Ценностный статус категории  «богатство»  в произведениях римских  писателей

Согласно современным подходам к изучению общества, менталитет определяет экономические, политические, социальные отношения, социально-культурное и социально-экономическое мышление и, как следствие, мотивированное поведение отдельного человека и социума в целом. В том числе, менталитет реализуется через представления о богатстве и сложившееся отношение к богатым. Данный аспект нашел широкое отражение в римской литературной традиции II в. до н.э. – II в. н.э. Именно в этот период, в связи с завоевательными походами и расширением территории государства, в Риме наблюдается значительное увеличение богатств и количества состоятельных людей.

В исследуемых нами произведениях авторы обращают внимание на людей с громкими титулами, огромными доходами или состояниями. Однако эти атрибуты не являются несомненными признаками таланта или других достоинств. Нравственную оценку богатство получало в зависимости от путей его получения и распоряжения.

Богатство можно было получить в наследство, нажить собственными усилиями, отнять у другого человека, украсть и т.д.

С точки зрения большинства римлян, самый чистый и достойный доход приносила земля, а из земледельцев выходили самые верные люди и самые стойкие солдаты[95].

Ювенал с сожалением вспоминает о прошлых временах, когда подавляющая часть римского общества добывала средства к существованию путем занятия сельским хозяйством [Juvenal. Sat. V, 15; 179-182]. Полученный таким образом доход вызывает восхищение писателя.

Все исследуемые нами авторы отмечают важность зарабатывания состояния исключительно честным путём, в противном случае богатство теряет свою ценность и о его обладателе ходит дурная слава: порицание недобросовестно нажитого имущества прослеживается, например, в басне Бабрия «Журавль и павлин»:

Павлин золотоперый и журавль серый

Затеяли однажды спор. Журавль молвил:

"Тебе смешон убогий цвет моих крыльев,

Но я на них взлетаю к небесам звездным,

А ты своими золотыми зря машешь:

Как тот петух, что не был никогда в небе".

[Не лучше ли с почетом жить в плаще рваном,

Чем в драгоценном платье, но с дурной славой?]

В басне «Лев и волк» автор отмечает тот факт, что несправедливо добытое богатство трудно удержать, и его могут с легкостью отнять.

Недобросовестными способами заработка, часто упоминаемыми в работах сатириков, являлись воровство, кражи, доносы, обман. Богатство, нажитое подобными действиями, вызывало отвращение у римских граждан:

Да что ж я сделал, когда б обокрал он,

Тайне моей изменил или мне не сдержал обещанья?..

Тем, для которых вины все равны - нет самим оправданья!

Против них все вопиет: и рассудок, и нравы, и польза -

Мать справедливости, мать правоты - их все осуждает!

[Hor. Sat., I; 3:98-99]

В вышеприведенном высказывании Гораций соотносит с кражей неисполнение обещаний. Очевидно, это связано с тем, что экономическое благополучие автора целиком зависело от его Мецената. Оценка богатства в текстах Горация двойственна. Критическое и враждебное отношение к власть имущим и отсюда оппозиционное настроение, с одной стороны, стремление войти в их ряды и отсюда своеобразный интеллигентский паразитизм – с другой[96]. Обычно исследователи подчеркивают известную независимость Горация от Августа и Мецената, ссылаясь на тот факт, что поэт отклонил предложенное ему место тайного секретаря в собственной канцелярии принцепса[97]. Конечно, у Горация нет того сервилизма, который позднее встречается у Марциала, но всё же свою экономическую самостоятельность он получил именно от Мецената, а его поэтическая деятельность была в значительной своей части не только прославлением своих высоких покровителей, но и нового политического режима – принципата[98].

Об общественном осуждении наворованного богатства заявляет в своей работе Марциал [Marcial, Epigr.IV; 39; 1-10]. Немилостивое отношение к любителям легкой добычи со стороны богов наблюдается в басне Бабрия «Больной ворон». Главной идеей этого произведения является то, что воров ожидает мучительная смерть.

Одним из распространенных «нечистых» способов заработка в Древнем Риме являлась отдача денег в рост. Ростовщичество - это отнятие под видом даяния. Ростовщики искали денег и прибыли даже у бедных, нуждающихся в помощи. Представители данной профессии часто вместо того чтобы облегчить тяжелое материальное состояние человека, увеличивали нужду, старались отнять последнее у неимущего. Несчастья бедных они превращали в способ своего обогащения, желали людям скудости и убожества, чтобы их деньги могли приносить прибыль. Ярким примером является герой книги Апулея – Милон – «набит деньгами, страшный богатей, но скуп донельзя и всем известен как человек преподлый и прегрязный; больше всего ростовщичеством занимается, под залог золота и серебра проценты большие дерет; одной наживе преданный, заперся он в своем домишке и живет там с женой, разделяющей с ним его несчастную страсть» [Apul.,Met., I, 21]. Несмотря на очевидное отвращение к алчности героя, Апулей называет его страсть несчастной, указывая на то, что человек не всегда способен преодолеть соблазн.

