Княгиня В. И. Суворова-рымникская. Варвара ивановна суворова-рымникская — жена выдающегося русского полководца А. В. Суворова.

Но не будем спешить: нашему герою еще далеко до командования войсками: пока он еще только подполковник в Куннерсдорфском сражении, столь несчастливом для Фридриха. Это была первая битва, в которой участвовал Суворов и в которой обратил на себя особенное внимание своего командира, князя Волконского, фельдмаршалов графов Румянцева и Фермора. Последний, будучи и сам героем на поле битвы, чрезвычайно полюбил Суворова и давал ему возможность отличаться. Храбрый подполковник постоянно был в авангарде^[464], участвовал во всех трудных предприятиях и жадно искал опасностей и славы. Пруссаки скоро почувствовали силу его страшной руки, которая была неутомима на протяжении всей этой войны: Суворов был и при взятии Берлина генералом Тотлебеном и способствовал падению Колберга, прославившего в первый раз имя Румянцева. Известно, что этой славной победой Русских закончилась Семилетняя война и император Петр III заключил мир с Фридрихом.

С восшествием на престол Екатерины Суворов в чине полковника Астраханского полка был вызван в Петербург: проницательная государыня уже знала все заслуги своего знаменитого подданного и старалась не терять его из виду. Суворов прожил таким образом в Петербурге до 1768 года: в это время началась война с Польскими конфедератами^[465], и он был отправлен в Варшаву. Мои читатели уже знают, как прославился Суворов в этой войне. Ему принадлежала честь полного усмирения конфедератов и их покорение законной власти короля Станислава. Чин генерал-майора и орден святой Анны^[466], святого Александра Невского и святого Великомученика Георгия были наградами за его победы. Он возвратился в Петербург в 1773 году и почти в тот же день просил у императрицы позволения участвовать в войне с Турками. Екатерина знала, сколько пользы принесет его присутствие в армии, и поспешила отправить его к графу Румянцеву. Успехи этой войны, закончившейся славным Кайнарджийским миром, также известны читателям. Суворов принимал участие почти в каждом из главных сражений и особенно отличился взятием одного важного Турецкого города — Туртукая, лежащего на Дунайском берегу. Но не хотите ли вы узнать поближе нашего героя? Прочитайте его донесение фельдмаршалу Румянцеву об этой новой победе. Вот оно слово в слово:

«Слава Богу! Слава вам!

Туртукай взят — и я там!»

Это необычное донесение можно назвать верным изображением Суворова; он всегда отличался глубокой набожностью, и ею дышит его первое восклицание: «Слава Богу!» Он был так скромен, как редко может быть скромен счастливый и искусный воин, и не эта ли скромность видна в словах его: «Слава вам!» Он был чрезвычайно быстр в действиях и краток в речах, и как хорошо это выразилось в последней строке его донесения! Наконец, стихотворная форма этого донесения показывает, что он любил поэзию. Это заставляло его иногда отвечать стихами на письма к нему Державина и восклицать: «Если бы я не был полководцем, то был бы писателем!»

Но, говоря о нравственных качествах и природных способностях Суворова, нужно сказать читателям о том, чем прежде всего удивлял он каждого, кто его видел: о его странностях. Никогда человек, достигший такого почетного места в обществе, не имел так мало сходства с другими людьми, как Суворов. Не только в важных делах, но и в мелочах был он необычен. Мы тем более должны обратить внимание на его странности, что дошли до того периода в его жизни, когда они начали становиться известными и в армии, и даже при дворе, особенно с тех пор, когда деятельное участие Суворова в покорении Крыма сделало еще более знаменитым уже известное его имя.

Можно ли представить себе, что этот человек, столь возвышенный над другими, мог заслужить когда-нибудь название чудака. Многие, не понявшие его гений, считали его таким, особенно иностранцы, которым постигнуть его было еще труднее, потому что, не зная ни нашего языка, ни наших нравов и обычаев, они находили удивительного генерала еще более странным, чем его соотечественники. Да и мало кто не нашел бы его странным, когда он… Что бы рассказать вам о нем, милые читатели? Вот, например, он выбегал в лагере из своей палатки, становился на одну ногу и изо всех сил кричал: «Кукареку! Кукареку!» Вам кажется это смешным и невероятным, друзья мои, но это было совершенной правдой. Послушайте дальше: кто не нашел бы это странным, если бы видел, как он каждый день во время походов ел с солдатами сухари и их кашу; садился за свой обед в 8 или 9 часов утра; приказывал вынести из отведенной ему квартиры мебель и вместо нее принести только связку сена и чан^[467] с холодной водой: он всегда спал на сене, каждое утро окатывался водой, даже зимой. Перед сражением, сев на лошадь, он кричал солдатам: «На коней! На коней! Кто со мной не поедет, того волки съедят!» Одним словом, нельзя перечислить всего странного, что делал Суворов, и в результате как не прослыть в глазах людей чудаком? Но среди этих людей были и такие, кто не судил по одним внешним признакам, а видели причины таких действий. Они видели, что эти простые привычки, так сильно отличавшиеся от нравов высшего круга, к которому он принадлежал, имели особенную цель. Что лучше могло сблизить полководца с его воинами, как не совершенно одинаковый образ жизни? Что могло быстрее побудить их переносить все военные трудности, как не его высокий пример? Могли ли они жаловаться на скорость маршей, на скудость пищи, на краткий отдых во время походов, когда сам командующий шел возле них тем же шагом, как и они; ел с ними кашицу, спал еще меньше их, потому что пел петухом намного раньше настоящих петухов? Они не только не жаловались, а один только взгляд на него заставлял их забывать все опасности, один только звук необыкновенного пения доставлял столько общего неизъяснимого веселья по всему лагерю, несмотря на то что это пение всегда было сигналом к битве.

