Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Проблеми глобалізації в античному світі.

Поиск

Окремі аспекти взаємовідносин римського та варварського світів.

Во времена Западной Римской империи племена северных варваров не были единым целым. Не считая кельтов на крайнем западе и славян на отдаленном востоке, варвары были разделены на две группы, ни в чем не похожие одна на другую. В Центральной Европе жили оседлые земледельческие народы, и почти все они говорили на германских языках или на диалектах этих языков. К этой группе принадлежали остроготы, везеготы, свевы, руги, франки, саксы и многие другие племена. В это же время в степях Юго-Восточной Европы жили скотоводы-кочевники, которые не были германцами и которые почти ничего не знали о земледелии. Основным источником пропитания для них были стада, и, кроме того, они торговали с оседлыми племенами на границе степей. К этой второй группе принадлежали аланы и гунны. (Важно отметить, что после смерти гунна Аттилы в 453 году слово «гунн» стало общим термином для обозначения всех степных кочевников независимо от того, были ли они на самом деле гуннами.) Эти две группы племен объединяло только одно: и для тех, и для других Римская империя была страной сказочных богатств. И германцы, и кочевники смотрели на римлян с изумлением и одновременно с жадностью. Всякий раз, когда до нас доходят голоса варваров, говорящих о Римской империи, мы слышим слова благоговейного ужаса и зависти.

Представления варваров об Империи

Случай, о котором мы сейчас расскажем, произошел в 5 г. н. э., когда римские армии воевали в глубине германской территории под командованием будущего императора Тиберия. «Когда мы разбили лагерь на берегу Эльбы, — пишет очевидец, — а на противоположном берегу сверкали своим вооружением вражеские войска… один из варваров, пожилой, крупный человек, занимавший высокое положение (судя по его одеянию), сел в лодку, выдолбленную из ствола дерева, — как это у них принято — и, управляя лодкой сам, выплыл на середину реки. Оттуда он попросил разрешения высадиться на берег, где стояли наши войска, и увидеть Цезаря. Разрешение было дано. Пристав к берегу, он долго смотрел на Цезаря в молчании и затем сказал: “Наши воины безумны: они поклоняются твоей божественной власти, когда тебя здесь нет, но когда ты здесь, они боятся твоего оружия вместо того, чтобы постараться заслужить твое уважение. Благодаря твоему милостивому разрешению, Цезарь, я сегодня увидел тех богов, о которых раньше только слышал, и это самый счастливый день, которого я ждал и который когда-либо был в моей жизни”. Получив разрешение коснуться руки Цезаря, он снова сел в свою маленькую лодку и, постоянно оглядываясь на Цезаря, вернулся к тому берегу, где находился его народ». Этому старику казалось, что в римлянах есть что-то божественное. Они были больше, чем люди.

В 70 г. н. э., когда свободные германцы смотрели на противоположный берег Рейна, где стоял новый город Кельн, переполненный галлами, германцами-убиями, отставными римскими солдатами и их потомками, они, как принято считать, «ненавидели» этот город за его растущее богатство. Они решили не заключать мира с Римом до тех пор, пока из города не будут изгнаны германцы-убии или, еще лучше, пока город не будет открыт для всех германцев без ограничений. Примерно триста лет спустя, в 381 году, старый везеготскии вождь Атанарих, всю жизнь бывший врагом Империи, приехал в Константинополь за две недели до своей смерти. Он был поражен, увидев многолюдный, бурлящий город. «Подумать только, сказал он, — я вижу то, о чем часто слышал, хотя и не верил этому». Он осматривался вокруг, переводя взгляд с необъятных городских стен на порт, где кипела деловая жизнь; он видел вокруг людей самых разных национальностей, хорошо обученных солдат. Наконец он не мог больше сдерживаться и воскликнул: «Действительно, император — это бог на земле, и любой, кто подымет на него руку, — самоубийца». Его долгая жизнь, отданная борьбе с римлянами, оказалась напрасной. Для него, как и для безымянного старого вождя с берегов Эльбы, римляне, или по крайней мере их правители, были больше, чем люди. Еще через сто пятьдесят лет посланец хана одного из кочевых племен Юго-Восточной Европы, как говорят, заметил императору Юстиниану: «В вашей Империи все есть в изобилии, включая, мне кажется, даже невозможное». Этот хан, преследуя своих врагов, таких же нищих кочевников, как и он сам, загнал их внутрь границ Империи, но теперь он жалел, что сделал это. Он увидел, что, изгнав своих врагов из степи, он не только не нанес им никакого вреда, а наоборот, оказал им величайшую услугу, так как в римских провинциях их ожидал такой уровень жизни, о котором он не мог даже мечтать. В то время как он будет прозябать в бесплодной пустыне, они «смогут торговать зерном, пить вволю в своих винных лавках и жить плодами земли. Кроме того, эти негодяи смогут ходить в бани, носить золотые украшения, и у них всегда будет полно тонкой расшитой одежды». Империя, таким образом, была чем-то вроде Эльдорадо. Любой бродяга, принятый ею, мог одеваться в золото, есть хлеб, мыться в горячей ванне и напиваться, когда захочет. Это ли не настоящая цивилизация!

