Случай, Когда не Надо было кричать «ура». – и зачем кричали «ура».

 

– И зачем кричали «ура»? И как оно вырвалось? – сокрушались донские казаки.

– Это Нечипор, Нечипор… Он за это в ответе.

Молодой казак Нечипор Худояк и вправду первым победное крикнул.

На следующий день после битвы у Малого Ярославца Наполеон с небольшой группой офицеров и генералов ехал из штаба к своим войскам. Едет Наполеон, не торопится. Думы разные в голове. В это время на соседнем холме появился разъезд казацкий. Увидели офицеры и генералы конных, решили, что свой отряд.

А казаки сразу узнали французов. Вскинули пики, галопом летят к генералам.

– Ура! – кричит Худояк.

– Ура‑а! – голосят другие.

Наполеон вздрогнул. Свита пришла в замешательство. Кто‑то открыл стрельбу.

Все ближе и ближе лихие донцы. Кони, почуяв удачу, словно не мчат, а летят над полем. Режет утренний воздух тяжелый храп.

У Наполеона мурашки прошли по телу.

– Вот он, конец бесславный…

Сгрудилась, окружила императора свита. Каждый последний момент считает. Худо пришлось бы французам, да только тут, заслышав пальбу и крики, вдруг на помощь своим явились кирасирские эскадроны. Отогнали они казаков.

Долго не мог Наполеон позабыть об опасной встрече. Белость долго держалась в лице. Наконец успокоился, вызвал походного лекаря. Приказал он военному эскулапу немедля же изготовить смертельный яд. Не хотел император живым попадаться в плен. Стал носить в пузырьке отраву.

Стали теперь более осторожными офицеры и генералы.

Но больше всех неудачу этого дня переживали русские казаки.

– Упустили… Эхма, упустили!.. И чего кричали «ура»?.. И как оно только вырвалось!

 

ЗЛАЯ ВОДИЧКА

 

Как‑то еще во время Бородинской битвы какой‑то полковник, бывший в кутузовской свите, потянулся к фляге и выпил глоток, второй. Заметил Кутузов, и ему захотелось.

– Э‑ей, голубчик, подай‑ка сюда водицу.

Растерялся полковник. Во фляге была не водица, а чистый спирт. Не нашелся полковник, как же ему ответить, отдал покорно флягу. Поднес Кутузов флягу к губам, сделал глоток и чуть‑чуть не задохнулся.

– Ух ты! – с трудом переводит дух. – Водичка какая злая.

– Так точно! – гаркнул полковник. – Пьем и терпим, ваша светлость.

Хотел фельдмаршал разгневаться на офицера. Однако полковник так ловко ответил, что вдруг остыл, рассмеялся Кутузов. Вернул он владельцу флягу и только пальцем ему погрозил.

Узнали другие офицеры, что Кутузов простил полковника. А у многих во флягах вместо воды было вино или спирт. Осмелели. Заметил это Кутузов.

И вот снова такой же случай. Теперь уже у Малого Ярославца.

Смотрит Кутузов на поле боя. Рядом крутится свита. И снова полковник, не тот, а другой, потянулся к армейской фляге. И снова Кутузов:

– Э‑ей, голубчик, подай‑ка сюда водицу.

Подбежал полковник, смело тянет фельдмаршалу флягу. Знает, что нужно ему ответить.

Поднес Кутузов флягу, однако не к губам на сей раз, а к носу. Понюхал:

– Спирт?

– Так точно! – гаркнул полковник. – Пьем и терпим, ваша светлость.

Отбросил Кутузов флягу. Подошел, взял офицера за ухо.

– Э, чужим умишком живешь! Слова повторяешь. Кто разрешил? – Пальцем сунул на флягу. – Что тут, питейный дом?!

Строг оказался Кутузов. Для острастки другим тут же приказал уволить полковника в тыл. К тому же без пенсии.

Струсили офицеры. Ты смотри, она и вправду водичка злая.

