Киев. Золотые ворота. Гравюра 1847 г.

Золотые ворота одна из главных достопримечательностей Киева. Они были построены на месте главного въезда в город во времена Ярослава Мудрого. Войны и время не пощадили это сооружение, и ко времени путешествия Екатерины сохранился лишь небольшой фрагмент. На гравюре помимо развалин Золотых ворот изображены Киевский Софийский собор и колокольня.

Очарование делалось еще совершеннее в тех местах, где на обширных равнинных берегах Днепра носились, быстро маневрируя*, легкие войска казаков, в то время как окружавшие их города, селения и загородные дома жителей красовались всем убранством, какое только могло быть придумано усердием народа и изобретательным умом его начальника. Тут были и триумфальные ворота, и легкие, нарочно построенные храмы прелестной архитектуры, и гирлянды из цветов и зелени, спускавшиеся красивыми фестонами^[449] по всем зданиям, на которые могли упасть взоры императрицы. Счастливая радостью народа, восхищенная его усердием, Екатерина, по наблюдениям своих спутников, никогда не была так довольна, весела и говорлива, как во время этого путешествия по воде. Такое расположение духа августейшей хозяйки оказывало влияние на всех ее гостей, и смело можно сказать, что во всей Европе не было тогда общества, в котором бы сочеталось такое прекрасное соединение ума, любезности, приятных шуток и острых слов. Мне очень хочется, милые читатели, дать вам хотя бы небольшое представление о тоне этого общества, о том, что говорилось в нем; для этого надо рассказать вам об одном или двух случаях, которые могут несколько удовлетворить мое и, конечно, ваше желание.

Екатерина, разговаривая однажды с тремя сопровождавшими ее посланниками, спросила у них в шутку: как они думают, кем она была бы, родившись на свет мужчиной и обыкновенным человеком? Фиц-Герберт отвечал, что ее величество, вероятно, была бы мудрым законодателем; Кобенцель сказал, что великим министром или посланником; граф Сегюр предположил, что знаменитым полководцем. «О! Все вы ошиблись, — сказала императрица, — я знаю мою пылкую голову: я отважилась бы на все ради славы и, не дослужившись до звания поручика, в первом сражении сложила бы голову».

В другой раз разговор шел о том, что думает Европа о путешествии Русской государыни к ее южным владениям. В этом случае Европа более всего боялась, что Россия с помощью Австрийского императора, который в это время спешил в Херсон для свидания с Екатериной, завоюет в соответствии с известным всем планом Потемкина не только Турцию и Персию, но даже, может быть, Индию и Японию. Один из посланников, рассказывая в шутку об этом, прибавил: «Одним словом сказать, ваше величество, ваш странствующий кабинет занимает и беспокоит теперь все другие кабинеты».

«Стало быть, — сказала императрица, — этот Петербургский кабинет, плывущий теперь по водам Днепра, настолько велик, что доставил столько хлопот другим?»

«Точно так, государыня, — отвечал тогда принц де-Линь, — и, между прочим, нет такого кабинета, который был бы меньше его; несколько дюймов^[450] — вот его размер: он простирается только от одного виска до другого».

Вы, конечно, догадываетесь, друзья мои, что остроумный принц де-Линь подразумевал под этим кабинетом возвышенное чело Екатерины, где так ясно выражались ее глубокие думы и гениальные мысли.

Вот насколько свободно было обращение в этом избранном обществе императрицы, как непринужденно было веселье! Стоит ли удивляться после этого, что все, наслаждавшиеся многими удовольствиями, называли свое путешествие очаровательным? Вскоре оно получило новый блеск: на тогдашней границе Польши, в местечке Канев, государыню ожидал король Станислав-Август, некогда возведенный ею на Польский престол. Неприятные обстоятельства заставляли его в это время снова искать покровительства своей прежней благодетельницы и просить у нее свидания для переговоров. Невозможно описать усердие и пышность, с которыми он встретил императрицу. Многочисленное Польское войско, богато одетое, в сияющем вооружении, покрывало все возвышенности и равнины Канева. Варшавский двор, сопровождая своего государя, усиливал великолепие торжества, продолжавшегося непрерывно целый день, который провела здесь государыня. За это непродолжительное время смиренные жители небольшого местечка были свидетелями и великолепного обеда, и бала, и иллюминации, и фейерверка. Государыня, тронутая усердием Станислава и его стесненным положением, обещала ему свое покровительство против врагов его, и он расстался с ней на следующий день, утешенный и осчастливленный ее участием.

Потом через некоторое время знаменитая флотилия^[451] остановилась перед Кременчугом — городом Екатеринославского наместничества. Здесь князь Потемкин, постоянно старавшийся разнообразить прекрасные картины, которые появлялись перед восхищенными взорами государыни на берегах Днепра, представил новое, неожиданное для всех зрелище. Это были маневры расположенных тут войск конницы и пехоты. Иностранцы с удивлением смотрели на воинственную красоту, на их стройные движения. Что же должна была чувствовать государыня, видя столько порядка, столько пользы для общества, столько счастливых и трудолюбивых жителей там, где за несколько лет перед этим часто встречались дерзкие шайки разбойников и было слышно много рассказов об их ужасных делах! Она была исполнена глубокой благодарности к виновнику этой счастливой перемены, князю Потемкину, и так восхищалась всем виденным ею, что не однажды выражала свое сожаление о скором окончании плавания, так как дальше начинались опасные пороги Днепра и уже нельзя было ехать по воде, и поэтому путешествие продолжалось по суше. В том месте, которое называлось Кайдаки, государыня была встречена Немецким императором. Прибыв в Херсон, он не стал ждать там прибытия Екатерины и поспешил к ней навстречу. Императрица сумела оценить такое дружелюбное отношение и, узнав о приближении высокого гостя, сама выехала к нему навстречу.