Глава 5. Политические права граждан

В СЕТИ ИНТЕРНЕТ

Доступность Интернета наряду с его большим влиянием на коммуникацию, общественно-политические процессы, социальную сфе- ру и экономику повлекла за собой постепенное включение на доступ в Интернет права в международную систему прав человека. Так, в 2007 г. Комитет. министров Совета Европы принял Рекомендацию «О мерах по укреплению общественной значимости Интернета», согласно которой «доступ к Интернету и умение им пользоваться должны рассматриваться как необходимые для полноценного осуществления прав и свобод человека». Данные положения были развиты в 2014 г.^[193] путем формулирования следующих принципов доступа к Интернету:

1) запрет на принудительное прекращение доступа пользователя к Интернету (исключение – наличие судебного решения, прекращение обслуживания согласно условиям договора или иные законные основания, которые должны являться крайней мерой);

2) ценовая доступность и недискриминационность;

3) принятие государственными органами мер для обеспечения доступа к Интернету пользователей, которые живут в сельской мест- ности и географически удаленных районах, имеют низкий доход или ограниченные возможности;

4) запрет на дискриминацию во взаимоотношениях с государственными органами, интернет-провайдерами или другими пользователями по любым признакам.

В России также принят ряд нормативных правовых актов, регулирующих доступность сети Интернет для населения страны. Так, с 2014 г. действует Программа по устранению цифрового неравенства в России^[194]. Сама задача по устранению цифрового неравенства между жителями городского и сельского населения была поставлена в Федеральном законе «О связи». Федеральный закон от 3 февраля 2014 г. № 9-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон „О связи“»^[195] предусматривает создание точек доступа в населенных пунктах численностью от 250 до 500 человек и предоставление населению доступа к Интернету на скорости не менее 10 Мбит/с.

Законодательное регулирование доступности Интернета получило развитие с созданием Национальной программы «Цифровая экономика»^[196], согласно паспорту которой населенные пункты, где проживает от 250 до 500 человек, должны быть подключены к Интернету к концу 2019 г. Паспорт был утвержден 24 декабря 2018 г. на заседании президиума Совета при Президенте РФ по стратегическому развитию и нацпроектам. В документе указано, что в национальную программу могут быть внесены изменения, если будет принят законопроект Минкомсвязи об организации точек доступа в населенных пунктах, где проживают по крайней мере 100 человек.

Обеспечение права на доступ к сети является одной из приоритетных задач государств, которые хотят развивать цифровые технологии. Реализация прав человека, в том числе политических, в сети Интернет, организация государственных и муниципальных услуг в киберпространстве невозможны без наличия инфраструктуры, позволяющей организовать выход граждан страны в сеть, а также обеспечить бесперебойное функционирование сети и ее безопасность. Только при наличии этих условий можно продолжить развитие так называемых цифровых прав.

Основную группу прав человека в сети составляют политические права. Самым адаптированным к новым технологиям оказалось право на проведение демонстраций.

Современные технологии помогают объединить гражданское население во всем мире. От Twitter и Facebook до YouTube и онлайнпетиций обычные люди могут напрямую общаться с политиками и решать свои и общественные проблемы с помощью нескольких кликов.

Интернет воспринимается как инструмент организации «настоящих» акций протеста: подготовка практически к любому уличному протесту сопровождается максимально возможным уведомлением об этом пользователей сети. Также теперь возможно организовать онлайн-протесты в веб-пространстве напрямую. И это превратило киберпространство из простого инструмента в уникальное поле с уникальным обществом, называемым информационным.

Было бы ошибкой думать, что переход к иерархической структуре постиндустриального общества автоматически приведет к созданию информационного общества и нового типа личности. Типичным примером является история СССР. Не улавливая тенденцию перехода западных экономик к сетевым формам организации, к формированию информационного общества, Советский Союз пытался сохранить свою конкурентоспособность (и, по сути, цивилизационную идентичность), массово внедряя различные автоматизированные системы управления информацией. Но жестко структурированное вертикальное общество не могло «переварить» эти нововведения.

