Жанры политической коммуникации в дискурсе У. Черчилля

В процессе анализа дискурса У. Черчилля нами были рассмотрены разножанровые документы, относящихся как к первичным жанрам (личная переписка, речи и тосты на официальных обедах, реплики в Парламенте и др.), так и вторичным (институциональным) жанрам (журналистские очерки и статьи; памфлеты; сборники речей, относящиеся к разным периодам; исторические книги; мемуары; исследования и др.). Следует сказать, что полное собрание сочинений У. Черчилля, за которые он был удостоен в 1953 году Нобелевской премии по литературе, составляет 71 том. В них входят все им написанные и произнесенные произведения с 1897 года (первая политическая предвыборная речь, произнесенная в городе Бат, Великобритания 27 июля 1897 года) по 1963 год (речь в Конгрессе США «На дарование почетного гражданства США» 9 апреля 1963 года); и включают весь авторский жанровый спектр от журналистских статей и эссе, начиная с описания подавления восстаний пуштунских племен в горной области Индии Малаканд («Story of the Malakаnd Field Force» 1898) и махдистского восстания в Судане («The River War», 2 volumes 1899); единственное крупное художественное произведение - роман «Саврола» («Savrola» 1900); многочисленные речи разных периодов («The Complete Speeches 1897-1963», 8 volumes 1974) и до многотомных произведений, посвященных анализу и итогам первой и второй мировых войн, мировому кризису («The World Crisis» 1923-1931, 6 volumes; «The Second World War» 1948-1954, 6 volumes); истории «англоговорящих» народов («A History of the English-Speaking Peoples» 1956-1958, 4 volumes); автобиографические («My Early Life» 1930) и биографические произведения, посвященные знаменитому английскому роду Мальборо («Marlborough: His Life and Times» 1933-1938, 4 volumes) и многие другие. В. Чухно, говоря об обширности, жанровом многообразии и значимости литературного творчества У. Черчилля во введении к русскому изданию отрывков из книг У. Черчилля «Мировой кризис», «Мои ранние годы» и избранных речей, заметил, что «если бы Черчилль не остался в памяти человечества как самый выдающийся политик ХХ века, он заслужил бы бессмертие как талантливейший писатель, публицист и историк» (Черчилль 2003:20).

Наряду с большим жанровым разнообразием текстов У. Черчилля необходимо отметить сложность и многомерность самого дискурса У. Черчилля, являющегося речевой проекцией его сложной и многомерной политической жизни. В различные периоды карьеры ему приходилось выступатъ во множестве ролей на сторонах разных политических лагерей (только в Британском Парламенте он переходил из стана консерваторов в стан либералов и обратно), не говоря о том невероятном количестве и значимости государственных постов, которые он занимал за свою долгую профессиональную карьеру (член парламента (1901-1922 гг. и 1924-1964 гг. - т.е. более шестидесяти лет - абсолютный рекорд в истории парламентаризма), Министр внутренних дел, Первый Лорд Адмиралтейства, Министр вооружений, Министр авиации, Министр по делам колоний, Канцлер казначейства, дважды (1940-1945 гг.) и (1951-1955 гг.) - Премьер-министр Великобритании, Лидер Консервативной партии Великобритании (1940-1955 гг.) - и это не полный список)). Очевидно, что ему приходилось писать и говорить, а значит и выбирать соответствующие жанровые формы и способы аргументации в зависимости от того, выражал ли он свое личное мнение, или действовал от имени структур власти.

В нашей работе, на основе соизмерения типологических черт жанра, предложенных Е.И. Шейгал (2000), В.И. Карасиком (2000), О.Н. Паршиной (2005), М.Л. Макаровым (2003) и другими исследователями, и особенностей лингвоаргументативных характеристик языковой личности У. Черчилля мы выделяем следующий спектр жанров его дискурса от персонального до инстуционного, грань различий между которыми порой бывает, на наш взгляд, достаточно условной: эпистолярный жанр, статья (очерк) в газете, публичная (в т. ч. парламентская) речь, выступление (обращение) по радио и в других средствах массовой информации, политический документ (доклад, отчет, указ, закон, коммюнике), историческое исследование, автобиографические и биографические жизнеописания, роман. В классификации жанров мы игнорируем критерий «устный / письменный» дискурс, так как само по себе такое разграничение способа коммуникации может быть достаточно спорным.

