Оскверненные и вывернутые наизнанку

 

Методы, к которым в самых разных концах земли прибегали враги человечества, были весьма разнообразны – в иные разы они проявляли чудеса изобретательности и изворотливости только бы помешать созидательной деятельности демиургов, а бывало и так, что вели себя, как уличная шпана, которой, на беду свою, попался в темном переулке одинокий прохожий.

Вот, к примеру, что они сделали с русскими, – по версии «Сказания како Бог сотворил Адама». Правда, в «Сказании…» русским Адама никто не называет, но, коль скоро сочинено оно русскими и на русской земле, логично предположить, что речь в нем идет все‑таки о русских. Хотя, разумеется, автор никому свое мнение не навязывает.

Итак, Господь создал русского человека Адама «из восьми частей» и пошел отдохнуть. Тут как тут явился «окаянный сатана» и измазал Адама гадостной смесью, ингредиенты которой даже перечислять неловко. Вернувшись, Господь отмыл свое создание, но, к сожалению, опять отлучился – правда, оставив в качестве сторожа собаку, но пользы от нее оказалось немного. Сатана повторил свой набег и истыкал Адама «древом», от чего сотворились «семьдесят недугов». Увидев все это, русский Бог не стал уничтожать испорченного человека, чтобы взамен соорудить нового, улучшенной конструкции, как, кстати, сделали бы многие другие демиурги, а просто вывернул его наизнанку, и таким образом все хвори оказались внутри тела. Вот они и лезут теперь наружу, что рано или поздно становится причиной смерти русских людей.

К этой истории примыкает множество других, записанных фольклористами и этнографами в самых разных частях России. Повсюду Сатана действовал примерно одинаково: являлся в отсутствие Бога и изгаживал созданного им человека, используя слюни, сопли, кал и прочую дрянь, но плеваться все‑таки, как показывает статистика, предпочитал. А Бог во всех регионах применял уже проверенный способ – просто выворачивал человека, как перчатку.

Но если кто подумал, что такое происходило только с русскими, тот глубоко ошибается. То же самое, один в один, случилось с первоукраинцами – может быть, и не со всеми, но с некоторыми точно.

Или вот, скажем, коми, которым в чем‑то не повезло, поскольку у них два равноправных брата‑демиурга – один хороший, со знаком плюс, а другой плохой, соответственно со знаком минус. Хороший брат Ен вылепил человека и покрыл его прочной роговой оболочкой, сделав практически вечным, но плохой брат Омэль оплевал творение Ена и для верности полил его содержимым выгребной ямы. Ену ничего не оставалось, как вывернуть первокоми, из‑за чего все коми сделались чрезвычайно уязвимыми: внутри они с тех пор роговые, но, увы, покрытые нечистотами, и это не лучшим образом сказывается на их самочувствии. Кроме того, как гласит мифология коми, при посещении туалета они вынуждены отдавать Омэлю дань. Существует, кстати, версия мифа, согласно которой Омэль никакой не брат Ену и вообще произошел из его плевка, и в это – в свете деяний Омэля – как‑то больше верится.

Судьбу коми отчасти повторили еще четыре народа, проживающие на территории России, – удмурты, марийцы, мордва и чуваши. Ими заведовал один и тот же демиург Инмар, он же Юмо, он же Чам Пас, он же Тура. Вывод, что это один и тот же персонаж, позволяет сделать повторяемость почерка: он оставлял недоделанного человека на попечение бесшерстной собаки. Стоило демиургу удалиться, как незамедлительно являлся его антагонист Шайтан, который известен и под другими именами – например, Удей и Керемет. Шайтан напускал стужу и начинал помахивать перед замерзающей голой собакой пышной шубой. Собака в конце концов не выдерживала и соглашалась в обмен на шубу допустить Шайтана к полуфабрикату человека. И Шайтан отводил свою шайтанскую душу: он оплевывал полуфабрикат так, что демиургу ничего не оставалось, как применить «метод перчатки».

Чтобы не утомлять читателя повторами, далее мы прибегнем к простому перечислению. Вышеупомянутый метод сыграл решающую роль в сотворении казахов, кумандинцев, тубаларов и уже упоминавшихся тофала‑ров. А вот оплеванных первопредков хакасов, бурят, ненцев, эвенков и эвенов их верховные боги выворачивать не стали, но что толку? Слюна антагониста демиурга оказалась столь ядовита, что выворачивай этих первопредков, не выворачивай… Все они начали жизнь полуинвалидами, и из их семени в принципе не мог вырасти бессмертный народ.

