Христианизация Европы. Разделение Церквей. Крестовые походы.

Как происходило разделение церквей

Почти тысячу лет назад, в 1054 году произошло событие, вошедшее в историю под названием Великий раскол, или Великое разделение Церквей. Отныне западные христиане стали называться римо-католиками, а восточные – православными. Из-за чего же произошла ссора и неужели для христиан мало десяти столетий для того, чтобы помириться? А если примирение пока не возможно, то почему?

Папские легаты провозглашают анафему Патриарху Константинополя

16 июня 1054 года в алтарь храма Святой Софии в Константинополе вошли легаты (специально уполномоченные послы) Римского папы Льва IX, во главе с его секретарем — кардиналом Гумбертом. Но молиться они не стали. На престол церкви Гумберт положил документ примерно такого содержания. Они, легаты, прибыли в Константинополь так же, как некогда Бог перед разрушением Содома сошел туда, чтобы оценить нравственное состояние его жителей. Оказалось, что «столпы империи и мудрые граждане вполне православны». А далее следовали обвинения в адрес тогдашнего Константинопольского Патриарха Михаила Керуллария и, как сказано в документе, «защитников его глупости». Эти обвинения были самыми разными, начиная с того, что Михаил ставит епископами евнухов и, заканчивая тем, что он смеет называться Вселенским Патриархом.

Завершалась грамота такими словами: «…Властью Святой и нераздельной Троицы, Апостольской кафедры, послами коей мы являемся, [властью] всех святых православных отцов Семи [Вселенских] Соборов и всей Кафолической Церкви, мы подписываем против Михаила и его приверженцев — анафему, которую наш преподобнейший Папа произнес против них, если он не опомнятся».*

Формально отлучение от Церкви (анафема) была произнесена только в адрес Константинопольского Патриарха, но реально под обтекаемое выражение: «и его приверженцев» попала вся Восточная Церковь. Двусмысленность этого отлучения довершало еще и то, что пока легаты пребывали в Константинополе, Лев IX умер, и его послы произнесли анафему от его имени, когда Папа вот уже три месяца как был в мире ином.

Папа Лев IX. Именно его легаты провозгласили в Константинополе анафему 1054 года. Правда к тому времени сам папа уже скончался.

Михаил Керулларий не остался в долгу. Не прошло и трех недель, как на заседании константинопольского синода легаты были также анафематствованы. И так же при этом не затронуты были ни Папа, ни Латинская Церковь. И, тем не менее, в восточно-христианском сознании отлучение распространилось на всю Западную Церковь, а в их сознании — на всюВосточную. Началась долгая эпоха разделенных Церквей, эпоха взаимного отчуждения и вражды, причем не только церковного, но и политического.

Можно сказать, что 1054 год формирует и сегодняшний мир, по крайней мере, определяет отношения между Православной и Католической Церквами. Поэтому историки в один голос называют это разделение «великим», хотя для христиан XI века ничего великого не произошло. Это был «рядовой», обычный разрыв общения между Восточной и Западной Церквями, каких немало насчитывалось за первое тысячелетие христианства. В конце XIX века профессор, историк Церкви, В.В. Болотов подсчитал годы «войны и мира» между Западной и Восточной частями еще Единой в то время Церкви. Цифры впечатляющие. Оказалось, что с 313 года (Миланский эдикт императора Константина Великого, прекративший гонения на христианство) и до середины IX века, то есть за пять с половиной столетий, лишь в течение 300 лет отношения между Церквами были нормальными. И более 200 лет они, по тем или иным причинам, были разорваны.**

Что означают эти цифры? Не только отдельные люди, но и целые Церкви умели, к сожалению, ссориться. Но потом имели мужество и помириться, искренне попросить друг у друга прощения. Почему же именно эта ссора, этот разрыв оказался роковым? Неужели за десять столетий нельзя было помириться?

