Памятник Маяковскому – могила Есенина – памятник Гоголю – Лианозовский центр – Южинский переулок – Подмосковье

 

Я родился в другой Москве – по сравнению с современной. Это было советское время, тридцатые годы. Но дело вовсе не в политике. Оставим ее в стороне. Москва в пятидесятые, шестидесятые, даже в семидесятые годы XX века (время, когда я жил активной жизнью неконформистского писателя) еще сохраняла многие черты исторической, дореволюционной Москвы, благо большевики очень увлекались градостроительством. Прежде всего это относится к общей ауре города. Несмотря на власть, в ней еще оставалось что‑то тихое, нежное, доброжелательное, что было характерно для дореволюционной Москвы, которая и многими иностранными наблюдателями воспринималась тогда как сказочный восточный город. От сказочности, правда, осталось мало, но в этих московских прудах, бульварах, затаенных переулках, двориках хранилось нечто родное, доброе и в то же время таинственное. И люди невольно попадали под влияние этой ауры.

В то время, когда формировалась «неофициальная» культура, да и в «официальной» начались брожения, было несколько мест особого духовного притяжения, и прежде всего я имею в виду памятники великим поэтам и писателям.

Как ни странно, памятник Маяковскому сыграл большую роль. Вокруг него собирались для несанкционированных выступлений непубликуемые поэты – и не только поэты: площадь вокруг памятника была местом открытых политических выступлений. Здесь читался известный в свое время «Человеческий манифест» Юрия Галанскова, причем в стихах, нечто противоположное коммунистическому манифесту... Видимо, революционность Маяковского, его общий бунтарский дух привлекал молодежь. И его могучий памятник парадоксально превратился в символ протеста против закосневшей в своих догмах советской власти...

Совершенно иные настроения были связаны с настоящим паломничеством к месту захоронения Сергея Есенина на Ваганьковское кладбище. Я часто приходил туда, и, что поразительно, как мне рассказывали «старожилы», буквально каждый день могилу великого поэта посещали люди. Собиралась обычно небольшая толпа, читали стихи Есенина, будоражили себя всякими разговорами... Здесь слилось все: и тоска по ушедшей России, Руси («мир таинственный, мир мой древний»), по ее красоте, и бесконечное чувство перелома в жизни, перелома, который ведет неизвестно куда, и многое другое...

Совсем иное – дореволюционный памятник Гоголю, «сидячий памятник», как его тогда называли в противоположность советскому памятнику, стоявшему неподалеку. Место у «сидячего памятника» Гоголю было местом отрешенных раздумий, медитативного отдыха и встреч с лучшим другом. Именно в таком духе я и мои друзья встречались там...

Незабываемыми местами для меня были те салоны или центры неофициального искусства и литературы, которые я обычно посещал. Таковыми были Лианозовский центр (художник Оскар Рабин, поэты Генрих Сапгир и Игорь Холин), художественно‑литературный салон художника‑авангардиста Льва Кропивницкого в Царицыне. Эти имена теперь достаточно хорошо известны.

Ну, естественно, главным центром потаенной литературы для меня была моя квартира в Южинском переулке (теперь – Большой Палашевский переулок). Я использовал ее именно для чтения моих рассказов и встреч с людьми из моего окружения. Мы не занимались политикой, и поэтому, видимо, нас терпели.

Что отличало этот центр на Южинском от других? Прежде всего то, что там яростно обсуждались вечные вопросы бытия, философско‑метафизические темы, причем словно от их разрешения зависела жизнь и смерть здесь, на земле... Наконец, отличало и то, что «встречи», на посторонний взгляд (а дело происходило не где‑нибудь в «салоне», а в обычной коммунальной московской квартире), носили необычный, в каком‑то смысле «дикий» характер. Например, встречи начинались поздним вечером и порой продолжались до утра. Или, тоже к примеру, по нашему длинному коммунальному коридору мог шествовать солидный, хорошо одетый человек, явно профессорского вида, и с почтением вести за собой какого‑нибудь пьяного забулдыгу. Забулдыга был поэтом. «Что я, – молчаливо говорили глаза профессора, – я, в конце концов, преподаватель, а он – поэт. Да еще бросающий вызов власти и всему миру».