Некоторое разнообразие в эту картину человеческого несчастья вносит происшедшее с монголами. Бог вылепил первомонгола и первомонголку, как и многих, из глины, покрыл еще безжизненные фигуры густой шерстью и отправился на небеса за священной водой, которая одна лишь и могла оживить их по всем правилам. Охранять свои изделия Бог оставил собаку и кошку.

Стоило Богу отбыть, как появился Дьявол, без затей подкупил кошку и собаку – первую молоком, а вторую мясом, – после чего не стал плеваться по примеру своих коллег‑антагонистов, а от души помочился на глиняных людей, оставив сухими только головы. И о чудо: первомонголы ожили, словно их окропили не мочой, а священной водой, но вскоре выяснилось, что бессмертными им уже не быть. Уж такое оказалось у дьявольской мочи неприятное свойство.

Демиург, вернувшись, наказал кошку тем, что заставил ее вылизать оскверненные фигуры, отчего вонючая шерсть с них сошла клочьями и тут же приросла к собаке, которая, таким образом, тоже получила по заслугам.

Впрочем, глиняный генезис – не основная версия происхождения монголов. Если таковой и удастся обнаружить, то у считанных представителей этого замечательного народа. Большинство же монголов происходит от супругов Борте‑Чино («сивый волк») и Хо Марал («каурая лань»), прибывших в Монголию то ли из‑за «моря Тенгиз», то ли – прежде всего это касается Борте‑Чино – прямиком с неба.

 

Злой дух о двух головах

 

Калмыки поначалу были бессмертными. Родившись, калмык обыкновенно доживал до пятнадцати лет и навсегда оставался в этом возрасте. Не знали калмыки ни болезней, ни каких‑либо существенных забот, их жизнь текла размеренно и казалась столь же вечной, как само время. Некоторым калмыкам это показалось чересчур скучным, и они стали смущать соплеменников речами, что, мол‑де, в преклонных годах тоже есть своя прелесть. У этой идеи появлялось все больше сторонников; наконец общественное мнение возобладало, и калмыки стали просить богов, чтобы они позволили им попробовать, что же это такое – старость.

Пожелание было исполнено. Калмыки начали стареть, но по‑прежнему не умирали, и по прошествии сотен и даже тысяч лет некоторые из них так одряхлели, что жизнь перестала их радовать. Тут опять нашлись агитаторы, которые объявили, что и в смерти нет ничего плохого, и подбили стариков обратиться к богам за разрешением умирать. Боги на эту экстравагантную просьбу тоже ответили согласием, и калмыки стали умирать, а затем возрождаться.

Но видимо, в этом имелось какое‑то неудобство для высших сил – может быть, даже возникали трудности с учетом народонаселения, которое то живо, то мертво, – и боги вновь решили ввести обязательное для всех калмыков бессмертие, для чего создали соответствующий напиток аршан. Выпивший его становился бессмертным, оставаясь молодым. Таким образом, круг замкнулся, и калмыки, в сущности, должны были возвратиться к тому, с чего начали. Но не возвратились.

Постоянные изменения генеральной линии в вопросах бессмертия создало лазейку для вмешательства врагов божественных сил, и на авансцене показался злой дух Ара‑ха о двух головах. Он мигом выпил предназначенный для людей аршан, а затем помочился в опустошенный сосуд и был таков. Но далеко убежать или, точнее, улететь Арахе не удалось. В погоню за ним отправился бог войны Очир‑Вани‑гегян. У него для этого имелось серьезное основание, ибо именно Очир‑Вани‑гегян первым глотнул из оскверненного сосуда.

Луна и солнце показали ему, где прячется Араха. Очир‑Вани‑гегян злого духа изловил и рассек пополам, причем нижняя часть шмякнулась на землю и из нее вывалились болезни, насекомые и пресмыкающиеся, а верхняя была прикована богами к луне. И теперь Араха мстит небесным светилам за свою поимку, периодически заглатывая их, – так происходят затмения. К счастью, за отсутствием у нехорошего духа нижней половины луна и солнце, совершив путешествие по его пищеводу, без проблем выходят на волю.

Что же касается бессмертия калмыков, то этот вопрос в связи с описанными катаклизмами был отложен в сторону как несущественный и более, увы, не поднимался.

Близким родственником Арахи является индийский дракон Раху, о чьем богопротивном поведении сообщают «Маха‑бхарата» и «Рамаяна». Этот самый Раху вознамерился захватить напиток бессмертия амриту, полученный посредством пахтанья моря. Он преобразился в бога, подобрался с разными отвлекающими маневрами к чаще с амритой и основательно приложился. Однако небесные светила его разоблачили, и верховный бог индусов Вишну молниеносным ударом отсек ему голову.

