Сказка об орехе Кракатук и принцессе пирлипат

Как родилась принцесса Пирлипат и какую огромную радость принесло это событие ее достославным родителям.

 

Поблизости от Нюрнберга находилось некогда маленькое королевство, которое не было ни Пруссией, ни Польшей, ни Баварией, ни Пфальцем и управлял которым король.

 

Жена этого короля, которая, следственно, была королевой, в один прекрасный день произвела на свет дочь, которая, следственно, оказалась прирожденной принцессой и получила красивое и изысканное имя Пирлипат.

 

Короля тотчас же известили об этом счастливом событии. Он прибежал, запыхавшись, и, увидев хорошенькую маленькую девочку, лежавшую в колыбельке, почувствовал столь глубокое удовлетворение, оттого что стал отцом такого очаровательного ребенка, что совершенно перестал владеть собой и сначала громко закричал от радости, потом стал кружиться по комнате и в конце концов запрыгал на одной ножке, приговаривая:

 

— Ах, великий Боже! Ты, который каждый день видишь ангелов, видел ли ты когда-нибудь ребенка прекраснее моей Пирлипатхен?

 

И, поскольку вслед за королем посмотреть на девочку пришли его министры, генералы, старшие офицеры, президенты, советники и судьи, они все, видя, как король пляшет на одной ножке, принялись прыгать таким же образом и кричать:

 

— Нет, нет, никогда! Нет, государь, никогда! Нет никого на свете прекраснее вашей Пирлипатхен!

 

И по правде говоря, дорогие мои дети, хоть вас это и сильно удивит, в словах придворных не было никакой лести, потому что, в самом деле, со времен сотворения мира не рождалось на земле ребенка прекраснее принцессы Пирлипат. Ее маленькое личико было словно соткано из нежно-розового и лилейно-белого шелка. Ее глаза были сияющей лазурью, и не было ничего приятнее для взгляда, чем ее блестящие золотистые волосы, вьющиеся мелкими колечками и блестящими локонами падающие на беленькие, словно из алебастра, плечики. Добавьте к этому, что Пирлипат явилась на свет с двумя рядами чудных, прямо-таки жемчужных зубок, которыми она через два часа после своего рождения так сильно укусила палец главного хранителя королевской печати, который отличался слабым зрением и потому, желая рассмотреть ее поближе, наклонился чересчур низко к колыбельке, что, хотя и принадлежа к школе стоиков, он, как утверждает кое-кто, закричал:

 

— Ах! Черт побери!

 

Другие, из почтения к философии, уверяют, что он воскликнул всего лишь:

 

— Ай-ай-ай!

 

Впрочем, еще и сегодня спор по этому важному вопросу продолжается, голоса разделились, и ни одна партия не желает уступить. Единственное, в чем «чертпоберисты» и «ай-айисты» находят согласие друг с другом, единственное, что признается всеми бесспорным, — это то, что принцесса Пирлипат укусила главного хранителя королевской печати за палец. И с тех пор все в стране поняли: в очаровательном тельце Пирлипатхен столько же ума, сколько и красоты.

 

Стало быть, все были счастливы в этом благословенном Небесами королевстве. Одна лишь королева необычайно тревожилась и беспокоилась, и никто не знал причины этого. Но особенно поражало умы подданных то, как эта боязливая мать заставляла стеречь колыбельку своей дочери. И в самом деле, мало того, что у всех дверей дворца дежурили телохранители, мало того, что около принцессы постоянно находились на страже две няньки, — помимо них, вокруг колыбельки было посажено еще шесть других нянюшек, сменявшихся каждую ночь. Но что вызывало самое большое любопытство и чего никто не мог понять — почему каждой из них полагалось держать на своих коленях кота и почесывать его, чтобы он не переставал мурлыкать.

 

Я убежден, дорогие мои дети, что вам, не менее чем обитателям этого маленького безымянного королевства, любопытно узнать, почему этим шести нянюшкам полагалось держать на коленях котов и постоянно почесывать их, чтобы они не переставали мурлыкать ни на секунду; но поскольку вы тщетно искали бы ответ на эту загадку, я сам все расскажу вам, чтобы вы избежали головной боли, неизбежно появившейся бы у вас вследствие подобных стараний.