Именно таким отношением объясняется большая часть нападений на границы Римской империи, которые варвары предпринимали на протяжении столетий. Эта тенденция, кроме того, была заложена в самой природе германской «дружины», то есть группы воинов, которую вождь содержал за свой счет и обязан был обеспечивать постоянным притоком награбленных трофеев. Стоило ему перебросить своих воинов за римские границы, и провинции Империи давали ему гораздо больше ценных трофеев, чем он мог надеяться получить в хижинах своих собратьев-германцев. А римские власти никогда не испытывали недостатка в варварах, желающих служить в имперской армии: жизнь там была несравненно лучше, чем в лесах и болотах по ту сторону границы. Однако ни привлекательность грабежа, ни сравнительно высокая оплата не объясняют массового завоевания варварами поздней Римской империи, когда целые народы с женщинами, детьми и стариками переходили Рейн и Дунай.

Проблеми глобалізації в античному світі.

Особенность научного подхода, а вместе с тем и актуальность намечаемого проекта, состоит, с одной стороны, в выявлении объединительных тенденций в античном мире, исследование которых обычно остается в тени в сравнении с изучением отдельных автономных гражданских общин и территориальных государств, а с другой – в попытке анализа и моделирования этих процессов с целью постижения схожих явлений в новейшее время. Современное состояние исследования процессов глобализации (в ее различных вариантах и проявлениях) предполагает необходимость поиска политических и культурных доминант, лежащих в основе этих процессов, что позволит обнаружить совокупность тех базовых идеологий и концептов, которые являются инвариантными и для глобализационных тенденций современного мира.

Поясним подробнее обоснованность нашего обращения к теме глобализационных процессов и идей в античном мире. Общепризнанным является нормативное значение античной цивилизации, которая дала для последующего развития Европы и Нового Света непреходящие образцы политических структур, идеологических доктрин и культурных свершений. Естественным поэтому оказывается вечное обращение к примеру античности; иными словами, бесспорным является актуальное звучание античного опыта и в новое время.

Одной из актуальных тем, навеянных практикой нового времени, но возбуждающих естественное желание найти соответствующий прототип в античном мире, может служить чрезвычайно злободневная проблема глобализации. Известно, какие споры ведутся вокруг этой проблемы, какие крайние реакции она вызывает – от восторженного и безусловного принятия до столь же категорического отвержения. Между тем, тема глобализации находит несомненное отражение в античной истории, и потому представляется крайне поучительным в практическом отношении, как и весьма продуктивным в плане теории, обращение к исследованию глобализационных процессов в античном мире. При этом очевидно, что интерес должны вызывать не только сами эти процессы, но и их идеологическое обрамление, их трактовка в политической теории древних, равно как и отклик, который они вызывали в самых разных областях культуры.