Спешил Вишну потому, что не хотел дать амрите обессмертить Раху всего целиком, а так, благодаря его быстрой руке, напиток дальше горла не попал, и бессмертной сделалась только отсеченная голова отвратительного дракона. Вознесшись на небо, она теперь всю свою оставшуюся энергию употребляет на то, чтобы ухватить зубами солнце и луну, и порой ей это почти удается…

В отличие от калмыков, кеты, происшедшие, согласно кетской мифологии, от гагары, особыми капризами своему демиургу Есю, пребывающему в небесном мире, не докучали. Они вели несуетное существование на севере Сибири и смиренно принимали все, что Есь спускал им сверху. Даже когда он низверг вниз за ослушание свою жену Хосе‑дэм, которая в пику мужу стала в Среднем мире людей носительницей зла и принялась насылать на кетов всякие гадости, смиренный народ не возроптал, а принял эти несчастья как должное.

Но тут стараниями Хоседэм случилось удивительное событие – умер первый кет. Прежде кеты смерти не знали и поэтому не поняли, что это такое. Однако по прошествии некоторого времени, увидев, что человек лежит бревном и не думает вставать, они обратились к Есю за разъяснениями, а кое‑кто из женщин сделал это в весьма эмоциональной форме – с жестикуляцией и обильными слезами.

Демиург, услышав с земли плач, послал одного из своих сыновей узнать, что там происходит, а когда получил доклад, велел сыну передать людям, чтобы они положили покойника на лавку, и тогда на седьмой день он оживет. Однако сын – видимо, поддавшись влиянию матери – переврал указание отца и сказал, чтобы люди зарыли тело в землю. В результате смерть стала необратимой.

Есь, узнав об этом, превратил сына в собаку, и так появилась первособака. Следовательно, все собаки, живущие при кетах, – это потомки самого демиурга.

Невероятная получилась загогулина…

В появлении смерти в Ирландии, если верить легенде, распространенной в бытующем в США ирландском фольклоре, повинен французский король, чья злокозненность, с точки зрения ирландцев, даже, пожалуй, будет больше, чем у калмыцкого двухголового духа.

Этот монарх обманом заманил Смерть в ящик и выбросил в море. Ящик долго мотало по волнам и в конце концов прибило к острову Ирландия, где местные жители, полагая чем‑нибудь поживиться, его открыли. Тетка с косой выскочила наружу и давай убивать направо и налево. Собственно, только из‑за этого ирландцам пришлось сесть на корабли и отправиться в Америку – так они и спаслись, но родину потеряли…

С американскими ирландцами все понятно. Непонятно другое: почему при такой активности Смерти на зеленом острове Ирландия еще сохранились живые люди.

 

Корень жизни

 

Люди, принадлежащие к этнографической группе инта, считаются частью народа Мьянмы, однако их образ жизни имеет очень мало общего с тем, как живет остальное население этой страны. Так уж вышло, что инта приспособились жить в свайных поселках на озере Инле и даже развели плавучие огороды.

Особенность инта проявилась еще и в том, что они обладали, хотя и недолго, собственным средством бессмертия. Народ мьянма, как мы помним, пользовался оживляющим пестом – до тех пока его не стащил вороватый Месяц, а у инта имелся корень с аналогичными свойствами.

Обретение этого чудо‑корня состоялось на удивление просто. Один юноша как‑то прихватил точило и отправился искать себе жену. Трудно сказать, как могло ему помочь в этом деле точило и что он там собирался точить, коль скоро не имел при себе никаких колющих и режущих предметов, но это и не важно. Кто знает, может быть, в мифические времена инта вообще не выходили без точила из дому или использовали его каким‑нибудь не вполне традиционным способом…

В данном случае, кстати, так и произошло. Юноша увлекся поисками суженой, зашел глубоко в лес, где и заночевал. Конечно, хочется спросить, почему он искал будущую супругу в лесной чаще, а не, скажем, по берегам озера, где расположены людские поселения? – но мы его задавать не будем, поскольку ответа от мифа наверняка не получим. Опасаясь попасть на ужин диким зверям, юноша забрался на высокое дерево и попытался заснуть, но сон не шел.

