Европейская промышленная революция

 

Как было показано ранее, до начала XIX века диффузионные процессы на Европейском континенте инициировались в основном военно‑техническими открытиями и протекали по схеме, описываемой теорией военной революции. На протяжении 1620–1820 годов имели место четыре военных революции: первая из них ознаменовалась созданием легких полковых пушек, вторая – изобретением штыка и фузеи, третья – усовершенствованием линейной тактики Фридрихом II, четвертая – созданием подвижной полевой артиллерии и тактики колонн. Каждая крупная военная инновация порождала волну завоеваний, и соседние страны были вынуждены перестраиваться по образцу завоевателя, заимствуя его военную технику, политические и культурные институты. Как показывает теория военной революции, политико‑социальной системой, соответствующей данному уровню военной техники, было военно‑бюрократическое «регулярное государство» или, как его назвали иначе, «просвещенная монархия».

Однако технические открытия делались не только в военной области, одним из важных достижений эпохи было создание совершенного океанского парусного корабля, флейта. Это голландское изобретение породило особый культурный круг, главными элементами которого, помимо флейта, были морская торговля и торгово‑промышленное предпринимательство, а в политической сфере – правление купеческой олигархии. Однако более или менее полная трансформация по голландскому образцу произошла только в Англии; в других странах голландские элементы не были преобладающими: хотя Франция во времена Кольбера создала торговый флот и торговые компании, она осталась военной монархией. В условиях постоянных войн на континенте могли существовать лишь военные монархии; купеческая Голландия вскоре потерпела поражение в этих войнах и была жестоко разорена войсками монархий. Значительная часть голландских купцов эмигрировала в Англию, которая стала новым центром голландского (теперь англо‑голландского) культурного круга. Английские корабелы создали многопалубные линейные корабли, и эта техническая инновация окончательно утвердила британское господство на морях.

Поскольку морская торговля дала английскому купечеству огромную финансовую силу, то оно вступило в борьбу с королем и вынудило его и землевладельческую аристократию поделиться властью. «Билль о правах» 1689 года закрепил всю законодательную власть за парламентом, однако избирателями могли быть только богатые собственники, и реально властью владела олигархия купцов и землевладельцев.

Богатства Англии и «свободы» английской аристократии вызывали зависть у дворянства и буржуазии континентальных стран. Диффузионное влияние англо‑голландского культурного круга стимулировало попытки введения олигархических конституций в разных странах, в частности, в Швеции. Английское влияние сказывалось и в России: в олигархической попытке 1730 года, в конституционных проектах Н. И. Панина в начале царствования Екатерины и в попытках ограничить самодержавие после убийства Павла I.

Однако философы и политики тех времен хорошо понимали, что олигархическому правлению свойственна внутренняя слабость, происходящая от постоянной борьбы между различными аристократическими группировками – ярким примером такой борьбы было польское «безнарядье». С другой стороны, олигархия не могла опереться на поддержку народа и вручить ему оружие – поэтому армии в таких странах были наемными и, следовательно, малочисленными; они не могли сопротивляться огромным армиям военных монархий. Как известно, Россия поддерживала олигархическое устройство Швеции и Польши именно с целью не допустить усиления этих стран; эта логика присутствовала и в решении сохранить конституцию во Франции. Англия с ее парламентом и слабой наемной армией могла существовать только в условиях островной изолированности. Поэтому, хотя олигархические режимы были привлекательны для аристократии, они не получили распространения в Европе XVIII века; Польша была в конце концов поделена между тремя военными монархиями, а Швеция была вынуждена ввести абсолютистское правление.[1053]

Таким образом, английское влияние в XVIII веке было обусловлено не военными, а финансовыми и торговыми преимуществами; оно распространялось не войнами, а деньгами и примером – то есть постепенным, диффузионным путем. Правда, Англия сумела завоевать значительную часть Индии, но этот успех был следствием общего военного превосходства, которого добились к тому времени европейские народы, и результатом того, что, господствуя на морях, Англия могла реализовать это превосходство в отдаленных регионах. Необходимо отметить также, что английские войска в Индии состояли из наемников‑сипаев, и победа была обеспечена английскими деньгами в той же степени, что и английскими мушкетами. Этот невоенный механизм распространения английского культурного круга необходимо иметь в виду при рассмотрении последствий промышленной революции.

