На районе. Можно ли не пускать к себе бездомных и неславян. 24

Кейс №1

Благотворительная организация «Ночлежка» открыла в Санкт-Петербурге два приюта для бездомных, пункты выдачи еды и медикаментов. «Ночлежка» проводит консультации по юридическим и социальным вопросам, помогает тем, кто оказался на улице, вернуться к обычной жизни. В 2018 году «Ночлежка» хотела открыть в Москве в Савеловском районе прачечную — место, куда бездомные могут прийти, постирать и просушить свою одежду. Местные жители отреагировали яростным протестом. Ситуацию обсуждали в прессе и социальных сетях. В первую очередь «Ночлежку» обвиняли в том, что она не получила согласие жителей района. Прачечная так и не была открыта. Прошел год, «Ночлежка» решила попробовать открыть в Москве консультационный центр и приют в малонаселенном месте в Беговом районе. Были назначены слушания, на которых представители «Ночлежки» рассказали местным жителям о своем проекте и готовы были его обсуждать, но из этого тоже ничего не вышло — жители отказались вступать в диалог. Муниципальные депутаты не пустили «Ночлежку» в район Беговой.

Андрей: Имеют ли право жители района не пустить к себе благотворительную организацию? Сказать, пусть делает добро где-нибудь в другом месте?

Катя: Я очень толерантный человек, и, если у бездомных было бы место, где они могли постирать свои вещи, я была бы только рада. И тут я должна сказать, что много лет жила напротив Павелецкого вокзала. Вокруг все время были бездомные, я так к ним привыкла, что мне казалось, это самый безопасный район — если кто-то один на меня нападет, вокруг еще 50 человек, которые смогут прийти мне на помощь. Я засыпала под звуки песен и диких криков, которые научилась различать — веселые крики, крики «ссора», крики «убивают». Так что у меня большой опыт жизни среди бездомных. И я понимаю, почему жители какого-то района могут сказать, что в принципе они не против «Ночлежки», но у себя открывать прачечную и приют не готовы. Если мы даем людям право решать, нельзя на них давить и обвинять в отсутствии человечности, когда они голосуют против.

А: Я смотрю на эту ситуацию совершенно по-другому. В России очень много бездомных и сирот и слишком мало организаций, которые готовы им помогать. Между прочим, до революции ночлежек было много. Так что историческая традиция у нас есть, и ее нужно возобновить. Я восхищаюсь такими организациями, как «Ночлежка», потому что они пытаются что-то делать. И поэтому мне кажется неправильным, когда люди говорят «забирайте своих бездомных и валите». Нужно попытаться найти выход.

К: Именно такие рассуждения я считаю чудовищной манипуляцией. Ты произносишь некие общие слова — «Есть великая русская традиция, есть несчастные люди, у каждого человека своя судьба». Дальше ты говоришь: «Вот Семен Петрович, вы ему запретили прийти помыться». И перекладываешь весь груз ответственности за несчастья Семена Петровича на обычного жителя — получается, именно он обязан вникнуть в русскую традицию и пожертвовать своим комфортом. Так нельзя. Проблема есть, ты абсолютно прав. Но мне кажется, она должна решаться по-другому. Когда я работала в журнале «Большой город», я проводила акцию, которая называлась «Доступ есть». Известные люди садились на инвалидные коляски и вместе с теми, у кого нет выбора, кто всегда на коляске, проезжали по Москве, чтобы проверить насколько она к этому приспособлена. Мы столкнулись с похожим негативным отношением — люди не хотели видеть на улице колясочников, они к ним не привыкли. И я подумала тогда, что мы не можем требовать от людей эмпатии и сочувствия. Не можем требовать, чтобы они вникли в русские традиции добросердечия и милосердия. Я считаю, что толерантность начинается с лицемерия — мне плевать, что ты думаешь про бездомных или про колясочников, мне плевать, что тебе не нравится, как они пахнут и как выглядят, мы открываем прачечную и едем на улицу просто потому, что эти люди имеют право помыться, а те — выйти из дома. А если внушать людям, что нам важны их чувства и мысли, они тебе будут рассказывать, как им неприятно.