Тем временем под дерево явилась дикая свинья со своим беспокойным выводком, который отчаянно возился и чавкал, и юноша понял, что заснуть уж точно не удастся. В сердцах он метнул вниз точило и – надо же! – убил молочного поросенка. Не успел он порадоваться такой удаче, как свинья вырыла какой‑то корень, потерла им поросенка и тот, живехонек, с недовольным хрюканьем убежал в лес.

Несмотря на темноту, юноша видел все это, как на ладони, и сразу понял, что корень не простой, а волшебный. Он спрыгнул на землю, положил корень в сумку и продолжил свой путь. Вскоре он нашел ту, что искал, но она, к несчастью, оказалась мертвой. Это был хороший повод проверить чудодейственность корня – и корень сработал!

Гуляния народа инта продолжались, надо думать, не один день. Праздник был двойной: с одной стороны, свадьба, с другой – обретение корня вечной жизни. Но толком попользоваться корнем инта не удалось. Причем утратили они его столь же легко, как и обрели. Прознавший про корень один из местных духов‑натов превратился в коршуна, слетел с небес, схватил корень и…

Остались о бессмертии, которое инта так и не попробовали на вкус, одни только неясные воспоминания.

 

Гамбит мертвецов

 

Первосемья индейцев серрано, чьи потомки и поныне в малом количестве проживают в Калифорнии, не нарушала, в отличие от первосемей других индейских племен, никаких сексуальных запретов. Точнее, муж и жена, о которых пойдет речь, не знали, что являются нарушителями. Они выполнили все условия табу, но были самым отвратительным образом обмануты.

Сразу скажем, что подавать эту первосемью в розовом свете мы не собираемся. Все в ней было, как у людей, в том числе и весьма непростые отношения свекрови и невестки. Собственно, если бы не эти отношения, то не случилась бы промеж серрано первая смерть. Эти две во всем, кроме совместного проживания, достойные женщины о чем‑то поспорили, и ссора завершилась тем, что старшая подложила младшей на скамью что‑то острое – то ли кинжал, то наконечник стрелы, то ли просто очень большую колючку. Невестка села со всего маху и вмиг умерла, получив ранение, несовместимое с жизнью.

Согласно местным обычаям несчастную кремировали. Когда погребальный костер запылал как следует и повалили клубы дыма, в самом большом из них муж разглядел силуэт жены и поспешил за ним следом. Идти своим ходом ему пришлось недолго, потому что жена материализовалась, посадила его к себе спину и перенесла через реку в царство мертвых.

Жизнь там оказалась не такой уж плохой: индеец получал особую еду, а покойники ему не сильно докучали, поскольку появлялись только по ночам. Однако и с женой он мог общаться только в темноте. Это ему не нравилось – хотя многие мужья такому позавидовали бы, – и индеец стал просить мертвецов отпустить его вместе с женой в мир живых. А тут как раз состоялась охота на оленей, в которой ему довелось отличиться: он раздавил двух черных жуков, а они обернулись оленями – в стране мертвых и не такие чудеса возможны. Мертвецы добыче обрадовались и в знак благодарности отпустили супругов восвояси, наказав напоследок воздерживаться в течение трех суток от интима.

Муж с женой честно выдержали этот срок. Но когда пошли четвертые сутки, муж, будучи в своем праве, выдохнул: «Ну, давай!..» Ничего, однако, у них не вышло: только интим начался, как жена исчезла, словно сквозь постель провалилась… Позже уже выяснилось, что срок воздержания был не три дня, а три года, но только мертвецы – чтобы заполучить обратно бедную женщину, а с нею и всех прочих серрано, которые есть и народятся в будущем, – ничего об этом супругам не сказали.

Интересно, не свекровь ли коварно подговорила покойников на этот некрасивый гамбит?

 

Бессмертный Смерть

 

На острове посреди африканского озера Виктория жили‑были в своих деревнях представители народа кереве, которые отличались от своих соплеменников, живущих вокруг озера, тем, что были бессмертны. Размеренное существование островитян нарушалось только криками младенцев, которых здоровые телом и всегда молодые кереве производили в большом количестве. В некоторых семьях вместе – в тесноте, но не в обиде – жили бок о бок десятки поколений, и вся эта прорва должна была как‑то кормиться. Толпы в поисках пропитания бродили по острову из конца в конец, и мало‑помалу назревал голодный бунт.

Местный демиург Намуханга взирал на перенаселенный остров в некотором недоумении. Местные жители были созданы им бессмертными и, следовательно, умереть от голода не могли в принципе, однако люди (в том числе и бессмертные) устроены так, что им необходима пища. Неразрешимый парадокс, одним словом. Кто‑то скажет, что кереве могли бы мигрировать с острова или, скажем, применять контрацептивы, но ни то ни другое, похоже, островитян не устраивало.