Начавшаяся в конце XVIII века промышленная революция породила грандиозную диффузионную волну, намного превосходившую диффузионные волны прошлого. Промышленная революция означала рождение новой культуры и новой цивилизации, это был процесс, полностью изменивший жизнь людей, социальную структуру общества, производственные и социальные отношения. Технический фактор вышел на первый план и стал обусловливать течение многих социально‑экономических процессов, постепенно все более расширяя сферу своего влияния. Как отмечалось выше, процесс трансформации общества под воздействием промышленной революции называют модернизацией, хотя употребление этого термина достаточно вариативно, и иногда говорят о ранней модернизации, связанной с распространением англо‑голландского культурного круга в XVII–XVIII веках. Модернизация началась на родине промышленной революции, в Англии, и постепенно распространилась на Европейский континент, на Францию, страны Центральной Европы, а затем и на Россию. История России XIX–XX веков определялась взаимодействием процесса модернизации с процессами внутреннего развития, причем российская модернизация неизбежно повторяла этапы, уже пройденные теми странами, где модернизация началась раньше. Это была «догоняющая модернизация», и поэтому анализ российской истории этого периода невозможен без краткого обзора процесса модернизации в странах Европы.

В основе промышленной революции лежала техническая революция, начавшаяся в Англии во второй половине XVIII века. Эта революция началась с механизации прядения хлопка, с создания в 1760‑х годах механической прялки «Дженни» и ватерной машины Аркрайта. Затем революция распространилась на другие отрасли промышленности, в 1769 году Джеймс Уатт взял первый патент на свою паровую машину, а в 1785 году Генри Корт изобрел способ производства чугуна на каменном угле. Уже вскоре после появления паровой машины начались попытки создания пароходов. В 1807 году американец ирландского происхождения Роберт Фултон построил пароход «Клермонт», и через девять лет в Америке было 300 пароходов, а в Англии – 150. Одновременно со строительством пароходов делались попытки создания паровой повозки. В 1830 году Джордж Стефенсон завершил строительство первой большой железной дороги между городами Манчестер и Ливерпуль; по сравнению с гужевым транспортом скорость перевозок увеличилась примерно в 4 раза при четырехкратном уменьшении их стоимости.[1054] В 1832 году была пущена первая железная дорога во Франции, немного позже – в Германии и США; локомотивы для этих дорог изготовлялись на заводе Стефенсона в Англии.

Появление железных дорог означало «великую транспортную революцию», которая повлекла за собой многочисленные и чрезвычайно важные последствия. Прокладка железных дорог сделала возможной доставку грузов из районов, удаленных от морского побережья, и многократно расширила обороты мировой торговли.

Первым экономическим последствием промышленной революции стало создание фабричной текстильной промышленности. Фабрики давали фантастические прибыли – не 5 и не 10 % в год, как при обычном вложении капитала. «Счастье Ланкашира составили сотни и тысячи процентов прибыли», – скажет позднее один английский политик.[1055] Владельцы капиталов торопились вложить их в строительство фабрик; в 1785 году было выпущено только 40 млн. ярдов хлопчатобумажных тканей, в 1830 году – 2025 млн. ярдов! В результате огромного расширения производства цена продукции уменьшилась в 10 раз, но прибыль, хотя и снизилась, еще оставалась высокой – порядка 50 % на производстве одного фунта пряжи.[1056]

«Текстильный бум» означал появление новых промышленных городов, таких, как Манчестер, с его «сотнями пяти– и шестиэтажных фабрик, увенчанных каждая огромной трубой с султаном черного дыма».[1057] Тысячи рабочих уходили из деревни в города. Другой стороной этого процесса было разорение ремесленников, не выдерживавших конкуренции с фабриками. Ремесленники голодали и устраивали бунты, в 1830–1840 годах численность ручных ткачей сократилась вдвое. Движимые отчаянием ткачи составляли самый решительный отряд чартистского движения.[1058]

Промышленная революция дала Англии не только дешевый текстиль, на английских заводах производились разнообразные машины и станки, прежде всего паровозы и пароходы. Развитие судостроения позволило Англии сосредоточить в своих руках более половины тоннажа мирового флота и подавляющую часть морских перевозок. К 1840‑м годам Англия превратилась в «мастерскую мира», на ее долю приходилось более половины производства металла и хлопчатобумажных тканей, основная часть производства машин. Население стекалось к фабрикам, и фабричные поселки превращались в огромные мегаполисы; в 1844 году в Лондоне было 2,5 млн. жителей.