Еще до недавнего времени существование эпистолярного жанра как самостоятельного ставилось под сомнение многими исследователями. Е.И. Прохоров писал «Многочисленность частных писем, обращение к актуальным явлениям общественной и литературной жизни послужили одной из причин неопределенности самого понятия письма, поскольку в личных письмах легко обнаруживаются стилистические элементы философской и художественной прозы, публицистики» (Прохоров 1964:17). Известная неупорядоченность терминологии в современных лингвистических и литературоведческих работах, затрагивающих стилистические проблемы эпистолярия, существует и сегодня. В специальной литературе последних лет распространены следующие термины: «эпистолярная речь», «эпистолярный стиль», «эпистолярный жанр», которые все еще достаточно противоречиво конкретизируются и разъясняются.

В случае с У. Черчиллем его личная переписка даже с близкими родственниками всегда носила высоко политизированный характер, четко отражавшей его жестко очерченную собственную позицию и отношение к тем или иным событиям. Так, будучи прикомандированным осенью 1897 года к экспедиционному корпусу, направленному на подавление восстания пуштунских племён в горной области Индии Малаканд, он в письме, адресованном бабушке, герцогине Мальборо, следующим образом описывал происходящие там события, в равной степени критикуя обе стороны за жестокость, а саму кампанию за бессмысленность:

·   «The tribesman torture wounded and mutilate dead. The troops never spare a single man who falls into their hands - whether he be wounded or not. The field hospitals and sick convoys are the especial targets for the enemy and we destroy the tanks by which alone [water] for the summer can be obtained - and employ against them a bullet - the new Dum-Dum bullet… the shattering effects of which are simply appalling … Financially it is ruinous. Morally it is wicked. Military it is an open question and politically it is a blunder» (Holmes 2005).

·   «Люди из (пуштунских) племён пытают раненных и уродуют убитых. Солдаты никогда не оставляют в живых противников, попавших в их руки - здоровых и раненых. Полевые госпитали и конвои с больными служат для врага особыми целями, мы разрушаем резервуары, которые являются единственным источником (воды) летом и применяем против них пули - новые пули «Дум-дум» … разрушительный эффект которых просто ужасен … Это разорительно финансово, безнравственно морально, сомнительно с военной точки зрения и политически глупо» (http://www.winstonchurchill.org/support/the-churchill-centre/publications).

Относительную условность отнесения отдельных произведений к разным жанрам подтверждает тот факт, что письма, статьи и очерки У. Черчилля с передовой были опубликованы в газете «Дейли Телеграф», и по окончании военной кампании, перейдя в жанр исторического исследования, легли в основу его первой книги «История Малакандского полевого корпуса» («The Story of the Malakand Field Force», 1898). Очевидный успех этого произведения подтолкнул У. Черчилля, благополучно вернувшегося из Малаканда, добиться поездки в Северную Африку с целью освещения подавления махдистского восстания в Судане. Его репортажи с места событий как всегда выгодно отличались особой яркостью и остротой. В них, к примеру, он критиковал командующего английскими войсками, своего будущего коллегу по кабинету генерала Китченера за жестокое обращение с пленными и раненными и за неуважение к местным обычаям. «Он великий генерал, но никто ещё не обвинял его в том, что он великий джентльмен» - сказал про него Черчилль в частной беседе, меткая характеристика впрочем, быстро стала достоянием гласности (Роуз 2008).

А так натурально У. Черчилль, принявший личное участие в генеральном сражении при Омдурмане, описывал одну из кавалерийских атак британской армии:

·   «I pulled to a trot and rode up to individuals firing my pistol in their faces and killing several - 3 for certain - 2 doubtful - one very doubtful» (Churchill 1899 The River War, Volume I).

·   «Я перешёл на рысь и поскакал к отдельным (противникам), стреляя им в лицо из пистолета, и убил нескольких - троих наверняка, двоих навряд ли, и ещё одного - весьма сомнительно» (http://www.winstonchurchill.org/ support/the-churchill-centre/publications).

В дальнейшем У. Черчилль также принимал участие в англо-бурской войне, получив должность лейтенанта лёгкой кавалерии без жалования, и продолжая при этом работать в качестве спецкора «Морнинг Пост», был захвачен в плен, бежал из него. Побег из плена сделал его знаменитым, он получил несколько предложений баллотироваться в парламент, в том числе телеграмму от олдхэмских избирателей, обещавших отдать ему голоса «вне зависимости от политических пристрастий» (Holmes 2005). Непосредственное участие в важнейших для Британской империи военно-политических кампаниях и разносторонний журналистский труд вкупе с врожденным литературным талантом У. Черчилля стали солидной основой его дальнейшей блестящей политической карьеры и не менее значимой литературной успешности в самых разных жанрах.

