Бихевиористская семиотика Морриса.

Окончивший в 1925 году Чикагский университет, Ч. Моррис работал преподавателем философии - сначала в Чикаго, а затем в Гарварде и Техасе, любил путешествовать и был знаком со многими современными ему учеными, среди которых можно отметить Франка, Карнапа и Нейрата. В своей первой работе, посвященной теориям разума ("Шесть теорий разума", 1932), Моррис рассматривал разум с различных теоретических позиций - как субстанцию (Платон, Аристотель, Декарт), как процесс (Гегель, Брэдли, Джентиле), как отношение (Юм, Мах, Рассел), как интенциональный акт (Брентано, Мур, Мейнонг, Гуссерль, Уайтхед), как прагматическая функция (Шопенгауэр, Ницше, Вайхингер, Пирс, Джеймс, Дьюи, Мид). В вышедшем в 1937 г. сборнике статей "Логический позитивизм, прагматизм и научный эмпиризм" Моррис стремился связать и примирить неопозитивизм с американским прагматизмом. Спустя год была написана книга, принесшая Моррису известность, - "Основы теории знаков", идеи которой находят развитие в более поздней работе "Знаки, язык и поведение" (1946). С изучением знаковых конструкций был связан интерес Морриса к структуре ценностей, анализу которой были посвящены работы "Пути жизни" (1942), "Открытое Я" (1948), "Разнообразие человеческих ценностей" (1958), "Обозначение и смысл. Изучение отношений знаков и ценностей" (1964).

Поскольку человеческая культура основана на знаковых системах, изучение таких систем является важной задачей различных гуманитарных наук (психология, логика, эстетика, антропология и пр.), однако существует определенный недостаток теоретической базы, которая позволила бы обобщить результаты, полученные в этих дисциплинах. Эту проблему Моррис пытается решить с помощью семиотики как науки о знаках.

 

Вообще Моррис различает семиотику как совокупность знаков (и науку о них) и процесс, в котором нечто функционирует как знак, - процесс семиозиса. Он вводит понятие метазнаков, т.е. знаков, сообщающих о знаках, и разъясняет тот факт, что знаки, указывающие на один и тот же объект, не обязательно имеют те же десигнаты (понятийные совокупности). Не все десигнаты связаны с реальными объектами (денотатами). Моррису принадлежит общепринятое теперь подразделение измерений семиозиса на отношение знаков к их объектам (семантика), на отношение знаков к их пользователям, или интерпретаторам (прагматика) и на отношение знаков друг к другу (синтаксис). В разделе "Природа знака" книги "Основы теории знака" он писал: "Процесс, в котором нечто функционирует как знак, можно назвать семиозисом. Этот процесс по традиции, восходящей к грекам, обычно рассматривался как включающий три (или четыре) фактора: то, что выступает как знак; то, на что указывает (refers to...) знак; воздействие, в силу которого соответствующая вещь оказывается для интерпретатора знаком. Эти три компонента семиозиса могут быть названы соответственно знаковым средством (или знаконосителем - sign vehicle), десигнатом (designatum) и интерпретантой (interpretant), а в качестве четвертого компонента может быть введен интерпретатор (interpreter). Эти понятия и термины делают эксплицитными факторы, остающиеся необозначенными в распространенном утверждении, согласно которому знак указывает на что-то для кого-то" [см. 7; 84]. Ч. Моррис настойчиво подчеркивал эти стороны семиозиса, и со временем установилась традиция анализировать семиотический знак по трем направлениям: семантическому (исследующему соотношение знака и изображаемого), прагматическому (исследующему связи знак - его интерпретатор) и синтаксическому (исследующему связи знаков между собой, обычно в знаковой системе).

Понятие "знак" Моррис склонен определять в терминах поведения ("Знаки, язык и поведение"). Например, выученная собака, услышав звонок, бежит к миске с едой. Узнав от кого-либо о том, что движение на одной улице перекрыто, водитель меняет направление. В первом случае звонок - это знак пиши, во втором слова - знак прерванного дорожного движения. Моррис дает следующее определение знака: "Если некоторое А направляет поведение к определенной цели способом, похожим на то, как это делает некоторое В, как если бы В было наблюдаемым, тогда А есть знак". Определив, что такое знак, Моррис проводит различение между лингвистическими знаками. На основе разных способов обозначения он выделяет пять типов знаков:

знаки-идентификаторы (т. е. те, которые отвечают на вопрос "где?");

знаки-десигнаторы (знаки, отвечающие на вопрос "что такое?");

оценочные (связанные с предпочтением, отвечающие на вопрос "почему?";

прескиптивные (отвечающие на вопрос "как?");

формирующие, или знаки систематизации (направляющие поведение интерпретатора в отношении других знаков) [см. 17; 73-77].