На стенах «богемных» моих двух комнат висели авангардные картины, которые пугали соседей. Но я родился в этой квартире, соседи знали меня с детства и потому терпели, но не без любопытства. «Как можно целую ночь о чем‑то беспрерывно говорить?!» – удивлялись они.

Все, без исключения, они были хорошие люди. «Хорошую» квартиру вместе с домом № 3 по Южинскому переулку, точнее, Большому Палашевскому (говорят, в далекие времена в нем жили палачи), снесли где‑то в 1968 году. Но «южинский кружок» все равно продолжал существовать, присоединяя новых персонажей и устраивая свои встречи по разным другим «центрам» или квартирам. У нас появлялись или были ярыми участниками такие поэты, писатели, художники, как Леонид Губанов, Веничка Ерофеев, Евгений Головин, Анатолий Зверев, Александр Харитонов, Олег Целков, Лев Кропивницкий, Генрих Сапгир и многие другие. Летом убежищем для подобных встреч, но в масштабе не более чем четырех человек, были знаменитые московские дворики, даже тогда сохранившие поленовский дух. Там можно было найти уютное место, практически в центре Москвы, где царили тишина и покой...

Подмосковье, с его необъятными и родными лесами и полями, тоже пользовалось успехом, ибо это тоже была Россия, где‑то нетронутая революциями и катаклизмами: в глубинах вечных лесов не слышалось времени.

 

 

[1] Рудольф Штайнер (1861–1925) – немецкий философ, основоположник антропософии.

 

[2] В связи с этим интересно замечание одного западного наблюдателя, Нетцеля: «Для русских характерно чуждое иллюзии чувство реальности, которое, однако, совмещается со стремлением к целям, осуществление которых лежит за пределами всего реального».

 

[3] Эта широта, необъятность идеи России проявляется, конечно, и в ее географической необъятности. Здесь поэтико‑мистический патриотизм и державный (Россия как держава) полностью совпадают.

 

[4] Вхождение в этот мир не означает контакт с чем‑то только национальным в банальном смысле этого слова, но с чем‑то космологическим и духовно глубоким вообще, но это духовно‑глубинное является одновременно тождественным национальному так, что между ними практически нет разницы. Это означает, что Есенин, писавший почти исключительно о России, является одновременно и наряду, например, с Блоком мировым поэтом, но таким образом, что это мировое не выражается через национальное, а полностью идентично ему.

 

[5] Иными словами, «растворение» во всей планете, духовная ассимиляция, означало бы не только потерю России как Родины, но и потерю чего‑то крайне существенного (духовного), что содержится именно в России. Однако полное понимание истинного значения этих стихов, как и других, приведенных ниже («Если крикнет рать святая»), во всем их далеко идущем подтексте, может быть основано не на ограниченном европейском, точнее западном, мышлении, а на восточном (индусском) метапознании.

 

[6] Русская классика, при всем ее мировом уровне, включает в себя в лице национальных русских гениев, таких, например, как А. Блок, С. Есенин, Андрей Платонов, еще и надмировой, русский уровень, уровень распознавания тайны самой России, и потому к их обычному универсальному гению прибавляется еще таинственный гений Русской Души, что и делает русских писателей, особенно это видно у Достоевского и Есенина, как бы писателями вдвойне: писателями мира сего и писателями России, России, которая не вмещается в этот мир.

 

[7] Все это может быть понято лишь в контексте всей метафизической доктрины России в целом, о которой речь будет ниже.

 

[8] Поэтому было бы крайне желательно, чтобы это внутреннее мистическое единство было доведено до уровня постоянной социальной и психологической реальности.

 

[9] Курсив мой. – Ю.М.