В 1990 году У. Черчилль опубликовал своё единственное крупное художественное произведение - роман «Саврола, история о революции в Лаурании» (Сhurchill «Savrola, a Tale of the Revolution in Laurania», 1900). Многие биографы Черчилля и литературоведы считают, что в образе Савролы - главного героя романа - автор изобразил самого себя, а в других героях - других близких ему людей. По этому поводу Рой Дженкинз пишет, что в книге образ главной героини - Люсиль - очевидно скопирован с образа матери Черчилля - леди Рэндолф Черчилль. Люсиль - жена правителя Лорании, Морала, уходит от него к Савроле, в чертах которого угадывается сам У. Черчилль. Саврола представлен как «властный, возвышенный и бесстрашный человек», получающий удовлетворение лишь в «обстановке действия и опасности». В романе присутствует еще один персонаж - няня, которая также очень напоминает его собственную няню - миссис Эверест. В целом же книга посвящена офицерам 4-го гусарского полка, в котором служил и сам У. Черчилль (Jenkins 2001:32-34). Непосредственно к жанру биографии собственной и всего рода Мальборо У. Черчилль обратится на более позднем творческом этапе.

В этом же (1990) году У. Черчилль вернулся в Англию и вскоре в свои 26 лет впервые стал членом Палаты общин Британского Парламента, в стенах которого на протяжении практически всей своей жизни он произносил речи, многие из которых стали эталоном риторического красноречия. Здесь закономерен вопрос, что понимается под красноречием и какова его связь с публичной речью, к жанру которой мы относим многочисленные выступления У. Черчилля в Британском Парламенте, Конгрессе США и другие, приравненные к ним по протоколу и статусу.

Политическое красноречие нового времени резко противоположно политическому красноречию древности. Характер парламентских и внепарламентских прений сравнительно редко дает возможность заранее подготовиться к речи. Подготовка состоит в приобретении знаний, научном ознакомлении с предметом прений, выработке способности говорить экспромтом, возражая на замечания противников. Тщательно обдуманная жестикуляция, заранее подготовленные повышения и понижения голоса везде повели бы за собою фиаско речи, которая по современным требованиям, даже будучи подготовлена заранее, должна звучать, как импровизированная. В понятие ораторского искусства для политического оратора входит, таким образом, не только умение составить хорошую речь и хорошо произнести ее, но также находчивость. Последняя нужна как для того, чтобы искусно парировать возражения противников, так и для того, чтобы самому отыскивать у противников слабые места и метко возразить на них или выставить их на всеобщее осмеяние. Это уменье составляет искусство дебатера, входящее как составная часть в искусство политического оратора. Политическое красноречие делится на парламентское и внепарламентское.

Парламентские речи адресуются непосредственно к депутатам - следовательно, к людям образованным и специально подготовленным к обсуждению каждого данного вопроса; но так как у депутатов взгляды бывают обыкновенно составлены заранее, то оратор редко рассчитывает убедить их в чем-нибудь; для парламента каждая речь имеет скорее значение манифеста какой-либо группы депутатов.

Публичная «ораторская речь, - по мнению В.В. Виноградова, - особая форма драматического монолога, приспособленного к обстановке общественно-бытового или гражданского «действа» (Виноградов 1980). Это особая форма речевой деятельности в условиях непосредственного общения, речь, адресованная определенной аудитории, ораторская речь, которая произносится с целью информирования слушателей и оказания на них желаемого воздействия (убеждение, внушение, воодушевление, призыв к действию и т.д.). По своему характеру она представляет собой монологическую речь, то есть рассчитанную на пассивное восприятие, не предполагающую ответной словесной реакции. Оратору отводится роль отправителя речевого сообщения, а аудитории - роль пассивного получателя. Впрочем, в силу наличия достаточно сильной обратной связи (соположенность порождения и восприятия текста во времени) публичная речь может легко переходить в другой жанр - дискуссию. Естественная, допустимая в рамках жанра коммуникативная деятельность аудитории состоит в выражении поддержки оратору (аплодисменты) или, наоборот, в различных формах выражения недовольства. Прекрасным примером «помпезной», обреченной на успех была речь в Парламенте Премьер-министра У. Черчилля 6 июня 1944, которая посвящалась успешной высадке англо-американских войск во Франции:

·   «I have also to announce to the House that during the night and the early hours of this morning the first of the series of landings in force upon the European Continent has taken place. In this case the liberating assault fell upon the coast of France. An immense armada of upwards of 4,000 ships, together with several thousand smaller craft, crossed the Channel. Massed airborne landings have been successfully effected behind the enemy lines, and landings on the beaches are proceeding at various points at the present time. The fire of the shore batteries has been largely quelled. The obstacles that were constructed in the sea have not proved so difficult as was apprehended. The Anglo-American Allies are sustained by about 11,000 firstline aircraft, which can be drawn upon as may be needed for the purposes of the battle. I cannot, of course, commit myself to any particular details. Reports are coming in rapid succession. So far the Commanders who are engaged report that everything is proceeding according to plan. And what a plan! … Complete unity prevails throughout the Allied Armies. There is a brotherhood in arms between us and our friends of the United States. There is complete confidence in the supreme commander, General Eisenhower, and his lieutenants, and als6 in the commander of the Expeditionary Force, General Montgomery (W. Churchil. The Invaion of France. June 6, 1944. London, House of Commons. (http://kpatep.narod.ru/libra/Churchill/churchill.html).