А: Я отчасти готов с тобой согласиться. Но я не могу прийти к человеку домой и сказать: «Вот бездомный сейчас у тебя помоется, и мне неинтересно, что ты думаешь, ты должен быть за все хорошее». Понятно, что человек имеет право не пустить бездомного в свою ванную. Но где заканчивается это право? Человек имеет право возмутиться строительством свалки в 100 метрах от подъезда. Но имеет ли он право запретить другим людям ходить по соседним улицам?

К: А мне не кажется, что этот вопрос нужно переводить в этическую плоскость. С этической точки зрения — да, у нас улицы открытые, никто не может решать, кому по ним ходить, а кому нет. Люди, объединенные в группу, повели себя недружелюбно и несимпатично, но дело не в этической проблеме, это эффект толпы. Мне кажется не совсем корректным перекладывать то, что произошло, на совесть жителей.

А: А я не перекладываю. Я считаю, что «Ночлежка» должна просто открыться и все. Ее дело — дать бездомным помыться и поесть, хорошо, если она еще и договорится с жителями. Я вообще-то хочу жить в городе, где люди между собой договариваются. Где мэр договаривается с жителями. И если это условие соблюдается, дальше можно расставлять приоритеты. Могут ли жители Савеловского района просто прогнать какое-нибудь кафе, как они прогнали «Ночлежку»?

К: Могут, так бывает. Но это же еще и правовой вопрос — если мы в принципе имеем право открыть благотворительную организацию, будь то прачечная или ночлежка, мы можем сделать так, чтобы это не возмутило жителей?

А: Непонятно, потому что, если жители готовы возмутиться, они возмутятся. Можно обойтись без ночлежки? Нет. Можно заказать исследование по всему городу, чтобы выяснить, в каком районе люди проще относятся к ночлежкам? Наверное, да, но за эти деньги можно две «Ночлежки» открыть.

К: По-твоему, ночь 100 бездомных и 100 стирок важнее, чем потеря комфорта 100 жителей района? Как ты сравниваешь? Что у тебя на весах, кроме того, что ночлежка — добро, а жители — зажравшиеся сволочи?

А: Дело не в том, что они зажрались. Я понимаю мотивацию жителей. Вот хозяин квартиры, он купил ее в ипотеку, это главная инвестиция его жизни, и весь мир, который он с таким трудом строит, находится под угрозой. Для такого человека вопрос открытия «Ночлежки» — это практически вопрос жизни и смерти, а значит, «Ночлежка» всегда будет в проигрышной позиции. Выигрывают всегда самые мотивированные. Их лучше слышно, они готовы раньше вставать и позже ложиться, чтобы защитить свои интересы. Я уважаю это право — чем ближе к телу человека что-то происходит, тем больше я это право уважаю. В квартире я его уважаю, в подъезде уважаю. А через сколько-то метров право заканчивается. Через 50, через 100, через 700.

К: Мне кажется, это лицемерие. Ты же участвуешь иногда в спорах, протестах и пикетах, которые очень далеки от твоего тела. А здесь ты встаешь на противоположную позицию, потому что люди мешают «Ночлежке» делать добро. Можем ли мы от людей требовать пожертвовать чем-то ради добра? Я считаю, что это очень неэтично, это настоящий шейминг: «Ну будет у вас в подъезде плохо пахнуть, аренда упадет, жильцы съедут — это сопутствующий ущерб. Видите, какие хорошие люди пришли делать добро, а вы — сволочи». Я понимаю, что «Ночлежка» делает великое дело, но этого недостаточно. Договариваться не помогает, не договариваться не помогает, значит, надо искать еще пути, потому что нельзя требовать от людей добра во что бы то ни стало.

А: Требовать от людей добра дубинкой нельзя, но я же могу сказать, что они неправы.

К: Это же не очень эффективно? Давай тогда поймем, что именно вызывает проблему. Во-первых, запах.

А: Ты хочешь узнать, что именно волнует людей? Не запах. Страх. Страх, что бездомный будет воровать, нападать, грабить и плевать вокруг.