Историографическое состояние проблемы может быть дополнительным стимулом к исследованию этой темы. Традиционно в центре внимания антиковедов оказывались автономные гражданские общины и территориальные государства. Определенные подходы к нашей проблематике содержатся главным образом в послевоенных исследованиях, но они ограничиваются историософскими наблюдениями в русле или в духе цивилизационной теории Освальда Шпенглера. Так, в 1948-1949 гг. была опубликована работа известного немецкого историка-антиковеда Эрнста Корнемана «Всемирная история Средиземноморья от Филиппа II Македонского до Мухаммеда» (т. I-II). Корнеманн рассматривает историю античного Средиземноморья как первый этап в формировании того культурно-исторического единства, которое обозначается понятием «Европа». Европа — это некое геополитическое целое, складывавшееся на протяжении примерно 1500 лет. Первоначально, в античную эпоху, пределы Европы ограничивались Средиземноморской зоной, затем, в период поздней античности, в европейский круг включается Дунайская зона, а с IX в. н. э. – и самая северная, Балтийская.

Последующая научная литература интересующего нас плана носит менее концептуальный характер, но разработкою различных аспектов того, что может быть названо универсальной тенденцией исторического процесса, создает важные предпосылки и условия для изучения именно античной глобализации.

Из новейших работ такого плана отметим посвященные истории Греции коллективный труд Эдуара Вилля, Клод Моссе и Поля Гуковски «Греческий мир и Восток (т. I-II, 1972-1975) и монографию Рассела Мэйггса «Афинская империя» (1972), а специально для Македонии – труды Николаса Хэммонда (при участии Гая Гриффита и Френка Уолбенка) «История Македонии» (т. I-IV, 1972-1988) и Юджина Борзы «В тени Олимпа: выступление Македонии» (1990). Эллинистическое время великолепно представлено в работах Эдуара Вилля «Политическая история эллинистического мира» (т. I-II, 1966-1967) и Германа Бенгтсона «Правители эпохи эллинизма» (1975), хотя, надо заметить, в них преимущественно рассматривается политическая история отдельных эллинистических государств, равно как и деятельность отдельных властителей. Сходные темы в истории императорского Рима поднимает Рэмсей МакМаллен в своих трудах «Враги римского порядка» (1966), «Христианизация Римской империи (100-400 гг. от Р.Х.» (1984), «Разложение и упадок Рима» (1988), «Христианство и язычество в IV-VIII вв.» (1997) и «Романизация в эпоху Августа» (2000).

Наконец, античная политическая теория становится предметом рассмотрения в двух капитальных трудах: это – «История греческой политической мысли» Томаса Синклера (1951) и «Раннехристианская и византийская политическая философия: происхождение и исторический фон» Франсиса Дворника (т. I-II, 1966). И все-таки, при наличии в западной историографии достаточно большого количества добротных работ, посвященных отдельным важным аспектам античной государственности и античной общественно-политической мысли, отсутствует труд, синтезирующий знания в этих областях с точки зрения интересующей нас проблемы глобализации в античном мире.

В отечественной историографии тема античной глобализации затрагивалась, как кажется, еще в меньшей степени, чем на Западе. Тем не менее, отдельные аспекты этой темы также подвергались рассмотрению в трудах отечественных ученых, хотя и без особенного акцента на явлении глобализма. Для нас особенно важны более или менее значимые наработки в этом плане, осуществленные сотрудниками ленинградской/петербургской кафедры античной истории в контексте своих оригинальных исследований. Они оказываются естественной предпосылкой и основанием для реализации намечаемого научного проекта. С учетом этих наработок обратимся теперь к систематическому рассмотрению интересующих нас проблем. При этом по каждому отдельному поводу мы назовем те монографические исследования сотрудников петербургской кафедры, которые и в самом деле могут стать опорами для дальнейшей разработки намеченного проекта.

