Сила, производительная сила, причины

«Причины богатства суть нечто совсем иное, чем само богатство» [ Лист. Цит. соч., стр. 201].

 

Но если следствие отлично от причины, то разве характер следствия не должен содержаться в причине уже включенным в нее? Уже причина должна нести в себе то определение, которое позднее проявится в следствии. Философия г‑на Листа не идет дальше тезиса о том, что причина и следствие суть «нечто совсем иное».

Нечего сказать, хорошенькое признание достоинства человека, низводящее человека до положения «силы», способной создавать богатства! Буржуа видит в пролетарии не человека, а силу, способную создавать богатства, такую силу, которую он к тому же еще может сравнивать с другими производительными силами – с животным, с машиной, – и, если такое сравнение окажется не в пользу человека, то сила, носителем которой является человек, будет вынуждена уступить свое место силе, носителем которой является животное или машина, причем человек также и в этом случае будет иметь честь (будет наслаждаться честью) фигурировать в качестве «производительной силы».

Если я определяю человека как «меновую стоимость», то в этом выражении уже заключается то обстоятельство, что общественные отношения превратили его в некую «вещь». Если я рассматриваю его как «производительную силу», то я ставлю на место действительного субъекта иного субъекта, подменяю первого иным лицом, и он существует теперь лишь как причина богатства.

Все человеческое общество становится лишь машиной, предназначенной для создания богатства.

Причина никоим образом не есть нечто более возвышенное, чем следствие. Следствие есть лишь открыто проявившаяся причина.

Лист делает вид, будто он повсюду интересуется производительными силами ради них самих, независимо от скверных меновых стоимостей.

Некоторые разъяснения о сущности нынешних «производительных сил» мы получаем уже из того обстоятельства, что при нынешнем строе производительная сила состоит не только в том, что она делает, быть может, труд человека эффективнее или силы природы и социальные силы результативнее; она в такой же мере состоит в том, что делает труд дешевле, или непроизводительнее для рабочего. Производительная сила, таким образом, с самого начала определяется меновой стоимостью. Здесь имеет место в такой же мере повышение[54]…

 

[III. Из третьей главы].

[Земельная рента]

 

…[22] земельная рента исчезает. Эти возросшие цены на хлеб должны быть вычтены из прибылей господ промышленников, – Рикардо достаточно благоразумен, чтобы предполагать, что дальнейшее снижение заработной платы невозможно.

Следовательно, происходящее сокращение прибылей и повышение заработной платы – поскольку рабочий всегда потребляет известное количество хлеба, как бы дорог он ни был; номинальная заработная плата рабочего при повышении хлебных цен возрастает, даже если она понижается реально, – вследствие роста хлебных цен повышает издержки производства для промышленников, затрудняет тем самым для них накопление и конкуренцию, сковывает, одним словом, производительную силу страны. Таким образом, скверная «меновая стоимость», которая в виде земельной ренты к величайшему ущербу (без всякой пользы) для производительной силы страны попадает в карманы земельных собственников, должна быть тем или иным способом принесена в жертву всеобщему благу – путем свободной торговли хлебом, путем перекладывания на земельную ренту всех налогов или же путем полного присвоения земельной ренты, то есть земельной собственности, государством (этот последний вывод сделали, в числе прочих, Милль, Хильдич, Шербюлье).

Г‑н Лист не посмел, конечно, сообщить немецкому землевладельческому дворянству этот вывод промышленной производительной силы, ужасный для земельной собственности. Поэтому он поносит Рикардо, который выдал столь неприятные истины, вкладывает в его уста противоположное мнение, мнение физиократов, согласно которому земельная рента есть не что иное, как доказательство естественной производительной силы земли, и фальсифицирует взгляды Рикардо.

 

Лист:

«Вообще школа со времен Адама Смита была несчастлива в своих исследованиях природы земельной ренты. Рикардо, а за ним Милль, Мак‑Куллох и другие полагают, что ренту платят за естественную производительность, присущую участникам земли. Рикардо построил на этом мнении целую систему… Так как он видел перед собой только английские условия, то он впал в заблуждение, будто эти английские пашни и луга, за мнимо естественную производительность которых в настоящее время платят такую прекрасную ренту, были точно такими же пашнями и лугами во всякое время» (Лист. Цит. соч., стр. 560).