·   «Я могу поставить в известность Палату Общин, что в течение ночи и раннего утра сегодня совершены первые высадки на европейский континент. В данном случае освободительный натиск пришелся на побережье Франции. Впечатляющая армада из более чем 4 тысяч кораблей, в сопровождении нескольких тысяч малых судов, пересекла Ла-Манш. Позади вражеских позиций успешно высажены массированные воздушные десанты, и в данный момент в различных пунктах пляжного побережья продолжается высадка. Огонь береговых батарей в значительной степени подавлен. Препятствия, сооруженные в прибрежной полосе, оказались не так значительны, как мы опасались. Англо-американские войска с воздуха поддерживают около 11 тысяч ударных самолетов, которые действуют по вызову нуждающихся в них боевых подразделений. Я не имею возможности, разумеется, вдаваться в детали. В соответствующий момент обо всем будет сообщено. Пока что Командующие высадкой на местах сообщают, что все идет по плану. И какой план! … Между нами и нашими друзьями из Соединенных Штатов установилось настоящее братство по оружию. Налицо полное доверие между верховным главнокомандующим операцией генералом Эйзенхауэром и его помощниками, с одной стороны, и командующим экспедиционными войсками генералом Монтгомери» (http://kpatep.narod.ru/libra/Churchill/churchill.html).

Для современного монолога типичны значительные по размеру отрезки текста, состоящие из высказываний, имеющих индивидуальное композиционное построение и относительную смысловую завершенность. Эти признаки свойственны и публичной речи.

Однако строгих границ между монологом и диалогом не существует. Почти в любом монологе присутствуют элементы «диалогизации», стремление преодолеть пассивность восприятия адресата, желание втянуть его в активную мыслительную деятельность. Особенно это характерно для ораторской речи. Если рассматривать публичное выступление с социально-психологической точки зрения, то это не просто монолог оратора перед аудиторией, а сложный процесс общения со слушателями, причем процесс не односторонний, а двусторонний, то есть диалог. При этом роль сильного оратора (коим Черчилль, безусловно, был) всегда выглядит более предпочтительной по сравнению с ролью аудитории, которой зачастую навязывается конъюнктурная позиция выступающего. Вот пример выступления У. Черчилля в Палате общин Британского Парламента (8 сентября 1942 года) в начале 2-й мировой войны, когда ему был выгоден положительный образ Сталина:

· «It is very fortunate for Russia in her agony to have this great rugged war chief at her head. He is a man of massive outstanding personality, suited to the somber and stormy times in which his life has been cast; a man of inexhaustible courage and will-power and a man direct and even blunt in speech … Above all, he is a man with that saving sense of humour which is of high importance to all men and all nations, but particularly to great men and great nations. Stalin also left upon me the impression of a deep, cool wisdom and complete absence of illusions of any kind. I believe I made him feel that we were good and faithful comrades in this war - but this, after all, is a matter which deeds not words will prove» (http://www.winstonchurchill.org/support/the-churchill-centre/publications).

·   «России очень повезло, что когда она агонизировала, во главе её оказался такой жесткий военный вождь. Это выдающаяся личность, подходящая для суровых времен. Человек неисчерпаемо смелый, властный, прямой в действиях и даже грубый в своих высказываниях … Однако он сохранил чувство юмора, что весьма важно для всех людей и народов, и особенно для больших людей и великих народов. Сталин также произвел на меня впечатление своей хладнокровной мудростью, при полном отсутствии каких-либо иллюзий. Я надеюсь, что заставил его поверить в то, что мы будем верными и надежными соратниками в этой войне - но это, в конце концов, доказывается делами, а не словами».

Однако после окончания войны Черчиллю был нужен уже другой образ Сталина, который он ярко (и, наверняка, убедительно для слушателей) обрисовал в своей речи, произнесенной перед конференцией Консервативной партии 9 октября 1954 года:

·   «Stalin was for many years Dictator of Russia and the more I have studied his career the more I am shocked by the terrible mistakes he made and the utter ruthlessness he showed to men and masses with whom he acted. Stalin was our ally against Hitler when Russia was invaded but when Hitler was destroyed Stalin made himself our principal object of dread. After our joint victory became certain his conduct divided the world again. He seemed to be carried away by his dream of world domination. He actually reduced a third of Europe to a Soviet satellite condition under compulsory communism. These were heartbreaking events after all we have gone through. But a year ago Stalin died - that is certain - and ever since that event I have cherished the hope that there's new outlook in Russia, a new hope of peaceful co-existence with the Russian nation and that it is our duty patiently and daringly to make sure whether there is such a chance or not» (http://www.winstonchurchill.org/support/the-churchill-centre/publications).