 

[10] Абсолютно иной, но весьма важный аспект любви к России выражает известное стихотворение Блока «Грешить бесстыдно, непробудно», в котором описывается «окаянная» Россия, где грешат, «счет потеряв ночам и дням». Но поэт заканчивает:

Да, и такой, моя Россия,

Ты всех краев дороже мне.

 

[11] Кстати, Чаадаев благодаря своей философской интуиции подметил некое несоответствие между мировой историей, особенно западной, и нашей, русской. Это заставило его сделать негативный вывод относительно России и русской истории. В этом явно сказалась ограниченность его метафизического дара. Кроме того, его, видимо, попросту пугала загадочность русского бытия и невместимость России в мир. Он не понимал того, что на каком‑то уровне это «несоответствие», «невместимость» говорят о величайшем метафизическом предназначении России, о том, что на своем высшем уровне русская идея вообще выходит за пределы этого мира и тем более истории как таковой.

С другой стороны, Пушкин и славянофилы, указывая Чаадаеву на величие русской истории и ее «вместимость» в мировую, были совершенно правы. Потому что, на известном уровне, это действительно так. Чаадаев был слеп в этом отношении. Но, главное, спор шел о совершенно разных уровнях. На определенном уровне идея России выходит за пределы истории человечества, с ее ограниченностью, и Россия действительно как бы «выпадает» из истории (что и подметил Чаадаев, но сделал из этого неверные, негативные выводы, не поняв характера этого «выпадения»). Но на другом уровне Россия вполне вписывается в историю этого человечества. Более того, мессианские идеи, например, вера, что Россия с ее глубинно‑великим православием как бы завершает (или завершит) историю христианской Европы, – вполне понятна и укладывается в этот уровень. Эти два уровня («невместимость» и «всечеловечность») не отрицают друг друга, а совмещаются (по принципу дополнительности). Как уже неоднократно подчеркивалось, внешне противоречивые уровни сущности России на самом деле сосуществуют.

 

[12] Желательно отметить, хотя это и не относится к теме данной работы, коренное отличие между патриотическим мировоззрением, неотделимым от русской культуры, и мировоззрением националистическим. Эти два мировоззрения отличаются друг от друга вовсе не степенью любви к Родине, а ее характером и направленностью. Патриотическое мировоззрение, до какой бы степени оно ни было самобытно и глубоко, абсолютно совместимо с любовью и уважением к другим народам. Суть националистического мировоззрения – отнюдь не в любви к Родине, а в первую очередь в желании доминировать над другими народами. России глубоко чужд национализм; уважение к другим народам и даже жертвенность – вот черты русской нации. Вспомним, например, какой чисто духовный, лишенный политических амбиций характер носила любовь к России у знаменитого славянофила Хомякова, любовь, основанная на православном миропонимании (стихотворение «России»).

 

[13] Не говоря уже о XIX веке, XX век, если брать его в целом, дал России великих прозаиков, произведения которых имеют фундаментальное и вечное значение, выходящее за пределы литературы в узком понимании этого слова или всякой «злободневности». Некоторые из них – властители умов, преобразившие сознание людей. Но, по крайней мере, каждый из них сотворил глубинный духовный космос, многоплановый уникальный мир, в подтексте их творчества лежала самобытная философия жизни. Таковы в XX веке – Андрей Платонов, Андрей Белый (первооткрыватель модернистской прозы нашей эпохи), Михаил Булгаков, Набоков, Горький.

 

[14] Очевидно, что «революция» для Платонова означала попытку создания странного земного рая, где нет ни Бога, ни дьявола, а одно бесконечное человеческое бытие.

 

[15] Рене Генон (1886–1951) – один из величайших метафизиков ХХ века, труды которого имеют фундаментальное значение как для понимания истоков кризиса современной цивилизации, так и для истолкования мировых религиозных и духовных традиций. В Индии Рене Генон считается одним из немногих людей Запада, кто действительно постиг необычайную духовную метафизическую глубину Востока.

 

[16] Guenon Rene. The reign of quantity. England. Penguin Books. 1972.