Рядовой московских гусарских эскадронов с 1788 по 1796 год. Рисунок 1841 г.

Значит, все действия Суворова были направлены на то, чтобы привязать к себе войско настолько, чтобы оно как бы имело с ним одну душу и, кроме того, чтобы какой-то особенностью поступков стать в глазах этого войска человеком, отличным от других людей. Эта цель была в полной мере достигнута: каждый солдат любил Суворова больше жизни; каждый солдат, видя в нем сверхъестественного человека, считал себя непобедимым под его командованием и был на самом деле непобедимым: известно, что на протяжении всей своей продолжительной службы Суворов не проиграл ни одного сражения.

Военная история всех веков не знает подобного примера, и этим неизменным счастьем Суворов обязан был больше всего беспредельной преданности к нему солдат и офицеров.

Рядовой и трубач легкоконных полков с 1786 по 1796 год. Рисунок 1841 г.

Итак, теперь вы понимаете, какова была цель необыкновенных странностей нашего знаменитого полководца? Она была благородна и высока, и поэтому все шутки Суворова, даже плоские внешне, даже то самое его «кукареку» заслуживают не смех, а наше удивление. Многие его современники видели кроме этой цели еще и другую причину, о которой историки того времени говорят с достоверностью в своих сочинениях, и это заставляет и нас прийти к такому же выводу.

Суворов, поступив на военную службу гораздо позже своих сверстников, проходил ее без чьего-либо покровительства и, как читатели мои видели, долго оставался в нижних чинах. Между тем его душе, любившей славу, лестно было обратить на себя внимание государыни. Но как это сделать? Чем отличиться в толпе соперников, большая часть которых была выше его чинами? В то время, когда он думал об этом, сама императрица вывела его из затруднения, случайно сказав в избранном обществе, что почти все великие люди, которых знает история, имели свои странности, свои особенные привычки и даже недостатки, от которых ни время, ни старания, ни сама слава не могли освободить их. «Да это и не нужно, — прибавила Екатерина, — человек с сильным характером и глубоко погруженный в свои планы, конечно, не будет сильно заботиться о том, чтобы исправить какие-нибудь свои недостатки, совсем даже не важные и некоторым образом отличающие его от толпы».

Итак, слыша, с какой снисходительностью императрица извиняла легкие недостатки людей, способных на великие дела, он осмелился без страха использовать единственное средство, которым мог выделиться среди толпы и обратить на себя внимание царицы. Средство это тем удобнее казалось ему, что оно заключалось в проявлении тех же странностей, с помощью которых он уже удачно воздействовал на умы своих подчиненных, и это было второй, такой же правдоподобной, как и первая, причиной тех необыкновенных поступков Суворова, из-за которых многие называли его чудаком.

После этого отступления, сделанного для того, чтобы читатели имели полное представление о нашем знаменитом полководце, обратимся к описанию его побед, для которых 1787 год был началом его блистательной эпохи.

Медная сибирская монета

Монета 1772 года

Турки, объявив войну России, совершили первое нападение из своей Очаковской крепости на наш, лежащий в двух милях от нее, небольшой городок Кинбурн, построенный на косе^[468], или остроконечном мысе, Ногайской степи. Кинбурн был бы важным завоеванием для Турок, потому что открывал удобную дорогу к Херсону и в Крым; но, к нашему счастью, в это время в Кинбурн прибыл для осмотра войск Суворов, и вы можете догадаться, что Туркам оставалось только мечтать об этом завоевании. Вовсе не ожидая здесь своего несчастья, они с большой самонадеянностью выступили из Очакова с отборным войском в количестве 6000 человек, которому было приказано Очаковским пашой победить или умереть; поэтому все суда, высадившие их на Кинбурнский берег, должны были отъехать назад к Очакову. В то время, когда в Кинбурне увидели, что Турки подъезжают к косе и некоторые суда уже высаживают войска, Суворов спал после своего раннего обеда. Адъютант, пришедший доложить об этом, разбудил его. Храбрый генерал на сей раз не вскочил с обычной своей поспешностью, но спокойно оставаясь в постели, сказал: «Не мешайте им, пусть все вылезут».