На Западе был выбран принципиально иной путь – превращение персональных компьютеров в «горизонтальный» продукт, как его называют маркетологи, и дальнейшая консолидация их в кластеры и сети. Именно эта распределенная структура оказалась эффективной.

Современные информационные технологии постепенно сформируют новый тип личности: вместо пассивного «винтика в государственном устройстве» и «маленького человека» появится новый человек с «планетарным стилем мышления» – независимый, свободный, с высоким интеллектом, способный достичь поставленных целей. Количество таких людей увеличивается, и «они постепенно учатся объединяться и работать вместе», поэтому «есть все основания полагать, что рано или поздно они займут видное место в мировой политике как скрытая или явная сила», тем самым реализуя «многовековую мечту о квалифицированном и умном правительстве»^[197].

Правительства всего мира постепенно осознают эту новую реальность. Принятая в 2001 г. «Концепция движения Москвы к информационному обществу» гласит: «Одним из объективных процессов, с которыми вынужден считаться современный мир, является глобализация, порожденная взрывным развитием ИКТ, созданием планетарных сетей, триумфом рыночной экономики, либерализацией международной торговли, развитием транспорта. Так или иначе, все это приводит к размыванию национальных и политических границ и к ускорению темпов индустриализации и унификации культур – частично за счет образования глобальных конгломератов в области информации, телекоммуникаций и досуга»^[198].

Онлайн-протесты

Формирование нового типа мышления отразилось прежде всего на наиболее доступной гражданам форме выражения мнения – онлайн-протестах. Ключевой проблемой в этой области является проблема конверсии, превращения пользователя из читателя текстов в социальных сетях (и простого потребителя информации) в участника акций протеста, будь то в Интернете или на улице^[199].

Предположим, пользователи социальных сетей массово выражают свое недовольство в Интернете. Как это может влиять на жизнь вне Интернета? Приводит ли это к тому, что сильное неодобрение в сети заставляет людей протестовать в реальной жизни? Можно ли судить о содержании оффлайн-протеста по содержанию текстов в Интернете? Насколько сильно взаимодействие в Интернете влияет на формирование правил поведения при протесте и задержании? Конечно, невозможно ответить на все эти вопросы в рамках одного параграфа, но мы постараемся показать, как высказанное в социальных сетях недовольство трансформируется в реальное выражение политической воли граждан.

Всякий раз, когда в поле зрения человека попадает интересное событие, будь оно связано с изменением климата или другим близким ему вопросом, проще всего делиться им в социальных сетях. Это может означать размещение ссылки на статью в газете, которая поддерживает какие-либо убеждения человека (или материал с которым он категорически не согласен), запуск страницы по сбору средств JustGiving и публикацию ее в Facebook, или подписание

онлайн-петиции в поддержку конкретного дела и опять же публика ция просьбы присоединиться к петиции всем друзьям в Facebook.

Такова основа онлайн-протестов. За рубежом подобному пассивному участию в политической жизни даже присвоили термин «слэктивизм» («кликтивизм»). Он означает, что человек не формирует своих политических убеждений и не становится активным участником ни одного политического процесса. При этом он выражает свое мнение в комментариях к публикациям, а также может подписать онлайн-петицию и сделать ее репост. «Кликтивизм», конечно же, не является чем-то новым, и его критиковали и защищали примерно в равной мере. Основная проблема заключается в том, чтобы отделить такое пассивное участие от активного, т. е. когда киберпространство используется для организации «живых» протестов, в том числе для распространения информации о времени и месте их проведения.

Например, до и после победы Д. Трампа на выборах было много «цифровых протестов» в США и в других странах, но люди не потеряли своего желания протестовать лично. Так женский марш вокруг здания, в котором проходила инаугурация Д. Трампа, превратился в глобальное движение. А 28 января 2017 г. в аэропортах США собрались толпы людей, чтобы осудить Указ Трампа об иммиграции^[200].