Символом нового индустриального общества стал «Хрустальный дворец» – огромное здание, в котором размещалась промышленная выставка 1851 года. Впечатление, которое производили выставки 1851 и 1862 года на людей из другого мира, почти не затронутого промышленной революцией, было огромным. «Да, выставка поразительна, – писал Ф. М. Достоевский. – Вы чувствуете страшную силу… вы сознаете исполинскую мысль, вы чувствуете, что тут что‑то уже достигнуто, что тут победа торжества».[1059]

Промышленная революция принесла с собой кардинальные перемены в социальной структуре Англии. Если прежде Англия была аграрной страной, то к 1840 году доля занятых в сельском хозяйстве сократилась до 22 % населения. Основную часть населения теперь составляла новая социальная группа – фабричные рабочие; другой новой группой была промышленная буржуазия. Производственные и социальные отношения нового общества еще только складывались, и их первоначальные формы были далеки от оптимальных. Чтобы адаптироваться к новым условиям, английскому обществу предстояло пройти длительный путь развития, и поскольку следом за Англией этим путем (с возможными вариациями) шли и другие страны – в том числе Россия – то представляется важным хотя бы вкратце отметить основные этапы английской социальной модернизации.

Государство поначалу практически не вмешивалось в отношения между рабочими и хозяевами, трудового законодательства не существовало. Это приводило, в частности, к широкому использованию труда детей и женщин: рабочий день продолжался в среднем 14 часов, причем часть рабочих выходила в ночную смену. Жизнь в грязных рабочих казармах, скученность и антисанитария негативно отражались на здоровье и физическом состоянии населения.[1060]

В начале XIX века основную часть рабочего класса составляли недавние выходцы из деревни, как правило, неграмотные и еще не освоившиеся в новом мире. Но со временем массы рабочих адаптировались к новым условиям и осознали единство своих целей; процент грамотности среди населения постепенно повышался и к 1850 году достиг 70 %. Происходившие время от времени экономические кризисы приводили к массовым увольнениям и понижению заработной платы, они активизировали рабочих и побуждали их бороться за свои права.[1061]

Другой новой социальной группой английского общества была промышленная буржуазия. В 1820 – 30‑х годах центром притяжения разбогатевшей буржуазии стала партия вигов (впоследствии принявшая название либеральной партии). Доктриной вигов стал либерализм, главным принципом которого был «laissez faire» – принцип невмешательства государства в экономическую деятельность граждан, прежде всего, в свободу торговли.[1062]

Еще одним элементом новой социальной структуры был новый образованный средний класс. Специалисты отмечают, что в 1820‑х годах число студентов в английских университетах, на протяжении предыдущего столетия остававшееся стабильным, внезапно возросло вдвое. Этот скачкообразный рост численности лиц с высшим образованием был одним из проявлений процесса модернизации: новому обществу требовались люди с образованием. Но этот рост был также и следствием того, что образование стало более доступным – прежде всего, в результате технической революции в книгопечатании. В 1814 году инженер Фридрих Кениг создал автоматическую печатную машину, дававшую 1000 оттисков в час; после этого книги и газеты стали массовым товаром, доступным широким слоям населения.[1063] С другой стороны, резко возросли возможности печатной пропаганды, которая стала новым мощным средством распространения диффузионных влияний.

Новый образованный класс впитывал в себя новые научные и технические знания, новые философские и социальные теории в конечном счете обязанные своим развитием научно‑технической революции. Обладание этими новыми знаниями придавало образованному классу новые качества, и прежде всего, уверенность в том, что он играет особую роль, что он является представителем «прогресса», представителем нового мира фабрик и железных дорог, уверенность в том, что ему принадлежит будущее. В 1830 – 40‑х годах «прогрессивный» образованный класс в Германии и Франции называли «интеллигенцией»; интеллигенция была молодой социальной группой – и естественно, она состояла из молодых людей, в значительной степени из студентов. Резкий рост образованного класса привел к тому, что выпускники университетов не могли найти себе применения, поэтому в 1830‑х годах численность студентов немного уменьшилась и в дальнейшем стабилизировалась. Будучи молодыми и обладая новыми знаниями, интеллектуалы имели повышенные амбиции – и невозможность найти свое место в новом мире толкала образованный класс на путь радикализма.[1064]