Кроме вышеприведенных отрицательных способов зарабатывания денег, в Риме было распространено взяточничество. Оно вызывало у римлян неприязнь и считалось преступлением. Ярким примером осуждения обществом данных проступков явилось судебное разбирательство по делу оратора Гортензия, получившего в качестве взятки золотую статую сфинкса. Данный факт лег в основу сюжета множества античных анекдотов.[99]

Богатство, полученное в результате торговли, не имеет в работах сатириков какой-либо выраженной оценки. Лишь Гораций порицает торговцев [Hor. Sat., I; 4:29-32].

В период Поздней Республики у большинства римских граждан существовало убеждение, что если ты беден – тебе никогда не суждено стать богатым, деньги идут к деньгам:

Эмилиан, ты всегда останешься бедным, коль беден:

Деньги даются теперь только одним богачам.

[Marcial, Epigr.V; 81; 1-2]

Бедняк мог нажить состояние, лишь занимаясь неблагопристойными занятиями, за что получал негативную оценку со стороны общества:

В пору, когда посещал друзей он достойных и честных,

В тоге холодной ходил нищим бедняк Телесин.

С той же поры как заискивать стал у развратников гнусных,

Земли, столы, серебро он покупает себе.

Хочешь ты стать богачом, Битиник? Ступай к негодяям:

Чистый тебе поцелуй, право, не даст ни гроша.

[Marcial, Epigr.VI; 50; 1-6]

В период Принципата ситуация меняется по сравнению со временем поздней Республики. Даже вольноотпущенники могли стать очень состоятельными людьми, если обладали деловыми качествами или хорошо оплачиваемой профессией. В одной из надписей, найденных в Риме, говорится о цирковом наезднике Марке Аврелии Полинике, который родился рабом, но был отпущен на волю: за неполные тридцать лет своей жизни он одержал в заездах 739 побед, за что получил 3 премии по 40 тысяч сестерциев, 25 премий по 30 тысяч сестерциев и ещё 11 простых премий, размер которых неизвестен[100]. Доходы наездников могли быть и ещё больше: например, некий Гай Апулей Диокл, покинув арену цирка в возрасте сорока двух лет, имел состояние в 36 миллионов сестерциев[101]. Рабы после освобождения получали гражданство; при известных обстоятельствах вольноотпущенники поднимались до высоких постов в государственном управлении и придворной службе, а их сыновья могли стать всадниками. Увековечивание в надписях размеров состояний отдельных лиц говорит о высокой оценке со стороны общества их умения зарабатывать деньги.

Со времени окончания Второй Пунической войны в римскую казну широкими потоками текли золото и серебро контрибуций, взятых с разгромленных территорий. С этого момента начинает обогащаться римский нобилитет, поставлявший из своей среды вождей в победоносных войнах, и офицерство римских легионов. Уже к I в. до н.э. в казне Рима находилось около 17000 римских фунтов золота, около 22000 фунтов нечеканенного и 18000 фунтов чеканенного серебра[102]. Параллельно с этим потоком драгоценного металла в Италию вливался поток «живого товара», т.е. невольничьей силы. Торговля рабами принимала всё более организованный характер и приносила огромную прибыль их владельцам и перекупщикам. С начала II в.римские мыслители и политики отмечали повышение роли богатств как одну из причин кризиса государства[103]. Причем, по мнению О.А.Шалимова, это касалось, прежде всего, римского нобилитета[104].

Процесс накопления богатств повысил положение данной категории в аксиологической шкале римлян. В связи с этим наблюдается рост аморальных поступков, совершаемых ради денег.

Богачи для увеличения своего состояния шли на безумные поступки, например, поджигали дома, чтобы получить компенсацию от государства:

Так и Персик, бобыль богатейший,

Глядь, поправляет дела и лучше и шире, чем были, —

И подозренье растет, не сам ли поджег он хоромы.

[Juvenal. Sat. I, 3; 220-222]

Сатирики часто демонстрируют порчу нравов на примере любовных отношений: способом зарабатывания денег становится женитьба по расчету [Marcial, Epigr.IX; 80; 1-2; Juvenal. Sat. I, 1; 37-41], оказание услуг сексуального характера [Marcial, Epigr.XI; 87; 1-4; Juvenal. Sat. I, 1; 73-78; II, 6; 460-463] и т.д. Подобные действия вызывают отвращение у авторов исследуемых произведений.