АНТИЧНЫЕ МАГНИТЫ

Ко времени Рождества Христова Рим создал громадную империю, куда входила почти вся обитаемая тогда земля и десятки народов. Но основных этноса было два – римляне (латиняне) и греки (эллины). Причем традиции и культура у этих двух народов были настолько разные, что становится удивительно, как смогли они создать государство, аналога которому до сих пор не знает история. Видимо, это и есть иллюстрация того парадоксального закона природы, когда магниты с противоположенными полюсами притягиваются друг к другу…

Собственно культуру империи создавали греки. Философ Сократ еще в V веке до Р.Х., сам того не зная, дал этой культуре девиз: «Познай самого себя». Действительно, человек был в центре внимания любой культурной области эллинов, будь-то скульптура, живопись, театр, литература и, тем более, философия. Такие личности, как, например, Платон или Аристотель, были «продуктами» именно древнегреческого менталитета, уделявшего большую часть своей интеллектуальной энергии умозрению и отвлеченным вопросам бытия. А греческий был языком, который знал любой житель империи, претендовавший на звание интеллигента.

Однако римляне нашли себе другое «жизненное пространство». Они обладали непревзойденным государственно-правовым гением. Например, на дворе уже XXI век, а предмет «римское право» до сих пор изучается в юридических вузах. Действительно, именно латинский этнос создал ту государственно-правовую машину, систему социально-политических и государственных учреждений, которая с некоторыми изменениями и дополнениями продолжает работать до сих пор. А под пером римских писателей отвлеченная от жизненных реалий греческая философия превращалась в практику социальных отношений и административного управления.

БОЛЕЗНИ РОСТА

Начиная со второй половины I столетия по Р.Х. христианство начинает завоевывать сердца жителей империи. А в 313 году Миланским эдиктом о свободе вероисповеданий император Константин Великий де-юре признает право Церкви на существование. Но Константин не останавливается на этом, и на политическом пространстве языческой империи он начинает создавать империю христианскую. Но этнокультурные различия между Восточной и Западной частями империи не исчезают. Вера во Христа рождается не в вакууме, а в сердцах конкретных людей, воспитанных в той или иной культурной традиции. Поэтому духовное развитие Восточной и Западной частей единой Церкви тоже пошло совершенно по-разному.

Восток со своим пытливым философским умом принял Евангелие, как долгожданную возможность познания Бога, возможность, которая была закрыта для античного человека. Поэтому ничего удивительного, что Восток заболел… Святой Григорий Нисский (IV в.), прогулявшись по улицам Константинополя, с удивлением и иронией так описывает эту болезнь: «Одни, вчера или позавчера оторвавшись от черной работы, вдруг стали профессорами богословия. Другие, кажется прислуги, не раз битые, сбежавшие от рабьей службы, с важностью философствуют о Непостижимом. Все полно этого рода людьми: улицы, рынки, площади, перекрестки. Это — торговцы платьем, денежные менялы, продавцы съестных припасов. Ты спросишь их об оболах (копейках — Р.М.), а они философствуют о Рожденном и Нерожденном. Хочешь узнать цену на хлеб, отвечают: «Отец больше Сына». Справишься: готова ли баня? Говорят: «Сын произошел из ничего».

Подобное происходило не в одном только Константинополе, но по всему Востоку. И болезнь заключалась не в том, что богословами стали денежные менялы, продавцы или банщики, а в том, что они богословствовали вопреки христианской традиции. То есть это заболевание церковного организма развивалось по логике любой другой болезни живого организма: какой-то орган перестает выполнять свою функцию и начинает работать неправильно. И тогда организм бросает все силы на то, чтобы восстановить порядок в самом себе. Пять столетий, последующие после Миланского эдикта в церковной истории принято называть эпохой Вселенских Соборов. Ими церковный организм лечил себя от ересей. Так появляются догматы — истины веры. И хотя Восток болел долго и тяжело, но зато на Соборах было выкристаллизовано и сформулировано христианское вероучение.

Первый Вселенский собор.

В то время как восточную часть христианской империи сотрясала «богословская лихорадка», западная – поражала, в этом плане, своим спокойствием. Приняв Евангелие, латиняне не перестали быть самым государственным в мире народом, не забыли, что они создатели образцового права, и по меткому замечанию профессора Болотова, «поняли христианство как богооткровенную программу общественного устройства». Они мало интересовались богословскими спорами Востока. Все внимание Рима было направлено на решение практических вопросов христианской жизни – обрядам, дисциплине, управлению, созданию института Церкви. К VI веку Римская кафедра подчинила себе почти все западные Церкви, с которыми установился «диалог» по знаменитой формуле — Roma locuta est – causa finita est? (Рим сказал — и дело закончено).