Любопытно, чем все это могло бы закончиться. Ведь даже гражданская война с применением всех доступных племени видов оружия никоим образом не решила бы проблему: пищи не стало бы больше, а кереве не стало бы меньше (опять же по причине бессмертности, а значит, и неубиваемости). Но Намуханга решил не доводить сомнительный эксперимент до непредсказуемого итога и взял управление ситуацией на себя.

Он явился к одной женщине, которая уже успела произвести на свет двадцать детей, забрал последыша, маленького мальчика, и поселил его в одиночестве на вершине горы. Мальчик получил имя Смерть и право забирать жизни кереве, когда посчитает нужным. Несмотря на юный возраст, он тут же взялся за дело и молниеносно улучшил демографическую ситуацию на острове.

С тех мифических времен у кереве сменилось много поколений. Смерть вырос и из мальчика превратился в особу неопределенного пола. Он добросовестно регулирует численность островного населения и находится у Намуханги на хорошем счету. И вот еще что важно: Смерть, судя по всему, единственный из кереве, кому удалось остаться бессмертным…

В потере бессмертия племенем дханваров из индийского штата Мадхья‑Прадеш косвенно виновата змея. До поры до времени дханвары, когда требовалось, меняли кожу, благодаря чему не старели и не умирали. Старую кожу тут же уносил посланец Хозяина Мертвых, и что дальше с нею происходило, не сообщается, – может быть, ее просто пускали на производство обуви, дамских сумочек или портмоне.

Но надо же было случиться такому, чтобы посланец Хозяина Мертвых влюбился в дочь одной местной змеи и, уступая нажиму дяди своей возлюбленной, начал интриговать в пользу змей. В конце концов он попросил Хозяина Мертвых поменять людей и змей местами – сделать так, чтобы змеи меняли кожу и жили сколь угодно долго, а дхан‑вары умирали, как и все остальные живые существа. Хозяин Мертвых ответил на эту просьбу согласием, и дханва‑ры были брошены в качестве жертв на алтарь чужой любви.

Вероятно, Хозяину Мертвых было все равно, чью кожу будут поставлять в его хозяйство – человеческую или змеиную. Змеиная, если иметь в виду фактуру, даже лучше. А дханвары, попадающие к нему после этой рокировки, так сказать, в цельном виде, используются, скорее всего, в качестве рабочей силы – шьют, к примеру, те же сумочки или босоножки…

Люди, принадлежащие к африканскому народу коно, являются, если верить мифу, прямыми потомками божества смерти Са.

Са поначалу пребывал в пустом и темном мире, где не было ровным счетом ничего, если не считать пребывающей в абсолютной пустоте семьи самого Са. Так продолжалось довольно долго, но затем на территории нынешнего проживания коно Са создал равнину с поверхностью из жидкой грязи. Зачем ему это понадобилось, совершенно не понятно.

Аккурат в этот момент в гости к Са прибыло божество Аталанга и – видимо, несколько удивившись, зачем для принятия грязевых ванн нужна целая равнина, – превратило вязкую жижу в твердую землю, а заодно создало растения и животных. Возможно, все это было лишь маневрами, отвлекающими Са от намерения Аталанги умыкнуть у него младшую дочь, поскольку сватовство Аталанги Са высокомерно отверг. Если это так, то надо признать, что задумка Аталанги удалась: пока Са решал, как быть с неожиданно возникшим хозяйством, он с юной красавицей убежал в недосягаемые дали.

По прибытии в указанные дали у них родились дети: семь мальчиков и семь девочек, причем четыре мальчика и четыре девочки были белые, а три мальчика и три девочки – черные, и все они говорили на разных языках. Голова у Аталанги пошла кругом, он не знал, как воспитывать столь странных детей и – что говорит о некоторой инфантильности этого божества – пошел просить совета у Са.

Отдадим должное Са. Он не стал поминать Аталанге, мягко говоря, неучтивое поведение и продемонстрировал возможности, которые ставят его на один уровень с прочими африканскими демиургами. Он передал своим внукам – и белым, и черным – множество полезных вещей и предписал белым жениться на белых, а черным на черных, а кроме того, специально для них организовал появление на небе днем солнца, а ночью – луны и звезд.

Под конец, однако, Са вспомнил, что он божество смерти, и в качестве компенсации за уведенную обманом из‑под отцовского крова дочь потребовал от Аталанги выдачи, когда только пожелает, любого его потомка. И Аталанге не оставалось ничего иного, как ответить согласием. Поэтому коно умирают.