Герой сатиры Персия ради денег молит богов о смерти близких. Автор с презрением относится к таким людям:

Совести, славы, ума откровенно просят и громко,

А про себя и сквозь зубы цедя бормочут: «О, если б

Дядюшка сдох, то-то смерть была бы на славу! О, если б

Заступ ударился мой о горшок с серебром, поспособствуй

Мне, Геркулес! Или как-нибудь мне извести бы мальчишку,

После которого я ближайший наследник! Паршивый

Он ведь и желчный! А Нерий жену уже третью хоронит!»

[Persius,Sat. II, 8-14]

Апулей приводит случай убийства гражданина с целью захвата наследства. Один из героев призывает общество сурово покарать данное злодеяние: "Вашим добрым именем заклинаю вас, квириты, и всем, что для вас свято: заступитесь за убитого гражданина и невероятное преступление зловредной этой и нечестивой женщины сурово покарайте. Это она, и никто другой, несчастного юношу, сына моей сестры, извела отравой, чтобы угодить любовнику и грабительски захватить наследство" [Apul.,Met., I, 7].

Легкие деньги начинают привлекать даже такую, казалось бы, благородную прослойку общества, как армия. Марциал упоминает о случаях обогащения солдат в результате подкупа. Автор называет такое богатство «гнусным» [Marcial, Epigr.V; 69; 5-8].

Важным моментом моральной оценки богатства является то, как хозяин распоряжается им. От внимания литераторов не укрылось политическое значение имущественного расслоения общества и нарастания в нём социальной напряженности, вследствие чего в государстве «заключены два враждебных между собой государства: одно – бедняков, другое - богачей»[105]. Стремление снять или хотя бы смягчить социальные противоречия внутри общества вызвали к жизни различные виды благотворительности.

Если богатый человек тратит излишки на благие нужды (постройку храмов, помощь людям и государству) – это поощряется. Если же богатый человек не помогает обществу – его осуждают:

"Это, ты скажешь, идет не ко мне: я не Травзий! Имений

И доходов моих для троих царей бы достало!"

- Ежели так, то зачем ты излишек не тратишь на пользу?

Если богат ты, зачем же есть в бедности честные люди?

Для чего же богов разрушаются древние храмы?

Для чего ты, негодный, хоть малую часть из сокровищ,

Накопленных тобой, не приносишь отечеству в жертву?

Или, ты думаешь, счастье тебе одному не изменит?

[Hor. Sat., II; 2:99-106]

В римском обществе считалось хорошим тоном помогать нуждающимся, особенно если у человека есть для этого материальная возможность. Если человек этого не делает, в обществе его недолюбливают. Особенно непримирим здесь Марциал:

О негодяй! Постыдись сундука ты с ненужным богатством:

Всаднику ты отказал, а не откажешь коню?

[Marcial, Epigr.IV; 67; 6-8]

Автор проклинает жадных богачей:

Двести тысяч ты, Гавр, обещался мне дать, но зачем же,

Раз не способен ты был и десяти-то мне дать?

Или ты можешь их дать, да не хочешь? Но это же гнусно!

Да пропади ты совсем, Гавр, малодушный подлец!

[Marcial, Epigr.V; 82; 1-4]

В античном мире благотворительность мыслилась не столько как богоугодное дело, столько как гражданский долг имущих членов общины по отношению к неимущим, за исполнением которого зорко наблюдали государство и общественное мнение. Уклонявшихся от него осуждали; щедрым благотворителям, напротив, оказывали всяческие знаки уважения – в их честь воздвигались статуи, их имена увековечивались в памятных надписях, им отводили почетные места в театре, дарили золотые венки, освобождали от налогов. Здесь можно согласиться с М.Е.Сергеенко, по мнению которой, римская «благотворительность не была бескорыстной, ибо вознаграждалась почетом, а античный мир был честолюбив в высшей степени»[106].

Марциал советует делиться состоянием с товарищами, так как всё богатство может исчезнуть в любой момент, а друзья останутся:

Ловкий грабитель, взломав сундук, украдет твои деньги,

До основанья твой дом буйное пламя сожжет,

Да и должник не отдаст тебе ни процентов, ни долга,

Ты не получишь семян с нивы бесплодной назад;

Лживой подругою твой управляющий будет обобран,

Вместе с товаром корабль будет потоплен волной.

Не угрожает судьба лишь тому, что друзьям подарил ты:

Только одно, что ты дал, будет твоим навсегда.