Уже с IV столетия в Риме начинает развиваться своеобразное учение о Римском епископе. Суть этой доктрины заключается в том, что Папы — это преемники апостола Петра, который основал Римскую кафедру. В свою очередь Петр получил власть над всеми остальными апостолами, над всей Церковью от Самого Христа. И вот теперь приемники «князя апостолов» являются приемниками и его власти. Те Церкви, которые не признают этого факта – не истинны. Еретические треволнения Востока, никогда не признававшего доктрину папского примата, и спокойствие Запада, находящегося под римским омофором, только прибавляли Папам уверенность в собственной правоте.
Восток всегда с уважением относился к Римской кафедре. Даже когда император Константин Великий перенес столицу на берег Босфора, в город Византию, во всех общецерковных документах епископ Рима стоял на первом месте. Но, с точки зрения Востока, это было первенством чести, а не власти. Однако римский юридический дух делал из этого первого места свои выводы. И, кроме того, учение о власти Папы над Церковью выросло в Риме с попущения и, можно сказать, даже с помощью самой Восточной Церкви.

Во-первых, на Востоке поразительно равнодушно относились к притязаниям римских епископов. Более того, когда восточным требовалась поддержка Рима против еретиков (или, наоборот, еретикам против православных), они заискивающе обращались к Папе. Конечно, это была не более чем игра слов, но для Запада она имела значение того, что Восток признает над собой власть Римской кафедры и ее епископа. Вот, например, строчки из послания IV Вселенского Собора к Папе Льву I: «Ты пришел к нам как истолкователь голоса блаженного Петра и на всех простер благословение его веры. Мы могли объявить истину чадам Церкви в общности единого духа и единой радости, участвуя, как на царском пире, в духовных утехах, которые нам уготовал Христос через твои письма. Мы были там (на Соборе — Р.М.), около 520 епископов, которых ты вел, как глава ведет члены».

Из-под пера восточных за первое тысячелетие истории Церкви вышли десятки подобных перлов. И когда Восток очнулся и всерьез обратил внимание на притязания римских епископов, было уже поздно. Запад предъявил всю эту витиеватую риторику и справедливо заметил: «Вами написано? Что же Вы теперь отказываетесь от своих слов?». Восточная Церковь пыталась оправдаться, что не придает риторике точного юридического смысла. Но напрасно. С точки зрения Рима, Восток оказался нечестивым отступником от веры отцов, которые писали, что «Рим – это истолкователь голоса блаженного Петра». В этом конфликте сказалось полное непонимание психологии и этно-культурных реалий друг друга.

Во-вторых, Восток, занятый своими догматическими спорами почти не обращал внимания на церковную жизнь Запада. Нельзя назвать ни одного решения принятого там под влиянием Восточной Церкви. Например, император, созывая Вселенский Собор, приглашал епископов из самых маленьких и незначительных диоцезов Востока. А вот с западными диоцезами он общался исключительно через посредничество Рима. И это тоже возвышало бывшую столицу и в глазах западных епископов, и, конечно, в своих собственных глазах.

Наконец, еще одна реальность, повлиявшая на окончательный разрыв — геополитическая. Здесь надо отметить, что сами жители восточной части Римской империи никогда не называли себя византийцами (это название появилось только после Великого Раскола). После того, как в V столетии Запад пал жертвой Великого переселения народов, Восток стал единственным правопреемником Римской империи, поэтому его жители называли себя не византийцами, а римлянами (ромеями). Идея христианской империи предполагала три составляющих — христианскую веру, императорскую власть и греческую культуру. Все эти три составляющих предполагали идею всемирности. Тем более, это касалось Римского императора. Сама идея единой христианской империи предполагала то, что император может быть только один. Все короли и правители подвластны ему.

Карл Великий, первый варварский король, посягнувший на право называться Императором и потеснить тем самым Византию

И вот, в VIII столетии франкский король Карл I создает на территории западной части Римской империи огромное государство. Его границы простирались от Пиренеев и Атлантического океана на западе до Адриатического моря и Дуная на Востоке. От побережья Северного и Балтийского морей на севере до Сицилии на юге. Причем Карл Великий совсем не хотел подчиняться Константинополю. Фактически, это была совсем другая империя. Но, как уже говорилось, античное мировоззрение не могло вынести существования двух империй. И надо отдать должное Папам – они до конца стояли за Константинополь, чувствуя тысячелетнюю традицию романо-эллинской общности.