 

ДЕЛИКАТЕСНОЕ БЛЮДО

 

Отступает французская армия. Полк за полком, полк за полком. Бесславно идут к Смоленску. Самым последним отходит Мюрат.

Мюрат не только маршал французский, но еще и король. Было в Италии королевство – Неаполитанское. Захватили его французы. Отдал Наполеон королевство своему любимцу – Мюрату. Стал Мюрат королем. Ночевал Мюрат со своими полками у Можайска, в городе Верее. Подошли сюда русские. Решительным штурмом ворвались в город. Две тысячи французов было убито. Полторы тысячи сдалось в плен.

Вошли солдаты в тот дом, где ставка была Мюрата. Осмотрелись – нет, не видать Мюрата. Маршал сбежал. Бежала и свита. Покрутились солдаты, наиболее шустрые шмыг на кухню. Интересно, чем короли питаются. Яства, считай, заморские. Блюда невиданные, деликатесные…

На кухне плита распалена. Ножи, сковородки, кастрюли. Дозревает обед королевский. То‑то попали солдаты вовремя.

Сгрудились они у плиты, крышку сняли с большой кастрюли. Наваром дыхнул пар. Ударили в нос непривычные запахи.

– Ну, что там, что там в сием сосуде?

– Уха из диковинных рыб?

– Из горных козлов солянка?

– Суп из нутра лебедей?

Запустили солдаты половник в кастрюлю, притихли – тащат здоровую кость, мясо при ней болтается.

– Оленины кус?

– Говядины кус?

– А может, что‑то досель не виданное!

Вдруг видят солдаты – под лавкой лежит копыто. С подковой.

– Ба, да это же конь!

Потянули снова солдаты кастрюльный запах – конячий, смердячий дух.

Обалдели солдаты:

– Такое‑то королю!

Бросились к печке. Тащат шипящий противень. Чудо какое‑то жарится.

Смотрят солдаты:

– Братцы, так это же кот! Морда, гляди, кошачья!

Рассмотрели солдаты. И правда. Вот и хвост в стороне валяется.

Рассмеялись солдаты:

– Тощий кот и копыто! Ну, братцы, худо пришлось французам, раз такое к столу короля деликатесным выходит блюдом.

Отступает французская армия. Как зверь, огрызается. Сил у французов еще немало. Еды у французов мало.

Свечи едят вместо сала. Порох заместо соли. За конский навар дерутся.

Погнал их Кутузов по той же дороге, по которой наступали они к Москве. Места же здесь разоренные. Сами французы тому виной. Вот и прибыли дни расплаты.

Однако это только начало. Расплата еще впереди.

 

Глава пятая

НЕБО. ПОЛЕ. ПОЛОЗЬЕВ СКРИП

 

 

БОЛЬШИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

 

Еще до того как разгорелась Бородинская битва, в дни, когда русская армия отступала, к князю Петру Багратиону неожиданно явился подполковник Ахтырского гусарского полка Денис Давыдов. Багратион Давыдова знал давно – когда‑то Давыдов служил у него адъютантом, – принял сразу и очень приветливо.

– Ну рассказывай, ну выкладывай. Начальство обидело?

– Нет, – отвечает Давыдов.

– Наградой обойден? В отпуск, наверное, просишься?

– Нет, – отвечает Давыдов.

Поразился Багратион. Ждет, что же скажет ему подполковник.

– Вот какую имею мысль, – произнес Давыдов.

И стал говорить о французской армии. Мол, растянулась армия на сотни и сотни верст. От самого Немана через всю Россию тащатся к ней обозы, идут подкрепления, порох, ядра везут.

– Верно, – бросает князь Петр.

– Все время туда и сюда мчатся курьеры с бумагами. Длинный французам путь.

– Так, так… – слушает Багратион. – Нового не открываешь.

– А новое в том, – вдруг заявил Давыдов, – что надо, ваше сиятельство, оставить у Бонапарта в тылу конные наши отряды. Пусть они обозы и мелкие части щупают. Будет немалый урон врагу. Прошу казаков и гусар – докажу, как возможное.