Общеизвестно, что греко-римский мир в раннюю и классическую эпохи представлял собой микрокосм независимых гражданских городских общин – полисов. Между тем, с ростом экономических и политических связей, на основе исконного этнического единства, достаточно рано начинают развиваться объединительные тенденции, в той или иной степени соответствующие современному понятию глобализма. Самый ранний пример – держава Агамемнона в микенской Греции. Легендарный характер исторической традиции не исключает некоторой реальности самого объединения древних ахейских государств к концу XIII в. до н.э. Подтверждением тому служит первое, зафиксированное традицией, коллективное военно-политическое предприятие раннегреческих государств – Троянская война, сомневаться в историчности которой не приходится.

После длительной полосы исторического регресса (эпоха Темных веков) и формирования заново классической цивилизации вторично открывается поле для объединительных политических тенденций. При изучении этих тенденций в раннюю, так называемую архаическую эпоху (VIII-VI вв. до н.э.) особое внимание естественно обращается на такое значимое явление, как Великая греческая колонизация – вывод за пределы Балкан и Малой Азии греческих поселений, ставших проводником эллинского влияния по всей территории Средиземноморья и Причерноморья. При взаимодействии с местным варварским населением происходит самоидентификация поселенцев не только как жителей одного города, но и как представителей единого греческого народа, возникает общекультурная антиномия «эллины – варвары», что способствует осознанию всеми греками своего цивилизационного единства. Этому способствовало также и основание колоний в некоторых случаях представителями не одной какой-то общины, а нескольких городов (примером может служить основание Навкратиса в дельте Нила). Рассмотрению колонизационного движения в древней Элладе посвящены фундаментальный труд одного из архегетов ленинградской кафедры античной истории, профессора К.М. Колобовой «Из истории раннегреческого общества: о.Родос IХ-VII вв. до н.э.» (1951) и монография Л.А. Пальцевой «Из истории архаической Греции: Мегары и мегарские колонии» (1999). При рассмотрении главных тенденций общественного развития в раннюю эпоху должное внимание следует уделять и сдвигам в политической истории собственно Эллады – возникавшим в то время союзам отдельных греческих полисов, таким, в частности, как Дельфийская амфиктиония, объединение древнего религиозно-политического характера, и Пелопоннесская лига, структура уже чисто политическая. Этим объединениям суждено было играть видную роль и в последующий, классический период. История первого из них нашла полнокровное отражение в монографии О.В. Кулишовой «Дельфийский оракул в системе античных межгосударственных отношений (VII-V вв. до н.э.)» (2001), а возникновение второго – в книге Л.Г. Печатновой «История Спарты (период архаики и классики)» (2001). Вообще надо отметить, что к архаическому периоду относится не только формирование более или менее обширных политических объединений, но и становление общегреческих религиозных и культурных центров. важнейшим из которых был храм и оракул Аполлона Дельфийского. При изучении его истории мы видим, что до конца классической эпохи он пользуется несомненным влиянием среди всех греческих общин. Его значение как культурного центра Эллады несомненно; на хранимые им традиционные духовные ценности ориентируются как ранние греческие мудрецы, эти предтечи зрелой философии, так (несколько позднее) и основоположник нравственной философии Сократ. В какой-то степени это святилище оказывается также и центром общественно-политической жизни Эллады. К нему обращаются при выводе колоний, смене формы правления в городе, установлении или свержении тирании и т.д. Рассмотрение всех этих аспектов истории Дельфийского святилища нашло должное отражение в уже упомянутой монографии О.В. Кулишовой.