К сожалению, своей тогдашней политикой Константинополь собственными руками толкнул Рим в объятия франкских королей. И в 800 году Папа Лев III короновал Карла Великого как «императора римлян», тем самым признав, что настоящая империя находится здесь, на Западе. Все это происходило на фоне катастрофического сокращения территории, подвластной Константинопольскому императору (фактически, в IX веке, в результате арабских завоеваний, она стала ограничиваться предместиями Константинополя). А Карл присвоил своему государству немного чудное название: «Священная Римская империя германской нации», сохранившееся до начала XIX века.

Все эти события послужили еще большему отчуждению Константинополя и Рима. Хотя хрупкое церковное единство в течение последующих двух столетий еще продолжало сохраняться. Здесь сказалась тысячелетняя культурно-государственная общность греков и римлян. Иными были отношения греков с германцами (франками). Вчерашние язычники, варвары абсолютно не ценили богословское наследие эллинов, подсознательно понимая их гигантское превосходство не только в культуре, но и в воцерковленности. И император Генрих III, и папа Лев IX (родственник императора), и кардинал Гумберт, руководивший расколом, были германцами. Наверное, поэтому для них оказалось легче разрушить хрупкий мир между Церками…

У многих церковных историков встречается мысль о том, что Запад сознательно шел на разрыв с Востоком. На чем основано такое утверждение? К XI веку для Запада стало очевидно, что, соглашаясь с историческим первенством чести римского папы перед четырьмя своими патриархами, Восток никогда не согласится с первенством власти Папы над Вселенской Церковью, никогда не признает его самодержавие Божественным установлением. Поэтому Риму, по логике доктрины о папском примате, оставалось только одно – объявить, что все послушные Папе Церкви – это и есть истинная Церковь. Остальные же сами себя отлучили от нее, не слушая «божественный глас преемника апостола Петра». «Остальные» — это все восточные Церкви…

Обидно, что даже в критический момент разрыва и еще несколько столетий после него Восточная Церковь никак не могла осознать его реальную причину. На первое место вышли не притязания Папы на самодержавие в Церкви, а обрядовые различия. Восточные обвиняли западных в том, что они постятся в субботу, совершают Литургию не на квасном, а на пресном хлебе и т.д. Все это свидетельствовало о глубоком невежестве и упадке византийского Православия на рубеже тысячелетий. На Востоке не нашлось тогда людей, которые могли бы напомнить, что Церкви никогда не разделяла и не может разделять ни культура, ни традиции, ни даже обряды.

Итак, главной причиной разделения стало именно учение о власти Папы над Церковью. А дальше события следовали по своей внутренней логике. Уверенный в своей абсолютной власти, римский епископ, единолично, без Собора, вносит изменение в христианский Символ Веры («филиокве» — учение об исхождении Святого Духа не только от Бога-Отца, но и от Сына). Отсюда начинаются богословские расхождения между Западом и Востоком.

Но даже и в 1054 году Раскол не стал самоочевидным. Последняя нить между Западом и Востоком порвалась в 1204 году, когда крестоносцы варварски разграбили и разрушили Константинополь. И слово «варварски» здесь не эпитет. В сознании и крестоносцев, и римских первосвященников, которые благословляли эти походы, Восток был уже не христианским. На восточных землях, в городах, где существовали епископские кафедры, латиняне ставили свою, параллельную иерархию. Со святынями Востока можно было делать все что угодно: уничтожать его иконы, жечь книги, попирать «восточный крест-распятие», а самое ценное – увозить на Запад. Очень скоро Восток стал платить Западу той же монетой. Именно после эпохи Крестовых походов Великий Раскол стал необратим.

ПОПЫТКИ ВОЗВРАЩЕНИЯ

Последующая история знает попытки преодоления Раскола. Это так называемые унии: Лионская и Ферраро-Флорентийская. И здесь также сказалось полное непонимание психологии друг друга. Для латинян вопрос стоял просто: вы можете оставить свой богослужебный обряд, язык и даже символ Веры петь без «филиокве». Единственное требование – это полное подчинение Римскому епископу. Для греков в обоих случаях речь шла о спасении Константинополя от турок, и, заключив унии, они, по прибытии в столицу, тут же отказывались от них.