Социальные сети могут стать благодатной почвой для организации реальных протестов. Facebook способствует очень быстрому распространению информации и поиску сторонников.

Сегодня в России такая же ситуация. Однако мы должны подчеркнуть тот факт, что в отличие от оффлайн-протестов онлайн-протесты российским законодательством практически не регулируются.

Можно привести типичный пример раннего протеста – флешмоб «Дворег», который состоялся в Москве в 2006 г. После того как одна девушка опубликовала в «Живом журнале» сообщение о том, что она ела хот-дог на скамейке в одном из дворов в центре города, а житель одного из домов избил ее за это, пользователи блогосферы начала активно распространять этот пост в социальной сети и призывать к солидарности. В результате несколько десятков блогеров пришли в этот двор демонстративно поедать хот-доги. Такие случаи наглядно демонстрируют, как онлайн-активность превращается в оффлайн-активность.

Чтобы понять роль, которую физическое и виртуальное пространство играют в создании протеста как события и как законного явления, рассмотрим ряд примеров, связанных с протестной деятельностью и интернет-технологиями, в порядке повышения степени их «виртуальности».

В Новосибирске 2 апреля 2017 г. прошла политическая акция против коррупции. По разным оценкам, в ней приняли участие от четырехсот до тысячи человек. Акция была согласована в формате пикета, из-за чего на нем нельзя было использовать звукоусилительное оборудование. Поэтому организаторы пригласили участников прослушать выступления в Интернете с онлайн-приложениями Zello и Periscope^[201].

В результате для стороннего наблюдателя пикет выглядел странно: большинство участников в наушниках постоянно смотрели на экран, а не на выступающих или друг на друга, как это обычно бывает во время политических действий. Иногда вдруг (на самом деле – в ответ на трансляции) звучали аплодисменты и возгласы: «Новосибирск – это мы», «Это наша страна». Возникает вопрос: где фактически состоялся пикет: на площади, где находились сами участники с плакатами, или в Интернете, где они слушали ораторов?

В то же время с формальной точки зрения требования к пикетированию были соблюдены, а онлайн-трансляция не вышла за рамки правового поля. При этом с помощью технологий произошла замена одной формы публичного мероприятия на другую. Если учесть, что цель правового регулирования подобных мероприятий – это защита прав как их участников, так и окружающих, то в данном случае ничьи права (например, право на тишину) не были нарушены.

Однако именно этот пример иллюстрирует необходимость закрепления механизма онлайн-протестов с тем, чтобы не происходило подобного вольного толкования формулировок закона.

Протестные действия в реальном мире все чаще становятся второстепенными по отношению к действиям в Интернете. В этом случае даже временные рамки акции протеста, изначально жестко ре гулируемые российским законодательством, изменяются. Во время пикета в защиту Европейского университета протестующие стояли с плакатами всего один час и, когда прибыла полиция, бежали, не успев написать об этом в сети. В то же время поддержка протестующих в интернет-сообществе продолжалась еще несколько часов. Таким образом, несмотря на физическое завершение публичного мероприятия, фактически оно продолжалось.

Ряд таких ситуаций привел к формированию тенденции к сокращению времени, проводимого в физическом публичном пространстве, и продлению времени протеста в виртуальном публичном пространстве^[202]. Участники акций балансируют между желанием снизить социальные риски (исключить возможность привлечения к ответственности за проведение незаконной демонстрации) и желанием доставить свое сообщение адресатам.

Возникает вопрос: если критерий времени физического пребывания в публичном пространстве нарушается, является ли событие «настоящим» митингом? Некоторые вологодские активисты провели серию одиночных пикетов в поддержку Алексея Навального, хотя время, проведенное на улице, не превышало десяти минут. Основной целью являлось фотографирование с последующим размещением сделанных снимков в сети. Активисты молодежного движения «Весна» называют такие акции «фотоакциями» – они проводятся не для реального зрителя, а для представления события в социальных сетях.