 

Однажды, в ту пору, когда принцесса Пирлипат еще не родилась, с полдюжины самых славных монархов вознамерились нанести в одно и то же время визит будущему отцу нашей героини; их сопровождали кронпринцы, наследные великие герцоги и самые миловидные искатели престолов. Для короля, который их принимал и который был одним из самых блистательных монархов на свете, представился случай изрядно опустошить свою казну и устроить множество турниров, конных состязаний и представлений. Но это было еще не все. Узнав от главного управителя королевских кухонь, что придворный звездочет возвестил о наступлении времени забоя свиней и что, судя по взаимному расположению звезд, нынешний год окажется благоприятным для изготовления колбас, он велел устроить на своих скотных дворах грандиозную бойню хрюшек. Затем, сев в карету, он отправился лично приглашать одного за другим всех прибывавших в это время в его столицу королей и принцев прийти отведать вместе с ним супа — столь велико было его желание насладиться их удивлением при виде того роскошного пиршества, какое он рассчитывал им задать; вернувшись во дворец, он отправился в покои королевы и, приблизившись к ней, сказал ласковым тоном, каким обычно мог добиться от нее чего угодно:

 

— Ну что, милочка моя, ты ведь не забыла, до чего я люблю кровяную колбасу? Правда, не забыла?

 

Королева с первого же слова поняла, к чему клонит речь король. И в самом деле, этими лукавыми словами его величество хотел сказать всего-навсего, что ей следует предаться, как это было уже много раз, чрезвычайно полезному занятию — изготовлению своими королевскими ручками как можно большего количества сосисок, а также ливерных и кровяных колбас. Она лишь улыбнулась, услышав это высказывание своего супруга, ибо, хотя и высоко неся свое звание королевы, она была куда менее чувствительна к похвалам достоинству, с каким ей удавалось держать скипетр и носить корону, чем к похвалам ее умению делать пудинг и выпекать ромовые бабы. Она удовольствовалась тем, что сделала изящный реверанс мужу, сказав, что готова служить ему, приготовляя кровяные колбасы, как, впрочем, и во всем другом.

 

Главному казначею пришлось тотчас же выдать для королевской кухни гигантский позолоченный котел и огромные серебряные кастрюли, предназначенные для приготовления в них кровяных колбас и сосисок. Невероятных размеров печь растопили дровами сандалового дерева. Королева повязала свой белый камчатовый передник, и вскоре из котла потянуло нежным ароматом. Этот восхитительный запах тотчас же распространился по коридорам дворца, быстро проник во все его комнаты и в конце концов достиг тронного зала, где заседал королевский совет. Король был тонким знатоком вкусной еды, так что этот аромат доставил ему необычайное наслаждение. Однако, поскольку это был степенный государь, славившийся своим умением владеть собой, он какое-то время сопротивлялся притягательной силе, которая влекла его на кухню; но в конце концов, сколь ни властен он был над своими страстями, ему пришлось уступить охватившему его неизъяснимому восторгу.

 

— Господа! — воскликнул он, поднимаясь. — С вашего позволения, я через минуту вернусь; подождите меня!

 

И через все комнаты и коридоры он помчался на кухню, сжал в своих объятиях королеву, золотым скипетром помешал в гигантском котле, попробовал на язык его содержимое и, немного успокоившись, вернулся на заседание совета, где, хотя и несколько рассеянно, вновь занялся обсуждавшимся на нем вопросом.

 

Он покинул кухню как раз в тот ответственный момент, когда разрезанное на ломтики сало нужно было поджарить на серебряных жаровнях; королева, ободренная похвалами супруга, лично занялась этим, и, когда первые капли жира, шипя, упали на раскаленные угли, послышался тоненький дрожащий голосок:

 

Сестра моя, дай мне хотя б кусочек сала!

Я тоже царствую, сомнений в этом нет.