Пока Давыдов все это говорил, лицо Багратиона светлело, светлело и даже вовсе расплылось в улыбке.

– Молодец! Дай поцелую. – Поцеловал. – Жди.

Багратион тут же пошел к Кутузову. Начал с того, с чего и Давыдов. Мол, французская армия растянулась на сотни и сотни верст… И передал все слово в слово о просьбе Дениса Давыдова. Выслушал Кутузов Багратиона:

– Фантазии разные…

Кутузов только что принял армию, готовился к бою и берег каждый отряд солдат.

– Ваша светлость, – обиделся Багратион, а был он на редкость вспыльчивым, – фантазии в том, что часто мы собственной выгоды не разумеем! – И потом уже тише: – В этом деле есть полный резон. Тут выйдут большие последствия.

– Ну ладно, голубчик, ладно. Я же ведь так. Человек‑то надежный твой подполковник? Говоришь, из гусар? Им бы пыль по глазам начальству.

– Надежный, ваша светлость. Пять лет у меня в адъютантах был.

Подумал Кутузов:

– Ладно, может, и вправду дело будет сие значительным.

Распорядился Кутузов выделить Давыдову 50 гусаров и 80 казаков. Так возник первый партизанский отряд. Русская армия отошла дальше, а Денис Давыдов ушел в леса.

Немало причинили партизаны вреда французам. Фельдмаршал вскоре оценил мудрое предложение Давыдова и теперь уже сам стал отправлять отряды солдат в тыл к неприятелю.

К солдатам все чаще и чаще присоединялись крестьяне. Они и сами создавали свои отряды. Сотни и тысячи крестьянских отрядов разили теперь врага.

Как в половодье река сокрушает округу, так и тут – на войне народной – прорвался крестьянский гнев. Спустя два месяца, когда русская армия уже перешла в наступление, Кутузов распорядился вызвать в ставку к себе Давыдова.

Он долго смотрел на гусара. Наконец произнес:

– Тут я как‑то при жизни князя Петра назвал твой маневр фантазией. Прости старика. Только не думай, что я от слов своих отрекаюсь. То, что свершилось, доподлинно есть фантазия.

И так же, как тогда князь Багратион, подошел и крепко расцеловал Дениса Давыдова.

 

ТУДА И ОБРАТНО

 

Слухи о доблестных делах партизана Дениса Давыдова катили в русскую армию валом. Один за одним. То обозы с порохом перехватили, то разогнали идущую артиллерийскую часть. То схвачен курьер с бумагами очень ценными, то сам Давыдов в бою отличился – зарубил, как слизнул, четырех французов.

Стал молодой корнет Васильчиков мечтать о том, чтобы и ему попасть к партизанам. Эскадронного командира просил:

– Отпустите к Давыдову!

К полковому начальнику бегал:

– Отпустите к Давыдову!

Однако начальники не отпускают. Подумал корнет, подумал, взял и ушел без разрешения. Правда, оставил записку. Мол, не считайте, что я дезертир. Не могу я – ушел к партизанам.

Стал пробираться он в Гжатский уезд, туда, где были отряды Давыдова. Едет, думает о Давыдове. Представляется ему партизанский начальник заправским гусаром, в гусарской куртке, в шнурках гусарских, в гусарской шапке с лихим султаном.

Добрался корнет до Гжатска удачно. Разыскал партизанский отряд. Вернее, партизаны у Гжатска его схватили и привели к Давыдову в лагерь. Глянул корнет на Дениса Давыдова. А где же гусарская куртка, где султан и галун гусарский?!

Стоит перед ним настоящий мужик. Борода крестьянская, кафтан крестьянский, даже кушак крестьянский. Растерялся Васильчиков. Забыл и представиться. Смеется Давыдов:

– Честь имею, подполковник Давыдов. Слушаю вас, корнет.

– Васильчиков, – пискнул Васильчиков.

Устал он с дороги, отправился спать. Уложили его под сосной на шинели, укрыли каким‑то рядном.

В общем, началась жизнь партизанская.

Утром стал Давыдов его поучать:

– Что важнейшее для партизана?