·   «Сталин в течение многих лет был диктатором России, и чем больше я изучал его карьеру, тем более меня шокировали те ужасные ошибки, которые он допускал, и та крайняя жестокость по отношению к людям и массам, которыми он управлял. Сталин был нашим союзником в борьбе против Гитлера, когда Россия подверглась агрессии, но когда Гитлер был уничтожен, Сталин превратился в главную угрозу для нас. После нашей общей победы стало очевидно, что его действия вновь разделили мир. По-видимому, его захватили мечты о мировом господстве. Он превратил треть Европы в сателлита Советского Союза, навязав им коммунизм. Это было прискорбным событием после всего, через что мы прошли.
Но вот уже год, как Сталин умер, и с тех пор я питаю надежду, что открывается новая перспектива для России, новая надежда на мирное сосуществование с русским народом, и наш долг - терпеливо и настойчиво удостовериться, есть ли такой шанс, или нет».

Еще один жанр, который не может быть обойден нашим вниманием, и который был также активно использован самыми видными политиками того времени (в том числе партнерами по антигитлеровской коалиции - Ф.Д. Рузвельтом и И.В. Сталиным) - радиоречь (радиообращение). Жанр «радиоречь» требует специального пояснения из-за того, что его нередко обозначают термином «публицистическое выступление у микрофона», «радиослово», «радиообращение», имея в виду форму общения с аудиторией. Но любая работа в студии (диктора, журналиста, ведущего программу, гостя) - всегда выступление у микрофона. Любое вербальное действие в студии - это радиоречь, или речь на радио. Под жанром же «радиоречь» обычно понимается публичное ораторское выступление политического лидера, крупного общественного деятеля.

Радиоречь - жанр, вбирающий в себя все возможности аналитической публицистики, дающий автору широчайший простор для выражения своей позиции, убеждений, точки зрения на мир и актуальные события современности (а в случае с лидером страны - государственную позицию по тому или иному вопросу). Одновременно он открывает простор для эмоционального проявления личности. Радиокоммуникация связана со временем, поэтому она необратима, одномоментна, линейна в своем движении. У слушателя нет возможности остановить ее (если, конечно, не брать в расчет отключение радиоприемника). Сведения усваиваются непрерывно в потоке поступления все новых фактов, мыслей. Поэтому радиоинформация действует в значительно большей степени на эмоции слушателя и обращена к его чувствам.

Вот пример подобной возвышенной эмоциональности из речи У. Черчилля, прозвучавшей по БиБиСи 14 июля 1940 года («The War of the Unknown Warriors, July 14, 1940), сразу после начала бомбардировки (10 июля 1940 года) Британии немецкими ВВС:

·   «And now it has come to us to stand alone in the breach, and face the worst that the tyrant's might and enmity can do. Bearing ourselves humbly before God, but conscious that we serve an unfolding purpose, we are ready to defend our native land against the invasion by which it is threatened. We are fighting by ourselves alone; but we are not fighting for ourselves alone. Here in this strong City of Refuge which enshrines the title-deeds of human progress and is of deep consequence to Christian civilization; here, girt about by the seas and oceans where the Navy reigns; shielded from above by the prowess and devotion of our airmen-we await undismayed the impending assault. Perhaps it will come tonight. Perhaps it will come next week. Perhaps it will never come. We must show ourselves equally capable of meeting a sudden violent shock or-what is perhaps a harder test-a prolonged vigil. But be the ordeal sharp or long, or both, we shall seek no terms, we shall tolerate no parley; we may show mercy - we shall ask for none» (http://kpatep.narod.ru/libra/Churchill/churchill.html).

·   «Сейчас нам приходится сопротивляться одним и встречать все самое худшее, что только может сделать мощь и ненависть тирана. Мы смиренны перед Богом, но мы осознаем, что служим ясной цели, и готовы защищать нашу родную землю против вторжения, которое ей угрожает. Мы боремся одни, но не ради себя одних. Здесь, в Городе спасения, который хранит свидетельства развития человечества и который имеет большое значение для всей христианской цивилизации; окруженном морями и океанами, где правит флот; защищенном с неба силой и преданностью наших летчиков - мы ждем, не страшась встретить надвигающееся нападение. Может быть вторжение начнется сегодня. Может быть - на следующей неделе. А, может, оно так и не будет предпринято. Но мы, все вместе, должны быть готовыми встретить внезапный страшный удар или - что, возможно, будет более трудным испытанием мы должны приготовиться к долгой вахте. Но будь испытание суровым или длительным, или и тем и другим, мы не будем искать пути к соглашению, мы не допустим никаких переговоров; мы можем проявить милосердие, но мы не будем просить о нем» (http://www.litru.ru).