Такие действия, с одной стороны, полностью соответствуют уставным целям митинга, а именно свободному выражению и формированию мнений, выдвижению требований по различным вопросам политической, экономической, социальной и культурной жизни страны и зарубежья. С другой стороны, они не соответствуют формальным критериям проведения демонстрации.

В декабре 2015 г. группа краснодарских активистов приняла решение провести акцию «Похороны Конституции» в лесу. Крымские активисты 12 июня 2017 г. провели пикет против коррупции в горах. С помощью плаката «Я хочу жить в свободной стране» они выразили солидарность с теми, кто протестовал в других городах России. Оба мероприятия не были публичными с точки зрения законодательства, но получили широкую огласку в Интернете. Такие протесты можно назвать квазидемонстрациями.

Более того, Интернет создает возможности для реализации псевдодемонстраций, которые на самом деле не проводятся, а имитируются. Активисты феминистского движения 8 марта 2017 г. провели акцию в Александровском саду в Кремле и опубликовали свои фотографии с постерами в социальных сетях. Резонанс вызвала фотография, на которой активисты стоят на Угловой Арсенальной башне Кремля с баннером «Национальная идея – феминизм» и горящими факелами. Впоследствии пользователи узнали, что это фото было сфабриковано^[203].

Подобные «поддельные» демонстрации обесценивают саму суть общественного протеста, поскольку создают у пользователей сети впечатление, что проведение публичных мероприятий – это игра, которая не может повлиять на реальное положение дел.

Также можно полностью интегрировать акции протеста в сеть. В Курганской области был проведен виртуальный митинг, организаторы которого стремились установить четкие пространственные и временные рамки, воспроизводя обычные критерии публичного мероприятия: выбрали конкретную онлайн-платформу (блог), где были опубликованы основные доклады, а затем ограничили время для обсуждения в режиме комментариев^[204].

Форму протеста, наиболее интегрированную в Сеть, можно наз- вать «физическим» присутствием демонстрантов в виртуальном пространстве. Еще один яркий пример такой демонстрации – случай, произошедший в 2005 г. в ролевой онлайн-игре «World of Warcraft» и получивший название «Марш миллионов гномов». Игроки в знак протеста против ослабления класса солдат устроили марш. Более ста игроков собрались на одном сервере, создали персонажей гномов-воинов первого уровня и ходили обнаженными из одного игрового города в другой, выкрикивая лозунги и привлекая внимание сторонних игроков. Действия не привели к ожидаемым результатам, а, наоборот, повлекли репрессивные меры админи страции игры. Тем не менее такие марши с тех пор часто проводятся в онлайн-играх^[205].

В законодательном плане публичное мероприятие – это событие с заданными пространственно-временными характеристиками (оно является публичным, происходит в определенном месте, в определенное время, чтобы выразить социальную позицию) в физическом пространстве. С точки зрения интернет-технологий публичное мероприятие носит преимущественно информативный характер, «создается» адресатом для адресатов и может функционировать в любые промежутки времени как в физическом, так и в виртуальном пространстве. Появление помимо местоположения и времени еще одного аспекта протестной деятельности – интернет-пространства – существенно усложняет эту модель и создает серьезную проблему для законодателя.

Описанные ситуации происходят не только в России, но и почти в каждой стране.

Антиправительственные демонстрации были проведены в Иране в городе Керманшах, затем протесты распространились на Тегеран и несколько других городов на следующий день после митингов на северо-востоке. После запрета реальных демонстраций они снимались и распространялись через Интернет^[206].

Интернет стал оружием и для китайских протестующих, которые в 2005 г. использовали мобильные телефоны и онлайн-форумы для мобилизации антияпонских и антифранцузских демонстраций, а также экологических акций в Шанхае и Сямыне^[207].

Именно социальные сети способствовали возникновению таких публичных мероприятий, как антикапиталистическое движение Indignados в Испании (май 2011 г.) или движение Occupy Wall Street в Нью-Йорке (сентябрь 2011 г.). Эти движения характеризуются преобладанием горизонтальных связей, сетевой структуры, являются неинституциональными и ненасильственными, что отличает их от акций политических партий и профсоюзов.

