Как, найдя орех Кракатук, механик и звездочет нашли затем и молодого человека, способного разгрызть его.

 

Кристиан Элиас Дроссельмейер так торопился сообщить королю добрую весть, что хотел немедленно сесть в почтовую карету; но Кристоф Захариас уговорил брата подождать хотя бы до возвращения племянника; механик откликнулся на эту просьбу тем охотнее, что не видел племянника почти пятнадцать лет, а порывшись в памяти, вспомнил, что в ту пору, когда ему, Элиасу, пришлось покинуть Нюрнберг, это был очаровательный малыш трех с половиной лет, которого он любил от всего сердца.

 

В эту самую минуту красивый молодой человек лет восемнадцати-девятнадцати вошел в лавку Кристофа Заха-риаса, приблизился к нему и назвал его отцом.

 

Обняв юношу, Захариас представил его Элиасу и сказал:

 

— Теперь, мой мальчик, обними своего дядю!

 

Молодой человек заколебался, ибо дядя Дроссельмейер в его изодранной одежде, с его огромной лысиной и пластырем на глазу выглядел отнюдь не привлекательно. Но отец, видя его колебания и опасаясь, что Элиас будет этим обижен, подтолкнул сына сзади, так что тот с грехом пополам оказался в объятиях механика.

 

Тем временем звездочет вглядывался в молодого человека с таким неослабным вниманием, что тому это показалось странным, и он воспользовался первым же предлогом, чтобы выйти из комнаты, ибо ему было не по себе, когда на него так смотрели.

 

Тогда звездочет задал Захариасу несколько вопросов о его сыне, и торговец игрушками поспешил ответить на них с чисто отцовским многословием.

 

Молодому Дроссельмейеру и в самом деле, как это было видно по его внешности, исполнилось лет семнадцать или восемнадцать. Еще с раннего детства от был таким забавным и милым, что мать развлекалась, наряжая его как игрушку из тех, что продавались в лавке мужа: она одевала его то студентом, то форейтором, то венгерцем, но всегда в наряд, непременной частью которого были сапожки, ибо, поскольку у мальчика были прелестнейшие ножки, но несколько тонковатые икры, сапоги подчеркивали достоинства и прятали недостатки его ног.

 

— Значит, — спросил звездочет у Захариаса, — ваш сын никогда не носил на ногах ничего, кроме сапог?

 

— Да, мой сын никогда не носил на ногах ничего, кроме сапог, — подтвердил торговец детскими игрушками и продолжал: — Когда ему исполнилось десять лет, я послал его в Тюбингенский университет, где он пробыл до восемнадцатилетнего возраста, не приобретя ни одной дурной привычки из тех, что свойственны его товарищам: он не пьет, не сквернословит, не дерется. Мне известна только одна его слабость: не желая, чтобы брадобрей дотрагивался до его лица, он отпустил на подбородке жалкую бороденку из нескольких волосков.

 

— Таким образом, — перебил его звездочет, — ваш сын никогда не брился?

 

Элиас все шире и шире раскрывал глаза.

 

— Никогда, — ответил Захариас.

 

— А пока длятся университетские каникулы, — продолжал звездочет, — как он проводит время?

 

— Ну, — сказал отец, — надев свой красивый студенческий мундир, он сидит в лавке и из чистой любезности разгрызает орешки девушкам, приходящим сюда купить игрушки, так что они прозвали его Щелкунчиком.

 

— Щелкунчиком?! — воскликнул механик.

 

— Щелкунчиком?! — повторил за ним звездочет.

 

И они посмотрели друг на друга, а Захариас посмотрел на них обоих.

 

— Дорогой господин Дроссельмейер! — обратился звездочет к Захариасу. — Я полагаю, что вам привалило счастье!

 

Торговец игрушками, выслушавший это предсказание не без интереса, попросил объяснений, но звездочет отложил эти объяснения на следующее утро.

 

Когда механик и звездочет оказались одни у себя в комнате, звездочет бросился на шею другу, крича:

 

— Это он! Мы его нашли!

 

— Вы так думаете? — спросил Элиас тоном человека, который полон сомнений, но только того и ждет, чтобы его убедили.

 

— Черт побери! Думаю ли я так? По-моему, у него есть все качества, какие нам требуются!

 

— Давайте повторим их вкратце.

 

— Он никогда не носил на ногах ничего, кроме сапог.

 

— Это правда.

 

— Он никогда не брился.

 

— Тоже правда.

 

— И наконец, из любезности или, скорее, по призванию, он сидит в лавке отца и грызет орешки девушкам, зовущим его не иначе как Щелкунчиком!

 

— И это правда.

 

— Дорогой друг, счастье никогда не приходит одно. Впрочем, если вы еще сомневаетесь, давайте обратимся за советом к звездам.

 

Они поднялись на крышу дома и, составив гороскоп молодого человека, выяснили, что ему суждена в жизни большая удача.

 

Это предсказание, подтверждавшее все надежды звездочета, убедило и механика согласиться с ним.

 

— А теперь, — торжествующим голосом произнес звездочет, — осталось всего два дела, которыми нельзя пренебрегать.

 

— Какие? — спросил Элиас.

 

— Во-первых, вам надо приспособить к затылку вашего племянника крепкую деревянную косицу, которая будет связана с его нижней челюстью так, что это усилит сжатие его челюстей.

 

— Ничего нет легче, — промолвил метр Дроссельмейер, — это просто азбука механики.

 

— Во-вторых, — продолжал звездочет. — Когда мы придем во дворец, нам надо тщательно скрывать, что мы привели с собой молодого человека, чье предназначение заключается в том, чтобы разгрызть орех Кракатук, ибо я полагаю, что, чем больше будет сломано зубов и чем больше будет вывихнуто челюстей при попытках разгрызть орех Кракатук, тем большее вознаграждение предложит король тому, кто преуспеет там, где стольких других постигла неудача.

 

— Дорогой друг, — ответил механик, — вы очень разумный человек. Давайте ляжем спать.

 

После этого, спустившись с крыши, друзья направились в свою комнату, легли в постель, надвинув на уши хлопчатобумажные колпаки, и спали так спокойно, как им ни разу не удавалось за четырнадцать лет и девять месяцев.

 

На следующий день, утром, друзья пришли в лавку к Захариасу и посвятили его во все те прекрасные замыслы, что они обсудили накануне. И поскольку Захариас не лишен был честолюбия и его отцовскому чувству льстило, что у сына чуть ли не самые мощные во всей Германии челюсти, он с восторгом воспринял предложение взять из его лавки не только орешек, но и того, кто мог его разгрызть.

 

Молодому человеку решиться на это оказалось гораздо труднее. Особенно его волновало, что, вместо изящной косички в сетке, которую он носил с таким изяществом, на затылке у него появится деревянная косица. Но звездочет, дядя и отец так уговаривали его, надавали ему столько обещаний, что он в конце концов решился. И поскольку Элиас Дроссельмейер тотчас же взялся за дело, деревянная косица вскоре была изготовлена и прочно прикреплена к затылку исполненного упований юноши. Поспешим сказать, дабы удовлетворить любопытство наших читателей, что это хитроумное устройство работало весьма успешно и в первый же день наш искусный механик добился самых блестящих результатов, испытывая его как на самых твердых абрикосовых косточках, так и на самых неподдающихся персиковых.

 

Закончив испытания, звездочет, механик и молодой Дроссельмейер незамедлительно отправились к королю. Захариасу очень хотелось сопровождать их, но, поскольку кому-то надо было присматривать за лавкой, этот добрейший отец пожертвовал собой и остался в Нюрнберге.