Атмосфера повышенной эмоциональности передается оратором посредством целого набора языковых средств, как лексических (многочисленных эпитетов, метафор и других фигур речи), так и синтаксических (разнообразных параллельных конструкций и др.). Однако кульминация «накаленности» речи наступает, в соответствии с законами жанра, в ее концовке:

·   «But all depends now upon the whole life-strength of the British race in every part of the world and of all our associated peoples and of all our well-wishers in every land, doing their utmost night and day, giving all, daring all, enduring all-to the utmost-to the end. This is no war of chieftains or of princes, of dynasties or national ambition; it is a war of peoples and of causes. There are vast numbers, not only in this Island but in every land, who will render faithful service in this war, but whose names will never be known, whose deeds will never be recorded. This is a War of the Unknown Warriors; but let all strive without failing in faith or in duty, and the dark curse of Hitler will be lifted from our age» (Там же).

·   «Все сейчас зависит от жизненной силы британской расы в любой части мира, от всех солидарных с нами народов и от всех благожелателей в любой стране, делающих все возможное днем и ночью; от тех, кто жертвует все, кто бесстрашен и вынослив, на пределе своих сил, и до самого конца. Это не война вождей или принцев, династий или какого-то национального честолюбия; это война народов и принципов. Сейчас очень много тех, и не только на этом Острове, но и в других странах, кто окажет верную услугу в этой войне, но чьи имена никогда не будут известны, о чьих подвигах никогда не узнают. Это война безвестных воинов; но давайте все будем бороться, не сомневаясь в нашей вере или долге, и тогда черное дело Гитлера будет выметено из нашего времени» (Там же).

На радио важно не только то, что сказано, но и то, как сказано. Вариации тональности, логические и эмоциональные ударения, паузы, усиления и понижения силы звучания, темп, ритм - все это является приемами обращения к слушателям, факторами воздействия на аудиторию. Известна пометка У. Черчилля в тексте одной из его речей: «Довод слаб - усилить голос». Характер звучания может быть дополнительным аргументом в речи выступающего у микрофона. И, наоборот, вызвать антипатию у слушателя к самому человеку, а значит, и к тому, о чем он говорит.

Так в еще одном известном радиообращении, посвященном окончанию Второй мировой войны («The End of the War in Europe», May 8, 1945), У. Черчилль «награждает» целым арсеналом негативных образов («evil-doers», «Japan, with all her treachery and greed», «detestable cruelties») поверженные страны - инициаторы ее развязывания:

·   «Finally almost the whole world was combined against the evil-doers, who are now prostrate before us … but let us not forget for a moment the toil and efforts that lie ahead. Japan, with all her treachery and greed, remains unsubdued. The injury she has inflicted on Great Britain, the United States, and other countries, and her detestable cruelties, call for justice and retribution. We must now devote all our strength and resources to the completion of our task, both at home and abroad. Advance, Britannia! Long live the cause of freedom! God save the King!» (http://kpatep.narod.ru/libra/Churchill/churchill.html).

·   «В конце концов практически весь мир объединился на борьбу с злодеями, которые сейчас повержены… однако не будем забывать, что нам еще предстоит много дел. Вероломная и алчная Япония еще не покорена. Раны, которые она нанесла Великобритании, Соединенным Штатам и другим странам, и ее отвратительные жестокости взывают к справедливости и возмездию. Все наши силы и средства сейчас мы должны посвятить этой нашей задаче. Вперед, Британия! Да здравствует дело свободы! Боже, храни короля!» (http://tululu.ru/read55494/2/).