Неизбежно возникают новые способы использования цифровых технологий для политических акций, и власти всего мира должны адаптироваться к этому. Социальные сети используются для координации акций протеста, организации флеш-мобов или для «массовой саморегуляции», как писал известный испанский социолог Мануэль Кастельс^[208]. Речь идет о способности человека обратиться к глобальной аудитории, например, разместив видео на YouTube или отправив электронные письма широкому кругу получателей.

Сетевые технологии также не позволяют замалчивать акты насилия. В 2015 г. жестокие действия американской полиции в Балтиморе были сняты на мобильные телефоны, и видео мгновенно оказались в социальных сетях. Активисты рассказывали о протесте, создавая мотивирующие хэштеги, например #Ferguson или #ICantBreathe («Не могу дышать»), которые распространяются по всему миру. Некоторые такие хэштеги, например #BlackLiveMatters, даже попали на обложку журнала Time.

Подводя итог, мы видим, что изменился не только способ протеста, но и сознание людей. Активисты, которые раньше были разделены океанами, религиями и предубеждениями, сейчас выходят на связь через социальные сети.

С одной стороны, новостные сообщения, распространяемые в Интернете, могут спровоцировать бурные дискуссии и вызвать широкий общественный резонанс. С другой стороны, огромное количество противоречивой информации порождает «кликтивизм», когда пользователь, не вчитываясь, подписывает онлайн-петицию и тут же забывает о ней.

Здесь следует отметить, что активизм в Интернете, который может быть таким же простым, как изменение фотографии в профиле Facebook на радужный флаг или подписание петиции в поддержку мер контроля за оружием, заслужил репутацию «слабого активизма». Ленивым людям кажется, что они принимают участие в большем движении, но при этом не делают ничего, кроме щелчка по значку «палец вверх». Ученые, изучающие социальные движения на протяжении десятилетий, отмечают^[209], что большинство людей, даже если они согласны с идеей, не предпринимают никаких ак-

тивных действий для ее поддержки. Многие люди, расстроенные политическим решением или тревожной новостью, привыкли не протестовать на улицах, а наблюдать за другими.

Люди будут более охотно заниматься легкой и менее затратной (эмоционально, физически или материально) активностью. Например, более миллиона человек воспользовались социальными сетями, чтобы «зарегистрироваться» в Standing Rock Reservation, центре протестов Dakota Access Pipeline. И всего несколько тысяч отправились в лагеря в Северной Дакоте, чтобы выдержать наступающую зиму и рискнуть быть арестованными^[210].

Поэтому мы полагаем, когда люди готовы действовать, важно не отговаривать их от этого шага, пусть даже небольшого. Пользователи, только начинающие изучать «акивизм» в сети, могут быть разочарованы, если их критикуют за то, что они что-то делают неправильно. И стыдить людей за «небольшие изменения» – это способ не увеличить число протестующих, а уменьшить его или даже создать поколение политически бездеятельных людей, сознательно отключенных от любого общественного участия и разобщенных. Это приводит нас к очень важному выводу о том, что интернет-законодательство нуждается в реформе, потому что криминализация онлайн-активности подрывает демократию и свободу слова.

В настоящее время весь Интернет является частной сферой. В США, России и многих других странах существуют законы, защищающие свободу политической речи в «общественных местах»– на тротуарах, дорогах и в парках, где человек может стоять со своим транспарантом. В Интернете нет таких мест, хотя он стал центральным местом жизни многих людей. Если существуют специальные места для проведения публичных мероприятий в оффлайн-среде, значит такие площадки могут быть созданы и в Интернете, причем с запретом удалять комментарии посетителей (кроме случаев, когда они нарушают законодательство о свободе слова).

Онлайн-голосование

Во всем мире как явка избирателей, так и доверие к правительствам стремительно падают. По результатам опросов^[211] многие граждане стали чувствовать себя лишенными избирательных прав из-за существующей классической системы выборов.

