Поступление в Благородный пансион

 

Из Тархан Елизавета Алексеевна с Мишелем, Колей Давыдовым и слугами выехали после Яблочного Спаса и к Успенью уже были в Москве. Поселились снова в доме Костомаровой на Поварской. Бабушка стала срочно подыскивать гувернёра. Ей рекомендовали опытного пожилого француза Жана Пьера Жандро. Его изысканные манеры и необыкновенная галантность покорили её. Мишель скоро полюбил мудрого, доброго, но при этом строгого старика.

После уроков французского новый гувернёр так увлекательно рассказывает ученикам о пережитой им во Франции революции с её народным подъёмом, воодушевлённом лозунгами свободы, равенства и братства, штурмом Бастилии и взятием королевского дворца Тюильри, «Великим страхом» 1789 года, когда крестьяне жгли усадьбы землевладельцев, захватывали их земли и убивали не успевших скрыться хозяев, с упразднением монархии и принятием конституции, со сменой календаря, с казнью Людовика XVI и вскоре Марии-Антуанетты, с образованием и роспуском Конвента, созданием Директории и приходом к власти Наполеона Бонапарта…

Жандро был роялистом и жалел, что короля схватили в 1791 году при попытке побега, а королеве не смогли устроить побег в октябре 1793 года из тюремной башни Консьержери. За казнью монархов последовала очередная волна кровавого террора, погубившего сотни тысяч людей разных сословий. Получив из родного города Безансона известие о гибели своего отца, Жан Пьер решил эмигрировать и с трудом добрался до России, где обрёл не только кров и работу, но и истинное призвание. Уже больше 20 лет он успешно учил детей русских дворян.

Рассказы Жандро впечатлили Мишеля. Отрок начал задумываться о том, что если подобное когда-нибудь случится в России и падёт царский трон, размах кровавого террора в огромной империи унесёт куда больше жизней, чем во Франции, и приведёт к власти невиданно жестокого диктатора.

В конце августа Лермонтов особенно усердно занимался с Жандро, Зиновьевым и другими учителями, готовясь к вступительным испытаниям. Александру Зиновьевичу он на первом же уроке показал свою поэму «Черкесы» и с нетерпением ждал его мнения. Учитель похвалил первое сочинение Мишеля в присутствии бабушки:

— Весьма недурно для начала. И рифмы неплохи, и сюжет. И за образец взяты прекрасные сочинения Пушкина и Козлова. А главное, за всем этим стоят твои личные впечатления и отношение к происходящему на Кавказе, твоя любовь к этому краю и его народам. У тебя есть талант, и его надо развивать. Мне особливо понравились из VI части стихи:

Денница, тихо поднимаясь,

Златит холмы и тихий бор;

И юный луч, со тьмой сражаясь,

Вдруг показался из-за гор.

Колосья в поле под серпами

Ложатся жёлтыми рядами.

Все утром дышит; ветерок

Играет в Тереке на волнах,

Вздымает зыблемый песок.

Свод неба синий, тих и чист;

Прохлада с речки повевает,

Прелестный запах юный лист

С весенней свежестью сливает.

Везде, кругом сгустился лес,

Повсюду тихое молчанье;

Струёй, сквозь темный свод древес

Прокравшись, дневное сиянье

Верхи и корни золотит.

Лишь ветра тихим дуновеньем

Сорван листок летит, блестит,

Смущая тишину паденьем.

Но вот приметя свет дневной,

Черкесы на коней садятся,

Быстрее стрел по лесу мчатся,

Как пчёл неутомимый рой,

Сокрылися в тени густой.

— Пойду-ка отмечу эти строки в моей копии, — обрадовалась бабушка.

Она вышла к себе, отчеркнула похваленную учителем часть и написала: «Зиновьев нашёл, что эти стихи хорошие».

Александр Зиновьевич тем временем продолжал разбирать с учеником его поэму:

— Есть и несколько замечаний. Скажем, в прочитанной мною строфе ни с чем не рифмуется стих «Играет в Тереке на волнах». А в VII строфе ты рифмуешь «высокой — громкой», «войска — плеча». Такие рифмы считаются недостаточными, их следует избегать.

— Я постараюсь исправить.

— И вот ещё что: в X строфе 1-й стих у тебя написан хореем — «Пушек гром везде грохочет», а всё сочинение — ямбом. Такое тоже недопустимо. Это нарушение стихотворного размера.

— Спасибо, Александр Зиновьич, я обязательно учту Ваши замечания.

— Успехов тебе на испытаниях, — пожелал учитель и откланялся.

