Марта /1 апреля 1904. Пятница

О. Петр Ямагаки описывает посещение своих Церквей — Ямада, Ооцу- цу, Мияко и прочие. В Мияко крестился отец Петра Уцияма, учителя Семинарии ныне. Отец отдал его мальчиком для христианского воспи­тания в Семинарию, а сам до сих пор не крестился, хотя знал учение и защищал его пред буддистами всегда, когда представлялся случай. Ны­не, в тяжелое время для Церкви, он смело принял крещение; видно, что вера его возросла и тверда. Храни его Бог!

Были у о. Ямагаки желающие креститься и приготовленные к тому и в других местах, но отложили везде под разными предлогами, конечно, не желая сказать настоящей причины — недостатка твердой веры в суро­вое время.

О. Василий Усуи из Одавара пишет, что два полицейских поселены на церковном дворе в доме катихизатора для охранения Церкви, се­мейства о. Василия и христиан. Этим о. Василий успокоен и надеется, что нового нападения безобразников не будет.

При письме о. Василия приложен печатный листок, которым Коме- тани объявляет во всеобщее сведение, что «он отрекся от христианства и опять исповедует прежнюю свою буддийскую веру». Напечатав это крупным шрифтом, помельче потом «просит покупателей по-прежнему покровительствовать его лавке, а он-де еще больше постарается заслу­жить их благоволение».

Учинив эту пакость, к своему несмываемому позору, он еще усилил ее тем, что послал кого-то наклеить эти свои листки на домах всех христи­ан, которых считал слабоверными. К счастию, никто не последовал его примеру. Все христиане держат крепко свое исповедание, хотя и запуга­ны, признаком чего служит то, что мало бывают ныне в Церкви на богослужениях.

О твердости в вере христиан в Одавара свидетельствует и Петр Иси- кава, вчера вернувшийся оттуда и сегодня рассказывавший, что он видел и делал там. Посетил он дома всех христиан, кроме Кометани, потому что он уже отступил и с ним бесполезно было говорить, но слышал он, что Кометани, плача, сделал это, не выдержав натиска со стороны своих язычников-родных, своих соседей и покупателей, забросивших его лавку из-за веры его; и надеется Исикава, что сделал он это временно, что по прошествии гонения опять вернется в Церковь.

Наверное, он это сделает, так как был довольно усердным христиани­ном, но опозорил он себя навсегда.

Много хлопотал Исикава в полицейском ведомстве, и, вероятно, отчасти благодаря этому дали двух полицейских для охраны Церкви.

Еще тверже, чем в Одавара, держатся христиане предместий города, отчасти по той причине, что самостоятельнее в своей жизни — зависят от земли, а не от людей: ни один из христиан и не думает скрывать свое христианство или иным образом являть робость, а напротив, смело спорят с нападающими и отражают их. Так, в Накамура-хара есть хрис­тианин по фамилии Тада; завел он коров и продавал молоко; но с начала войны почти все перестали брать у него молоко, как у человека русской веры и, стало быть, врага своей страны; это нисколько не убавило его усердия; притом же он человек состоятельный; когда начались пожерт­вования на благотворения семействам воинов, он один из первых сде­лал значительное пожертвование; а из семейства у него — сын на войне. И вот недавно соседи-язычники, собравшись, начали укорять его в измене своей стране; выслушал Тада молча укоры и повел речь, что «вера — верой, она дело души и Бога, а Отечество — Отечеством, и христианская вера не только не мешает службе Отечеству, а делает эту службу еще усердней; вот у меня, христианина, сын пошел кровь лить за Отечество, а у вас, у кого же сын пошел на войну? Ни у кого! Вот я пожертвовал столько-то на семейства других воинов, из вас кто же столько дал?» — и так далее. Пристыженные слушатели (в свою очередь молча) разошлись.

Или: в деревне у самого города Одавара, где между земледельцами немало наших христиан, соседи-язычники заспорили с одним стариком- христианином, которому уже за 70 лет, что «он-де, как одноверец с рус­скими, непременно желает русским победы, а не своим, японцам». Старик спокойно отразил их такой логикой: «когда я в театре смотрю борцов, то, коли сижу на восточной стороне, желаю восточным борцам победы, коли сижу на западной — западным. Ныне я сижу на японской стороне; нет, я желаю победы не русским, а японцам». Спорщики мирно разо­шлись.