К: Если бы «Ночлежка» подробно рассказала о том, что она делает, — это будет место, куда будут ходить 20 человек, у этого такая судьба, у того такая, они будут вечером приходить помыться, утром поесть, днем мы будем заниматься документами — это бы помогло? Мол, нельзя игнорировать природу человека, его желание делать добро. Но ведь тебе никто не скажет «Пусть все бездомные провалятся в ямы», тебе скажут: «Да-да, надо помогать, но не здесь».

А: Я же не говорю, что решу эту проблему, щелкнув пальцами. Более того, мне нравится тот факт, что из-за «Ночлежки» идут такие споры, что каждая из сторон защищает свои права. Потому что для нашего общества это явно следующий шаг. И когда-нибудь мы придем к новому состоянию, когда «Ночлежка» и люди, которые вокруг нее живут, научатся мирно сосуществовать. А пока, если жители Савеловского и Бегового районов, где сейчас хочет открыться «Ночлежка», свободно заявляют свою позицию, я буду заявлять свою.

К: Тогда приведи людей. Пусть бездомный Иван Иванович рассказывает жителям, как он хочет постирать свои вещи и восстановить паспорт. И тогда жителям будет сложнее прогнать его. Пусть бездомные говорят про свои права. А пока это неравноценный спор. Люди, выступающие против «Ночлежки», защищают свои права, а ты защищаешь чужие, лезешь в чужое дело.

А: Ты мне говоришь, что право защищать бездомных есть только у них самих? Но одна из причин того, что бездомные становятся бездомными, как раз в том, что они плохо умеют защищать свои права. Довольно странно ждать от людей, которые так много потеряли, что они станут активистами и устроят митинг, чтобы получить прачечную.

К: Я тебя понимаю, но мой опыт наблюдения за тем, как борются за права разных социальных групп, говорит о том, что такая борьба становится гораздо эффективнее, если в ней участвуют представители этих групп. Если это борьба за детей с расстройством аутического спектра или ДЦП, хорошо бы среди борющихся была мать такого ребенка, человек, который понимает, какую боль представляет. Можно противостоять абстрактной идее добра, но отказать конкретному человеку гораздо сложнее. Тем не менее, как я уже говорила, я против того, чтобы требовать от людей соучастия. Мне кажется, такие вопросы должны решаться авторитарно — если ты уверен в том, что делаешь добро, получай разрешение в мэрии, приходи в район со всеми справками и печатями и строй ночлежку.

А: У нас с тобой два разных подхода. Твой — лицемерие, мой — сочувствие. Давай уйдем со двора в дом и обсудим другой важный этический вопрос городской жизни, который меня занимает уже давно.

Кейс №2

В августе 2019 года «Новая газета» провела небольшое исследование объявлений о сдаче квартир в крупных российских городах25, опубликованных на одной из крупнейших площадок об аренде и продаже недвижимости ЦИАН. Оказалось, что в подавляющем большинстве объявлений национальность не упоминается, но в Москве в 14% объявлений просят откликаться «только славян».

Андрей: Конечно, человек имеет право выбрать, кому он хочет сдать квартиру. Но может ли он так открыто декларировать, что ему не нравятся люди других национальностей?

Катя: Нет, не может, если мы как общество считаем это постыдным. Долго ли протянет организация, которая в своих объявлениях будет писать, что не сдает квартиры людям с голубыми глазами или невысокого роста? Да эту организацию просто рынком задавит. Почему в объявлениях пишут про славян? Потому что мы как общество, московское общество, позволяем так писать. Я не позвоню по такому объявлению просто потому, что не хочу связываться с людьми, которые декларируют такие вещи. «Только славянам» никогда не ходит одно, к нему прилагаются, например, «все бабы дуры», «женщина должна варить борщ», «геи сгорят в аду». Я не звоню, но есть другие люди, которые звонят. И пока они есть, ничего не изменится.