 

[17] Здесь Данилевский выступил как пророк: история ХХ века – прямое подтверждение этому.

 

[18] С другой стороны, в их распоряжении довольно продуманная «психотехнология», позволяющая направлять сознание людей не на высшие духовные цели, а на сугубо эгоистические, материальные. За всем этим стоят глобальные идеологические и политические интересы, помимо того, что при этом полностью отрезается в человеке высший план сознания, который и связывает его с Богом, и он неизбежно становится добычей самых низших психических сил, со всеми последствиями для него после смерти.

 

[19] Не будем касаться также болезненной темы старообрядчества: раскол и его последствия целиком лежат в сфере истории Церкви и достаточно убедительно исследованы. Впрочем, нельзя не подчеркнуть, что Восточная христианская Церковь (православие) на протяжении всей своей истории отличалась наибольшей терпимостью среди других исторических течений христианства. Достаточно упомянуть, что католичество за свою историю совершило немало кровавых нелепостей и кровавых преследований (в том числе православных), что трудно сочетать с определением католичества как религии «любви». Все это подчеркивает, во‑первых, огромную разницу между самим Откровением, Первоисточником, и воспринимающим его человеческим сознанием, которое неизбежно в той или иной степени «интерпретирует» Его по‑своему (видимость сквозь «мутное стекло»), а главное – приспосабливает к среднечеловеческому пониманию. До некоторой степени это совершенно нормально и ведет к образованию экзотерической стороны религии, без которой религия не могла бы существовать и выполнять свою задачу, обращенную к массам. Гораздо серьезней – разрыв между этой необходимой и абсолютно оправданной экзотерической стороной религии и действительным искажением религиозного сознания, которое проявляется не только в форме узкого фанатизма, скрытого идолопоклонства, ненависти к людям других вер, истребления их, жестокости и т.д., но, что еще опаснее, в форме утраты той или иной религией ее подлинного духа и превращения ее или в букву, в форму, или, что особенно фатально, развития в ней процесса «подмены» (если эти «процессы» подмены заходят слишком далеко, данная религия, точнее ее искаженный образ, вполне может стать орудием, мягко говоря, «небожественных» сил, хотя наивные приверженцы ее могут верить обратному). Такой процесс «подмены» уже совершен во многих «Церквях» на Западе. Православие остается последней твердыней христианства.

 

[20] В христианстве, в форме «обожения» или концепции о том, что Христос имеет по своей природе то, что человек может иметь «по Благодати», или: «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом».

 

[21] Кстати, при всех сложностях коммунизма как мировоззрения в нем были черты религиозно‑сектантского утопизма (построение земного рая). С другой стороны, коммунизм разрушил традиционные формы духовной жизни, в результате чего в сознании многих людей образовалась некая метафизическая пустота, которая нередко понималась как серьезное и неожиданное испытание перед лицом Ничто. Такое испытание имело не только негативные, но и глубоко позитивные последствия, истинная природа которых станет ясной с течением времени.

 

[22] Секты, как правило, гиперболизируют те или иные стороны религиозного сознания, отбрасывая другие, часто наиболее важные, и, хотя в некоторых своих моментах выражают какую‑то истину (вообще учений, которые выражали бы только «ложь», не существует по самой природе реальности), в целом резко порывают с традицией, лежащей в основе той мировой религии, внутри которой они существуют.

 

[23] Чтобы не было никакой двусмысленности на этот счет, определенно скажем, что «язычество» здесь исследуется как явление народной культуры и истории, как путь души и ее исканий в древний период, а не как «религия». Бессмысленность любой попытки возродить «язычество» как религию вытекает из того, что, во‑первых, сейчас потеряна связь с космическими богами, и самое главное возражение – это существование христианства, православия, его мощь как живой религии и возможность осуществления с его помощью личного спасения. Последнее не входит в компетенцию космических богов.