Не останавливаясь подробно на жанре политического документа (доклад, отчет, указ, закон), потому как он предполагает творчество коллективное (парламентской фракции, Кабинета Министров и т.д.) и не отражает лингвоаргументативных особенностей изучаемой языковой личности, рассмотрим жанр исторического исследования (сочинения, хроники), которому У. Черчилль посвятил большую часть своего литературного наследия. В данном случае определение жанра также затруднено, так как оно трактуется и классифицируется на отдельные подвиды разными авторами по-разному. Так, В.С. Антипов считает что, употребление термина «жанр» по отношению к историческим сочинениям более предпочтительно, ибо «точнее выражает специфику этого вида историографических источников как текста» (Антипов 2001:8). Автор считает, что жанры исторических сочинений (и исчезнувшие, и ныне употребляемые) очень многообразны. Вот только некоторые из них: анналы, хроника, средневековая «история», хронограф, биография, автобиография, трактат, монография, научная статья, рецензия, историческое эссе, исторический очерк, книга и т.д. При выделении отдельных жанров используется ряд признаков (критериев), носящих устойчивый, исторически повторяемый характер. Эти признаки выступают в виде некоей суммы приёмов труда автора, ориентированных на определённую читательскую аудиторию. Жанры различаются, во-первых, по объёму (размеру) текста - от статьи - до книги; во-вторых, по композиции и структуре текста, как пример можно привести различия по этим критериям между трактатом и хроникой; в-третьих, по особенностям стилистики, степени присутствия в изложении личностного начала (Антипов 2001:8). Во многом соглашаясь с подобной типологией, мы все же считаем, что особенно в случае с У. Черчиллем его исторические сочинения и автобиографические жизнеописания относятся к принципиально разным жанрам.

Монументальные многотомные исторические произведения У. Черчилля («Мировой кризис», «Вторая мировая война», «История англоговорящих народов» и др. - см. библиографический список) в силу гигантского охвата фактического материала, временного пространства и политической значимости описываемых событий (первая и вторая мировые войны, послевоенное устройство Европы и мира, создание ООН и т.п.) скорее можно было бы отнести к политико-историческим эпосам. В подтверждение этому можно привести только небольшое представление «Мирового кризиса» У. Черчилля («The World Crisis 1911-1918»), написанное в предисловии к изданию 2005 года известным британским историком, официальным биографом У. Черчилля сэром Мартином Джилбертом:

· «Churchill's five-volume history The World Crisis is arguably one of his most important works. A detailed study of the First World War, it has considerable resonance in today's world. John Maynard Keynes called one of its volumes «a tractate against war,» and in the substantial array of books published in the decade after the Armistice, it is certainly one of the strongest criticisms of the war of attrition: the pitting of equally matched armies against each other along a 430-mile line of fortified and impenetrable trenches… The last word I will leave with Churchill. «How strange it is,» he wrote to a friend when the fifth and final volume was published, «that the past is so little understood and so quickly forgotten. We live in the most thoughtless of ages. Every day headlines and short views. I have tried to drag history up a little nearer to our own times in case it should be helpful in the present difficulties» (Martin Gilbert. Introduction to W. Churchill «The World Crisis 1911-1918» 2005:xiii-xv).

·   «Пятитомная история «Мирового кризиса» У. Черчилля возможно является главным произведением его жизни. Детальное изучение уроков Первой мировой войны имеет непреходящее значение до сегодняшних дней. Джон Мэйнард Кейн назвал его «антивоенным трактатом», который является лучшим в множестве книг, последовавших в десятилетие после Великого перемирия, мощно критиковавшем войну на истощение, когда равные по силам армии противостояли друг другу в намертво укрепленных окопах на протяжении 430 миль … Однако, последнее слово я оставлю за Черчиллем, который писал своему другу после выхода из печати последнего, пятого тома, что «мы очень плохо понимаем собственную историю и слишком быстро ее забываем. Наш век, наверное, можно назвать самым бездумным. К сожалению мы очень мало учимся на собственных ошибках. Я пытался дела давно минувших дней приблизить к дням сегодняшним в надежде использовать этот опыт для решения проблем насущных».

Масштабность и правильность выводов и предостережений У. Черчилля подтвердила Вторая мировая война и глобальные кризисы последующих исторических периодов.

Безусловно, особым жанром в исполнении У. Черчилля представляются мемуары, которые наряду с единственным чисто автобиографическим произведением «Мои ранние годы. 1874-1904», пронизывают в том или ином виде практически все произведения автора, описывающего исторические события (а их было предостаточно), происходящие в период его бурной политической жизни.

Мемуары - жанр весьма многообразный, смыкающийся с другими, пересекающийся с ними. По мнению В.В. Кабанова, мемуары - специфический жанр литературы, особенностью которого является документальность; при этом документальность их основывается на свидетельских показаниях мемуаристов, очевиднее описываемых событий. Воспоминания способны восстановить множество фактов, которые не отразились в других видах источников. Мемуарные частности могут иметь решающее значение для реконструкции того или иного события. При этом воспоминания - это не только бесстрастная фиксация событий прошлого, это и исповедь, и оправдание, и обвинение, и раздумья личности. Поэтому мемуары, как никакой другой документ, субъективны. Это не недостаток, а свойство мемуаров, ибо они несут на себе отпечаток личности автора. Все достоинства и недостатки мемуариста невольно переходят и на воспоминания. В противном случае мемуары безлики. (Кабанов 1997:133).