Папа Григорий Великий (540-604 годы) почитается Восточной Церковью как хранитель православной веры и ее канонов. Григорианские песнопения названы по его имени.

Как же относится Православная Церковь к Великому расколу? Возможно ли его преодоление? Несмотря на многовековое непонимание и распри между православными и католиками, на самом деле, ответ один – это трагедия. И ее преодоление возможно. Но парадокс в том, что в течении столетий особой трагедии в Великом расколе почти никто не чувствовал, и преодолевать ее тоже почти никто не хотел. В этом смысле очень верными оказываются слова православного священника Александра Шмемана, знаменитого богослова русской эмиграции:

«Ужас разделения Церквей в том, что на протяжении веков мы не встречаем почти ни одного проявления страдания от разделения, тоски по единству, сознания ненормальности, греха, ужаса этого раскола в христианстве! В нем доминирует не сознание невозможности единство предпочесть Истине, единство отделить от Истины, сколько почти удовлетворение разделением, желание найти все больше и больше темных сторон в противоположном лагере. Это эпоха разделения Церквей не только в смысле их фактической разделенности, но и в смысле постоянного углубления и расширения этого рва в сознании церковного общества».***

Парадокс в том, что формально Православная и Католическая Церкви уже давно примирились. Это произошло 7 декабря 1965 года, когда Константинопольский Патриарх и Римский Папа встретились в Стамбуле и сняли анафемы 1054 года. Римо-Католическая и православная Церкви были провозглашены «Церквами-сестрами». Примирило ли их все это? Нет. Да и не могло примирить. Рукопожатие Церквей и рукопожатие людей несколько разные вещи. Когда люди жмут руки друг другу, то в сердце они вполне могут быть и врагами. В Церкви такого быть не может. Потому что соединяет Церкви не внешнее: тождество обрядов, священнических одежд, продолжительность богослужения, храмовая архитектура и т.д. Соединяет Церкви Истина. А если ее нет, рукопожатие превращается в ложь, которая ничего не дает ни той, ни другой стороне. Такая ложь только лишь сковывает поиск настоящего, внутреннего единства, успокаивая глаза тем, что мир и согласие уже найдены.

Роман МАХАНЬКОВ

Результаты Всероссийского репрезентативного опроса прокомментировали официальные представители Православной и Римско-Католической Церквей.

Священник Кирилл Горбунов, директор информационной службы римско-католической архиепархии Божией Матери в Москве:

Важнейшим документом, который определяет отношение Католической Церкви к христианскому единству является Декрет об экуменизме Второго Ватиканского Собора. В первом же своем абзаце Декрет говорит о том, что разделение Церквей – прямо противоречит воле Христа, служит соблазном для мира и наносит ущерб святейшему делу проповеди Евангелия всему творению. В свете этого результаты опроса в целом вызывают удовлетворение. Поскольку, во-первых, радует, что только треть наших сограждан считают, что разделение христиан не является ошибкой, нуждающейся в исправлении. Вызывает положительные чувства факт, что более 60% опрошенных вообще смогли ответить каким-то образом на этот вопрос, позитивно или негативно. В любом случае они имеют представление, о чем идет речь, то есть тема разделения христиан каким-то образом волнует наших граждан.

Третий позитивный факт, который нам хотелось бы отметить, это то, что больше всего согласившихся с утверждением, что разделение христиан является ошибкой — среди православных христиан. И это тоже для нас является очень важным знаком, поскольку говорит о том, что диалог между нашими Церквами не происходит лишь на уровне иерархическом и богословском, но на самом деле находит отклик среди верующих людей.

Священник Дмитрий Сизоненко, исполняющий обязанности секретаря Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата по межхристианским отношениям:

Разделение христиан — это грех, раздирающий Церковь и ослабляющий силу христианского свидетельства в атеистическом мире. Отсутствие евхаристического общения между Православной и Католической церквами, а также отступление от основополагающих принципов христианской морали, которые мы сегодня наблюдаем во многих протестантских общинах, лишь метафорически можно назвать «исторической ошибкой». Это трагедия, это рана, которая подлежит врачеванию.