 

[24] Индуизм настолько глубоко сейчас изучен, что прежние нелепые, невежественные представления о нем (скажем, об отсутствии там «личного» Бога и учения о благодати, о пантеистическом характере индуизма и т.д.) давно отброшены. Единобожие в индуизме очевидно: Единый выступает здесь и как Абсолют, Брахман, Бог в самом себе, и как Бог, Абсолютная Личность, обращенная к миру (Ишвара). Вместе с тем в индуизме (как и в буддизме, в котором, кстати, признается единое трансцендентное начало) дана широчайшая космологическая картина видимых и невидимых миров (не имеющая аналогов), где, как известно, есть место «богам» (с маленькой буквы). Но они, даже высшие, отделены от Первоначала, от Абсолюта, от Бога с большой буквы глубочайшей пропастью, и этим только подчеркивается абсолютность Единого Бога. Совсем иной принцип античной древней западной религии – предполагаемое там единобожие (в ранний, «доантичный» период) не отменяет его последующей деградации и фиксации греко‑римского мира на многобожии (в «исторической» античности).

 

[25] По свидетельству Прокопия Кесарийского (середина VI века от Р. Х.), древние славяне верили в Единого Бога, Бога богов. В этом случае речь, видимо, шла не о «главном» Боге среди богов (наподобие, например, Зевса), а именно о Едином Боге, которого от всего другого, от «существ» видимых и невидимых (богов, ангелов, людей и т.д.) отделяет Пропасть и пред которым «все равны».

 

[26] Согласно некоторым источникам, существовали в языческие времена пророчества о судьбе руссов. Говорит Матерь Сва («Сва» – в санскрите «самосущий»): «Было возвещено от Матери Сва, что будущее наше славно». Так и оказалось: несмотря на бесконечные кровавые войны, походы, передвижения народов в великом пространстве Евразии, возвышение и гибель империй, исчезновение некогда могущественных народов – «будущее руссов» осуществилось и стало «славно».

 

[27] В эзотеризме существует представление о Невидимом Центре, в котором содержится высшая (из «возможного») полнота Знаний о Боге и вселенных, но который скрыт от человеческого взора и периодически исчезает для мира вообще. Всего лишь некоторые, неполные отражения этого Невидимого Центра воплотились в величайших духовных учениях, когда‑либо существовавших на земле.

 

[28] Дугин А. Русская вещь. М.: Арктогея, 2001.

 

[29] Довольно существенны и наблюдения, связанные с определенной духовной общностью (проявляющейся во внутренней направленности и качестве самого духа, его стремлении к созерцанию) между восточным христианством и Ведантой. Вот что, например, пишет Анри Масси, католик, в книге «Защита Запада» после перечисления не нравящихся ему черт православия: «Все это сближает православие с индуизмом и отдаляет от Запада. Их христианство догматически аморфно, на восточный лад мистично, туманно и социально не заинтересованно». Есть много подобного рода утверждений. Именно по типу своей духовности, по ее «экзистенции» проявляется эта близость.

 

[30] Индуизм принимает возможность не одного, а нескольких Боговоплощений. Кроме того, допускается возможность «частичного» или «неполного» Боговоплощения.

 

[31] См. Шри Махарши Рамана. Будь тем, кто ты есть. СПб.: Андреев и сыновья, 1994.

 

[32] Мы сознательно не будем касаться буддизма, так как, по моему глубокому убеждению, Индия Духа (Веданта) к нам, русским, духовно значительно ближе, чем буддизм. При некоторой «спорности» этого вопроса, совершенно очевидно, что предпочтение надо целиком отдать Веданте, а не буддизму. Объясняется это тем, что, в отличие от Веданты, буддизм или отрицает Атман (вечное трансцендентное Я в человеке), или только «подразумевает» его, в то время как русское сознание глубоко связано с реальностью Я. Подробное рассмотрение этой сложной проблемы выходит за пределы данной книги.

 

[33] Наиболее «очевидным», если так можно выразиться, «проявлением» Атмана являются так называемое Chit‑Sat‑Ananda, то есть состояние Чистого Сознания – Чистого Бытия – Блаженства, данные в их единстве.