Жаркого вкусного давно я не едала,

Лишь ломтик колбасы прошу я на обед.

 

Королева тотчас же узнала этот голос: он принадлежал госпоже Мышильде.

 

Госпожа Мышильда долгие годы жила в королевском дворце. Она утверждала, что состоит в родстве с королевской семьей и что сама она — королева мышиного королевства; вот почему она держала под кухонным очагом весьма многочисленный двор.

 

Королева, женщина добрая и кроткая, хотя и отказываясь вслух признавать госпожу Мышильду коронованной особой и своей сестрой, тайком оказывала ей множество знаков уважения и была с ней чрезвычайно любезна, так что король нередко упрекал ее за подобное унижение королевского достоинства; понятно, что в столь торжественных обстоятельствах королева не захотела отказывать своей подруге в ее просьбе и сказала ей:

 

— Подойдите сюда, госпожа Мышильда, подойдите смелее и отведайте — я вам разрешаю — этого сала, сколько вам захочется!

 

Госпожа Мышильда тут же появилась на кухне, веселая и юркая, и, вспрыгнув на плиту, принялась ловко хватать своими маленькими лапками один за другим те кусочки сала, какие ей протягивала королева.

 

Но тут вдруг, привлеченные радостными попискиваниями, которые издавала мышиная королева, а более всего — соблазнительным запахом, исходившим от жареного сала, на кухню явились — такие же юркие и прыткие — сначала семь сыновей госпожи Мышильды, затем ее родственники, затем свойственники, страшные негодяи и ужасные обжоры; они так набросились на сало, что королева при всем своем хлебосольстве вынуждена была заявить им: если они будут продолжать в том же духе, то для кровяных колбас сала совсем не останется. Однако сколь ни справедливо было это замечание, семь сыновей госпожи Мышильды не обратили на него никакого внимания и, несмотря на увещевания своей матери и своей королевы, подавая дурной пример своим родственникам и свойственникам, так набросились на сало своей тетушки, что оно могло вот-вот совсем исчезнуть, но тут на крики королевы, неспособной более справляться с назойливыми гостями, прибежала обер-гофмейстерина, которая позвала главного повара, тот позвал начальника поварят; вмиг появились поварята, вооруженные вениками, опахалами и метлами и быстро заставили весь мышиный народец убраться обратно под печь. Но победа, хотя и была полной, оказалась запоздалой: у королевы осталась едва ли четверть сала, необходимого для изготовления сосисок, а также ливерных и кровяных колбас; то, что уцелело, было в соответствии с указаниями королевского математика, срочно призванного по этому случаю, по всем правилам науки распределено между большим котлом для кровяных колбас и двумя большими кастрюлями для ливерных колбас и сосисок.

 

Спустя полчаса после всех этих событий загрохотали пушечные выстрелы, зазвучали трубы и горны, и во дворец явились все гостившие в столице самодержцы, кронпринцы, наследные герцоги и искатели тронов, облаченные в самые великолепные свои наряды; некоторые из них приехали в хрустальных каретах, другие — верхом на парадных лошадях. Король встречал их на дворцовом крыльце и приветствовал с изысканной любезностью и сердечной приветливостью; затем, проводив гостей в пиршественный зал, он с короной на голове и со скипетром в руках сел во главе стола в соответствии со своим положением верховного властителя, а других монархов пригласил занять места в зависимости от положения того или другого гостя среди коронованных особ, кронпринцев, наследных герцогов и искателей тронов.

 

Стол был заставлен роскошными яствами, и все шло хорошо, пока ели суп и следующее за ним блюдо. Но когда подали ливерные колбасы, государь явно пришел в волнение; когда подали сосиски, он заметно побледнел, а когда, наконец, подали кровяные колбасы, он поднял глаза к небу и из груди у него вырвался такой тяжкий вздох, словно страшное горе разрывало его душу; под конец он откинулся на спинку кресла, закрыл лицо руками и, исполненный отчаяния, зарыдал до того жалобно, что все повскакали со своих мест и окружили его, выражая живейшее беспокойство. Приступ и в самом деле казался тяжелейшим — придворный медик тщетно искал пульс несчастного монарха, раздавленного, по-видимому, под бременем самого глубокого, самого чудовищного и самого неслыханного на свете горя. И только после того как были пущены в ход сильнейшие средства — такие, как жженые перья, английская соль и некоторые другие, — он наконец-то немного пришел в себя, приоткрыл потухшие глаза и прошептал таким слабым голосом, что его едва можно было расслышать:

 

— Слишком мало сала!..