 

Рикардо:

«Если тот прибавочный продукт, который образует земельную ренту, является преимуществом, то было бы желательно, чтобы с каждым годом вновь создаваемые машины оказывались менее производительными, чем старые, ведь это сообщало бы большую стоимость товарам, производимым по всей стране, и всем владельцам наиболее производительных машин платилась бы рента» («Des principes de l’économie politique etc.», Paris, 1835. T. 1, p. 77) [Русский перевод, стр. 71]. «Богатство возрастает в тех странах, где благодаря усовершенствованиям в земледелии можно увеличить количество продуктов без соответствующего увеличения количества труда и где, следовательно, земельная рента растет лишь постепенно» (ebenda, р. 81 – 82) [там же, стр. 72 – 73].

 

Таким образом, по отношению к высокому дворянству г‑н Лист не осмеливается вести игру в тени «производительных сил». Он хочет соблазнить его «меновыми стоимостями» и поэтому злобствует на школу Рикардо, который не рассматривает ни земельную ренту с точки зрения производительной силы, ни производительную силу с точки зрения современного крупного фабричного производства.

Так г‑н Лист оказывается лжецом вдвойне. Однако в этом вопросе нам следует отдать справедливость г‑ну Листу. В одной крупной вюртембергской фабрике (если мы не ошибаемся, Кёхлина) участвует сам король вюртембержцев[55], вложив в нее большую сумму. В вюртембергских, а в большей или меньшей степени также и в баденских фабриках значительное участие посредством акций принимают дворяне‑землевладельцы. Таким образом, здесь дворяне участвуют в «промышленной силе» не в качестве земельных собственников, а вкладывая в нее деньги, сами выступая в качестве буржуа и фабрикантов, и…

…[24] и возникает «преемственность и непрерывность производства» целого ряда поколений – завуалированный коммунист Лист учит также и этому – таким образом, эта «преемственность и непрерывность производства» оказывается наследственной собственностью не господ промышленников, а целых поколений (см., например, Брея{138}).

Высокая земельная рента обеспечивалась в Англии лендлордам (земельным собственникам) только посредством разорения арендаторов и низведения батраков до уровня ирландской нищеты (настоящих нищих). И все это несмотря на различные хлебные законы, независимо от того, что сами получатели земельной ренты часто бывали вынуждены уступать ее на треть, на половину своим арендаторам. С 1815 г. было принято три различных хлебных закона с целью улучшения положения и морального поощрения арендаторов. В течение этого периода было назначено пять парламентских комиссий, чтобы выявить наличие бедственного состояния земледелия и расследовать его причины. Непрерывное разорение арендаторов, несмотря на доведенную до предела эксплуатацию батраков и максимально возможное снижение их заработной платы, с одной стороны, и наличие частых случаев, когда землевладельцы бывали вынуждены отказываться от части земельной ренты, – с другой, доказывают, что даже и в Англии – несмотря на все ее фабрики и заводы – не производилось высоких земельных рент. Ибо с экономической точки зрения нельзя рассматривать в качестве земельной ренты такое явление, когда часть издержек производства посредством договоров и других отношений, имеющих место вне сферы экономики, направляется вместо кармана арендатора в карман получателя земельной ренты. Если бы земельный собственник сам обрабатывал свою землю, то он, конечно, поостерегся бы зачислять часть обычной прибыли производительного капитала в рубрику «земельная рента».