Экзамен назначили на субботу 1 сентября. Мишель с душевным волнением зашёл в здание Благородного пансиона, стоящее в виде большого классического каре на Тверской улице между двумя Газетными переулками. На испытания кроме него привели ещё пятерых мальчиков от двенадцати до пятнадцати лет. Всё оказалось гораздо легче, чем ожидал Мишель. В аудитории сидел «ареопаг» из трёх экзаменаторов: директора пансиона Петра Александровича Курбатова, профессора медицинского факультета Ефрема Осиповича Мухина и инспектора Михаила Григорьевича Павлова — профессора университета, известного своими энциклопедическими познаниями по философии, физике, медицине и агрономии. Лицо Курбатова было спокойно, приветливо, и это внушало надежду. Мальчики подходили «по цепочке» к каждому из троих. Им задавали вопросы, задачки, просили прочесть тексты и стихи, сказать и написать фразы на русском, французском и немецком языках. Мишелю задания показались совсем несложными, он отвечал быстро и уверенно. Его приняли полупансионером в четвёртый класс. Обрадованная успехом внука бабушка сразу внесла необходимую плату за полгода обучения и столовые приборы. Из пансиона Мишель вышел уже его учеником.

С понедельника 3 сентября 1828 года начались занятия. Утром кучер привозит Мишеля на учёбу, а после уроков отвозит домой на Поварскую. Каждому ученику, по пансионской традиции, родственники выбирали в попечители одного из педагогов. Бабушка выбрала для внука, конечно, Зиновьева. Под его руководством Мишель занимается очень настойчиво и увлечённо. Ему исполнилось четырнадцать лет, детские капризы давно остались в прошлом. К учёбе он теперь относится как к серьёзной и интересной работе. Кроме основных предметов, отроку очень нравятся занятия по музыке, рисованию, фехтованию, верховой езде. У него появилось много новых друзей, а из старых знакомцев здесь в другом классе учился его чембарский приятель Вася Подладчиков.

Увлёкшись древней историей, Мишель прочёл книгу „Описание военных действий Александра Великого, царя Македонского. С семью гравированными эстампами“ и начал по вечерам лепить из воска античные батальные сцены. Увидев их на столе у кузена, десятилетний Еким, привезённый в Москву из Апалихи для занятий, тут же начал расспрашивать:

— Мишель, что это за сражение?

— Переход через реку Граник войск Александра Великого в 334 году до Рождества Христова. Македонский царь тогда обратил в бегство персидских сатрапов.

— Где же такая река протекает?

— В Малой Азии. После этой битвы Александру Македонскому покорились области Фригия и Лидия.

— А откуда ты знаешь, какой была картина сражения?

— Здесь в книге эстамп есть, я по нему лепил.

Восторженно разглядывая другую батальную сцену с воинами в доспехах из фольги, колесницами, украшенными стеклярусом, и боевыми слонами у палатки полководца, Еким снова спрашивает:

— Это сражение где было?

— При Арбелах в 331 году до Рождества Христова. Там легионы Александра Великого разбили армию персидского царя Дария Третьего и полностью покорили Персию, потому что остальные города сдались и присягнули Македонскому.

— Как у тебя хорошо получилось! Даже слонов вылепил!

— Слоны — самое простое. Кстати, их у Дария было пятнадцать, но они в битве не участвовали.

— Мне тоже нравится, как ты вылепил батальные сцены, — похвалил друга пришедший в гости Святослав Раевский, который недавно поступил на службу в канцелярию московского генерал-губернатора. — Очень полезное занятие для изучения истории. А о чём профессор Мерзляков на последних лекциях говорил?

— Об античном стихосложении. Свои переводы читал и задал нам перевести или сочинить стихи на античные сюжеты.

— Ну и как, ты написал?

— Да. Вот взгляни, — Мишель протянул Святославу тетрадь.

Тот быстро прочёл стихотворения «Цевница», «Заблуждение Купидона» и сказал:

— По моему, хорошо. Все размеры соблюдены, рифмы богатые и, что мне больше всего нравится, чувствуется твоё оригинальное видение темы, несмотря на заимствования, к примеру, из Батюшкова.

— Вчера я эти стихи Дмитрию Никитичу Дубенскому показал после лекции по риторике, он тоже одобрил. Я теперь его новую книгу «О народном русском стихосложении» читаю. Много полезного в ней нахожу.

Екиму надоело слушать умные разговоры старших, он заглянул в тетрадь Мишеля, перевернул страницу и прочёл вслух, чтобы обратить на себя внимание:

Листья в поле пожелтели,

И кружатся и летят;

Лишь в бору поникши ели

Зелень мрачную хранят.