Разводит корнет руками.

– Внезапность, – отвечает Давыдов. – Какая позиция самая лучшая? – И опять отвечает: – Непрерывность в движении. В чем партизана главная сила? Бить не числом, а умением.

И вот – походы, походы, переходы, ночевки в лесах.

То мокнешь под ливнем, то зябнешь от стужи, то спишь на сырой земле. Бои без плана, без всяких правил: то утром рано какое дело, то поздно вечером негаданный бой, то ночью – уснул – тревога. Непривычен к такому корнет. Стал он жалеть, что ушел из части. Покрутился еще с неделю, взял и покинул партизанский отряд. Даже записки теперь и той не оставил.

Вернулся Васильчиков в армию.

Еще в те дни, когда он исчез, в армии было целое дело.

Самовольство для офицера – серьезная вещь. Доложили тогда Кутузову об уходе корнета.

Доложили теперь о его прибытии.

Выслушал Кутузов, распорядился:

– Наказать за самовольный отъезд. – Потом подумал и строго добавил: – А за то, что вернулся, за это – вдвое.

 

НАГРАДА

 

Много прославленных имен среди командиров партизанских отрядов: офицер Сеславин, простой крестьянин Герасим Курин, рядовой гусар Федор Потапов, по кличке Самусь, сельский староста Стулов, солдат Еременко, отставной майор Емельянов – в прошлом крепостной крестьянин, ветеран суворовских войн, произведенный за геройство Суворовым в офицеры.

Как‑то в какую‑то итальянскую часть приехал из штаба Наполеона посыльный. Тут‑то зашел разговор и еще об одном русском герое, о молодом штабс‑капитане артиллерии Александре Самойловиче Фигнере.

Лихость в Фигнере потрясающая. Он и в бою всегда впереди, и в походах не знает устали, и на расправу с врагом жестокий, но и в разведку без страха ходит.

Фигнер даже в Москву к французам ходил, переодевшись, правда, крестьянином.

Много зла причинил Фигнер со своим партизанским отрядом французам. Слух об отважном штабс‑капитане даже дошел до Наполеона. За поимку Фигнера император назначил большую сумму.

Приехавший к итальянцам из наполеоновского штаба офицер привез особую весть где‑то здесь, в местных лесах, скрывается Фигнер. Заволновались итальянцы. И страшно, и вот бы прославиться – взять и поймать злодея. Вот бы сюрприз императору. К тому же… награда.

– Поймаем его! – кричат итальянцы. – В наших же жилах римская кровь!

Собрались одни офицеры. Рядовых с собой не брали. Не хотели делить богатства.

Подумал посыльный и тоже решил поехать. Интересно, что из того получится. А вдруг…

Тронулись итальянцы. Рыщут они по соседнему лесу. Нет, не видно партизанских примет. Направляются в лес, что подальше. И там все спокойно и тихо. Едут верст за десять в крутые балки. И там неудача.

Не хочется им возвращаться с пустыми руками домой. Да день на исходе. К тому же устали. И есть хочется. И дорога домой неблизкая.

«Да, пора бы домой», – понимает и Наполеонов посыльный. Да только в эту минуту что‑то, как назло, за язык его дернуло.

– А не там ли они, вон за полем, в дубовой роще?

И офицеры о том подумали. Решили:

– Ну ладно, последний заход.

Дотащились они до дубовой рощи. И правда – вот он, свежий след от лошадиных копыт.

Поднялся дух в итальянцах.

– В наших жилах римская кровь! Вперед!

Втянулись они своей офицерской колонной в лес.

И вдруг слева и справа налетели на них партизаны. Крики, свисты, стрельба…

Туда итальянцы, сюда, да где там – они в окружении.

Согнали партизаны плененных в кучу. Стоят они, носы повесив. А где же тот, Наполеонов посыльный?

Смотрят – стоит он в первом ряду партизан, ручкой им нежненько машет:

– Приветствую вас, господа офицеры! Будем знакомы – штабс‑капитан Александр Самойлович Фигнер.