[Marcial, Epigr.V; 42; 1-8]

Он рассуждает о целях, ради которых люди желают обрести богатство. Среди них мы встречаем наслаждения от пищи, вина, одежды, развлечений [Marcial, Epigr.IX; 22; 1-14]. Наиболее благородные цели автор приводит в следующих словах:

 «Что же?» Я строить, Пастор, буду и всех одарять.

[Marcial, Epigr.IX; 22; 16]

В Риме времен Республики богатые и знатные граждане, стремясь привлечь на свою сторону симпатии горожан и получить больше голосов на выборах, часто раздавали бедным деньги и продовольствие. Кроме того, раздачи проводились в дни триумфов – торжеств в честь полководцев-победителей. Суммы, которые затрачивались при этом, превосходят всякое воображение. Только во время празднеств, устроенных в ознаменование триумфа Юлия Цезаря в августе 46 г. до н.э., всем жителям Рима было выдано по 400 сестерциев каждому, по 10 модиев зерна (1 модий=8,75 кг) и по 10 фунтов масла; для народа было устроено грандиозное угощение на 22 тысячи столов, а также зрелища, игры, в которых принимали участие пехота, конница, и даже боевые слоны[107].

Не скупились на раздачи и императоры. Сохранились данные о денежных подарках, розданных народу в период пребывания у власти Октавиана Августа: в 44 г. до н.э. – по 300 сестерциев каждому плебею согласно завещанию Цезаря; в 29, 24 и 22 гг. до н.э. – по 400 сестерциев, во 2 и 5 гг. н.э. – по 60 денариев (1 денарий=4 сестерциям) на человека, причем число получателей каждый раз составляло от 200 до 300 тысяч человек[108].

Примеру Октавиана следовали и другие римские цезари, а также должностные лица римской империи в подвластных им городах; пожертвования на эти нужды доходили иногда до 2 миллионов сестерциев[109]. Осуществлялись раздачи и от имени частных лиц. Например, некий Авл Квинктилий Приск из Палатинской трибы завещал, чтобы «ежегодно в день его рождения выдавали бы гражданам города, поселенцам и замужним женщинам по 1 фунту печенья и по полсекстария (около 0,25 л) меду, а декурионам (лицам высшего сословия) – мед, печенье и корзиночки с провизией на 10 сестерциев, а также подрастающим мальчикам и севирам-августалам (жрецам культа императоров)…- печенье, мед и по 8 сестерциев, и сверх того в моей столовой выдавать каждому человеку по одному сестерцию, а на украшение моей портретной статуи пусть город постоянно тратит по 30 сестерциев. Желательно было бы, чтобы мальчикам из простонародья, свободным или рабам – безразлично, бросали бы 30 модиев (около 262,6 л) орехов и выставляли бы 6 урн (около 79 л) такого вина, которое подходит для подрастающих»[110].

Подобные действия состоятельных людей вызывали восхищение со стороны простых граждан.

Своеобразной формой общественной благотворительности было благоустройство городов. На средства частных лиц обновлялись и украшались храмы, ремонтировались улицы, строились дороги и водопроводы, возводились всякого рода общественные сооружения. Так, вольноотпущенник Публий Децимий Эрот Мерула, врач по специальности, пожертвовал 30 тысяч сестерциев на статуи для храмов и 37 тысяч сестерциев на мощение дорог[111].

Строительство общественных зданий считалось хорошим вложением денег. Выделение средств на воздвижение храмов особо уважалось римлянами:

Цезарь, снисшедший принять великого лик Геркулеса,

Новый дарует храм нам на Латинском пути.

[Marcial, Epigr.IX; 64; 1-2]

Приводя Цезаря как образцовый пример хорошего распорядителя материальных благ, Марциал рассуждает о соотношении добродетели и богатства. Автор восхищается теми людьми, которых богатство не развращает: Ревностно ты справедливость блюдешь и законность, о Цезарь,

Так же, как Нума, но был Нума при этом бедняк.

Трудное дело не дать одолеть добродетель богатству,

Крезов собой превзойдя множество, Нумою быть.

[Marcial, Epigr. XI; 5; 1-4]

Персий также соотносит богатство и добродетели: автор осуждает богачей, неразумно тратящих своё состояние, и советует им заглянуть внутрь себя, намекая на моральные недостатки обладателя денег [Persius,Sat. IV,25-32].

Удачливый римский полководец считал для себя обязательным построить для родного города водопровод, храм, театр или библиотеку, случаи уклонения от весьма обременительных обязанностей в городском самоуправлении отмечаются лишь со II в. н.э., да и то преимущественно на грекоязычном востоке.