 

При этих словах королева в свою очередь побледнела. Она кинулась на колени и прерывающимся от рыданий голосом вскричала:

 

— О мой бедный, несчастный царственный супруг! Какое же горе я вам причинила, не послушавшись тех предостережений, что вы так часто мне делали! Однако вы видите виновницу у ваших ног и можете покарать ее так жестоко, как только пожелаете!

 

— Что это значит? — спросил король. — И что такое здесь происходит, о чем мне не говорят?

 

— Увы! Увы! — отвечала королева, с которой муж никогда еще не говорил так сурово. — Увы! Это госпожа Мышильда со своими семью сыновьями, своими племянниками, кузенами и свойственниками съела все сало!

 

Но королева не могла больше говорить, силы ей изменили, она упала, потеряв сознание.

 

Тогда король поднялся и, взбешенный, завопил ужасным голосом:

 

— Госпожа обер-гофмейстерина, что это значит?

 

И тогда госпожа обер-гофмейстерина рассказала все, что ей было известно, а именно, как, услышав крик королевы, она прибежала на кухню и увидела ее величество борющейся со всем семейством госпожи Мышильды и как она тогда в свою очередь позвала повара, с помощью поварят сумевшего заставить всех грабителей убраться обратно под печь.

 

Король тотчас же понял, что речь идет о преступлении, заключающемся в оскорблении королевского величества, и, вновь обретя все свое достоинство и все свое спокойствие, приказал ввиду тяжести злодеяния немедленно собрать тайный совет и поручить самым опытным своим советникам рассмотреть это дело.

 

Посему совет был созван, и на нем большинством голосов было решено, что, поскольку госпожа Мышильда обвиняется в поедании сала, предназначавшегося для сосисок, а также ливерных и кровяных колбас короля, то необходимо провести судебное разбирательство и что, в случае если ее признают виновной, она вместе со своим народом будет навсегда изгнана из королевства, а все, чем она владеет в нем, включая земли, замки, дворцы и королевские резиденции, будет отобрано в казну.

 

Однако король, выслушав решение тайного совета, обратил внимание своих опытных советников на то, что все время, пока будет длиться судебное разбирательство, госпожа Мышильда и ее семейство смогут беспрепятственно поедать его сало, а это чревато новыми унижениями, подобными тому, которому он только что подвергся в присутствии шести коронованных особ, бесчисленных кронпринцев, наследных герцогов и искателей трона; поэтому его величество потребовал, чтобы ему были предоставлены неограниченные полномочия в отношении госпожи Мышильды и ее семейства.

 

Разумеется, совет для порядка провел голосование, и неограниченные полномочия, потребованные королем, были ему предоставлены.

 

После этого король отправил один из лучших своих экипажей, предшествуемый для большей срочности гонцом, к весьма искусному механику, проживавшему в городе Нюрнберге и носившему имя Кристиан Элиас Дроссельмейер; вышепоименованный механик приглашался прибыть по неотложному делу во дворец его величества. Кристиан Элиас Дроссельмейер тут же повиновался; поскольку он был настоящим мастером своего дела, у него не было сомнений, что столь славный король вызывает его исключительно для того, чтобы доверить ему изготовление какого-нибудь хитроумнейшего механизма. И, сев в карету, он ехал день и ночь, пока не предстал перед королем. Он так торопился, что не успел даже одеться надлежащим образом и явился ко двору в своем повседневном желтом рединготе. Однако, вместо того чтобы рассердиться на мастера за такое забвение этикета, король был ему признателен, ибо, если прославленный механик и совершил ошибку, то лишь потому, что он стремился без задержки исполнить повеление его величества.