В 2016 г. в США десятки миллионов зарегистрированных избирателей не участвовали в президентских выборах, проголосовали лишь 55,4 % избирателей, имеющих право голоса^[212]. Это одна из самых низких явок за два десятилетия. Существенно выросла доля тех, кто в качестве причины неучастия указал «неприязнь к кандидатам или к вопросам избирательной кампании» (в 2016 г. их доля достигла нового максимума в 25 %, согласно Pew Research Center и Бюро переписи населения). Другие главные причины включали отсутствие интереса или ощущение, что голос не будет иметь значения (15 %), большую занятость избирателя (14 %), заболевание или инвалидность (12 %) и нахождение за городом или вдали от дома (8 %). Мы видим, что помимо тех, кто не удовлетворен представленными кандидатурами, очень большой процент составляют граждане, которые по каким-либо причинам не смогли физически присутствовать на избирательных участках (34 %).

В России ЦИК РФ подобную статистику неявки в официальном бюллетене не разместила^[213], однако на выборах Президента в 2018 г. был применен механизм «Мобильный избиратель». Он заменил на федеральных и региональных выборах систему открепительных удостоверений и досрочного голосования в помещениях ТИК и УИК, сделав процедуру голосования по месту нахождения более удобной. Он дал возможность проголосовать в пределах своего избирательного округа вне зависимости от места регистрации, если избиратель заранее подал заявление о включении его в список избирателей по месту нахождения. Такое заявление можно было подать через портал «Государственные услуги» либо лично в территориальной избирательной комиссии своего региона и в многофункциональном центре предоставления государственных и муниципальных услуг своего региона.

Однако механизм «Мобильный избиратель» только частично использует современные технологии (возможность подачи обращения по сети Интернет). Повсеместное внедрение современных технологий позволит включить в избирательный процесс тех граждан, которые по разным причинам не могут явиться на избирательный участок лично. Применение цифровых технологий на выборах (на разных этапах, включая обучение работников избирательных участков, составление списков избирателей, регистрацию избирателей, а также распределение и подсчет голосов) стало тенденцией во всем мире. Знания этих разработок могут быть использованы для определения того, какие из них работают, и для ответа на насущные вопросы о влиянии технологии на выборы (например, может ли онлайнголосование увеличить процент участия избирателей в выборах или укрепить доверие избирателей к ним).

Внедрение интернет-голосования или отдельных его элементов является одним из направлений модернизации выборов в Европе, Латинской Америке и Северной Америке.

Так, перед президентскими и парламентскими выборами в 2016 г. в Уганде блогер Эвелин Намара обратила внимание на недочеты в работе избирательной комиссии. Она использовала имеющиеся данные, чтобы за несколько дней разоблачить несоответствия в реестре избирателей. Этот шаг фактически «разбудил» угандийцев. Несмотря на произошедшие в результате беспорядки избирательная комиссия действительно сделала некоторые шаги по внедрению новых технологий и совершенствованию процедуры голосования. До этого Э. Намара запустила онлайн-приложение помогающее избирателям легко проверить свою «избирательность», не ожидая длинных очередей в различных регистрационных центрах. Вводя номер избирателя, идентификационный номер приложения или национальный идентификационный номер, граждане могут использовать поисковый запрос, чтобы подтвердить свое право на участие в выборах^[214].

Центральное правительство Индии сертифицировало онлайнплатформу Right2Vote, с помощью которой индийские избиратели, находящиеся вне страны или переехавшие в другие штаты, смогут участвовать в выборах^[215].

В 2015 г. Канада ввела возможность онлайн-голосования в муниципальных образованиях в провинции Онтарио. Опыт Канады является крайне важным для изучения вопроса развития онлайн технологий, так как уже есть определенные результаты и выявлены проблемы правоприменения.

С тех пор многие правительства и компании создают технологии интернет-голосования, которые будут использованы для сбора миллионов голосов на открытых выборах.