Под нависшею скалою,

Уж не любит, меж цветов,

Пахарь отдыхать порою

От полуденных трудов.

Зверь, отважный, поневоле

Скрыться где-нибудь спешит.

Ночью месяц тускл, и поле

Сквозь туман лишь серебрит.

— Еким, ты зачем без спросу тетрадь мою взял? — нарочито сердится Мишель.

— Любопытно очень, что ты там сочиняешь. Про осень так здорово у тебя написано. Мне сразу представились виды из мезонина в Тарханах и Апалихе. А где же продолжение?

— Пока нет. Видишь, пустое место оставил.

— А тут у тебя что? «Черкесы», — прочёл Еким заглавие. — Переписать поэму сюда хочешь, что ли?

— Нет, я просто нарисовал титульный лист к ней. Это для рукописного журнала «Утренняя заря». Мы его с Колей хотим выпускать.

— Ты сочиняешь что-нибудь ещё для журнала?

— Да, но пока не закончил. Потом покажу, когда Коля в наш журнал перепишет. Иди-ка в классную комнату. Тебя гувернёр ждёт на урок французского. Опоздаешь, так мсьё Жандро не похвалит.

— Ладно. Оревуар.

Кузен вышел. Мишель прикрыл за ним дверь и продолжил разговор со Святославом:

— Честно говоря, я написал ещё две поэмы в духе Пушкина, но по-своему: «Кавказский пленник» и «Корсар». Пока не перебелил их, потому что уроков много задают. Перебелю и покажу тебе, но Мерзлякову не стану давать. Он говорил, что южные поэмы Пушкина якобы образцы ложной поэзии. А я считаю, что никакой не ложной, а самой настоящей поэзии это образцы!

— Алексея Фёдорыча известны предпочтения. Он романтизма не любит, по нему эпическая поэзия должна быть сплошь гражданственной и героической, как у Шекспира и Шиллера. Но надо отдать ему должное, он народную поэзию хорошо чувствует и перелагает. Его подражания и переводы античных стихотворцев несколько старомодные, но зато мастерские. Многому у Мерзлякова научиться можно.

— Согласен. Мне бабушка дала на книги денег. Они у дядьки Андрея на сохранении. Я стал ходить по субботам к Семёну Егорычу Раичу на собрания Общества молодых любителей литературы. Там мы начали обсуждать книгу Вакенродера и Тика «Об искусстве и художниках». Я её раньше брал читать у Мещериновых, а теперь хочу её купить, и ещё кое-какие издания, нужные для учёбы, приобрести или выписать. Ещё не поздно, книжные магазины открыты. Поедём с нами, может, посоветуешь мне что-нибудь. Бабушки всё равно дома нет, она зубы лечит.

— Что ж, поедем, — согласился Святослав.

После удачного вояжа по книжным магазинам и вкусного ужина Мишель внимательно перечитал романтическую новеллу Вакенродера «Видение Рафаэля» и серьёзно задумался над красивой легендой о том, как великий художник смог создать гениальный образ Мадонны лишь в состоянии божественного вдохновения после ночного видения светящегося изображения Девы Марии на стене. «На следующее утро он проснулся как бы вновь рождённым на свет, — писал Вакенродер, — видение навеки чётко запечатлелось в его душе, и теперь ему удавалось всегда изображать Матерь Божию такой, какою она виделась его внутреннему взору, и сам он с тех пор смотрел на собственные картины с благоговением».

Юный Лермонтов понимал, что это только легенда, и, перенося идею вдохновения под влиянием красоты на поэзию, вскоре написал стихотворение «Поэт»:

Когда Рафаэль вдохновенный

Пречистой Девы лик священный

Живою кистью окончал,

Своим искусством восхищённый,

Он пред картиною упал!

Но скоро сей порыв чудесный

Слабел в груди его младой,

И, утомлённый и немой,

Он забывал огонь небесный.

Таков поэт: чуть мысль блеснёт,

Как он пером своим прольёт

Всю душу; звуком громкой лиры

Чарует свет, и в тишине

Поёт, забывшись в райском сне,

Вас, вас! души его кумиры!

И вдруг хладеет жар ланит,

Его сердечные волненья

Все тише, и призрак бежит!

Но долго, долго ум хранит

Первоначальны впечатленья.

* * *

Михаил Лермонтов на пороге четырнадцатилетия ступил на путь поэтического творчества. Набираясь творческого опыта, совершенствуя мастерство и постепенно освобождаясь от заимствований и подражаний, он будет до конца своей короткой и так рано оборвавшейся жизни верно служить русской литературе, несмотря на превратности судьбы.