Остается без ответа вопрос, который не может не возникнуть: что стало с белыми сыновьями и дочерями Аталанги? Сами коно, отсчитывающие свою генеалогию от черных детей, утверждают, что от них произошли все европейцы. Но думается, что это преувеличение. Некоторые, может быть, но чтобы все – вряд ли…

 

Шанс от Шивы

 

Гонды, проживающие в немалом количестве в Центральной Индии, стали жертвами происков страшной девочки по имени Чамарин.

Уже сама необычность рождения Чамарин указывала на то, что с нею произойдет нечто особенное, ибо чудесная девочка возникла в Нижнем мире в результате попадания тени коршуна на коровью шкуру, на которой скопилась менструальная кровь йогини. Явившись на свет, Чамарин первым делом поинтересовалась у столпившихся вокруг йогинь, что ей следует употреблять в пищу, и те направили ее в Средний мир, где живут люди, которые, дескать, и есть наилучшая еда. Чамарин, не мешкая, приняла облик гигантского коршуна, преодолела границу между мирами и отправилась на охоту.

Славная вышла охота: девочка‑коршун глотала гондов целиком, целыми семьями и даже деревнями! Но вот беда: насыщения она не испытывала. Оказывается, люди, проходя через ее пищеварительную систему, выходили с другого конца и тут же оживали, поскольку владели водой бессмертия. Чамарин пожаловалась йогиням, те передали ее жалобу богу Махадео, и он воду бессмертия у гондов отобрал, на чем, собственно, вся история их бессмертия заканчивается.

С тех пор Чамарин трапезничает с полным удовольствием, а души съеденных ею людей попадают в тыквенный сосуд, который хранится в Нижнем мире…

Согласно индуистской мифологии, в эпоху критаюги, длившуюся один миллион семьсот двадцать восемь тысяч лет, люди, равные между собой во всем, были бессмертны и обладали всевозможными достоинствами, а на земле царил «золотой век», выражавшийся во всеобщем довольстве. Дхарма, то бишь добродетель, тогдашнего населения Индостана опиралась на правдивость, доброту, преданность и милосердие. Но, как выясняется, когда все слишком хорошо – это не всегда хорошо и порой даже приводит к катастрофе.

От приятной жизни бессмертные люди так расплодились, что, как сообщает древнеиндийский эпос «Махабхарата», негде яблоку было упасть, и уже упоминавшийся краснокожий демиург Брахма, несмотря на абсолютную праведность древних индийцев, решил их истребить на корню с помощью огня. Вообще‑то он имел на это некоторое право, поскольку когда‑то создал прародителей людей, как, собственно, и всю вселенную, и вполне мог произнести всегда актуальное: «Я вас породил, я вас и убью!», – но, с другой стороны, ясно, что демиург малость погорячился.

Об этом и сказал ему Шива, чье имя в переводе с санскрита означает «благой» и «милостивый». Заступничество Шивы тем симптоматичнее, что этот трехглазый бог был и остается у индусов олицетворением разрушительного начала вселенной. «Благой» и «милостивый» предложил Брахме создать смерть, чтобы она избирательно прореживала человеческое племя.

Брахма совету последовал, и из его тела вышла женщина по имени Мритью в венке из лотосов и платье темнокрасного цвета. Что важно, она не хотела никого убивать, но Брахма возложил на нее эту обязанность и велел идти к людям. Мритью заплакала, однако ослушаться не посмела и пошла «в народ», а чтобы слезы ее не пропали зря, Брахма сотворил из них людские болезни.

После этого индийцы начали умирать, но смерть для них означает не абсолютный конец, а всего лишь перерыв в физическом существовании. Боги проявили не всегда свойственное высшим существам милосердие и оставили шанс наиболее праведным представителям подопечного народа, пройдя по цепочке реинкарнаций, достичь высшего – и вечного! – блаженства.

Внимательное изучение любой мифологии показывает: смерть можно победить – если не трусить, не подличать, не делать глупостей, не надеяться на помощь высших сил, а просто жить – храбро, честно, умно, с неизбывной верой в себя и свою победу.

 

Верните смерть – мы все простим!

 

Последнее дается особенно сложно, поскольку смерть нельзя одолеть раз и навсегда, ее необходимо побеждать снова и снова, во всех сражениях, которые она одно за другим упрямо навязывает человеку. И никакая, даже самая значительная, победа не даст гарантию, что в следующий раз тоже удастся одержать верх. Тут и зарыта собака: война со смертью не имеет конца и многие просто устают бороться.