А: Я тоже не звоню никогда людям, у которых написано «только славянам», и у меня даже есть аргумент, не связанный с этикой. Мне всегда казалось, что такие арендодатели не сдать тебе квартиру хотят, а подселить тебя в свою квартиру; чтобы ты деньги им платил, но ходил на цыпочках вокруг оставленных ими там вещей. Между прочим, может быть эти люди и не имеют ничего против представителей других национальностей, просто они боятся, что в квартире будет происходить что-то плохое, а как формулировать свои требования, чтобы от этого защититься, не знают.

К: Интересно, существуют ли этические способы дискриминировать тех, кто тебе не нравится? Несколько лет назад Airbnb, огромный международный сервис по краткосрочной сдаче квартир, разослал всем своим клиентам — и сдающим жилье, и снимающим — новые правила. Там было написано, что человек не имеет права отказать людям из-за их ориентации, национальности и вероисповедания. И у меня (а я тогда сдавала квартиру) это вызвало, честно говоря, некоторое отторжение. Я могу себе представить ситуацию, когда сдаю комнату и готова ее сдавать только женщине. Мне это не кажется дискриминацией. Почему, если я ортодоксальная еврейка, мусульманка, христианка, почему я не могу сказать, что не готова сдавать геям? Я думаю, у человека могут быть какие угодно фобии и даже ксенофобии, и, пока он не выходит с этими фобиями и не мешает людям жить, он имеет право их холить и лелеять у себя дома.

А: Представь себе, что мы завтра запретим такие объявления, и эти 14% просто исчезнут с рынка.

К: Может быть, мы все только выиграем. Ты прав, обычно это жуткие квартиры с ковром, по которому нельзя ходить. Почему-то толерантность часто идет в комплекте с белыми стенами.

А: Да, но мы опять обсуждаем проблему первого мира. Исследование «Новой газеты» показало, что, хотя всего таких дискриминационных объявлений в Москве 14%, среди самых дешевых квартир их доля гораздо больше. Медианная цена жилья в Москве для неславянина оказывается в среднем выше примерно на треть. Дискриминация бьет не по менеджерам нефтяных компаний, которые приезжают в Москву с Запада, а как раз по трудовым мигрантам.

К: Есть этичный способ сказать, что я не хочу, чтобы у меня жило десять мигрантов с пятью семьями?

А: С одной стороны, ты можешь легко написать «я не хочу, чтобы в квартире жили больше двух-трех человек». С другой стороны, ты не обязан никому ничего объяснять — ты можешь отказать любому человеку. Более того, мы каждый день кому-то отказываем и кого-то не пускаем. Кривой глаз, не та профессия, не тот гендер, многих людей отпугивает религиозность, не важно, какая именно. Но, как только ты пытаешься свои предрассудки, на которые ты имеешь право, облечь в форму инструкции, ты становишься социальным фашистом. И это удивительный эффект. Как это происходит, я не знаю, но это так. Казалось бы, теоретически должно быть удобнее, если все сразу будут писать, кому они не готовы сдавать квартиру. Я не буду смотреть эти квартиры и сэкономлю кучу времени вместо того, чтобы ходить к тому, кто просто из вежливости или лицемерия открывает мне дверь. Но почему-то люди, которых дискриминируют такие объявления, не радуются сэкономленному времени. Почему-то для них это оскорбительно. И то, что они больше платят за аренду, — это тоже дискриминация, уже экономическая. Наверное, дискриминация — часть человеческой природы, но это не значит, что нужно ее распространять и поддерживать.

К: Этично ли, если у тебя столько фобий, вообще сдавать квартиру?

А: Я считаю, что это проблема в России решится, когда люди перестанут обожествлять свои квартиры. Когда перестанут считать их кусочком своей души и увидят в них бетонные коробки, в которых, возможно, и жить-то сами никогда не будут.

К: В Израиле, например, есть простая традиция — когда ты въезжаешь в съемную квартиру, у тебя только каменный пол и белые стены, когда ты съезжаешь из квартиры, ты оставляешь квартиру ровно в том же виде. В России нет никаких правил сдачи квартир. У нас квартира — это всегда семейная история.

А: Да, ты снимаешь себе квартиру с призраками.

К: Можем ли мы обвинять призраков в неэтичном поведении? Вот вопрос.

А: Мы его еще когда-нибудь обсудим.

 

Глава 7