Ещё одной формой одобряемого обществом вложения средств была забота о воспитании и образовании подрастающего поколения. В эпоху Принципата возникает все больше школ, основанных и поддерживаемых тем или иным городом или отдельными гражданами. Римский общественный деятель и писатель Плиний Младший в своих «Письмах» рассказывает, как он провел настоящую кампанию с целью основать сообща местную городскую школу и обещал внести свой пай как основатель – уплатить третью часть необходимой суммы и подыскать добросовестных преподавателей[112].

Одним из способов завоевания популярности среди римской бедноты было обновление обветшавшей общественной бани на свои средства или предоставление согражданам права пользоваться ею бесплатно. Одна из почетных надписей, найденных в окрестностях Рима, сообщает о некоем Луции Урвинее Филомузе, вольноотпущеннике, который «по своему завещанию предоставил народу возможность бесплатно мыться в течение трех лет»: в благодарность за это ему было «официально на городской площади дано место для памятника и для статуи»[113]. Авиазий, «желая сохранить имя своего сына», завещал городу 4 миллиона сестерциев, доход с которых должен был обеспечить «бесплатное мытье навеки мужчинам и детям обоего пола»[114]. Все авторы отмечают, что щедрость является залогом жизненного преуспеяния и общественного уважения, скупость же губит людей, ставит их вне человеческих отношений.

Главной целью благотворительности выступает повышение социального престижа благотворителя, его авторитета среди сограждан. Сострадание к ближнему здесь отодвинуто на второй план либо вовсе отсутствует. Именно в эту эпоху зародилось типичное для западного менталитета отношение к нищете, как к пороку, считает Е.М.Кондрашова[115]. Нищий, обездоленный человек, протягивающий руку за подаянием, в глазах окружающих заслуживал не жалости, а только презрения и осмеяния. В эпоху принципата нищенство стало восприниматься как занятие, позорящее не только того, кто просит милостыню, но и государство в целом.

Неразумную растрату богатств на развлечения, изощренную пищу, одежду, дорогие украшения и мебель сатирики осуждали [Juvenal. Sat. V, 14; 92-94; Marcial, Epigr.V; 70; 1-6; Hor. Sat., II; 3:224-226]. Марциал считал это показателем ничтожности души:

Это, по-твоему, Квинт, обличает великую душу?

Нет! Доказательство, Квинт, это ничтожной души.

[Marcial, Epigr. III; 62; 1-8]

Наиболее резкую критику среди литераторов получает трата денег на любовные утехи. Особенно это вызывает негодование у Марциала и Ювенала [Marcial, Epigr.IX; 2; 1-4; Juvenal. Sat. II, 2; 362-367; II, 6; 356-357].

Из всех авторов лишь Апулей одобряет использование богатств для бесполезных общественных развлечений. Образцовым в этом смысле распорядителем богатств, автор считает Демохара, который часто устраивал различные народные зрелища, бои гладиаторов, представления с дикими животными и т.д.: «Мы направились в соседний город Платею. Там мы услышали много толков о некоем Демохаре, собиравшемся устроить бой гладиаторов. Он был мужем, знатнейшим по происхождению, богатейшим по состоянию, непревзойденным по щедрости, и старался, чтобы народное развлечение достойно было по блеску своему его богатства." [Apul.,Met., IV, 13].

По мнению Горация, трата денег на роскошные пиры, пагубно влияла на нравственность молодого поколения римлян [Hor. Sat., II; 2:46-53]. Мотовство автор прямо называет пороком:

Дай сестерций ему миллион, столь довольному малым,

И в пять дней в кошельке ничего! - Ночь гуляет до утра;

Целый день прохрапит! - Не согласен ни в чем сам с собою!

Может быть кто мне заметит: "А сам ты? ужель без пороков?"

[Hor. Sat., I; 3:16-19]

В тоже время излишняя бережливость, по мнению Горация, также считается аморальной:

Впрочем, умеренный стол и стол скряги Офелл различает,

Ибо напрасно бежать от порока к пороку другому.

[Hor. Sat., II; 2:46-54]

Автор советует беречь то, что достается в наследство, не быть скрягой, мотом [Hor. Sat., I; 2:60-63] и избегать крайностей в трате денежных средств [Hor. Sat., I; 2:50-53], ведь «противная крайность есть тоже безумство» [Hor. Sat., II; 3:57]:

"Что ж ты советуешь мне?.. Неужели, чтоб жил я как Невий

Или какой Номентан?" - Ошибаешься! Что за сравненье

Крайностей, вовсе несходных ни в чем! Запрещая быть скрягой,

Вовсе не требую я, чтоб безумный ты был расточитель!

Меж Танаиса и тестя Визельева - есть середина!

Мера должна быть во всем, и всему наконец есть пределы,

Дальше и ближе которых не может добра быть на свете!