 

Если жизнь не в радость

 

Зстонцы жили себе, поживали и умирали в положенный силами небесными срок, а потом вдруг умирать перестали. Им бы радоваться (и многие, конечно, радовались), но тут обнаружилась одна неприятная подробность: среди эстонцев становилось все больше немощных стариков, которые прямо‑таки взывали к Богу с просьбой о смерти. Наконец Господь предпринял решительные меры, а именно: созвал зверей и птиц и велел им искать Смерть, которая эстонцам являлась в традиционном для европейцев обличье – в виде женщины постбальзаковского возраста с косой в руках.

Что характерно: хотя Бог послал на поиски Смерти зверей и птиц и не делал никаких обращений к насекомым, нашла ее муха, которая, несмотря на наличие крыльев, все‑таки вряд ли заслуживает того, чтобы быть причисленной к птицам. Оказывается, все время, пока эстонцы мучились, не зная, что делать со свалившимися на них долголетием и дряхлостью, Смерть дрыхла под мостом, положив под голову косу, которая от влаги уже изрядно заржавела. Муха принялась надоедливо жужжать над ней, и в конце концов Смерть проснулась. Она сладко потянулась, огляделась, схватилась за косу и давай наверстывать упущенное – размахивать ею налево и направо. Мало эстонцам не показалось.

А муха в награду за службу получила от Бога право обедать за любым столом – хоть царским, хоть королевским, хоть каким – и почему‑то не только эстонским…

Марийцы, как мы помним, пострадали от зловредного Шайтана, который подкупил шубой сторожа‑собаку и оплевал сделанную демиургом Юмо заготовку человека, после чего бессмертие марийцам уже не грозило. Однако не все так просто в мифологии этого народа. Другие мифы – похожие один на другой и, значит, имеющие общий корень – сообщают, что Юмо все‑таки сотворил марийцев бессмертными (следовательно, попавшая на марийцев слюна Шайтана оказалась не такой уж и ядовитой), но они сами отказались жить вечно. Мы приведем одну из версий.

Дух смерти Азырен, посланец владыки загробного мира марийцев Киямата, в мифические времена имел обыкновение являться к человеку, сообщать о своем намерении предать его смерти и лишь затем убивать ударом кинжала в сердце. Нельзя не признать, что в этом заблаговременном оповещении было что‑то рыцарственное – сродни знаменитому «иду на вы» русского князя Святослава. После этого Азырен возвращался к Киямату (или в Киямат – загробный мир и его властитель у марийцев одноименны), не забыв прихватить с собой душу убиенного. Перед людьми он представал в облике мужчины, что называется, корпулентного, и поэтому мало кто из них пробовал ему перечить, а если кто пробовал, то все равно без толку.

Однако и на духа бывает проруха – пусть даже он дух смерти. Пришло время помирать одному плотнику, а тот попросил Азырена прежде, чем забирать его душу, продемонстрировать, как это – в гробу лежать. О дальнейшем умудренный чтением этой книги читатель уже догадался: наивный Азырен улегся в гроб, а плотник быстренько гроб заколотил, отволок куда подальше и ничего никому не сказал. В данном случае «куда подальше» находилось в глубоком омуте.

С того дня марийцы перестали умирать, и поначалу вечная жизнь была для них синонимом вечного праздника. Но прошла тысяча лет, и выяснилось, что бессмертие имеет свои издержки. Беда пришла, откуда не ждали. Марийцы, родившиеся до того, как плотник упаковал Азырена, давно уже преодолели мафусаилов рубеж и от старости – из мифа слов не выкинешь, в буквальном смысле! – поросли мохом. Старческие и нестарческие хвори, все разом, ели их поедом, и никакого спасения, пусть даже в виде смерти, впереди не намечалось. Глядя на старшее поколение и ощущая недобрую свою перспективу, возроптали и те, что помоложе. Страх и уныние поселились на марийской земле, поскольку оказалось, что есть нечто похуже смерти, и это «похуже» теперь грозит марийцам.

Старики воззвали к согражданам, и в итоге был собран совет с участием всех людей и зверей, на котором было решено отыскать пропавшего Азырена. Из этого следует вывод, что плотник по‑прежнему держал рот на замке: возможно, опасался народного гнева, а возможно – и это даже вероятнее, учитывая его почтенный возраст, – подружился с Альцгеймером и ничего не помнил.