Чистое Сознание означает Сознание как таковое, свободное от всякого феноменального содержания и мыслей. Сознание как оно есть для Себя Самого. Сам факт такого Сознания непосредственно «связан» с Чистым Бытием, то есть Бытием как таковым (ибо «быть» значит сознавать, что ты есть). Реализация этого состояния сознания дает неуничтожимое Блаженство по ту сторону, поскольку само это состояние находится за пределами феноменального мира и не связано с ним (тем более движение мысли здесь прекращается, и присутствует не мышление, а его Первоисточник, Молчание, наряду с присутствием чистого Я, которое озаряет Сознание).

«Достигается» это состояние разными способами (при наличии внутренней готовности, предназначенности и Благодати, которая, как правило, появляется, если желание реализации искренне и глубоко).

Таким образом, речь идет о принципиально ином «самосознании» или «состоянии сознания» (называемое «турией»), которым в обычной жизни человек не обладает.

Наконец, отметим также, что Чистое Сознание является лишь самым очевидным (первоочевидным) проявлением Высшего и Вечного Я в нас, ибо последнее включает в себя и сферы, которые выходят за пределы всякого концептуального определения и, тем не менее, реально существуют.

 

[34] Под Самопознанием имеется в виду, конечно, метафизическое познание себя, природы сознания, мышления и безмолвия и так далее, а не познание своего характера, психики, индивидуальных особенностей – это к метафизике не имеет никакого отношения.

 

[35] Здесь речь идет, как и во всех предыдущих случаях, о традиционном метафизическом познании, как оно дано в истинной восточной традиции. Все бесчисленные искажения типа современных сект, теософские, оккультные и тому подобные направления должны быть исключены. Восточная Традиция, как и всякая другая, должна быть взята в чистом, истинном виде. Особенно опасны те течения, которые (часто подсознательно) подменяют высшее трансцендентное Я и чисто Духовные Принципы психическими, душевными категориями, культом «эго» и т.д., что неизбежно ведет к потере высшей (и редкой в мире) человеческой возможности – единения с Богом, со своим Первоисточником.

 

[36] Существует гипотеза, что эта Бездна образует как бы особый Последний уровень Абсолюта, особый в том смысле, что Абсолют вступает в «контакт» с этой своей последней подосновой, отчуждая себя до уровня мира (до уровня Периферии) и человека, и именно через такого рода «манифестацию» может вступить в контакт с этой подосновой, иными словами, для этой цели необходим человек. Однако эта гипотеза является «конформистской» и метафизически недостаточно радикальной.

 

[37] Разумеется, эта Бездна, как она трактуется в «Последней доктрине», не имеет отношения ни к «шуньяте», ни к «нирване» буддистов (ни к Ниргуна‑Брахману ведантистов), ибо состояние «нирваны», например, нельзя «описать», но можно «достичь». По отношению к Запредельной Бездне ни о какой реализации принципиально не может быть и речи, но «контакт» с Ней может дать «больше», чем любая реализация.

 

[38] Слова ставятся в кавычки, так как выразить такие метафизические реалии на языке мира сего весьма трудно.

 

[39] Таким образом, «вторая реальность» является одним из качеств русского бытия в целом, которое во всей своей глубинной самобытности, конечно, шире какого‑либо одного из своих качеств (или форм), пусть даже самого необычного.

 

[40] Ясно, что это не имеет никакого отношения к «чудачеству», «психическим вывертам», «оригинальничанью», просто к обычным нелепостям. Видимая «сюрреальность» или просто «выход» за «рационализм» являются здесь следствием проявления скрытого, мощного, но «неописуемого» в обычных «категориях» потока второго плана бытия, в основе своей связанного с исконно «метафизическими», запрятанными слоями Русской Души.

 

[41] Как уже говорилось, бессмысленно перенимать «индуизм» как религию.