В классическую эпоху (V-IV вв. до н.э.) ярчайшим примером глобализационного движения надо считать Афинский морской союз. Своим возникновением он был обязан не только политической инициативе Афин, но и встречным стремлениям большой группы родственных ионийских полисов, тянувшихся к политическому, экономическому и культурному единству. Прямолинейное, неумеренное использование Афинами своего ведущего положения, их стремление превратить союз братских полисов в собственную державу, в архэ, привели к краху этого объединения, что не может не рассматриваться как некое историческое предупреждение для творцов подобных объединений в будущем. Как бы то ни было, историческая неудача Афин отнюдь не подвела черту под означенными объединительными процессами. Инициатива Афин во всяком случае показала самое возможность такого рода объединений. Но явились и иные инициативы, иные примеры глобализационных опытов, представлявшие причудливое сплетение объединительных стремлений автономных полисов и державно-монархического импульса. Мы имеем в виду возникновение в позднеклассическую эпоху таких державно-территориальных единств, как Ферско-фессалийское государство Ясона и Сицилийская держава Дионисия. Подробная история этих новых политических обра зований дана в монографиях Э.Д. Фролова «Греческие тираны (IV в. до н.э.» (1972) и «Сицилийская держава Дионисия» (1979), которые недавно были объединены и переизданы в рамках более обширного труда «Греция в эпоху поздней классики: общество, личность, власть» (2001). Надо признать, что эти державно-монархические опыты оказались столь же малоуспешными, как и псевдо-федеративная, державно-республиканская политика Афин. Тем не менее, значимыми были и самые эти попытки, демонстрировавшие заразительные примеры реальной политической глобализации, и вдохновленные ими соответствующие размышления и произведения идеологов полисной элиты. В частности, усилиями таких ее представителей, как Ксенофонт и Исократ, была развита спаянная с монархической идеей доктрина державного панэллинизма, важнейшими ингредиентами которой были призывы к единению всех греков и свершению объединенными силами завоевательного похода на Восток. Эти идеи и их роль в предуготовлении новой эпохи исторического универсализма, эпохи эллинизма, исследовались в работах Э.Д. Фролова «Факел Прометея: очерки античной общественной мысли» (1981-1984; изд. 2-е, 1991; изд. 3-е, 2004) и «Греция в эпоху поздней

классики: общество, личность, власть» (2001). От региональных державно-территориальных образований вроде Ферско-фессалийского государства Ясона и Сицилийской архэ Дионисия на исходе классического периода эстафету глобалистской политики перенимает Македония.

Результатом македонской инициативы становится возникновение первой мировой империи в собственном смысле слова – греко-македонской державы Александра Великого, т.е. по существу первого глобального объединения народов тогдашней ойкумены. Это объединение не пережило своего творца, но пробужденные ею к жизни новые глобализационные процессы не исчезли и реализовались, на свой лад, в системе эллинистических средиземноморских государств, поддерживавших известный баланс сил и известное политическое и культурное единство. Темы державной политики Александра Македонского и эллинистической государственности и культуры издавна привлекали внимание сотрудников ленинградской/петербургской кафедры. Здесь уместно вспомнить о научно-популярной книге С.И. Ковалева «Александр Македонский» (1937) и цикле его позднейших, примыкавших к этой книге, статей об оппозиции в армии Александра. Эта линия была продолжена Э.Д. Фроловым, осуществившим перевод книги немецкого антиковеда Г. Бенгтсона «Правители эпохи эллинизма» (1982). В этой же связи стоит и подготовляемая М.М. Холодом диссертация, посвященная анализу отношений Александра Македонского с греческими городами, равно как и публикуемая им по этой теме серия статей.

Еще более впечатляющим оказался опыт древних римлян, которые, начав с объединения по большей части родственных им италийских народов, создали затем единую средиземноморскую державу. В рамках этой державы не только оказалось возможным историческое сотрудничество двух ведущих народов классической древности, римлян и греков, но и для ряда других древних народов (например, кельтов, иберов и др.) явились определенные перспективы исторического развития не вопреки, а благодаря успехам романизации. Римский опыт надо признать в плане мировой глобализации особенно продуктивным, поскольку римская средиземноморская держава стала основанием для развития европейских государств нового времени. Изучение истории возвышения Рима, организации его политических институтов и провинциального управления, взаимодействия римлян и других народов составляло и составляет предмет занятий целого ряда сотрудников ленинградской/петербургской кафедры античной истории. Пример был подан еще первым руководителем кафедры в советское время профессором С.И. Ковалевым, автором замечательного университетского курса «История Рима» (1948; изд. 2-е, 1986). Важной проблеме перехода Рима от республики к империи посвящена специальная монография А.Б. Егорова «Рим на грани эпох» (1985). Близкая античной, греко-римской, но в то же время самобытная цивилизация кельтов, а также те изменения, которые привнесло в их традиционный быт включение в римский мир, в pax Romana, стоят в центре внимания Н.С. Широковой, которая посвятила им специальные монографии «Древние кельты на рубеже старой и новой эры» (1989) и «Культура кельтов и нордическая традиция

античности» (2000).