Радикализм был политическим течением, зародившимся в конце XVIII века, его главным лозунгом было всеобщее избирательное право и уничтожение привилегий правящей элиты. Политическая система Англии была наследием допромышленной эпохи, когда власть и влияние принадлежали двум классам, составлявшим основу партии тори, крупным землевладельцам (лендлордам) и торговой буржуазии. Избирательная система была архаичной: в конце XVIII века насчитывалось 220 тыс. избирателей, но при этом половину парламента выбирали 11,5 тыс. избирателей, и имелось много округов (так называемых гнилых местечек), где число избирателей было меньше десяти. Коррупция и контроль над гнилыми местечками обеспечивали сохранение власти в руках сравнительно немногочисленной и замкнутой торийской аристократии. Радикализм отрицал привилегии власть имущих, поэтому он, с одной стороны, поддерживал амбиции образованной молодежи, а с другой стороны, выражал интересы стремящихся к улучшению своего положения рабочих. В 1816 году лидер радикалов Уильям Коббет опубликовал в специальном номере издаваемой им газеты «Письмо к поденщикам и рабочим», в котором доказывал, что единственным средством для улучшения положения рабочих является борьба за всеобщее избирательное право. Тираж этого «Письма» составлял 200 тыс. экземпляров – это была первая массовая листовка, первое использование нового метода политической пропаганды.[1065]

Традиционные английские политические свободы, неприкосновенность личности, свобода печати, митингов и демонстраций облегчали политическую трансформацию старого общества. Огромные митинги, собиравшие до 100 тыс. человек, стали основным средством давления на правительство.[1066] В конечном счете правящая аристократия была вынуждена пойти на уступки. Закон 1832 года ликвидировал гнилые местечки, понизил избирательный ценз и расширил контингент избирателей до 670 тыс. человек (13 % взрослого мужского населения). В результате реформы промышленники и новый средний класс получили избирательные права; к власти пришла партия вигов. Что же касается рабочих, то они остались за бортом избирательной системы и продолжали свои выступления в рамках движения чартистов, сторонников «Народной хартии», требовавшей всеобщего избирательного права. Однако новый либеральный парламент отверг Хартию, были произведены массовые аресты, и движение чартистов было разгромлено. Таким образом, в Англии была впервые реализована описанная Э. Хобсбаумом стандартная схема европейских революций: либералы и радикалы инициируют выступления и вовлекают в них рабочих, либералы добиваются своих целей, а затем объединяются с консерваторами и отражают продолжающееся наступление рабочих.[1067]

С середины XIX века вигов стали называть либералами, а радикалы составляли левое крыло либеральной партии. Постепенный рост грамотности и сознательности рабочих привел к распространению социалистических теорий. Как известно, отцом «английского социализма» был Роберт Оуэн, предлагавший создание коммун‑ассоциаций, которые, существуя рядом с капиталистическими предприятиями, убедили бы людей в своем экономическом превосходстве, распространяли бы новую коллективистскую мораль и в конечном счете вытеснили бы капиталистическое предпринимательство.[1068] Однако главную роль в борьбе рабочего класса сыграло не распространение социалистических идей, а усиление профсоюзов (тред‑юнионов), превратившихся в сплоченные организации, основанные на дисциплине и взаимопомощи. В 1867 году радикалы при поддержке тред‑юнионов вновь подняли вопрос о расширении избирательного права и после месяца митингов, демонстраций и ожесточенных столкновений с полицией добились решающих уступок: круг избирателей был расширен примерно до трети взрослого мужского населения. После этой реформы профсоюзы получили возможность влиять на исход выборов и играть на противоречиях либералов и тори (которые стали называться консерваторами). В 1870–1880 годах были приняты законы о всеобщем начальном образовании, о 10‑часовом рабочем дне для мужчин, о расширении прав профсоюзов. В 1885 году новая избирательная реформа расширила контингент избирателей до двух третей мужского населения. Под натиском забастовочной борьбы предприниматели были вынуждены идти на уступки, и к концу XIX века рабочий день на многих фабриках уменьшился до 8 часов, а реальная заработная плата по сравнению с серединой столетия возросла примерно вдвое.[1069]

Таким образом, процесс приспособления социальной системы к новым техническим и экономическим условиям был достаточно длительным и продолжался более столетия. К концу XIX века он привел к формированию демократического общества, сочетавшего свободу частного предпринимательства с определенными социальными гарантиями и достаточно высоким уровнем жизни рабочих. Поскольку на протяжении долгого времени Англия была лидером мировой модернизации, то эта модель служила образцом для других стран. Практически в каждой европейской стране были свои либералы, радикалы и социалисты, бравшие за образец своих английских собратьев и искавшие у них поддержки. Англия оказывала финансовую и дипломатическую поддержку либеральным и радикальным партиям. «Пальмерстон всячески поддерживал либеральное движение в Италии и других странах, – писал Джорджо Канделоро, – пытался направить его на путь реформ и конституционных преобразований, и старался вовлечь средние и мелкие государства европейского континента в орбиту английской политики и экономики…»[1070]