Интересным фактом является то, что У. Черчилль обращался к мемуарам, как правило, после очередной политической неудачи (а таковые тоже случались в его карьере) в периоды относительно спокойной и размеренной жизни, способствовавшие, по-видимому, его философским реминисценциям.

Безусловным шедевром жанра являются мемуары У. Черчилля (W. Сhurchill. My Early Life. 1874-1904. London, 1930), в которых он, «как и все предусмотрительные люди, избавил своих будущих биографов от необходимости ломать голову над занятными подробностями детства, юности и возмужания героя, когда он осваивал езду на ослике, учился отыскивать компромисс в отношениях с няней - словом, еще не был известен широкой публике, но Черчиллем уже был» (Черчилль 2003:4). Вот пример полных лиризма и юмора детских воспоминаний, стиль которых заметно отличается от обычно безукоризненно точного, политически выверенного и, порой, сухо научного стиля У. Черчилля, о самых первых годах жизни, проведенных в Ирландии, где его отец работал в качестве секретаря у его деда - герцога Мальборо, вице-короля Ирландии:

· «…I was four or four and a half. The central point in my memory is a tall white stone tower which we reached after a considerable drive. I was told it had been blown up by Oliver Cromwell. I understood definitely that he had blown up all sorts of things and was therefore a very great man. My nurse, Mrs. Everest, was nervous about the Fenians. I gathered these were wicked people and there was no end to what they would do if they had their way. On one occasion when I was out riding on my donkey, we thought we saw a long dark procession of Fenians approaching. I am sure now it must have been the Rifle Brigade out for a route march. But we were all very much alarmed, particularly the donkey, who expressed his anxiety by kicking. I was thrown off and had concussion of the brain. This was my first introduction to Irish politics» (Churchill 1930:2-3).

·   «…мне исполнилось четыре-четыре с половиной года. Центральное место в моих воспоминаниях высокая башня из белого камня, к которой мы подъехали, проделав довольно значительный путь. Мне рассказали, что ее в свое время взорвал Оливер Кромвель. Я совершенно определенно понял так, что он на своем веку взорвал немало различных вещей, и посему был очень великим человеком. Моя няня, миссис Эверест, очень беспокоилась по поводу фениев. Я пришел к выводу, что это плохие люди и что, если бы им позволили, они бы могли натворить все, что угодно. Однажды, когда я катался на своем ослике, нам показалось, что приближается длинная процессия фениев в темных одеждах. Сейчас я думаю, что это, скорее всего, был отряд стрелков, направлявшихся на учения. Но тогда все мы здорово переполошились, особенно ослик, который так встревожился, что начал брыкаться. Я вылетел из седла и получил сотрясение мозга. Так я впервые познакомился с политической жизнью в Ирландии!» (Черчилль 2003:24).

Другим часто воспроизводимым преподавателями грамматики классических языков ярким описанием является воспроизводимый в мемуарах диалог юного Черчилля с учителем латыни:

· «This is a Latin grammar.' He opened it at a well-thumbed page. 'You must learn this, ' he said, pointing to a number of words in a frame of lines. 'I will come back in half an hour and see what you know.' Behold me then on a gloomy evening, with an aching heart, seated in front of the First Declension. Mensa. Mensa - a table; Mensa - O table; Mensam - a table; Mensae - of a table; Mensae - to or for a table; Mensa - by, with or from a table. What on earth did it mean? Where was the sense of it? It seemed absolute rigmarole to me. However, there was one thing I could always do: I could learn by heart. And I thereupon proceeded, as far as my private sorrows would allow, to memorise the acrostic-looking task which had been set me. In due course the Master returned. 'Have you learnt it?' he asked. 'I think I can say it, sir, ' I replied; and I gabbled it off. He seemed so satisfied with this that I was emboldened to ask a question. 'What does it mean, sir?' 'It means what it says. Mensa, a table. Mensa is a noun of the First Declension. There are five declensions. You have learnt the singular of the First Declension.' 'But, ' I repeated, 'what does it mean?' 'Mensa means a table, ' he answered. 'Then why does mensa also mean O table, ' I enquired, 'and what does O table mean?' 'Mensa, O table, is the vocative case, ' he replied. 'But why O table?' I persisted in genuine curiosity. 'O table, - you would use that in addressing a table, in invoking a table.' And then seeing he was not carrying me with him, 'You would use it in speaking to a table.' 'But I never do, ' I blurted out in honest amazement. 'If you are impertinent, you will be punished, and punished, let me tell you, very severely, ' was his conclusive rejoinder. Such was my first introduction to the classics from which, I have been told, many of our cleverest men have derived so much solace and profit» (Churchill 1930:10-13).