 

 

Послесловие автора

 

Дорогие читатели, юные и взрослые! Эта книга в художественной форме познакомила вас с событиями детских и отроческих лет Михаила Лермонтова. Все тридцать рассказов написаны на основе биографии великого поэта, его родных и окружающих. Не искажён ни один из фактов, подтверждённых документами, письмами, воспоминаниями современников, записями самого поэта. Однако таких фактов мало, чтобы с необходимой для художественных произведений полнотой описать жизнь юного гения. Поэтому в рассказах использованы гипотезы авторитетных лермонтоведов о тех или иных событиях. Одни гипотезы принимаются большинством специалистов, другие же вызывают многолетние дискуссии, а порой и взаимно исключают друг друга. В таких случаях мне необходимо было обоснованно выбрать одну из наиболее вероятных версий событий. Приведу три ярких примера.

В «Летопись жизни и творчества М.Ю. Лермонтова», опубликованную в 1964 году известным учёным В.А. Мануйловым, включены три поездки великого поэта на Кавказ в детском возрасте: в 1818, 1820 и 1825 годах. Поездка 1825 года неоспоримо подтверждается списком посетителей Кавказских Вод, опубликованном в августовском номере журнала «Отечественные записки», где значатся Е.А. Арсеньева, её внук и домочадцы. О поездке 1820 года свидетельствует запись в дневнике М.М. Сперанского от 7 марта 1821 года: «Тарханы. Посещение Елизаветы Алексеевны. Действие кавказских вод. Совершение исцеления. Чембар». В позднейших публикациях поездка 1818 года исключена из летописи по причине недоказанности документами. Однако нами она описана в рассказе «В Пензе и на Кавказе» по следующим соображениям:

· Запись М.М. Сперанского по содержанию может относиться не к одной, а к нескольким поездкам на воды.

· Достоверно известно, что в раннем детстве Лермонтов был слабым болезненным ребёнком, страдал золотухой (диатезом) и английской болезнью (рахитом). Для его лечения, несомненно, Е.А. Арсеньева пользовалась консультациями и назначениями опытных врачей и всеми имеющимися в их арсенале методами, а также домашними и народными средствами, но до 1818 года почти безрезультатно. Ребёнка по-прежнему мучили "сыпь, мокрые струпья, так что сорочка прилипала к телу и мальчика много кормили серным цветом", как писал П.А. Висковатый в книге «Михаил Юрьевич Лермонтов». Миша не мог ходить, только активно ползал. Пошёл он в возрасте четырёх лет, то есть осенью 1818 года. Такое резкое улучшение вряд ли могло произойти без лечения новым методом, не применявшимся раньше. С учётом возможностей медицины первой трети XIX века таким методом, вероятнее всего, было лечение кавказскими водами, эффективными как в случае рахита, так и в случае золотухи.

· В воспоминаниях А.П. Шан-Гирея написано о М.Ю. Лермонтове: «Слыхал также, что он был с детства очень слаб здоровьем, почему бабушка возила его раза три на Кавказ к минеральным водам».

· Врач и историк медицины Б.А. Нахапетов в своей книге "Медицинская карта М.Ю. Лермонтова", проследив на основании дошедших до нас сведений заболевания в семье Лермонтовых, в том числе наследственные, пишет, что поскольку оба родителя поэта умерли от туберкулёзной чахотки, то у Михаила Юрьевича в раннем детстве были связанные с этим осложнения: золотуха, рахит и, как следствие, слабый иммунитет и частые заболевания. Б.А. Нахапетов приходит к выводу: видимо, "не менее трёх раз возила своего внука на Кавказ неугомонная Елизавета Алексеевна, накрепко поверившая в целебную силу горных источников". Действительно, стойкий оздоровительный эффект, который наблюдался у М.Ю. Лермонтова с 11 лет, возможен, как правило, именно при прохождении трёх и более курсов лечения минеральными водами.

Вторым спорным моментом является вопрос о причинах смерти М.В. Арсеньева, дедушки М.Ю. Лермонтова, последовавшей 1 января 1810 года во время домашнего спектакля. Е.А. Арсеньева и родственники называли естественную причину смерти — удар, то есть обширный инсульт или инфаркт. Однако в литературе, как научной, так и популярной, широко распространена другая версия, связанная с самоубийством в форме отравления и основанная на воспоминаниях крепостных слуг. Причиной самоубийства считается увлечение М.В. Арсеньева молодой княгиней Н.В. Мансыревой, приглашённой им на праздник, но остановленной ревнивой Е.А. Арсеньевой. В пользу самоубийства говорит факт отсутствия в метрической книге тарханской церкви записи об отпевании М.В. Арсеньева. Однако он был похоронен в церковной ограде справа от алтаря церкви, что говорит в пользу другой версии.