[Hor. Sat., I; 1:101-107]

Гораций пишет о современной ему соревновательности в богатстве и страсти к накоплению. Он делает вывод о бессмысленности стяжательства и необходимости разумной траты денег [Hor. Sat., I; 1:39-43]. Автор с некоторым сочувствием относится к одержимым деньгами людям:

Спишь на мешках ты своих, наваленных всюду, несчастный,

Их осужденный беречь как святыню; любуешься ими

Точно картиной какой! - А знаешь ли деньгам ты цену?

[Hor. Sat., I; 1:71-73]

Приводя историю об Умидии, Гораций высмеивает скупость и неумеренную жажду накопления богатств:

Вспомни Умидия горький пример; то не длинная повесть.

Так он богат был, что деньги считал уже хлебною мерой;

Так он был скуп, что с рабами носил одинакое платье,

И - до последнего дня - разоренья и смерти голодной

Все он боялся!...

[Hor. Sat., I; 1:94-98]

Люди, подобные Умидию, вызывали в Риме публичное порицание [Hor. Sat., I; 4:24-28]. Кроме того, Гораций поднимает вопрос нравственной несвободы состоятельного человека, имеющей различные проявления: в одних оно вызывает неразборчивость в средствах приобретения и умножения богатства; в других - скупость; в третьих - роскошь, расточительность и так далее.

Опасаясь нужды, многие современники Горация занимались бесцельным и бессмысленным накоплением материальных благ, при этом отказывая себе в удовлетворении необходимых потребностей [Hor. Sat., II; 3:109-132; Persius,Sat. IV,25-32].

Помимо негативного отношения общества, скупцы вызывает ещё и ненависть богов. Не  зря автор называет скряг глупыми и безумными [Hor. Sat., II; 3:158-159].

У Персия также содержатся яркие примеры, подтверждающие, что скупость неприятна богам и гению:

Спросят: «Веттидия ты, богача, знаешь земли?» — Какого? —

«Всех его пашен близ Кур облететь даже коршун не может».

— А! это тот, кто богов прогневил да и гению гадок?

Тот, кто, повесив ярмо на распутье, в день Компиталий,

Старый нарост соскоблить с бочонка боится, кто, луком

И шелухой закусив, восклицает, вздохнув: «На здоровье»?

Кто, при веселье рабов за горшком их полбенной каши,

Затхлый, прокисший отсед вместе с плесенью грязной глотает?

[Persius,Sat. IV,25-32]

Марциал считает глупым, имея богатство, отказывать себе в необходимом [Marcial, Epigr.IV; 51; 1-6]. Безумством называет подобное поведение Ювенал [Juvenal. Sat. V, 14; 136-140].

У Апулея богатые скупцы, такие как Милон (один из персонажей его произведения), вызывают смешанное чувство жалости и презрения. Автор так описывает сущность героя: «одной наживе преданный, заперся он в своем домишке и живет там с женой, разделяющей с ним его несчастную страсть. Только одну служаночку держит и ходит всегда что нищий. На это я, рассмеявшись, подумал: вот так славную и предусмотрительную мой Демея дал мне в дорогу рекомендацию. К такому человеку послал, в гостеприимном доме которого нечего бояться ни чада, ни кухонной вони» [Apul.,Met., I, 21].

Отношение самих скупцов к богатству мы можем проследить в истории о Стаберии, описанной Горацием:

Он бедность считал величайшим пороком,

Что ужасался ее, и если бы умер беднее

Хоть квадрантом одним, то считал бы себя без сомненья

Человеком дурным. У людей подобного рода

Слава, честь, добродетель - все пред людьми и богами

Ниже богатства. Один лишь богатый мужествен, славен,

И справедлив.

[Hor. Sat., II; 3:92-98]

Богатство здесь является наивысшей ценностью, опережая даже честь и славу. Бедность воспринимается как порок.

Он думал, что деньги

И добродетель заменят ему и прославят в потомстве.

[Hor. Sat., II; 3:99-100]

Люди, подобные Страберию, имея огромные состояния, просили у богов ещё и ещё. Персий и Гораций осуждают такие алчные намерения [Persius,Sat. II,42-47; Hor. Sat., II; 6:8-10]

Во всех исследуемых произведениях мы наблюдаем резко негативное отношение к жадности. Например, у Марциала:

В Ливии, Галл, у твоей супруги недобрая слава:

Жадности мерзкой порок в ней непомерно развит.

[Marcial, Epigr.II; 56; 1-2]

Ювенал видит в ней главную причину преступлений, у жадных людей нет уважения к законам, нет страха и стыда [Juvenal. Sat. V, 14; 173-178].

Богатство сулило его обладателю постоянный страх за его сохранность. В этом плане показателен пример о Лицине – герое сатиры Ювенала:

То, что добыто с мученьем таким, охраняется с большим

Страхом, заботой: стеречь тяжело состоянье большое.