Бесспорный интерес представляет выявление того, какое отражение получили эти реальные процессы в сфере идеологии и культуры. На первых порах объединительные тенденции нашли отражение в поэтизированном историческом предании о державе Агамемнона (мы имеем в виду гомеровские поэмы). Соответствующие теоретические обоснования и построения возникают много

позже, в классический период. Подступом к этому можно считать, например, прославление Геродотом Афинского государства как спасителя Эллады, но по существу концепция глобализации рождается в позднекласический период в форме панэллинской идеи, выразителями которой были Ксенофонт и Исократ. В эллинистическую эпоху обоснование политического единства находило известное выражение в культе тогдашних властителей, начиная с Александра Великого. Более абстрактным вариантом надо считать политическую теорию стоиков, которая была унаследована и римлянами. Но Рим добавил к этому и более прямой тезис о pax Romana – римском мире. Впрочем, в поздний период той же цели служил и культ императоров. Наиболее ярким выражением античной глобалистской тенденции стала монархия Константина, получившая дополнительное обоснование в доктрине монархии божьей милостью.

Здесь также можно наблюдать целый ряд характерных явлений, начиная с гомеровского эпоса, который стал своего рода духовным основанием для эллинского единства. Последнее в ту пору формировалось как антитеза окружающему миру варваров, но в более позднее, эллинистическое время понятие эллинства, как и вообще цивилизованного состояния, стало опираться не столько на этническую избранность, сколько на культурное совершенство (Исократ). Другой важный феномен в этом плане – формирование общегреческого языка (койнэ). Под стать ему чуть позже является латинский язык как универсальная языковая опора для Западного Средиземноморья. Столь же универсальное значение обрело в позднеантичное время и римское право, нашедшее свое завершающее воплощение во всеобъемлющих сводах – кодексах Феодосия (V в.) и Юстиниана (VI в.). Глобалистские тенденции находят выражение в формировании представлений об общечеловеческих ценностях, о равенстве народов, как это видно отчасти из отдельных высказываний софистов, а более всего из учений киников и стоиков. Наконец, величайшим подтверждением глубинной глобалистской тенденции стало выступление и скорое торжество христианства в рамках всего античного мира. Два равноправных классических языка, греческий и латинский, затем универсальное римское право и, наконец, новая мировая религия – христианство, – вот три важнейших порождения глобализационных процессов в сфере культуры в античную эпоху, и они же стали тремя духовными устоями для культурного развития Европы в новое время.

Античная общественно-политическая мысль, социологическая философия и социальная природа христианства всегда были в поле зрения Э.Д. Фролова, как о том свидетельствуют упомянутая выше книга «Факел Прометея» и соответствующий раздел в написанном совместно с Г.Л.Курбатовым и И.Я. Фрояновым очерке «Христианство: Античность. Византия. Древняя Русь» (1988). Особый аспект духовной жизни античного мира – взаимодействие глубинного религиозного сознания и философской мысли – исследовал А.В. Петров в монографии «Феномен теургии: философия и магия в античности» (2003). Различные моменты в развитии античной философии и формировании христианства, равно как и перипетии непростых отношений между христианством и античным государством, систематически разрабатывает А.Д. Пантелеев. Им написана большая серия статей, и при его же участии подготовлены и изданы три полезных хрестоматии «Древнегреческая философия» (2004), «Эллинистическая философия» (2004) и «Раннее христианство» (2005), все три в серии «Библиотека Аничкова лицея». Таким образом, в центре внимания специалистов оказываются важнейшие области античной общественно-политической мысли, философии и религии, рождение новых политических доктрин, развитие философских школ, распространение религиозных течений и, наконец, возникновение и торжество наиболее значимой мировой религии – христианства.

 



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-04-07; просмотров: 352; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.146.152.147 (0.019 с.)