Писатели XVI, XVII и даже первых двух третей XVIII столетия все еще рассматривали вывоз зерна Англией как главный источник ее богатства. Старинная английская промышленность, – главную отрасль которой составляла обработка овечьей шерсти, а менее важные отрасли которой обрабатывали материалы, поставлявшиеся главным образом самой этой отраслью, – была всецело подчинена земледелию. Ее главным сырьем были продукты английского земледелия. Само собой разумеется, что она, таким образом, стимулировала развитие земледелия. Позднее, когда появилось собственно фабричное производство, уже через короткое время стала ощущаться и необходимость в законах о хлебных пошлинах. Но они оставались номинальными. Быстрый рост населения, наличие больших площадей плодородной земли, которые еще предстояло обработать, появление изобретений – все это, конечно, привело к развитию на первых порах также и земледелия. Особенно этому способствовала война против Наполеона, которая создала для английского сельского хозяйства настоящую запретительную систему. Но в 1815 г. обнаружилось, сколь мало увеличилась в действительности «производительная сила» земледелия. В среде землевладельцев и арендаторов поднялся всеобщий вопль, и тогда были изданы теперешние хлебные законы{139}. В самой сущности современной фабричной промышленности заложена, во‑первых, тенденция отчуждать [zu entfremden] промышленность от отечественной почвы, поскольку эта промышленность обрабатывает главным образом сырье, ввозимое из‑за границы, и опирается на внешнюю торговлю. В ее сущности заложена тенденция вызывать рост населения в таком масштабе, которому не соответствует использование земли в условиях частной собственности. В ее сущности заложена, далее, – если она порождает хлебные законы, как она до сих пор всегда порождала их в Европе, – тенденция посредством высокой земельной ренты и эксплуатации земельной собственности фабричными методами превращать крестьян в самых нищих пролетариев. Если же ей удается воспрепятствовать изданию хлебных законов, то она изымает из обработки массу земель, подчиняет цены на хлеб внешним случайностям и подвергает страну полному отчуждению, делая получение самых необходимых для нее жизненных средств зависимым от торговли, которая подрывает земельную собственность в качестве самостоятельного источника собственности. Последнее является целью Лиги против хлебных законов в Англии и движения против земельной ренты в Северной Америке{140}, ибо земельная рента есть экономическое выражение земельной собственности. Поэтому тори постоянно указывают на опасность того, что Англия сделается зависимой в получении жизненных средств, например, от России.

Крупной фабричной промышленности – разумеется, здесь не идут в счет такие страны, как Северная Америка, которым еще предстоит пустить в обработку колоссальные массивы земель (а ведь покровительственные пошлины не очень‑то увеличивают площадь земли) – безусловно присуща тенденция сковывать производительную силу земли, как только ее эксплуатация достигнет известной ступени, так же как, с другой стороны, ведению земледелия фабричными методами присуща тенденция вытеснять людей и превращать все земли – разумеется, в известных пределах – в пастбища, так что место людей занимает скот.

Учение Рикардо о земельной ренте сводится, в немногих словах, к следующему:

Земельная рента ничего не прибавляет к производительности земли. Наоборот, ее повышение является доказательством того, что производительная сила земли падает. Она определяется именно отношением площади пригодных для обработки земель к численности населения и к уровню цивилизации вообще. Цена на хлеб определяется издержками производства хлеба на самой неплодородной земле, обработки которой требуют потребности населения. Если приходится прибегать к обработке земли худшего качества или делать с меньшей отдачей вложения капитала в тот же участок земли, то собственник самой плодородной земли продает свой продукт столь же дорого, как тот, кто обрабатывает самую плохую землю. Он кладет себе в карман разницу между издержками производства хлеба на самой лучшей и на самой неплодородной земле. Таким образом, чем менее плодородная земля пускается в обработку или с чем меньшей отдачей делаются вторые, третьи вложения капитала в тот же участок земли, одним словом, чем больше убывает относительная производительная сила земли, тем выше поднимается земельная рента. Если представить землю плодородной повсеместно[56]…

 

IV. Г‑н Лист и Ферье

 

Книга Ферье, помощника таможенного инспектора во времена Наполеона – «О правительстве с точки зрения его взаимоотношений с торговлей». Париж, 1805 – является тем сочинением, с которого списывает г‑н Лист. В книге Листа нет ни одной основной мысли, которая не высказана в книге Ферье и не высказана в ней лучше.

Ферье был чиновником Наполеона. Он защищал континентальную систему{141}. Он говорит не о протекционистской системе, а о запретительной системе. Он далек от того, чтобы сочинять фразы о союзе всех народов или о вечном мире внутри страны. У него, разумеется, еще нет и социалистических фраз. Мы приведем краткие выдержки из его книги, чтобы показать читателю этот тайный источник листовской премудрости. Если г‑н Лист фальсифицирует Луи Сэя, чтобы представить его в качестве своего союзника, то он, напротив, нигде не ссылается на Ферье, у которого списывает повсюду. Он хотел бы ввести читателя в заблуждение.

Мы уже цитировали суждение Ферье о Смите. Ферье еще более откровенно выражает свою приверженность к старой запретительной системе.