Спор о причинах смерти деда Лермонтова до сих пор не решён и требует дополнительных научных исследований. Однако последние работы ставят под сомнение версию об отравлении: непосредственно перед злополучным событием чембарский уездный предводитель дворянства М.В. Арсеньев вёл активную общественную деятельность, готовился к перевыборам. Вряд ли он намеревался покончить жизнь самоубийством и заранее запасся сильнодействующим ядом. Ссора супругов Арсеньевых произошла, скорее всего, совсем незадолго до намеченного спектакля. Однако, на наш взгляд, положение, в которое попал М.В. Арсеньев, является слишком незначительным поводом для самоубийства взрослого мужчины, но явной причиной сильного стресса. По свидетельству тарханской крестьянки Александры Суминой, записанному П.А. Висковатым, «барин с барыней побранились. Гости в доме, а барин всё на крыльцо выбегали». Острые переживания М.В. Арсеньева могли спровоцировать удар, сопровождающийся быстрым отёком лёгких с пеной изо рта, что очень похоже на симптомы отравления ядом. Сомнительно, чтобы крепостные крестьяне, не имевшие медицинского образования, могли сами установить правильный диагноз. Поэтому в рассказе «Рождение» была принята версия родных М.Ю. Лермонтова о естественной скоропостижной смерти его деда М.В. Арсеньева от удара.

Также нет единодушно принимаемой специалистами гипотезы о втором детском увлечении М.Ю. Лермонтова в 1827 году, о котором свидетельствует несколько записей поэта:

· «1830 (мне 15 лет). Я однажды (3 года назад) украл у одной девушки, которой было 17 лет, и потому безнадёжно любимой мною, бисерный синий снурок; он и теперь у меня хранится. Кто хочет узнать имя девушки, пускай спросит у двоюродной сестры моей. — Как я был глуп!..» (Автобиографические заметки)

· «Про дерево, где я сидел с А.С.» (Автобиографические заметки, приписка к записи «Моё завещание»)

· «Напоминание о том, что было в ефремовской деревне в 1827 году — где я во второй раз полюбил 12 лет — и поныне люблю» (Приписка в автографе стихотворения 1829 года «К Гению»).

· Портрет миловидной молодой девушки у сухого дерева на листе с посвящением драмы «Люди и страсти» («Menschen und Leidenschaften», 1830 год).

Существует две заслуживающие внимание версии о предмете этого увлечения Лермонтова. В.А. Мануйлов предположил, что речь везде идёт об Агафье Александровне Столыпиной, двоюродной сестре матери поэта, которая была на пять лет старше М.Ю. Лермонтова. Согласно второй, более распространённой версии, три последние записи относятся к Анне Григорьевне Столыпиной, которая была на год моложе Лермонтова. Однако содержание стихотворения «К Гению» и посвящения драмы «Люди и страсти», на наш взгляд, вряд ли могло относиться к 11-12-летней девочке, ещё не выезжавшей в свет, хотя и имеется некоторое сходство изображения в посвящении с портретом А.Г. Столыпиной, в замужестве Философовой, во взрослом возрасте. Сомнительно также, что мальчик Лермонтов в 12 лет за короткое время мог пережить сразу два увлечения, настолько серьёзных, что в одном случае хранил три года украденный у девушки шнурок, а о другом писал спустя два года: «…и поныне люблю». Поэтому в рассказах «Синий шнурок» и «Кропотовкая любовь» принята гипотеза В.А. Мануйлова о том, что предметом второй детской любви М.Ю. Лермонтова была Агафья Александровна Столыпина, в замужестве Дохтурова, а «ефремовская деревня» — это Кропотово.

Сочиняя рассказы, я стремилась максимально достоверно описать жизнь юного М.Ю. Лермонтова, реконструируя и конкретизируя с помощью художественного вымысла недостающую информацию и детали событий с учётом гипотез и сведений об окружающих поэта людях. Однако такая художественная достоверность, не противоречащая бесспорным фактам («как могло быть»), не даёт оснований использовать рассказы в качестве источника научной информации («как точно было») без обращения к научным публикациям, список которых приведён в настоящем издании.

Цель книги совершенно иная — дать возможность современному читателю погрузиться в реалии эпохи первой трети позапрошлого века и получить верное представление о детстве и отрочестве великого поэта, сопереживая ему и его близким в бедах и радостях. Достигнута ли эта цель — судить вам, дорогие читатели.

Елена Николаевна Егорова