 

[42] «Когда Я сохраняется только как Я, это и есть Атман! Когда оно внезапно отклоняется от себя и говорит «Я – это или то» – это уже «Это»...» (Шри Рамана Махарши. Будь тем, кто ты есть. С‑Пб.: Андреев и сыновья, 1994.)

 

[43] Напоминаем, что, когда мы говорим о Запредельной Бездне, понятия, слова, употребляемые нами, являются достаточно условными.

 

[44] Разумеется, не просто «физического», земного человечества, а аналогом человеческого архетипа как ступеньки в мировой духовной иерархии, ибо в силу особого, так называемого «центрального» положения этого архетипа и некоторых других его особенностей именно среди людей или среди их аналогов в других мирах, а не среди так называемых «богов» наиболее вероятно возникновение русских; а уж если среди «богов» – то таких, которые с «надрывом», со «второй реальностью», с «безуминкой».

 

[45] Брахма – Бог как творец. Брахман – Абсолют, Бог в Самом Себе.

 

[46] Следует высказать, однако, следующую оговорку: Россия уже в значительной степени реализовала себя. Это относится также и к «Последним отношениям». Хотя они наличествуют в России «скрытым», «тайным» образом (иначе и невозможно в нашем мире), этого достаточно, чтобы предназначение исторической России осуществилось и в этой сфере. Для Вечности нет времени. Явное, открытое (хотя и неизбежно косвенное) «проявление» Запредельной Бездны возможно только в совершенно ином мире и, следовательно, в иной России.

 

[47] Здесь нет возможности объяснять принятую в мировой Метафизической Традиции картину космологических уровней, отличие их друг от друга (высшие ступени занимают духовные реальности по ту сторону всяких форм). Но и они, конечно, несравнимы принципиально с самим Абсолютом и с «существами», осуществившими реализацию Абсолюта и единство с Ним (Богореализацию). Таким образом, вне познания восточного эзотеризма трудно постичь до конца и идею Вечной России.

 

[48] Небезынтересно, что величайшими мировыми писателями являются именно русские, Достоевский и Толстой, в то время как величайшие драматурги мира – Софокл и Шекспир, поэты – Гомер и Данте. Это связано с тем, что именно в прозе сейчас может быть лучше всего выражено это сочетание «общечеловеческого» и «русского», а также именно в ней лучше всего проявляются все грани философичности и метафизики, что очень важно для русской культуры.

Гений Есенина, наоборот, представляет собой случай, когда «русское» полностью довлеет над «общечеловеческим», поэтому именно в сфере «русскости» Есенин является величайшим поэтом России (и, пожалуй, Блок). Но, несомненно, «русскость» проявлена в нашей литературе и поэзии еще далеко не во всех своих возможностях.

 

[49] Совершенно очевидно, что, несмотря на драматизм, страдания, тоску, разрывы и т.д. (а может быть, частично и благодаря им), в русском бытии содержится невероятно мощный заряд утверждения, это некое интегральное и в то же время особое, парадоксальное бытие. Все это вполне объяснимо и метафизически: Россия должна всегда быть, чтобы выполнять свою миссию и раскрывать свою неисчерпаемость.

 

[50] Более подробно см. Мамлеев Ю. «Судьба бытия». Unio Mistica. М.: Терра, 1997 или Рене Генон, «Становление Человека согласно Веданте» – глубочайшая и самая сложная работа одного из величайших метафизиков мира (русского перевода пока нет. См. английское или французское издание).

 

[51] Женственный аспект Русской Души необыкновенно важен и глубинен также. Он заслуживает особого рассмотрения, выходящего за рамки этой книги. Но здесь заметим, что русская женщина, обладая всеми качествами Русской Души, вносит в жизнь такую невиданную стихию сострадания и милосердия, без которой исторической России трудно было бы выдержать все те испытания, которые обрушиваются на нее.