На подобную тенденцию откликнулось и российское правотворчество. В Государственную Думу РФ 2 февраля 2019 г. был внесен законопроект № 654402-7 «О проведении эксперимента по организации и осуществлению дистанционного электронного голосования на выборах депутатов Московской городской Думы седьмого созыва»^[216]. Президент РФ В. В. Путин подписал данный Федеральный закон 29 мая 2019 г. На законопроект поступило 23 положительных отзыва от органов государственной власти субъектов РФ – 10 от законодательных (представительных) и 13 от исполнительных.

Главная задача закона – создать москвичам дополнительные условия для реализации активного избирательного права за счет внедрения в избирательный процесс современных технологий. Разработаны процедуры проведения голосования и механизмы объективного учета мнения москвичей на выборах депутатов Мосгордумы седьмого созыва. Избиратель будет вправе самостоятельно выбрать формат своего участия в выборах: дистанционное электронное голосование или традиционное голосование.

Для подачи заявления об участии в электронном голосовании избиратель должен иметь полный доступ к подсистеме «Личный кабинет» Портала государственных и муниципальных услуг города Москвы, т. е. обладать подтвержденной учетной записью. Заявление может быть подано избирателем не ранее чем за 45 дней и не позднее чем за три дня до дня голосования. Поданное заявление может быть отозвано избирателем в тот же срок.

Столичные законодатели в целях реализации норм Федерального закона от 22 мая 2019 г. приняли во втором и окончательном чтении закон «О проведении эксперимента по организации и осуществлению дистанционного электронного голосования на выборах депутатов Московской городской Думы седьмого созыва». Основной задачей Мосгордумы стало детализирование процедуры голосования в рамках, определяемых Федеральным законом.

В день голосования избиратель, подавший заявление, в личном кабинете получал доступ к избирательному бюллетеню в электронной форме. Возможность двойного голосования была исключена, так как избиратель, подавший заявление, автоматически удалялся из списка традиционного голосования.

Планировалось значительное усиление наблюдения за ходом электронного голосования. Помимо Корпуса наблюдателей Общественной палаты города Москвы и наблюдателей от кандидатов и политических партий, Мосгоризбиркому предоставлена возможность привлечь к наблюдению представителей общественных организаций. Следует отметить, что участковые избирательные комиссии в любом случае должны были распечатывать «электронные бюллетени», чтобы при необходимости пересчитать их вручную^[217].

Достоинства электронного голосования очевидны: проголосовать можно в любом удобном месте и в любое удобное время в день голосования. Принять участие в выборах смогут избиратели, которые по каким-либо причинам не находятся в Москве либо постоянно проживают за границей, а также те, кто не сможет самостоятельно посетить избирательный участок в день голосования. В частности, это касается людей с ограниченными возможностями. Для дистанционного голосования потребуется лишь мобильное устройство.

На самом деле речь идет не об электронном голосовании, а об удаленном голосовании через Интернет. Электронное голосование –

это более широкий термин, включающий в себя множество избира тельных технологий, в том числе удаленное голосование через Интернет. Но использование машин и для голосования, и для подсчета голосов подпадает под термин «электронное голосование». То есть в некоторой форме электронное голосование в России уже существует: использование комплексов обработки избирательных бюллетеней на выборах – один из примеров.

Голосование через Интернет может проходить как в контролируемой среде машины для голосования, подключенные к Интернету, устанавливают на избирательных участках), так и удаленно (избиратель голосует со своего личного устройства за пределами избирательного участка). В России идет речь именно об удаленном голосовании из любой точки мира с персонального устройства.

Предполагается, что электронное голосование позволит увеличить количество желающих проголосовать за счет активных пользователей Интернета. На самом деле такая цель является достаточно спорной. Мировой опыт показывает, что пока подобный способ голосования способен увеличить явку лишь на пару процентов, да и то не в первые выборы. Ни в Эстонии, ни в Швейцарии с внедрением интернет-голосования явка значительно не выросла.

