа, как осуществляется зрение. Но она существует в материи, поскольку сама душа, к которой относится эта способность, есть форма тела и предел человеческого порождения. И, таким образом, Философ говорит в третьей книге «О душе» (429b 5), что интеллект является отделенным, поскольку не является способностью какого‑либо телесного органа.

2. И из этого явствует ответ на второй и третий аргументы. Ведь для того, чтобы человек мог познавать все посредством интеллекта, и для того, чтобы интеллект познавал нематериальное и универсальное, достаточно того, что интеллектуальная способность не есть акт тела.

4. Относительно четвертого следует сказать, что человеческая душа, благодаря своему совершенству, не есть форма, погруженная в телесную материю или полностью захваченная ей. И поэтому ничто не препятствует тому, чтобы какая‑либо ее способность не была актом тела, хотя душа по своей сущности есть форма тела.

5. Относительно пятого следует сказать, что душа сообщает то бытие, в котором она сама субсистирует, телесной материи, из которой вместе с интеллектуальной душой получается единое; так что то бытие, которое относится ко всему составному, есть также бытие самой души. Этого не происходит в случае других форм, которые не являются субсистирующими. И из‑за этого человеческая душа остается в своем бытии после разрушения тела, но не другие формы.

6. Относительно шестого следует сказать, что душе самой по себе подобает быть объединенной с телом, подобно тому как легкому телу самому по себе подобает быть наверху. И как легкое тело остается легким, когда становится отделенным от собственного места, так и человеческая душа остается в своем бытии, когда становится отделенной от тела, имея способность и естественную склонность к соединению с телом.

 

Глава 2