В самом деле, Русские ни одним выстрелом не показали, что заметили высадку, и Турецкое войско, радуясь, что застанет врасплох малочисленный Кинбурнский гарнизон, состоявший едва из 3000 человек, вскоре было все на песчаном мысе. Но того только и ждал Суворов: его приказания уже были отданы, и Русские полки вихрем понеслись на неприятеля, который из осаждающего вдруг сам сделался осажденным. Девять часов продолжалось жестокое сражение, потому что Турки были в отчаянии: их ожидала верная смерть либо под штыками Русских, либо в море. Так и случилось, и из 6000 лучших воинов в Очаков вернулись лишь 700. Эта блистательная победа, одержанная Суворовым над неприятелем, вдвое превосходившим его по численности, имела важные последствия. Турки потеряли надежду овладеть Херсонесом и Крымом, потому что Суворов укрепился в Кинбурне и, построив на конце косы батарею, наносил большой вред всем Турецким кораблям, пытавшимся проходить в лиман^[469], и тем оказывал большую помощь нашему флоту. Он сторожил таким образом Турок около года, и его имя уже стало страшным и в Константинополе, особенно когда в августе 1788 года Потемкин начал осаду Очакова, а Суворов был один из его ревностных помощников.

Конно-егерский барабанщик с 1790 по 1796 год. Рисунок 1841 г.

Эта осада знаменита в военной истории. Очаков был важным городом и для Турок, и для Потемкина: первые видели в нем единственную оставшуюся возможность для соединения с Татарами — всегдашними верными их союзниками; последний по той же самой причине без завоевания Очакова считал все новые владения России на юге непрочными. Итак, обе стороны сражались с отчаянным мужеством; необычно холодная зима, какой жители того края никогда раньше не видели, усиливала бедствия войны, но не поколебала храбрости Русских, и, наконец, после четырех месяцев осады, 6 декабря, Очаков пал перед ними. Суворов, к величайшему своему сожалению, не принимал участия в этой славной победе, так как за несколько недель перед этим он получил тяжелую рану, которая едва было не лишила Россию одного из ее знаменитейших сынов. Лежа больной в Кинбурне, он слышал страшную пальбу приступа, и доктора, окружавшие его, едва могли успокоить сильное волнение его пылкой крови: он то огорчался из-за своей беды, то слишком сильно радовался новой славе беспредельно любимого Отечества.

Со взятием Очакова военные действия приостановились, как и бывает всегда на протяжении зимы. В это время знаменитые победители Турок — князь Потемкин и выздоровевший от ран Суворов — были призваны государыней в Петербург, где Суворов получил бриллиантовое перо на каску, с литерой^[470] К, то есть Кинбурн. Кроме того, незадолго перед тем он получил орден святого Андрея Первозванного. Но чем больше награждала его благодарная царица, тем больше старался он показать ей свое усердие, и, как только наступила весна, отправился в армию. На этот раз ему было назначено помогать Австрийскому генералу, принцу Саксен-Кобургскому. Надо сказать, что Австрийцы в то время были вернейшими союзниками Русских, и с первым известием о войне, объявленной Турками, император Иосиф II написал Екатерине следующее: «Получив известие, что один из слуг ваших в Константинополе посажен в Семибашенный замок, я, другой слуга Ваш, посылаю против мусульман в поход мои войска».

Кавалерийские генералы с 1780 по 1796 год (в парадной и повседневной форме). Рисунок 1841 г.

Но Австрийцев всегда упрекали в холодности характера и чрезвычайной медлительности в поступках. Сколько раз проигрывали они сражения только потому, что на их военном совете не было принято своевременных решений. Сколько раз их генералы ждали по целым неделям этих решений, и оттого теряли и время, и случай к победе! Турки пользовались такой выгодной для них нерешительностью и, нападая быстро на Австрийцев, всегда уверены были в победе: часто случалось даже, что они мстили им за то, что сами терпели от Русских.

Так было и в 1789 году. Многое потеряв в недавней борьбе с Россией, Турки решили направить свое внимание на Австрию и обратили на нее все свои главные силы. Подготовка к военным действиям шла у них тем живее, что на Константинопольском престоле с апреля 1789 года был новый султан — молодой и пылкий Селим III. По его приказанию 50-тысячный корпус пошел на принца Кобургского, стоявшего в Валахии в окрестностях местечка Фокшаны. Под командованием принца было только 18 000 человек. Узнав о неожиданной опасности, угрожавшей ему, и никак не надеясь получить быструю помощь от Австрийцев, он послал просить о ней Суворова, корпус которого расположен был в 84 верстах от Фокшан. В тридцать шесть часов эти 84 версты были пройдены Суворовым с семитысячным отборным отрядом его войска. Такая скорость перехода была неслыханна в истории новейших войн, и принц Кобургский едва поверил своим глазам, увидев перед собой Русских в ту самую минуту, когда только их приход мог спасти его от величайшей опасности. Здесь в первый раз узнали друг друга два славных полководца, и это знакомство состоялось при таких любопытных обстоятельствах, что рассказом о них я думаю угодить моим читателям.