Хорошо известно, что разномыслия в Церкви существовали с самого начала. Более того, христианам Коринфа апостол Павел говорит, что надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные (1 Кор.11:19). Разумеется, речь здесь идет не о тех разногласиях, которые ставят под вопрос непреложные истины веры или нравственности.

Между Западной и Восточной Церквами на протяжении всего первого тысячелетия христианства существовали культурные и языковые различия, но до 1054 года они не приводили к окончательному разрыву церковного единства. Очевидно, к разделению между Западом и Востоком привели более глубокие причины, они и до сих пор остаются препятствием на пути к восстановлению заповеданного Богом внутреннего единства между христианами.

(По материалам издания «Фома», https://foma.ru/kak-proishodilo-razdelenie-tserkvey.html)

****

Ловушка «Святой войны»

Крестовые походы: без романтики

О крестовых походах знают все – по школьным учебникам, художественной литературе и кинофильмам. Кто-то считает их героическим подвигом европейской цивилизации, кто-то – зверским преступлением. Последние встречаются чаще, причем их упреки нередко адресованы не только католикам, но и православным христианам – вот, мол, какие жестокости порождает ваша религия. В последние годы, на волне исламской экспансии, о крестовых походах вспоминают все чаще. Чем же на самом деле были крестовые походы, а главное, как к ним относятся современные христиане? Отвечает историк, философ и религиовед Александр ДВОРКИН.

 

Христианский меч: техника безопасности

– Что обычно люди думают о крестовых походах?

– Я бы выделил два основных стереотипа. Во-первых, это романтизация. Дескать, это увлекательные приключения отважных идеалистов, сражавшихся за светлые идеалы. Можно вспомнить немало исторических романов, в которых крестовые походы подаются именно в таком ключе. Во-вторых, это восприятие крестовых походов как высшей формы насилия и жестокости злобных фанатичных церковников, уничтожавших все на своем пути. Характерно, что люди, враждебно относящиеся к Православию, в списке своих претензий обязательно упоминают крестовые походы. Это идет через запятую – Галилей, инквизиция, крестовые походы – при том, что ни то, ни другое, ни третье к истории Православия никакого отношения не имеет, и православные пострадали от крестовых походов ничуть не меньше мусульман.

Свои представления о крестовых походах люди обычно черпают из художественной литературы. Например, из “Айвенго” Вальтера Скотта или из романов Райдера Хаггарда. Ну и, разумеется, из кинофильмов. Кое-кто представляет себе эпоху крестовых походов исключительно по недавнему фильму “Царство небесное”, где грубейшим образом искажаются исторические факты. Достаточно привести лишь один пример. Главный отрицательный герой, крестоносец Ги Лузиньянский, король Иерусалимский, оказывается, по замыслу авторов, главой ордена тамплиеров. При этом он получает корону, вступив в брак с овдовевшей королевой. Конечно, о том, что Ги Лузиньянский никаким тамплиером не был, люди могут и не знать. Но что тамплиеры – это монашеский орден, а монашество и брак несовместимы, должен знать любой мало-мальски образованный человек. Увы, историческая правда, логика и здравый смысл были принесены авторами в жертву развлекательности.

– Современные католики неоднозначно относятся к крестовым походам. Одни каются за “преступления предков”, другие, напротив, называют крестовые походы высшим проявлением христианского духа.
Кто же из них прав?

– Думаю, оба этих взгляда, к сожалению, поверхностны. На самом деле, крестовые походы – очень сложное, неоднозначное явление. Не скрою, я в целом отношусь к ним отрицательно, но признаю, что у многих крестоносцев намерения были самые благие. Были и идеализм, и жертвенность, и отвага, и благородство, и другие замечательные проявления духа. Но в какой степени эти светлые устремления определяли реальный ход событий и вело ли это в конечном итоге к добру?

В своей оценке крестовых походов я рассматриваю их с двух точек зрения: во-первых, – христианской веры, христианского богословия, а во-вторых – геополитики. Так вот, я считаю крестовые походы явлением отрицательным и с религиозной, и с геополитической точки зрения.