Слишком богатый Лицин заставляет, расставивши ведра,

Сотню рабов караулить свой дом по ночам, ибо в страхе

Он за янтарь, за колонны фригийские, статуи в доме

И за слоновую кость, черепаху огромную.

[Juvenal. Sat. V, 14; 303-308]

Апулей прямо заявляет, что чем богаче человек, тем легче его разграбить, так как обычно его окружают далеко не преданные ему люди: «Что ж, ты один только не знаешь, что чем богаче дом, тем легче его разграбить? Хоть и много там челяди в просторных покоях, но каждый больше о своем спасенье, чем о хозяйском добре, думает. Экономные же и одинокие люди маленькое, а иногда и вовсе не маленькое свое имущество запрятывают далеко, стерегут крепко и с опасностью для жизни защищают». Слова свои автор подтверждает примером: «Как только пришли мы в Семивратные Фивы, сейчас же, как по нашему ремеслу полагается, стали усердно разузнавать, есть ли среди жителей богатые люди; не укрылся от нас некий меняла Хризерос, обладатель большого богатства, который во избежание налогов и повинностей общественных великими хитростями великое имущество свое скрывал. Запершись один-одинешенек в маленьком, но с крепкими запорами домишке, оборванный, грязный, сидел он на своих мешках с золотом. Вот и решили мы на него первого сделать налет, так как, ни во что не ставя сопротивление одного человека, полагали, что без всяких хлопот, просто, завладеем всем его богатством». [Apul.,Met., IV, 9].

Очень часто богачи сами ведут себя неосмотрительно, стремясь всячески продемонстрировать свое состояние. Вполне естественно, что у окружающих может пробуждаться зависть, которая и приводит к неприятным ситуациям. Ярким примером является знаменитый рассказ Апулея о Психее, решившей показать сестрам свой дом: «Промолвив так, начинает она и несметные богатства золотого дома показывать, и обращает внимание их слуха на великое множество прислуживающих голосов; щедро подкрепляет их силы прекраснейшим купанием и роскошью стола, достойного бессмертных, так что в глубине их душ, досыта насладившихся пышным изобилием поистине небесных богатств, пробуждается зависть». [Apul.,Met., V, 8]. В ответ на теплый прием Психеи сестры задумывают наказать её [Apul.,Met., V, 10].

Исходя из множества подобных примеров авторы советуют не завидовать тем, кто богат; и, вспомнив о недоброжелательстве и опасностях, которым они подвергаются, возлюбить умеренность – матерь спокойствия [Hor. Sat., I; 1:52-60].

Недовольство римского общества нерациональными видами распоряжения богатствами, приведенными в сатирических произведениях, нашло отражение в институциональной традиции. Государство пыталось ограничить склонность некоторых граждан к расточительству, принимая один за другим на протяжении почти трех столетий (начиная с 217 г. до н.э.) законы о роскоши[116]. Однако, факт периодического возобновления одних и тех же предписаний и запретов говорит о том, как часто они нарушались.

Со II в. до н.э. цензоры вели серьезную борьбу с расточительством и бесхозяйственностью[117]. Обличительные речи против алчных сограждан были не единственным методом борьбы. Согласно П.Виллемсу[118], меры по предупреждению указанных пороков можно разделить на две категории:

1) Меры предупредительного характера (цензорские эдикты против излишества в пище и одежде)

2) Принудительные меры (чрезвычайные налоги)

Е.М.Штаерман видит в этом попытку «противодействовать растущей экономической дифференциации, разлагавшей экономическое равенство граждан, а также возрастанию непроизводительных расходов»[119]. Обладание определенным размером имущества было необходимо римлянину, если он хотел участвовать в управлении общественными делами [Juvenal. Sat. I, 3; 140-154]. Согласно этому, бедным гражданам не доверяли и для них был закрыт доступ в городские учреждения власти.

В 161 г. до н.э. сенат вынес постановление, которое обязывало людей, собиравшихся в дни апрельского праздника Матери богов ходить друг к другу в гости, давать официальную клятву перед консулами, что они не израсходуют на одно пиршество больше 120 ассов, не считая затрат на овощи, муку и вино, и что вес столового серебра не превысит 100 фунтов. За этим законом последовали другие, также ограничивавшие дневные расходы римских граждан по праздникам и будням[120].