Поиски привели марийцев к богу луны Тылзе юмо, который и сообщил, что видел, как однажды ночью плотник бросил в омут дубовый гроб. Марийцы бросились к реке, выловили сетями гроб и выпустили Азырена на волю. Гнев духа смерти, и прежде не отличавшегося добротой, а тут уж окончательно озверевшего в тысячелетнем заточении, был страшен. Первым делом он разобрался с плотником – убил несчастного, а душу его бросил в тамык, марийский ад, прямиком в котел с кипящей серой, где она и пребывает поныне. Затем прибрал скопом всех поросших мохом долгожителей, больных и страждущих и для ровного счета кое‑кого из здоровых.

Понемногу, однако, чрезмерный пыл в нем угас, и все пошло тем же порядком, что и до казуса с плотником, – не считая того, что Азырен оставил привычку заранее сообщать жертве о своем намерении забрать ее грешную душу. Теперь он является к марийцам невидимым, без всякого предупреждения, и лишь изредка кто‑то случайно может увидеть его, едущего в черной повозке, запряженной черными лошадьми, за очередной человеческой душой…

 

Невидимые метки

 

У чувашей с марийцами схожая судьба. Точно так же был в ней Шайтан, собака‑предательница, оплевывание и потеря бессмертия еще на стадии неодушевленного зародыша, но затем демиург Тура – видимо, найдя противоядие против шайтановой слюны – вернул чувашам способность жить вечно.

Однако он не подумал о том, чтобы наградить их вечной молодостью, и спустя какое‑то время – малое с точки зрения Тура и значительное, если принять во внимание ресурсы организма среднестатистического чуваша, – одряхлевшие старики отправили к демиургу депутацию с просьбой даровать им смерть. Тура отреагировал мгновенно, и Смерть тут же явилась на свет в образе антропоморфного существа женского пола. Впрочем, зная, что люди любят рассуждать о смерти именно тогда, когда меньше всего хотят умирать, Тура позволил ей убивать чувашей только с их согласия. Правда, способ умерщвления, избранный демиургом, выглядел не очень привлекательно: предполагалось, что Смерть будет втыкать желающим что‑нибудь острое в затылок.

Именно это, возможно, привело к тому, что один старик вместо того, чтобы подставить Смерти голову, обманул ее– точь‑в‑точь как это сделал хитрый марийский плотник. Причем остальные чувашские старики, похоже, ничего не имели против такого исхода – создается впечатление, что по сравнению с дырой в затылке дряхлость показалась им совсем не страшной. И жить бы чувашам вечно, хотя с возрастом и не очень здорово, но Тура держал этот вопрос под контролем и однажды поинтересовался, куда подевалась Смерть и почему чуваши не умирают. Чуваши развели руками и сделали вид, что ищут, но, понятное дело, ничего не нашли.

Но Тура не успокоился и, созвав всех наземных и водных тварей, выяснил, что Смерть заперта в железном гробу, утопленном посреди озера. Причем решающий вклад в нахождение Смерти внес еж – мудрейший из чувашских зверей. За это Турй наградил его особой – колючей – шубой; выходит, что до этого еж ходил голяком.

Гроб извлекли на сушу – и успели в самый последний момент: Смерть едва не задохнулась. Демиург дал ей отдышаться, пожурил за глупость, с которой она так легко позволила себя обмануть, и впредь велел убивать не только чувашских стариков, но и всех чувашей подряд, и совсем не обязательно дырявя им затылки.

Чтобы как‑то упорядочить этот процесс, Тура с тех пор лично пишет на лбу у каждого новорожденного чуваша дату его смерти. Людям эти метки невидимы, но кто знает, что ждет нас в будущем? Наука идет вперед, и не исключено, настанет день, когда невидимое станет видимым и чуваши расшифруют таинственные знаки Тура. А затем в массовом порядке их перепишут…

 

Праздник великодушия

 

У грузин речь о всенародной победе над смертью не заходила, но отдельные успехи случались.

Удивительная история приключилась с одним разбойником, который бандитствовал в свое удовольствие и в черный ус не дул, но конченым человеком не был и нередко проявлял благородство. Однажды он вступился за девушку, которую по своей личной надобности волок куда‑то старик весьма неприятного вида.

Но старик этот оказался не простой старик, а персонифицированная Смерть. Девушку Смерть отпустила и сказала, что взамен возьмет разбойничью душу. Но и Смерти тоже не было чуждо великодушие, поскольку вместо того, чтобы лишить разбойника жизни прямо на месте, она дала ему неделю отсрочки.