– А чем же крестовые походы противоречат христианскому вероучению? Ведь это была священная война за освобождение Гроба Господня…

– Сама идея священной войны христианству совершенно не свойственна. И в раннем христианстве, и затем в Православии было довольно неоднозначное отношение к воинской службе. Были христиане, служившие в армии, и мы знаем канонизированных Церковью мучеников-военных, но были и христиане, отказывавшиеся воевать. По разным причинам. Во-первых, армия была языческой, и вставал вопрос о принесении жертв идолам – а как христиане этот вопрос для себя решали, думаю, всем известно. А во-вторых, было вообще непонятно, может ли христианин участвовать в войне. Тут мнения разделились. В итоге пришли к тому, что в оборонительной войне христианин участвовать может, и даже должен защищать своих родных и близких, свою землю.

Но вместе с тем заповедь “не убий” никто не отменял. Хотя бывают такие ситуации, когда не вмешаться – больший грех, нежели вмешаться и защитить тех, на кого нападают, даже с риском убить нападающего. И в то же время у нас до сих пор в каноническом праве остается 13-й канон святого Василия Великого, который солдатам, вернувшимся с войны, запрещает причащаться в течение трех лет – как виновным в пролитии крови. И хотя на практике этот канон нигде не применялся, никто не ставил вопрос об его исключении из наших канонических сборников. Он остается там как напоминание.

На христианском Востоке никогда не было романтизации профессии воина, рыцарской отваги и тому подобного – всего того, что культивировалось в молодых христианских государствах Запада, унаследовавших культ войны у своих языческих предков. Молодая кровь кипела, войны в Европе шли постоянно. А византийцы воспринимали войну как суровую необходимость и всячески стремились ее избежать, предпочитая заплатить дань варварским племенам, вместо того чтобы ввязываться в кровопролитие. К тому же, это было выгоднее экономически, потому что расходы на ведение боевых действий все равно больше.

А кроме того, таким образом удавалось приручить эти племена, поставить их себе на службу. Война же представлялась в некотором смысле делом позорным – как провал всей политики. И уж тем более позорной виделась война между христианами.

– И как эти византийские идеи воспринимались на Западе?

– Как греческая трусость, как отказ от рыцарских норм поведения. Там войны (между христианами!) шли постоянно. Западная Церковь поначалу пыталась их остановить, но задача оказалась совершенно невыполнимой. И тогда она, видимо, решила направить эту энергию в другое русло, чтобы войны были не междоусобными и к тому же приносили какую-то пользу. Все началось с помощи христианским государям Испании, стремившимся отвоевывать территорию у мавров. Именно там впервые была опробована идея “святой войны”. Именно там обещалось полное прощение грехов всем погибшим за освобождение земель от неверных.

– То есть появился соблазн утвердить истину мечом?

– Да. Впрочем, этот соблазн есть всегда. Но важно понять, откуда он произрастает. Дело ведь не в том, что какие-то жестокие христиане размахивают мечами из чисто людоедских соображений. Все куда сложнее. За меч хватаются из добрых побуждений – чтобы защитить ближних. И христианство не отрицает меч как принцип. Мир лежит во зле, мы несовершенны, именно поэтому необходим аппарат насилия, которым владеет любое государство – армия, полиция, судебная система. Да, это тоже зло, но зло меньшее по сравнению с кровавой анархией и “законом джунглей”. Будь мир совершенен, в насилии не было бы необходимости. Тут можно вспомнить историю еврейского народа, период Судий. Когда евреи потребовали у Бога царя, Он дал им царя, но именно как меньшее зло в той ситуации. Раз уж народ утратил ту нравственную высоту, на которой мог иметь Бога своим верховным правителем, то уж лучше царь, чем полная анархия. Так и война – хоть и зло, но все-таки меньшее по сравнению с бессудными убийствами и беззащитностью мирного населения.

– Где же тут соблазн? Вы же сами сейчас фактически оправдали войну с христианских позиций. Если война допустима, отчего бы ей не стать священной? Если ставятся высокие цели…

– Соблазн не в допущении насилия. Соблазн – в романтизации насилия. То, что я говорил про меньшее зло – это нормальное христианское отношение. Но как только мы забываем, что меньшее зло – все равно зло, как только мы начинаем считать его безусловным добром – вот тут мы и попадаем в ловушку. Как только насилие начинает пониматься как универсальное средство утверждения истины, мы получаем некую иную версию христианства, разрушающую все на своем пути и приносящую неисчислимые страдания.