Спустя несколько десятилетий, эти строгие законы были забыты, и многие граждане, скопившие огромные состояния, беспрепятственно разоряли свои семьи пирами и приемами. Тогда диктатор Сулла вынужден был вновь издать закон, по которому в дни праздников дозволялось тратить не более 300 сестерциев, или 750 ассов, а по будням – не более 30. В правление Октавиана Августа максимум дневных расходов римского гражданина был повышен до 200 сестерциев, на свадьбу же разрешалось потратить даже 1000 сестерциев. Но и это не могло сдержать тягу римских богачей к расточительности, так что вскоре пришлось вновь значительно поднять «потолок» допустимых издержек: теперь римский гражданин получил право израсходовать на праздничное угощение целых 2000 сестерциев[121].

Пытаясь обуздать аппетиты богачей и их тщеславие, государство принимало законы, которые то ограничивали количество и ассортимент блюд, подаваемых к столу во время тех или иных торжеств, то устанавливали предельное число сотрапезников на одном пиру, то предписывали пировать при открытых дверях, дабы все могли видеть, сколько тратится на угощение. Но любители пышных застолий ухитрялись обходить даже самые строгие запреты. В конечном итоге война римского государства против расточительства окончилась поражением государства. Уже в начале II в. н.э. законы против роскоши фактически утратили силу.

Оптимальный размер богатства, в меру своих естественных потребностей, определяет Ювенал. Таким обладателям материальных благ можно было не беспокоиться о негативной общественной оценке.

Столько имей, сколько просят и жажда, и голод, и холод,

Сколько тебе, Эпикур, в твоем садике было довольно.

Мудрость не скажет того, что противно бывает природе.

Если смущает тебя столь суровый пример, ты прибавишь

То обычно у нас: копи ты себе состоянье

В меру закона Отона о всадниках перворазрядных.

[Juvenal. Sat. V, 14; 303-310]

Получается, каждый человек сам для себя определяет, богат он или нет, хотя порой его оценка складывается в результате сравнения с другими людьми. Жадному человеку всегда чего-то не хватает. Его сундуки полны богатства, а сам он одевается и питается как нищий. Здесь необходимо отметить, что богатство — это не только отсутствие жадности, но и бережливость, рационализм и прагматизм.

Некоторые фрагменты сатирических текстов позволяют увидеть нравственную оценку богатства не только в связи со способом его получения и распоряжения. Так, авторы отмечают, что, несмотря на многочисленные призывы к умеренности в накоплении денег и их трате, некоторая часть римского общества считала богатство наивысшей ценностью.

Апулей говорит, что деньги являются главной целью в жизни у неблагополучных людей, например у разбойников, которые идут на самые низкие поступки: «Для разбойников - для тех, по крайней мере, кто ясно понимает свое дело, - выше всего должна стоять прибыль, даже выше, чем желание мести, осуществление которой часто связано с убытком»[Apul.,Met., VII, 9].

Людей, для которых главной целью жизни являлись деньги, общество порицает. В случае болезни им не хотят помогать даже близкие:

Если когда лихорадки озноб ты почувствуешь в теле,

Или другою болезнью ты будешь к постели прикован,

Кто за тобою-то станет ходить и готовить лекарства?..

Кто врача умолять, чтобы спас от болезни и снова

Детям, родным возвратил? - Ни супруга, ни сын - не желают;

Ну, а соседи твои и знакомые, слуги, служанки,

Все ненавидят тебя! - Ты дивишься? - Чему же? Ты деньги

В мире всему предпочел, попечений любви ты не стоишь!

[Hor. Sat., I; 1:80-88]

Тем не менее, о важности наличия материальных средств даже в загробном мире, повествуется у Апулея: «Значит, и среди умерших процветает корыстолюбие: даже такой бог, как Харон, сборщик податей у Дита, ничего не делает даром, и умирающий бедняк должен запастись деньгами на дорогу, потому что, если нет у него случайно в наличии меди, никто не позволит ему испустить дух.» [Apul.,Met., VI, 18]. Наличие денег, согласно Ювеналу, являлось обязательным условием попадания в загробную жизнь [Juvenal. Sat. I, 3; 277-279].

Представляется важным мнение баснописца Федра о том, что ученость – это тоже богатство, причем постоянное, в отличие от денег и драгоценностей. В басне «Симонид» автор обосновывает данное утверждение.

Ювенал пишет о величии денег в его время, но не во главе храмов и умов:

Стало быть, пусть ожидают трибуны и пусть побеждают

Деньги: не должен же нам уступать в священном почете

Тот, кто недавно был в Рим приведен с ногой набеленной,

Раз между нами священней всего — величие денег.

Правда, еще роковая Деньга обитает не в храме,

Мы не воздвигли еще алтарей, и монетам не создан

Культ, как Верности, Миру, как Доблести, или Победе,

Или Согласью, что щелкает нам из гнезда на приветы.

[Juvenal. Sat. I, 1; 109-116]