Идентификаторы локализуют в пространстве и во времени уже обозначенные объекты, поэтому пять указанных типов можно свести к последним четырем. Вместе с тем, знаки различаются не только по способу обозначения, но и по способу использования. Таких способов как минимум четыре: информационный, ценностный, стимулирующий и систематизирующий. В общем виде можно утверждать, что определенное использование относится к определенному способу. Например, мы используем десигнаторы для информации, прескрипторы нужны как стимулы и т. п. Все же неверно было бы думать, что способы - то же самое, что использование. В самом деле, несложно проинформировать через оценку: "Петр - хороший". В этом суждении мы даем информацию о характере человека, его поведении в определенных обстоятельствах. Чтобы пояснить разницу между типами знаков и их использованием, Моррис приводит пример: двигатель, работающий на бензине, отличается от паровой машины не только конструкцией, но и способом функционирования. У каждого двигателя есть обычные функции, которые можно назвать основными. Однако в особых обстоятельствах один из них может выполнить функцию другого. Комбинируя способы обозначения и использования знаков, Моррис дает классификацию различных типов дискурса. Так, научный дискурс нацелен на получение истинной информации, мифический дискурс дает оценки определенных действий, политический предписывает соответствующие типу общества действия, моральный оценивает действия с точки зрения предпочтения, а религиозный фиксирует модель поведения, доминирующего в общей личностной ориентации, на основании чего оценивается поведение конкретных людей. Оценки становятся дефинитивными принципами, а способ обозначения - прескриптивным. Поскольку преследуется цель достижения персональности определенного типа, то речь идет не только об оценке, но и о стимуле.

Моррис пишет, что личность, которая в состоянии увидеть знаковые феномены с точки зрения семиотики, более восприимчива к тонким различиям использования и способов обозначения, к знаковым ресурсам культуры. С самого рождения и до момента смерти, каждый день человек находится под непрерывным давлением знаков, без которых его жизнь не мыслима. По степени воздействия Моррис ставит на первое место знаки-десигнаторы (называющие или описывающие, несущие чисто информационную нагрузку), затем аппрайзеры (оценочные), прескрипторы (предписывающие) и, наконец, форматоры (вспомогательные). Все они тем или иным образом влияют на поведение человека и составляют неразрывные четыре элемента прагматики как науки, предметом которой является воздействие слова на поведение человека, которая в свою очередь часть более широкой науки семиотики. Речевой знак заключает в себе поведение, поскольку всегда предполагает наличие интерпретатора (истолкователя). Знаки существуют лишь постольку, поскольку в них заложена программа внутреннего (не всегда внешне выраженного) поведения интерпретатора. Вне такой программы, по мнению Морриса, нет и той категории, которая носит наименование знака. Сходным образом Л.С. Выготский утверждал, что знак в силу самой своей природы рассчитан на поведенческую реакцию, явную или скрытую, внутреннюю. Моррис подразделяет речевые знаки на "общепонятийные" ("межперсональные") и "индивидуальные" ("персональные"). Индивидуальные являются постъязыковыми и отличаются от языковых тем, что они не звуковые и не служат общению, так как не смогут стимулировать поведение другого организма. Но хотя эти знаки как будто и не служат прямо социальным целям, они социальны по своей природе. Дело прежде всего в том, что индивидуальные и постъязыковые знаки синонимичны языковым знакам и возникают на их основе. Уотсон, на которого ссылался Моррис, называл этот процесс "субвокальным говорением". Многие теоретики бихевиоризма просто отождествляли это беззвучное говорение с мышлением. Советская психология стремилась расчленить внутреннюю речь на несколько уровней - от беззвучной и неслышимой речи, теряющей прямую связь с языковой формой, когда от речи остаются лишь отдельные ее опорные признаки, до таких вполне интериоризированных форм, когда остаются лишь ее плоды в виде представлений или планов-схем действия или предмета. Но, во всяком случае, на своих начальных уровнях "внутренняя речь" - это действительно такой же знаковый процесс, как речь звуковая.