 

Мы могли бы жить в другом мире

– Вы говорили, что крестовые походы были ошибкой и с точки зрения геополитики…

– Да, крестовые походы имели очень печальные последствия для христианского мира. Прежде всего, из-за них пала Византия. А ведь именно она сдерживала исламское наступление на Запад, в течение долгих веков принимала удар на себя и не пускала ислам в Европу. Более того, она постепенно возвращала себе территории, занятые исламом, и, видя силу и красоту ее цивилизации, многие мусульмане обращались в христианство. Это был четко отработанный механизм, он работал, и все, что требовалось от западного мира – просто не мешать. Но крестовые походы нарушили тонкий геополитический баланс.

– Каким же образом?

– Именно они породили исламский фанатизм, нетерпимость по отношению к “неверным”, и вызвали консолидацию ислама. До начала крестовых походов христианского населения в Палестине, Сирии, Египте было никак не менее половины, а по подсчетам некоторых историков, даже большинство. Мусульмане были правящей элитой, и их отношение к христианам оставалось, за исключением возникающих время от времени гонений, вполне терпимым. Христиане платили особую подать, “джизью”, но им дозволялось открыто исповедовать свою веру. Более того, византийский император выступал как защитник христианского населения всех исламских территорий, и тамошние правители это признавали. А население знало: в случае чего император за них заступится. Причем это касалось не только православных христиан, но и несториан, и монофизитов.

А после крестовых походов отношение к христианам в исламских государствах резко ухудшилось. Еще бы не ухудшиться – когда Готфрид Бульонский завоевал Иерусалим, он устроил тотальную резню всего мусульманского населения, чем сделал мусульман злейшими врагами крестоносцев. Если раньше они готовы были воспринять западных рыцарей просто как один из новых факторов ближневосточной политики, то теперь поняли, что крестоносцы – враги, с которыми нужно бороться до конца. При этом мусульмане не делали различий между своими местными христианами и европейскими пришельцами, вымещая на первых ненависть ко вторым. С другой стороны, не стало Византии как политической силы, способной защитить своих единоверцев.

– Нередко утверждают, что гибель Византии вызвана именно крестовыми походами…

– Не только ими, конечно. Никакое историческое событие нельзя объяснить одной-единственной причиной. Но крестовые походы тут сыграли решающую роль. С самого начала, с первого же похода крестоносцы повели себя по отношению к Византии крайне враждебно, не принимая во внимание сложный баланс сил на Ближнем Востоке. Мусульмане были разъединены между собой, и Византия пользовалась этим, дружила с одними против других – словом, вела обычную дипломатическую игру. А крестоносцы бросались в бой, ни на кого не глядя и не слушая ничьих советов. И в результате – объединили и усилили ислам.

Да, им удалось отвоевать узкую полоску земли в Палестине и создать там свои карликовые государства. Но они не играли особой роли в долговременной перспективе, да и существовали ровно до той поры, пока ислам не объединился. К тому же всякий раз, проходя через территорию Византии, крестоносцы вели себя как захватническая армия и, соответственно, ослабляли Империю – она вынуждена была распылять силы для отслеживания и контроля ситуации. А в довершение всего, в тяжелый для Византии период, в 1204 году крестоносцы обманным путем захватили и разграбили столицу империи, Константинополь. Тем самым они полностью разрушили баланс сил. И это был крах движения крестоносцев.

– В каком смысле крах? То есть, разрушив Константинополь, крестоносцы совершили отступничество от Христа и тем самым потеряли некую моральную санкцию?

– Можно и так сказать. Но я имел в виду более прозаические вещи. Понимаете, на самом деле эти малюсенькие государства крестоносцев в Палестине существовали благодаря двум факторам – отсутствию единства у мусульман и авторитету Византии. Ведь мусульмане, не вдаваясь в подробности, считали крестоносцев вассалами Византии, чувствовали за их спиной императора с его мощной армией. И как только императора не стало, поняли, что можно не церемониться…

Кстати, тут нельзя не упомянуть малоизвестную в нашей историо-графии битву, которая стала одним из ключевых моментов всемирной истории – 1260 год, битва при Айн-Джалуде в Галилее. Возможно, не все знают, что в XIII веке на Ближний Восток вторглись монголы. Огромная монгольская армия завоевала Персию, затем Сирию. Захвачен был Багдад – и тем сам<