Действительно, онлайн-голосование – более удобный способ волеизъявления для избирателей, особенно если для этого не требуется таких дополнительных усилий, как отдельная регистрация или запрос на получение специального идентификатора и пароля. Однако удобство редко приводит на избирательные участки новых избирателей. Скорее, постоянные избиратели выбирают более удобный способ волеизъявления. Таким образом, доля проголосовавших онлайн растет от выборов к выборам, в то время как явка – совсем незначительно, либо даже стоит на месте.

Основной стимул для участия в выборах – это не удобство голосования, а наличие конкурентности, доверие к институтам, понимание, что твой голос что-то решает. Существует множество исследований на эту тему, рассматривающих не только онлайн-голосование, но и досрочное голосование, упрощенную систему регистрации избирателей и другие меры^[218].

Также важно понимать, что по итогам одного эксперимента в од ном субъекте нельзя будет оценить влияние онлайн-голосования на явку, экономическую эффективность выборов и другие показатели. Судить об этом можно будет не раньше, чем через несколько избирательных циклов – при условии, что данная технология продолжает использоваться. Первые выборы с ее применением могут привести как к гипер-явке, так и к более низкой явке. Гипер-явка может быть спровоцирована интересом к новой технологии и желанием опробовать ее. Нет никаких оснований полагать, что этот интерес сохранится до следующих выборов. Причиной для еще более низкой явки могут стать проблемы в ходе реализации интернет-голосования (задержки в получении персонального кода, необходимого для голосования, сбои в работе системы и т. д).

Поэтому, на наш взгляд, самое важное в эксперименте – это то, что его результаты помогут определить ключевые направления дальнейшего совершенствования избирательного законодательства и внедрения в избирательный процесс современных технологий.

Следует изучить мировой опыт внедрения электронного голосования, а также попробовать предугадать и предупредить возможные риски, которое внедрение подобных технологий может повлечь.

Фактическая практика электронного голосования была внедрена в ограниченном числе стран. Одним из первых государств, активно использующих интернет-механизмы, стала Эстония, в которой с 2005 г. было проведено восемь электронных выборов, на которых избиратели, имеющие право голоса, могли подать бюллетени через Интернет. Интернет-голосование использовалось для местных, национальных и европейских выборов. Число электронных избирателей на первых выборах с поддержкой электронных технологий составило всего 9317. Тем не менее оно увеличивалось на каждых последующих выборах, достигнув 176 491 на национальных выборах 2015 г. В относительном выражении доля интернет-голосов в общем числе голосов выросла с 2 % в 2005 г. до 30 % в 2014 и 2015 гг.^[219]

Необходимым условием для подачи электронного голоса выступает применение электронной идентификационной карты, которая является обязательной для всех жителей Эстонии. Используя цифровую идентификацию, избиратели могут использовать свои пер сональные компьютеры, когда они подключены к Интернету и оснащены устройством чтения смарт-карт, чтобы участвовать в электронном голосовании. Электронное голосование доступно в период досрочного голосования на веб-сайте Эстонского национального избирательного комитета.

Само электронное голосование включает три этапа. Сначала пользователь открывает сайт и со своей ID-картой и PIN-кодом идентифицирует себя и входит в систему; после того как система проверила личность избирателя, она отображает список кандидатов по партиям в соответствующем округе избирателя; нажав на имя кандидата и затем введя второй PIN-код, избиратель голосует^[220].

С 2009 г. онлайн-избирателям нужно было загружать специальную программу голосования вместо голосования через встроенное веб-приложение. В 2013 г. в систему электронного голосования была введена функция проверки голосования, которая позволяла избирателям с помощью смартфона или планшета проверять, был ли их электронный голос принят. Помимо этих различий, все восемь проведенных электронных выборов были схожими.

За более чем десятилетний период электронное голосование в Эстонии стало использоваться широко. Тем не менее все еще существует риск, что технология онлайн-голосования не распространится на все общество, а будет популярна только у отдельной технически подкованной группы населения, обладающей определенными ресурсами. Реальное распространение технологии будет означать, что ее используют избиратели из широких слоев населения, независимо от их социального статуса или уровня доходов.