 

[52] Таковы были, например, глаза Есенина и глаза Блока. О глазах Блока, кстати, некоторые современники писали, что «они очень русские», и само это выражение «очень русские» внезапно поражает сердце; при всей его «необъяснимости» (что, собственно, имеется в виду?) оно мгновенно отражает какую‑то истину, от которой сжимается сердце и по всему существу проходит неизъяснимый трепет.

 

[53] Видимо, возможно дальнейшее развитие и понимание этой доктрины как в наше время, так и в будущем.

 

[54] Даже если не все концентры (сущности) России воспринимаются или «признаются» теми или иными людьми, то и в этом случае возможно сформулировать идею веры в Россию как в метафизическую реальность и в тайну, разрешение которой – впереди.

 

[55] В этом должно быть одно из ее отличий от массовой культуры, которая в каждом современном обществе неизбежно контролируется и направляется, особенно если это связано с телевидением.

 

[56] Воистину сакрально значение армии и обороны (наряду с умелой дипломатией) для России. Армия должна быть сакральным институтом, ибо в этом мире вечной затаенной ненависти и борьбы за мировое господство она является гарантом священного бытия России. Это не означает тенденцию к экспансии (у России и так есть все), это означает только одно: любая агрессия против России должна быть если и мыслима, то только в кошмарных сновидениях ее врагов. В любом случае Россия должна быть технологически мощным государством (особенно на таких глобальных направлениях, как космос и т.п.), с самой передовой и развитой наукой, тем более в жизненно важных для России сферах.

 

[57] Или национально‑патриотической, если иметь в виду ее общенародный характер.

 

[58] Например, «внутри» человека, который, допустим, по многим параметрам характера и т.д. далек от какого‑то другого, этот «другой» может видеть за маской индивидуальных различий все то же бездонно‑родное, невыразимое, русско‑мистическое ядро, как бы глубоко оно ни было запрятано.

 

[59] Разумеется, если будущая российская политическая элита будет иметь эзотерический или близкий к нему подход к России, то это будет иметь весьма знаменательные последствия.

 

[60] Наконец, для принятия Русской доктрины не обязательно «признание» всех концентр (сущностей) России, поэтому она приемлема для людей всех религиозных конфессий, а также для россиян вне конфессий и для так называемых «неверующих» тоже, поскольку для всех нас Россия является Родиной и все россияне поэтому приобщаются ко многим ее качествам и сущностям. Русская доктрина объединяет всех россиян, и не только их.

 

[61] Нелепо, например, предположить (проведем здесь некоторую аналогию на уровне индивидуального существования), что какой‑нибудь гениальный человек (мыслитель, поэт, ученый), каким бы исключительным ни был его дар, вдруг требовал бы по отношению к себе привилегий и «прав», которые бы унижали других людей, затрагивали бы их коренные интересы, шли бы вразрез с их естественными правами. Такое представить невозможно...

 

[62] Даже «патриотизм», если он не связан с высоким уровнем образования, культуры, духа и понимания, а, наоборот, узколоб, некомпетентен, примитивен, может быть весьма вредным для России во многих отношениях (например, в сфере культуры, политики). По принципу – дурак хуже врага...

 

[63] При всем том следует отметить, что одно дело – большевистский переворот 1917 года, совершенный вопреки воле народа, ясно выраженной на выборах в Учредительное собрание, где большевики оказались в меньшинстве, и последствия красного террора, разрушение страны, другое дело – Советский Союз как страна с его народом. Победа над фашистским чудовищем, имевшим в своем распоряжении всю континентальную Европу, победа, одержанная вопреки всем негативам коммунистического режима, говорит сама за себя, так же, как и последующие достижения Советской страны и ее народа. Но, наряду с этим, нельзя не видеть очевидность катастрофических провалов, ошибок в политике коммунистической партии, совершившихся из‑за полной политической беспомощности и слепоте руководства КПСС развалом и сдачей страны в 90‑х годах (притом, что в военно‑силовом отношении сохранялся незыблемый паритет США). В 1917 году коммунисты внезапно пришли, разрушив страну, и в 90‑х годах внезапно ушли, тоже ее разрушив.