 

Король пригласил Кристиана Элиаса Дроссельмейера в свой кабинет и объяснил ему положение: как он решил в назидание другим изгнать из своего королевства все мышиное племя; как, прослышав о его великой славе, он обратил на него свой взор, дабы сделать его исполнителем королевского правосудия, опасаясь лишь, что, при всем своем мастерстве, механик встретит непреодолимые трудности при осуществлении замысла, порожденного королевским гневом.

 

Но Кристиан Элиас Дроссельмейер успокоил короля и дал ему обещание, что не пройдет и недели, как во всем королевстве не останется ни одной мыши.

 

И в самом деле, в тот же день он принялся изготавливать хитроумные продолговатые коробочки, внутри которых кусочком проволоки был прикреплен ломтик сала. Потянув сало, вор, кем бы он ни был, захлопывал за собой дверцу и оказывался пленником. Менее чем за неделю сто таких коробочек были изготовлены и расставлены не только под печью, но и на всех чердаках и во всех подвалах дворца.

 

Госпожа Мышильда была слишком мудра и слишком проницательна, чтобы с первого взгляда не понять хитрость метра Дроссельмейера. Она собрала семерых своих сыновей, а также племянников и кузенов, чтобы предупредить их о приготовленной для них западне. Но сыновья, племянники и кузены, притворившись вначале, что они внимательно слушают госпожу Мышильду из уважения к ее сану и из снисхождения к ее возрасту, в конце концов удалились, смеясь над ее страхами, и, привлеченные запахом жареного сала, оказавшимся более сильным, чем любые увещевания, решили воспользоваться удачной находкой, неизвестно откуда взявшейся.

 

По прошествии суток семь сыновей госпожи Мышиль-ды, восемнадцать ее племянников, пятьдесят кузенов и двести тридцать пять родичей разных степеней родства, не считая тысяч ее подданных, были пойманы в мышеловки и преданы позорной казни.

 

И тогда госпожа Мышильда покинула вместе с остатками своего двора и кучкой уцелевших подданных эти края, обагренные кровью во время избиения ее близких. Слух об этом решении просочился наружу и докатился до короля. Его величество во всеуслышание поздравлял себя с этим, придворные поэты сочинили множество сонетов, воспевающих его победу, а обычные придворные сравнивали его с Сезострисом, Александром Македонским и Цезарем.

 

Одна лишь королева была грустна и встревожена: она хорошо знала госпожу Мышильду и нисколько не сомневалась, что та не оставит неотомщенной смерть своих сыновей и своих близких. И в самом деле, в то время, когда королева, желая заставить своего супруга забыть допущенную ею ошибку, готовила для него своими собственными руками паштет из печенки, которым он очень любил полакомиться, перед ней вдруг предстала госпожа Мышильда и сказала ей:

 

Мою родню твой муж убил, отринув жалость,

Я без племянников, я без детей осталась.

Но, королева, знай: ждет и тебя беда!

Дитя, что ныне спит в твоем уютном чреве,

Знай, будет всех милей всесильной королеве

И ненавистней всех мне будет навсегда!

У мужа твоего есть пушки и солдаты,

Есть оружейники, министры, адвокаты,

Есть много крепостей, и мышеловки есть.

Я ж лишена всего; ряды зубов зато мне

Даны, чтоб грызть врагов! Ты, королева, помни:

Детей твоих везде моя настигнет месть!

 

Вслед за этими словами она исчезла, и с тех пор никто ее не видел. Но королева, через несколько дней и в самом деле заметившая, что она беременна, была так взволнована этим предсказанием, что уронила паштет в огонь.

 

Таким образом во второй раз госпожа Мышильда лишила короля одного из его любимых блюд; это привело его в ярость, однако заставило еще больше порадоваться столь удачно осуществленным им решительным мерам.

 

Не стоит и говорить, что Кристиан Элиас Дроссельмей-ер получил от короля щедрую награду и с триумфом вернулся в Нюрнберг.